Джо Фостер
Изобретатель кроссовок. История основателя Reebok
Пока я служил, в спорте совершались новые достижения. Люди прыгали выше, плавали дольше, бегали быстрее. Например, Роджер Баннистер побил четырехминутный рекорд в беге на одну милю, или 1,6 километра, что ранее считалось невозможным. Сам забег и последующая шумиха вызвали всплеск интереса к легкой атлетике. К сожалению, Баннистер был не в «фостерах». Его шипованные беговые кроссовки были сделаны самым крупным соперником отца – компанией G. T. Law & Son («Дж. Т. Лоу и сын»). Для постороннего глаза между кроссовками Foster и G. T. Law не было никакой разницы, но у лондонской компании был более легкий доступ ко многим лучшим спортсменам юга, вроде Роджера Баннистера.
Помимо моего восхищения тем, что происходило в «Бодси», рекорд Роджера Баннистера укрепил мою веру в то, что даже если все считают нечто невозможным, то это не значит, что это невозможно.
Я смог подняться над дымящимися фабричными трубами Болтона, викторианскими домами из красного кирпича и предсказуемой жизнью в Ланкашире, которая идет по накатанной колее – рождение, труд, смерть, – с вкраплениями футбольного экстаза по субботам и религиозного благоговения по воскресеньям. Теперь я знал, что существует огромный мир.
Благодаря мастерству в игре в бадминтон я не был привязан к определенному посту, и значительная часть моих караулов состояла из борьбы с воланом. Наконец, когда два года службы истекли, меня вызвали в кабинет офицера, ответственного за личный состав. Он предложил мне сесть и спросил, не интересует ли меня контрактная служба в ВВС. Если да, то меня тут же отправят на обучение в офицерскую школу. Тишина. Я этого не ожидал. Я думал, что меня ждет простой инструктаж в рамках подготовки к возвращению к гражданской жизни.
Я все еще молчал. Офицер посмотрел на меня, склонив голову набок: «Ну, так что?» Мой разум осмысливал предложение. Это был бы шаг на пути к карьере летчика-истребителя. Я подумал о девушках из женской Королевской службы ВВС. Искушение было сильным, однако подсознание подсказывало, что меня ждет другая судьба.
В сентябре 1955 года я вернулся в Болтон и снова занял свое место в семейном бизнесе. За прошедшие два года многое изменилось, в том числе и я. Я наконец-то освободился от зашоренности, которая мешала смотреть на мир открыто, заглянуть за горизонт.
Я смог подняться над дымящимися фабричными трубами Болтона, викторианскими домами из красного кирпича и предсказуемой жизнью в Ланкашире, которая идет по накатанной колее – рождение, труд, смерть, – с вкраплениями футбольного экстаза по субботам и религиозного благоговения по воскресеньям. Теперь я знал, что существует огромный мир. Мой прицел сместился с внутреннего мира на внешний, для меня потеряли ценность внимание, похвала и одобрение. Я хотел проявить себя, стать частью глобальной эволюции. Просто я еще не знал, как это сделать, хотя решение было у меня прямо перед носом.
«Болтон Уондерерс» стали одной из величайших футбольных команд 1950-х годов и привлекли внимание международных спортивных СМИ к городу. Это, наряду со всплеском интереса к легкой атлетике, означало, что заказы на беговые кроссовки Foster должны поступать из спортивных магазинов по всей стране. Однако пока меня не было, этот поток превратился в слабый ручей.
Не то чтобы мой отъезд повлиял на спад. В отрасли начали появляться новые производители спортивной обуви с более агрессивной манерой вести бизнес. Adidas и Puma безостановочно выводили на рынок новые модели, в то время как J. W. Foster & Sons все еще руководствовались тезисом: «Сделай это, и они придут», ожидая, что клиентов не надо подводить к покупке. Если что и оставалось неизменным, так это отсталые взгляды моих отца и дяди.
Первый шаг вперед сделала фирма дяди Билла, все еще широко известная своими дорогими спортивными ботинками ручной работы. Через друзей своих друзей Биллу удалось заключить дистрибьюторскую сделку в США, по которой его компания ежемесячно отгружала двести пар сшитых вручную шипованных кроссовок класса «люкс» главным тренерам Йельского университета – Фрэнку Райану и Бобу Гейнджеку. Правда, я не думаю, чтобы кто-то из моих родственников понимал масштаб открывшихся возможностей на чрезвычайно прибыльном североамериканском рынке.
