Джоан Хэ
Наследница журавля

Но эту проблему – решила Хэсина – можно было отложить на другую ночь.

– Ну и чем ты тогда собралась заниматься в подземельях? – спросила Лилиан, когда Хэсина очнулась от размышлений. – Исследовать его прут?

Цайянь откашлялся.

Хэсина потрепала Лилиан по руке.

– Лучше я предоставлю эту честь тебе.

– Ловлю на слове!

– Уже поздно, миледи, – сменил тему Цайянь. – За ночь заключенные никуда не денутся. Посетите подземелья завтра, когда мысли будут свежее.

«Иди сейчас», – зарычал страх у Хэсины в животе. Она не успела спасти отца. Новость о том, что его смерть была естественной, разлетелась по королевству, и она не успела ее остановить.

Но Цайянь был прав. Несмотря на то, что лето было на исходе, в ночном воздухе разливалось тепло, и разум Хэсины начал затуманиваться. Ей казалось, что со времени их визита в квартал красных фонарей прошла целая вечность. Когда они дошли до Западного дворца, где жили придворные ремесленники, она не удержалась и зевнула.

Под круглой, как медальон, луной Лилиан пожелала им спокойной ночи. Резные двери ее комнаты пурпурно-золотого цвета – такие же яркие, как и ткани, расстеленные, развешанные и разложенные внутри. Заглянув в эту комнату, Хэсина как будто увидела другой мир. Жизнь, которую ей не дано было прожить.

Створки двери закрылись. Хэсина с Цайянем отправились дальше. Они шли по крытым галереям, которые, словно артерии, стремились к единому центру – Восточному дворцу, самому большому из четырех, истинному сердцу всего императорского двора. По мере того как они продвигались по церемониальным залам внешней части дворца, потолки становились все ниже, а коридоры – все у́же.

Когда они оказались в самой глубине дворца, уже недалеко от королевских покоев, Цайянь остановил Хэсину.

– Мы с Лилиан поддержим вас, какое решение бы вы ни приняли.

У этих слов был сладкий привкус горечи. Хэсина подумала, что так мог бы сказать ее отец.

– Спасибо тебе, – прошептала она. – За все.

Цайянь поверил ей, когда она рассказала ему о содержимом пузырька. Она прибежала к нему сразу после разговора с придворной врачевательницей – вся в слезах и на грани истерики. Он помог ей сесть и перечислил то, что она могла бы предпринять. Спокойный, надежный Цайянь, друг и брат.

Он принял ее благодарность сдержанным поклоном.

– Ложитесь спать, миледи.

– Ты тоже.

Но Цайянь направился в сторону библиотеки, и Хэсина подумала, что в эту ночь она не сомкнет глаз.

Дальше она пошла в одиночестве. Добраться до императорских покоев можно было только длинным, извилистым путем: это было сделано специально, чтобы запутать незваных гостей. Сейчас Хэсина сама ощущала себя здесь чужой. Коридоры завлекали ее в свою сеть. В одном из них вдоль стен стояли ширмы, которые грозили сомкнуться перед ней и захватить в плен. Кое-где на полупрозрачном шелке створчатых панелей были изображены буйволы, распахивающие рисовые поля, но в основном он был расписан сценами революции. Золотые нити очерчивали языки пламени, в котором горели пророки, и поблескивали в луже крови, растекавшейся от отсеченной головы императора.

«Не бойся картинок, Пташка, – сказал бы отец. – Это всего лишь искусство». Но теперь она ничем не отличалась от злонравных императоров прошлого. Она воспользовалась даром одного из пророков. Что еще хуже, где-то в глубине сердца она сочувствовала им, но из трусости не могла в этом признаться.

Чтобы отвлечься, Хэсина попыталась подумать о том, что ей предстояло сделать. Это было ошибкой. Список дел внушал ужас. Найти заключенного с прутом. Убедить Ся Чжуна назначить его представителем обвинения. Получить благословение матери и, только вступив на трон, рассказать людям, что их короля убили.

Она станет незабываемой королевой – если, конечно, успеет. Вместо коронации ее могла ждать смерть от тысячи порезов.