Вернувшись в семейное дело после армии, я загорелся желанием расширить эту сделку, посмотреть, какие еще направления мы можем задействовать на более богатой стороне Атлантики, но ни Билл, ни отец не были в этом заинтересованы. Их устраивала легкая сделка, и они не беспокоились о том, что даже эта договоренность была под угрозой со стороны брендов братьев Дасслер – Adidas и Puma, – которые набирали популярность как здесь, так и за рубежом. Я тогда подумал: «Если мы не будем сопротивляться, Дасслеры выдавят Фостеров из игры».
Но это не единственное мое разочарование. К нам на фабрику заезжали торговые агенты и сбывали нам кожу, и я подумал: а почему же мы не продаем обувь через них? Это было логично. Это было необходимо. Но опять же, папа и Билл ничего не хотели об этом слышать.
Они почивали на лаврах, не обращая внимания на меняющуюся картину торговли. К этому времени их цель была не в повышении статуса фирмы с помощью новых эскизов, улучшенных моделей и более агрессивного маркетинга. Они сосредоточились на поддержании хорошего, стабильного дохода для обеих ветвей семьи. Это была не более чем работа, способ добыть еду на наш стол и наполнить стаканы спиртным. Все, что раскачивало лодку, что требовало больше размышлений, немедленно отбрасывалось. Ни о никакой страсти не могло быть и речи, только жажда комфорта, удовлетворения и безопасности.
Расширение игнорировалось. Было достаточно трудно поддерживать статус-кво. Они не могли договориться ни о чем, начиная с того, где заказывать кожу, и заканчивая тем, во что упаковывать обувь. На каждое напрашивающееся решение братья находили свой контраргумент, по существу вызывающий одну задержку за другой в разных производственных процессах.
Я с отчаянием наблюдал за некогда процветающей компанией, которая теперь пришла в упадок из-за упрямства двух владельцев. Бабушка Мария была единственной силой, которая спасала фирму от краха, вмешиваясь в те моменты, когда ее сыновья сталкивались лбами. «Не будьте идиотами, – твердила она, и только ее хрупкое тело и метла с деревянной ручкой останавливали их от драки. – Хотите, выбью всю дурь из ваших голов, болваны? А теперь займитесь делом!»
К этому времени Мария была не единственной, у кого кончалось терпение при общении с папой и Биллом. Нужно было что-то делать.
Глава 5
Начало конца
Безразличие Билла и отца к развитию дела Фостеров подавляло мои амбиции и интерес к бизнесу. Какой смысл младшему сотруднику спасать тонущий корабль, если два капитана не замечают подъема уровня воды?
Я снова стал уделять больше внимания общению с друзьями. Кроме того, я возобновил отношения с Джин. Мы плавно продолжили с того места, на котором остановились, но она видела, что я не был таким беззаботным и беспечным, как прежде. Если раньше мы вели легкие и веселые беседы, то теперь наши разговоры стали более глубокими, более осознанными, чем до того, как я ушел в армию. Часто на свиданиях я изливал ей все свое негодование. «Это всего лишь работа, – говорила она. – Делай то, что нужно, а потом просто выбрасывай работу из головы», – и я следовал этому совету. Но в глубине души я понимал, что если ничего не изменится, работы не будет. Мало того, меня совершенно не удовлетворяла работа в компании, у которой не было видения будущего, тем более что эта компания принадлежала моей семье.
Джефф вернулся из армии через девять месяцев после меня. Он тоже сразу заметил, что фирму скоро вынесет на скалы. И я подумал, хорошо, что мой брат вернулся, мне хотелось услышать голос разума от единомышленника. Однако Джефф, как и папа, предпочитал путь наименьшего сопротивления. Если фабрику придется закрыть, рассуждал он, то он найдет новую работу в другом месте. Мой брат был не так откровенен, как я. Когда я высказывал свои опасения, он молчал, позволяя всему идти своим чередом. Думаю, Джефф был склонен скорее разбираться с последствиями проблем, в то время как я был более настроен их не допускать. Джефф начинал действовать, когда у него не оставалось другого выбора. Я предпочитал действовать немедленно, чтобы избежать того момента, когда у меня не останется выбора.
Возможно, в Foster & Sons ничего бы не изменилось, если бы Джеффа не вынудили обстоятельства. Не успел он надеть свою бежевую фабричную форму, как папу срочно положили в больницу с подозрением на туберкулез. Это означало, что мы с Джеффом должны взять на себя отцовскую часть бизнеса, в то время как Билл продолжал изготавливать особую обувь ручной работы. Жизнь на фабрике потекла относительно безмятежно, без ежедневных споров между двумя братьями, и Билл был счастлив, позволяя нам заниматься своей частью дела.