Хэсина подошла к своей комнате, и у нее в жилах застыла кровь. Из-под дверей лился свет. Она точно помнила, что задула все свечи, и это могло означать только одно:

Там кто-то был.

Чувствуя, как учащается пульс, она положила руку на резное дерево. Вариантов у нее было не много. Она могла не заходить – тогда визитер подумает, что она покинула свои покои на всю ночь. Или она могла войти – и тогда ей волей-неволей придется объяснять, где она была.

С другой стороны, возможно, она все-таки не задула свечи, когда уходила. Толкая дверь, Хэсина отчаянно надеялась на это.

– Санцзинь? – Хэсина открыла рот от удивления. Створки двери захлопнулись за ее спиной. – Что ты здесь делаешь?

Ее кровный брат поднялся с топчана, и пламя свечей отразилось в чешуйках его доспехов. Он не сменил военные одежды. Его волосы были собраны в неаккуратный пучок, а из ножен на широком кожаном ремне виднелась рукоятка меча люедао^[11].

Он медленно двинулся мимо покрытых вышивками ширм и обошел низкий столик.

– Сначала ответь мне ты, дорогая сестрица. Где ты была и что делала?

Он шагнул по направлению к ней. Хэсина вдруг поняла, в каком она состоянии: коричневая мантия, дикий взгляд, запахи города грехов, приставшие к волосам. Но было слишком поздно.

Она стала пятиться назад, однако ее брат оказался быстрее. Он схватил ее за мантию и поморщился, распознав льняное полотно вместо шелка. Он поднес ткань к носу, и сердце Хэсины заколотилось. Она попыталась успокоиться. Санцзинь ее семья. Он не предаст ее. Не отправит на смерть от тысячи порезов.

– Ты ходила в город. От тебя несет благовониями.

Страх Хэсины сменился раздражением. Она вспомнила, что была старшей сестрой, и выпрямилась во весь свой средненький рост.

– Приятно узнать, что тебя беспокоит мое времяпрепровождение. Что дальше? Будешь выбирать, с кем мне разговаривать, а с кем нет?

– Зачем же? У тебя уже есть преданный компаньон. – Санцзинь выпустил из пальцев ее мантию, и Хэсина отошла к столу. – Или лучше назвать его слугой?

Она начала перебирать бумаги, лежащие перед ней. Указы, проекты, дипломатические заявления – дела, которыми она теперь должна была заниматься. Она неофициально исполняла обязанности королевы до коронации, хоть еще не получила благословение матери. Но как бы Хэсина ни пыталась сосредоточиться, ее все равно била дрожь. Во имя Одиннадцати! Зачем Санцзинь пришел к ней именно сейчас?

– Его имя Цайянь.

– Правда? Мне больше нравится слово «слуга». Хорошо звучит.

Ее руки замерли, сжав «Постулаты». Книга была внушительных размеров – в ней содержались сотни очерков, описывавших убеждения Одиннадцати. Хэсина сдавила пальцами корешок, но он даже не прогнулся.

Она могла поступить жестоко. Вспомнить прошлое, которое они оба решили предать забвению. Сказать слова, после которых брат непременно оставил бы ее в покое. Но в конце концов она просто опустила том на стол. Он глухо ударился о дерево.

– Зачем ты пришел, Цзинь?

– Повторю вопрос: зачем ты уходила?

– Я искала правосудие.

– О чем ты?

Ее руки и ноги похолодели, а голова налилась тяжестью. Она была слишком уставшей для этого разговора. Вероятно, поэтому она сказала правду.

– О смерти отца.

Она достала из складок мантии пузырек. Золотистое облачко газа засияло в свете свечей.

Санцзинь наклонился ближе и прищурился.

– Что это?

– Яд.

Санцзинь со свистом втянул воздух.

– Почему я узнаю об этом только сейчас?

– Ты правда поверил, что отец умер естественной смертью?

– Я не думал, что у придворной врачевательницы есть основания лгать. – Санцзинь провел рукой по лицу. – Благие кости Шестого! Что мы теперь будем делать?