Отсутствие папы возродило и мой энтузиазм, и энтузиазм Джеффа. Без присмотра у нас появилась свобода делать то, что нам хочется. Нам впервые предоставилась возможность оставить свой собственный след в производстве. Не теряя времени даром, мы разработали две новые модели кроссовок – белые Trackmaster и Sprintmaster. Мы думали, что если бы мы смогли изнутри вдохнуть дух новаторства в фирму Foster, возможно, мы помогли бы компании избежать катастрофы. А потом вернулся папа.
Большинство людей, испытав предсмертный опыт, возможно, стали бы легче относиться к жизни, остановились бы, так сказать, перевести дух. Только не мой отец. Он не мог дождаться момента, когда вернется к ссорам с братом, и в самый первый день после его возвращения Мария была в полном отчаянии, пытаясь снова заставить их замолчать. Вскоре все разработки были остановлены, и компания опустилась до новых минимумов, а другие бренды, как я и предсказывал, откусили еще бо́льшую часть нашей доли рынка. В очередной раз оказавшись со связанными руками, я снова потерял интерес, и мое внимание переключилось на жизнь вне фабрики.
Через год после моего возвращения из армии мы с Джин поженились, устроив небольшую церемонию в унитарианской часовне в Эйнсворте – маленькой деревушке, где у родителей Джин был дом. Мы прожили с ними год, прежде чем взять в ипотеку дом в Харвуде, что на севере Болтона.
Некоторое время мы наслаждались жизнью в своем собственном доме. По совету Джин мне удалось провести черту. Работа есть работа, а дом есть дом. Это было удобно и просто, но, тем не менее, росла досада от того, что я снова скатился в мирок провинциального уюта, что моя жизнь никуда не движется. Только смерть родного человека разорвала этот кокон.
Может быть, дело усугубил стресс из-за вечных споров отца и Билла, может быть, злоупотребление алкоголем, а может быть, просто пришел ее черед, но в 1957 году у бабушки Марии началась пневмония. Она была прикована к постели и мучилась, пока ее душили собственные легкие. К счастью для нее, страдания длились всего несколько дней.
Похороны, как и положено, прошли в торжественной обстановке. Но когда я стоял под дождем, наблюдая, как влажная земля падает на гроб из красного дерева, у меня было предчувствие, что смерть бабушки означала не конец семейной вражды, а начало темных времен впереди. Это было очевидно по нахмуренным бровям отца, тихому бормотанию Билла, по расстоянию, которое они держали между собой. Мы с Джеффом посмотрели друг на друга и закатили глаза.
С уходом Марии не осталось никого, кто мог бы сдерживать папу и дядю. Мы надеялись, что внезапная смерть матери заставит их образумиться, проникнуться чувством братской солидарности. Мы ошибались и гадали, что же будет дальше. Долго ждать не пришлось.
В следующую после похорон пятницу мы с Джеффом работали на станках на Olympic Works, когда услышали вопли, доносящиеся из кабинета на другом конце коридора. Мы привыкли к ним, но на этот раз они звучали иначе – еще громче, агрессивнее. Мы бросились наперерез рукопашной схватке.
Папа прижал Билла к шкафу для документов. Лицо Билла было ярко-красным, изо рта брызгала слюна. Папа широко раскрыл глаза – дикие, каких я никогда раньше не видел, вены на его руках вздулись. Дядя пытался высвободить руки, но отец удерживал его кулаки. Я оттащил папу, а Джефф схватил дядю.
– Что ты делаешь? – заорал я.
– Он – никудышный пьяница, – ответил папа, ткнув пальцем в сторону брата. Действительно, чуть ли не каждый день от Билла воняло спиртным с самого утра, а после обеда обычно еще больше. Он работал с механизмами, которые могли легко отрезать палец даже самому трезвому рабочему. Просто чудо, что у него до сих пор сохранились все десять.
– Между нами все кончено, – пробормотал Билл.
– Меня это устраивает, – сказал папа.
Джеффу удалось вытащить Билла из гостиной, пока я пытался успокоить и вразумить папу, но он был не в настроении слушать, особенно своего сына. Я уже давно понял, что собственные дети находились в самом конце списка уважаемых им людей. Потомство было сравни обрезкам кожи, ненужные остатки, пригодные только для затыкания дыр.
После драки Билл и папа наотрез отказывались разговаривать друг с другом, что, как можно себе представить, не способствовало эффективному управлению компанией. Счета лежали без оплаты, запасы истощались. Однако их добровольное молчание имело свои плюсы. Они редко беспокоили нас с Джеффом, поэтому мы возобновили работу над новыми моделями.