От слова «мы» в сердце Хэсины зажегся огонек надежды, но этого было недостаточно. Вопрос состоял в том, что они могли сделать. Что значили пузырек и их слово против королевства, убежденного в том, что король скончался тихо и мирно? Она опять приходила к тому же: ей нужен был трон. Ей нужна была власть. И как только она получит и то и другое…

– Мы начнем расследование.

– Через Совет?

– А как еще?

Санцзинь прищурился.

– А что же с войной?

– А что с войной? – Хэсина осеклась. – Не называй это так.

– А как бы ты это назвала? Туалетным поединком?

Она бросила на него укоризненный взгляд, и он ответил ей:

– Мы одни, Сина.

Санцзинь оперся руками на стол и наклонился к ней.

– Как бы мы это ни называли, суть «бандитских набегов» на деревни вдоль границы Яня с Кендией не изменится. Эти погромы организует Кендия, и люди рано или поздно это поймут.

– Этого нельзя допустить.

«Постулаты» запрещали войну, и можно было понять почему. Былые императоры призывали на службу сотни тысяч крестьян и начинали сумасбродные военные кампании против других королевств: Нинга, Ци и Кендии. Люди не забыли о тех кровопролитиях. Они прославляли Санцзиня каждый раз, когда он приводил своих воинов к победе в небольших стычках, – но только потому, что стычки были небольшими. Примерно раз в сто лет очередной король – или королева – Яня пренебрегали миролюбивыми заветами Одиннадцати и объявляли войну. Тогда в деревнях и провинциях тут же вспыхивали восстания.

– В Яне есть вода, – сказал Санцзинь. – А в Кендии нет. Их степи с каждым годом иссыхают все сильнее. Нашествие неизбежно, и наша армия должна быть готова встретить его. «Постулаты» запрещают войну ради наживы; нам же придется сражаться, чтобы защитить свои земли. Но начать войну и официально заявить, что короля убили? Разве ты не осознаешь опасность?

Нет, Хэсина опасности не видела.

– Люди захотят узнать, кто убил их короля, – произнесла принцесса. Она была уверена в этом, как ни в чем другом.

Ее брат сверкнул глазами.

– Они захотят найти козла отпущения, Сина.

– Они выше этого.

– Почему ты так в них уверена?

– Отец любил их. – Он любил их так же, как и ее – несмотря на недостатки, этот образ был для нее примером.

– Отец порой бывал не прав.

Хэсина пристально посмотрела на брата, как будто видела его в первый раз. Когда они успели так отдалиться друг от друга, что даже по этому вопросу стали придерживаться разных мнений?

– Нам нужно сначала самим исследовать яд, – продолжил Санцзинь. – Выяснить правду самостоятельно…

– Что с тобой случилось? – Хэсина не повысила голоса, но ее брат вздрогнул, как будто она закричала. – Почему ты совсем не веришь в наш суд?

Выражение его лица стало суровым.

– Вот почему.

Он вытянул из-под нагрудника какие-то бумаги и бросил их на стол. Они разлетелись веером, словно крылья журавля. Некоторые упали на пол.

Чувствуя на себе обжигающий взгляд Санцзиня, Хэсина нагнулась и собрала разлетевшиеся бумаги. Потом соединила их с остальными и, выровняв стопку, неохотно переключила внимание на их содержание.

– Я не собирался тебе это показывать, – проговорил Санцзинь, пока она пыталась понять, что именно читает. – Не хотел, чтобы ты переживала. Но пришла пора открыть тебе глаза.

Бумаги оказались страницами, вырванными из «Постулатов». Между столбиками текста^[12] виднелись неразборчивые надписи. Но это были не заметки и не критические комментарии. Это были отчеты – подробные описания оборонительных и транспортных систем нескольких приграничных городов. Информация, которая оказалась бы весьма полезна бандитским отрядам Кендии.

Написать такие письма мог только человек, находящийся на государственной службе.

– Мои разведчики конфисковали на границе с Кендией несколько подозрительных свертков. Эти письма были спрятаны среди налоговых отчетов, в сундучке с печатью императорского курьера. Кто-то во дворце помогает кендийцам бесчинствовать в наших деревнях. Кто-то хочет, чтобы началась война. Открой выгодное для него дело об убийстве – и пригласишь кендийцев в страну.

Хэсине казалось, что голос Санцзиня доносится откуда-то издалека. Его слова жужжали вокруг ее головы, словно осы. Точнее, словно мошки. Да, именно так – решила она, опуская письма на стол. Мошки были безобидны.

– На государственной службе при дворе состоят сотни человек, и большинство из них незначительны, – сказала она. – Один изменник не сможет помешать правосудию.

– Но что, если это все-таки кто-то значительный? Что, если у этого человека есть друзья?

Сплошные домыслы. Хэсина отмахнулась от них.

– Ты не можешь знать наверняка. К тому же, если бы мы отказывались направлять дела в Совет расследований по каждому незначительному поводу, что бы осталось от нашего двора?

– Сейчас все иначе. Король был убит впервые.

– Он, прежде всего, был нашим отцом. Это наш долг перед ним. Достаточно споров! – Хэсина подняла руку, не дав брату продолжить. – Отправляйся к границе. Возьми с собой пять тысяч ополченцев и постарайся сдержать набеги, хотя бы на время.

– Ты серьезно, Сина?

– Да. Я твоя будущая королева, и я приказываю тебе.

Санцзинь покачал головой.

– Ты еще пожалеешь об этом.

От слова «мы» не осталось и следа. На что она рассчитывала? Санцзинь не был Цайянем. Если что-то шло не так, как он хотел, он вставал на другой путь. В ее памяти пронеслись недели, месяцы, годы холодности и безразличия. С горьким смешком Хэсина поглубже спрятала тяжелые воспоминания.

– Кто-то из нас должен любить отца и все, что он собой представлял. Он верил в людей, верил в правосудие, верил в истину и новую эпоху. Я тоже буду верить.

Последовала долгая тишина.

– Хорошо. – Санцзинь выпрямился, и тень соскользнула с его лица. – Я поеду.

На свету непослушный вихор справа от пучка особенно бросался в глаза. Генерал Янь Санцзинь был гениальным фехтовальщиком, мастером стратегии, командующим армией народного ополчения Яня. Но ведь ему было всего шестнадцать – лишь на год меньше, чем Хэсине. На мгновение ее сердце дрогнуло. Возможно, она поступала с ним слишком сурово…

– Надеюсь, власть даст тебе все, что ты только хотела. – Он обращался со словами так же, как с мечом: целился в слабые места и наносил точные удары. – И твое расследование тоже.

– Не беспокойся. – Она подошла к двери и демонстративно открыла ее. Она была готова идти любым путем, в компании или одна, лишь бы в конце ее ждало правосудие, за которое всегда боролся ее отец. Правосудие, которого он заслуживал. – Так оно и будет.

Три

Правосудие нельзя купить.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о судах

Это роскошь – вот и вся правда.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о судах

По краям страниц виднелась краска. Хэсина не заметила этого при свечах. Только когда она сложила письма в стопку толщиной с брошюру и когда небо озарилось утренним светом, она увидела, что срезы выкрашены в мшисто-зеленый цвет.

Кто-то вырвал эти страницы из особого издания «Постулатов». Это была единственная зацепка, но в других она и не нуждалась. Санцзинь посеял в ней семена сомнений, однако она могла и не взращивать их.

Она отодвинула от себя письма. Потом положила их в ящик. Затем достала их и прочитала еще раз, постукивая пальцами по краю стола.

Потом позвала одного из своих пажей.

– Мне нужны образцы почерков тех, кто служит при дворе. Найди столько, сколько сможешь, – приказала она. Проклятый Санцзинь с его проклятой паранойей. Проклятый автор писем. – Принеси их мне вместе с докладом о людях, состоящих на государственной службе и имеющих связи с Кендией. Какие угодно, – твердым голосом добавила Хэсина, прежде чем паж успел задать вопрос. Откуда ей было знать, что может настолько соблазнить человека, чтобы он предал собственное королевство?

– Будет сделано, дянься^[13]. Желаете чего-нибудь еще?

Хэсина закрыла глаза ладонями.

– Нет, это все.

Как только паж вышел, она надела свое самое старое платье – рюцюнь сливового цвета, подол которого уже начал осыпаться и явно не возражал против встречи с парой-тройкой луж в дворцовых подземельях.

⁂

Упрощение. Этим словом можно было емко описать правление Одиннадцати героев. Первый и Второй, совместно руководившие государством на заре новой эпохи, избавлялись от любых излишеств, которые остались от былых императоров. Они адаптировали сложную систему письма, придуманную дворянами, потому что простые люди не смогли ей обучиться. Они запретили портным украшать ханьфу и рюцюни драгоценными металлами, с помощью которых можно было наполнить казну. Они отослали со двора алхимиков, коим было поручено создать эликсир бессмертия для императора. Празднования, в былые времена продолжавшиеся по месяцу, теперь длились неделю. Элитные военные секты были объединены с народным ополчением.

Но подземелья остались запутанным лабиринтом склепов, темниц и пыточных камер. Во времена былых императоров они были забиты командирами повстанцев, горожанами и крестьянами. Во времена Одиннадцати они были забиты пророками.

Сейчас темницы по большей части пустовали. Пророки, избежавшие казни, либо жили, как Серебряный Ирис, либо бежали в дальние пределы трех других королевств. В подземельях остались только обычные преступники. Например, вор, сидящий сейчас напротив Хэсины.

Они расположились в комнате для допросов. Это помещение подходило для частных бесед, потому что было полностью звуконепроницаемо, хотя эстетическое впечатление немного портили кровавые пятна на стене. Заключенный сидел, откинувшись на спинку стула, и был нем, словно жаба. Его голова склонилась вперед, а глаза застилала копна каштановых волос, поэтому было трудно предположить, что он чувствует и о чем думает. Хэсина даже не могла понять, дышит ли он. Но так она хотя бы не видела его синяков и могла не сокрушаться о кошмарном первом впечатлении, которое на него произвела.

Все пошло не по плану с самого начала. Заключенным не разрешали хранить личные вещи, а шишковатый, искривленный прут, который нашелся в камере грабителя, видимо, подпадал под это определение. Хэсина не дала стражам затоптать его сапогами, но не успела спасти от их кулаков.

Теперь она положила прут на стол между ними. Она надеялась – хоть и с большой долей сомнения, – что этого знака дружеского расположения окажется достаточно.

Заключенный взял прут без единого слова.

Хэсина откашлялась.

– Прошу прощения. – Она старалась говорить отстраненно, и получалось, наверное, чересчур официально. Но она не хотела выдавать свои чувства, как это случилось перед Серебряной. – Я понимаю, что все это довольно…

Странно.

– …неожиданно.

Последовала тишина.

– Возможно, у тебя есть вопросы.

Видимо, нет.

Вдохнув поглубже, Хэсина принялась рассказывать об обстоятельствах смерти отца. Сначала слова приходили медленно, но потом стали вырываться стремительно, как будто – как и она сама – хотели обогнать воспоминания о том, что произошло в тот день в императорских садах.

Наконец она описала ему, как выглядел золотистый яд. У нее закончился воздух, и она вдохнула полной грудью.

– Как видишь, смерть короля не была естественной, несмотря на то, что в официальных постановлениях… – Читают ли заключенные постановления? – Несмотря на то, что все королевство уверено в обратном. Как только я начну расследование, Совет изучит улики и постановит, что они подлинны. Когда он направит дело в суд, мне понадобится представитель, и…

Сколько можно ходить вокруг да около?

– …и, когда пробьет час, согласишься ли ты? Захочешь ли стать этим представителем?

За тишиной последовала тишина, а затем снова тишина.

У Хэсины вспотели ладони. Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь другом: например, на волосах заключенного. Они были коричневатые, словно глина, – по меньшей мере на три оттенка светлее угольно-черных завитков, украшавших головы детей Яня с того момента, как они появлялись из утробы матери.

Возможно, он был иностранцем. Возможно, он не понял ни слова из того, что она сказала. Это стало бы разочарованием – не первым, с которым она столкнулась, пытаясь осуществить свои планы, но самым болезненным. Как ей удастся выдать его за студента, желающего сдать экзамен, если он неграмотен?

– Извини, – прошептала Хэсина, как будто он задремал, а она не хотела его будить. – Ты же понимаешь язык, на котором я…

Он резко поднял глаза, и у нее перехватило дыхание.

Хотя лицо грабителя распухло и его расцвечивали синяки, Хэсина увидела, что он поразительно молод. Он встретился с ней взглядом. Его глаза – как и волосы – были странного цвета: серые, точно камень. Прочитать их выражение было невозможно. Хэсина напряглась.

Без предупреждения он взял ее за правую руку. Она едва не взвизгнула, когда он прижал палец к ее ладони и стал выводить на ней иероглифы общего языка.

Я ВСЕГО ЛИШЬ ПРЕСТУПНИК, ГРАБИВШИЙ КУПЦОВ. Я НЕ МОГУ ВАМ ПОМОЧЬ.

Хотя бы какое-то начало.

– Я поддержу тебя всем, чем смогу.

ПОЧЕМУ Я?

К ЧЕМУ ПОИСКИ?

К ЧЕМУ ПРУТ?

Хэсина сжала руку в кулак. Он схватил ее крепче и, наклонив голову вбок, стал рассматривать принцессу. Потом постучал по костяшкам ее пальцев. Изо всех сил стараясь унять колотившееся сердце, она неохотно раскрыла ладонь.

НЕ МОЖЕТЕ СКАЗАТЬ.

Он прекратил писать, потом начал снова.

Как вы собираетесь довериться мне, если сами храните тайны?

Куда исчезли неровные росчерки и нетвердые линии человека, пишущего на малознакомом языке?

Не ему было говорить о тайнах.

– Честность в делах, касающихся суда, – это все, о чем я прошу, – произнесла Хэсина с уверенностью, которой не ощущала. Неужели он мог разглядеть тайны, которые скрывал ее язык? Или, быть может, ложь оставила на ее зубах пятна?

А если я откажусь быть вашим представителем?

– Значит, откажешься. – У нее внутри все упало, когда она представила себе этот сценарий – провести ночь, рискуя быть подвергнутой линчи, только для того, чтобы остаться с пустыми руками. – Ты имеешь на это право.

Значит, вы человек принципов.

Который лжет ради правды.

Хэсина выдержала его невозмутимый взгляд. И что с того? Секунды бежали, и ей стало понятно, что он видит ее насквозь – такой, какая она есть. Отец научил ее честности, но обман был ее родным языком. И что с того? Сможешь ли ты сотрудничать с лицемеркой?

На этот раз он выводил иероглифы медленнее, как будто, рисуя линии, все еще принимал решение. Наконец он поднял палец, но Хэсина не смела вздохнуть. Она посмотрела на свою ладонь, хотя слова были невидимы, и попыталась найти ответ в ощущениях, оставшихся от его прикосновений.

Оптимизм погубит ее.

Умеете драться на дуэли?

⁂

– На дуэли? – переспросил Цайянь, когда Хэсина закончила пересказывать свою беседу с заключенным.

Они разговаривали на следующий день после того, как принцесса посетила подземелья. Когда закончилось утреннее собрание, они с близнецами встретились в рабочем кабинете короля. Теперь они сидели вокруг игрового столика из сандалового дерева, на низких нефритовых скамеечках, напоминавших кочаны пекинской капусты.

– Да, на дуэли. – Хэсина смотрела на фигуры, стоящие на доске для игры в сянци^[14], и обдумывала ход. – Он сказал, что будет представлять меня, только если я одержу победу.

– Он издевается, – сделала вывод Лилиан. – Либо заигрывает с тобой. Либо и то и другое.

– Его мотивы не ясны, – перефразировал Цайянь. – Но если бы он не хотел представлять вас, он не стал бы ставить условия. А что вы думаете, миледи?

«Сначала думайте, потом действуйте», – повторяли Хэсине преподаватели. Из их уст это звучало так легко. На практике же Хэсина действовала чаще, чем думала. Она покраснела и постаралась ответить так, чтобы не выказать этот недостаток.

– Он создает впечатление довольно честного человека…

А еще подозрительного.

– …Я думаю, я могу положиться на его слово.

Она даже не знала, умеет ли он говорить.

Однако Серебряный Ирис не солгала насчет прута. Во всех подземельях не обнаружилось второго. И заключенный явно не был простым грабителем, нападавшим на купцов, как было записано в тюремных документах. Хэсина вспомнила, что, когда он каснулся ее ладони, у нее загорелись не только щеки, но и шея. Она поспешно подвинула колесницу так, чтобы та оказалась в одной линии с другой такой же фигурой, поставив шах императору Цайяня.

– Я все еще расстроена, что ты пошла к нему без меня, – донесся с топчана голос Лилиан. Она лежала на спине, закинув лодыжку одной ноги на колено другой. Между ее пальцами была натянута лента для волос – она играла с ней, скручивая ее в разные фигуры. Фартук Лилиан был весь в голубых и желтых пятнах. В этот день в мастерских красили ткани.

– Если все сложится удачно, увидишь его в суде, – сказала Хэсина.

– И прут тоже?

– Не надо, пожалуйста. – Цайянь преградил путь колеснице Хэсины пороховой бочкой, одновременно поставив под удар ее коня. – Еще только полдень.

Лилиан хмыкнула.

– Говорит любитель эротических романов.

Цайянь вздохнул, но Хэсина заметила, что его темные глаза весело блеснули. Ощутив укол зависти, она перевела взгляд на игровую доску. Ей с Санцзинем обмен колкостями давался далеко не так легко.

– Я бы посоветовал вам освежить навыки фехтования, раз вы собираетесь драться на дуэли, миледи.

– Ты бы посоветовал? – рассмеялась Лилиан. – На-На хотя бы умеет держать меч в руках!

– Это вопрос спорный, – напомнила ей Хэсина. По сравнению с Санцзинем, наносившим удары мечом быстро, словно ястреб, она напоминала хлопающую крыльями мандаринскую утку^[15]. Но в чем-то Лилиан была права. Хэсина никогда не видела Цайяня с оружием в руках, и лишь один раз на ее памяти он получил ранение. Вспоминать о том дне ей не хотелось.

Так как Цайянь разрушил комбинацию с двумя колесницами, ей пришлось ходить пороховой бочкой, которую она берегла для того, чтобы прикрывать своего собственного императора.

Цайянь выдвинул вперед пешку.

– Ваш план не до конца продуман, миледи.

Хэсина защитила своего императора советником, не слишком задумываясь над ходом.

– Поясни, о чем ты.

Пешка Цайяня пересекла реку, разделявшую доску посередине, и получила дополнительную способность.

– Предположим, Совет расследований изучит улики и очертит круг подозреваемых, после чего назначит суд. Вы победите на дуэли, и заключенный согласится вам помочь. Но как вы убедите Ся Чжуна выбрать его вашим представителем?

– Это легко. – Лилиан взмахнула рукой. – Зачитай что-нибудь внушительное из «Постулатов». Параграф 1.1.1. «Министр должен служить!» Параграф 1.1.2. «Королеву должен представлять заключенный с прутом!»

Цайянь покачал головой, но Хэсина едва не рассмеялась в голос. Ся Чжун действительно трактовал учения Одиннадцати об аскетизме до крайности буквально. Во дворце ходили слухи, что у него протекает крыша; что в мешках, хранящихся в его кладовой, мышиных экскрементов больше, чем риса; что он спит на коврике для молитв и зимой зажигает лишь одну жаровню, а также что за последние десять лет он ни разу не менял нижнее белье. Хэсина надеялась, что последнее утверждение было ложным – такая привычка вряд ли пошла бы министру во благо.

– Я что-нибудь придумаю, – сказала она Цайяню.

И хорошо бы сделать это побыстрее.

Даже монах должен чего-то хотеть.

– Разумеется, – согласилась Лилиан, не дожидаясь дальнейших пояснений. – Если ты принесешь ему оригинал «Постулатов», он, наверное, взлетит от счастья.

Не только он. Ученые по всему Яню стали бы боготворить Хэсину, найди она манускрипт, написанный самими Одиннадцатью героями. Он исчез в скором времени после свержения былого императора, так что Хэсина с тем же успехом могла отправиться на поиски мифических Баолиньских островов.

Цайянь выиграл партию, и Хэсина потерла виски.

– А что-нибудь, кроме «Постулатов»?

– Это же Ся Чжун, – Лилиан сбросила ленту с пальцев и потянулась на топчане. – Благие герои! Я бы ни за что не смогла так жить.

Однако раньше она так жила. Близнецы редко рассказывали о своем прошлом, но Хэсина замечала его отпечатки всякий раз, когда Лилиан выбирала самое теплое место в комнате, а Цайянь после обеда заливал пустую миску чаем и выпивал его вместе с оставшимися там зернышками риса. Они жили так, словно знали, что однажды могут лишиться всех благ. Так, будто помнили, каково это – существовать без крыши над головой, без пищи, без отца.

Но Хэсина не была похожа на близнецов. Для нее потерять отца не значило вернуться в мир, который она когда-то знала. Она оказалась не готова.

Она была одна.

Хэсина медленно встала из-за квадратного столика, потом поднялась на несколько ступенек, которые вели в другую половину комнаты, и подошла к окну, тянувшемуся от пола до потолка.

Внизу раскинулись императорские сады, и в окна лился сладкий аромат перезревших персиков. Каждый из дворцов строили по одному и тому же принципу: во внутренних дворах находились другие внутренние дворы, в залах – новые залы. Кабинет отца был исключением. Половина комнаты располагалась на гранитной глыбе, поэтому из ее окон открывались виды на все четыре сада – сад с карпами кои^[16], сад шелка, сад камней и фруктовый сад – и на пруды, которые были соединены крытыми галереями, извивавшимися между миниатюрными горными грядами и зарослями ююб^[17].

Хэсина любила эти виды, но сейчас она почувствовала, как у нее сжимается сердце. Быть может, восемь дней назад ее отец точно так же смотрел в эти окна? Быть может, это запах летних персиков выманил его в сады, заставив воспользоваться тайным проходом, который скрывался за книжными полками? Уходя, он не задвинул на место свой любимый стул, окрашенный в цвета панциря черепахи, и оставил кисточки из волчьей шерсти в чернильнице. На столе его дожидались бронзовый кубок на трех ножках, флакончик с благовониями и экземпляр «Постулатов», открытый на жизнеописании Первого. Хэсина долго и мучительно решала, что ей делать: оставить все как есть или принять тот факт, что отец больше никогда не вернется в свой кабинет.

В конце концов она сложила в ларец все, что лежало на столе. Туда же она убрала костюм посыльного, который был на отце в день его смерти. Кажется, свою печаль Хэсина тоже поместила в ларец и запрятала подальше. Туда, куда не доберется пыль. Туда, где она всегда будет как новая.

– На-На… – На ее плечи легла рука. Хэсина не стала сопротивляться и дала Лилиан себя обнять. – Ты всегда можешь отложить все в сторону и отдохнуть. Положись на нас. Мы с тобой.

Но с отцом все было иначе. Ночами он показывал ей театр теней. Они переодевались в костюмы и рассматривали карты тайных проходов. Из года в год он сажал ее на плечи – то был ее собственный трон. Вместе они смотрели, как карета королевы скрывается в тумане, унося ее в Оуянские горы, где свежий воздух и высота должны были поддерживать ее слабое здоровье. Потом отец отводил Хэсину в рощу, где росли дикие финики. Они срывали плоды с веток, наедались ими до отвала, и вдруг Хэсина начинала плакать, скучая по матери, которая никогда не скучала по ней.

Проливая слезы, она не замечала беззаветной любви, которая была прямо перед ней. Теперь ей оставалось лишь одно: добиться правосудия. Только так она могла отблагодарить отца. Попрощаться с ним. Сказать: я люблю тебя.

Цайянь поднялся к Хэсине с Лилиан и положил ладони им на плечи. Они втроем стояли так, пока где-то вдалеке не раздался барабанный бой. Вскоре к нему добавились резкие звуки труб, а потом они услышали единственный, оглушительный удар в гонг.