Хотя мы теперь наверстывали упущенное в разработках, мы все еще сильно отставали от конкурентов в продажах и дистрибуции. Я умолял папу нанять торгового представителя, чтобы расширить территорию охвата, но, как и все мои идеи, эта была полностью отвергнута. Он был счастлив и дальше подпитывать бизнес не более чем едва теплой смесью репутации и местных контактов, а также эпизодическим повышением деловой активности.
Газета Bolton Evening News незадолго до этого брала у папы интервью о бизнесе Фостеров, во время которого он заявил, что у него двадцать сотрудников.
– Двадцать сотрудников, папа? – спросил Джефф, оторвавшись от статьи.
– Двадцать и есть, с учетом почтальона, мусорщиков и всех курьеров, – ответил он, удовлетворенный правомочностью этого заявления. На самом деле в компании работало всего восемь человек, включая папу, Билла, меня и Джеффа, но было приятно увидеть, что он хоть раз решил проявить немного маркетинговой смекалки.
Несмотря на дезинформацию, к середине 1950-х годов компания стагнировала – J. W. Foster & Sons застряла в 1930-х годах. Папин девиз гласил: «Не чини то, что не сломано». Однако проблема была не в том, что у нас что-то сломалось, – если не считать его отношений с братом, – просто конкуренты совершенствовались, быстро продвигаясь вперед и вверх, в то время как наша компания, в лучшем случае, топталась на месте.
Нас с братом нельзя было назвать лучшими друзьями. Знакомства у нас были разные и предпочитали мы разные виды спорта. Джефф ежедневно ездил на велосипеде, в то время как я все еще играл в бадминтон три-четыре раза в неделю. Однако мы испытывали взаимную симпатию и уважение, были готовы подстраховать друг друга.
Наши пути пересекались на танцах, и именно здесь, наблюдая за тем, как Джин кружится с подругой на переполненном танцполе, я предложил Джеффу поговорить с папой о создании нового предприятия совместно с ним, без Билла. Джефф нахмурился. Он считал, что это несправедливо по отношению к дяде Биллу, и смахивало на предательство. Я сказал, что часть дела, которая принадлежит Биллу, только выиграет без этой вечной вражды, что, возможно, он даже перестанет столько пить, если на него не будет оказываться такое давление. В конце концов Джефф согласился.
Папа сидел за рабочим столом в гостиной. Он перекладывал счета из одной его части в другую, потом открывал ящик, закрывал, пересекал комнату и открывал другой ящик.
– Папа, мне нужно с тобой поговорить, – мне требовалось все его внимание. Я хотел, чтобы он посмотрел на меня, увидел, насколько я серьезен, понял, что это не просто прихоть, фантазия молодого выскочки.
Он продолжал ходить по комнате, не поднимая глаз: «Мм?»
– У меня есть идея. У нас есть идея…
– У кого – «у нас»? – прервал он, стоя ко мне спиной и роясь в очередном ящике шкафа.
– У меня. И Джеффа. Мы тут подумали…
– Ты видел тот старый заказ от Аркрайта?.. Туфли для крикета?
– Нет, я… В любом случае, мы с Джеффом думаем, что нам с тобой вместе нужно создать другой бизнес, более современный, который будет работать параллельно с Foster.
– Черт. Куда его подевала твоя бабушка? – он продолжал рыться.
– Так что ты думаешь?
Он обернулся, его глаза бегали по всей комнате, не останавливаясь на мне:
– По поводу чего?
– Обо мне, Джеффе и тебе… О создании новой компании.
– Меня это не интересует. Кроме того, ты ничего не знаешь о ведении бизнеса, – его взгляд был холоден, равнодушен. В детстве я столько раз видел этот взгляд. Например, когда я хотел, чтобы он покатал меня на спине, как катают других мальчиков их отцы в дни школьных забегов. Или когда мама напоминала ему, что у меня день рождения, а он бормотал пожелания и неловко взъерошивал мне волосы. Он повернулся и продолжил поиски пропавшего заказа. – Как бы там ни было, тебе не нужен другой бизнес. Ты скоро получишь этот.
– Что ты имеешь в виду? – снова сказал я его спине.
– Твой дядя Билл долго не проживет. Он слишком много пьет. Когда нас с ним не станет, вы с Джеффом получите все это в наследство.
Все было бесполезно. Я ничего не сказал, потому что знал: скоро не будет никакого бизнеса. Вздохнув, я оставил его искать заказ дальше.
К тому времени, когда мы унаследуем Foster & Sons, на рынке не останется места для такой устаревшей фирмы. Чтобы избежать этого, у меня было два варианта: продолжить приставать к отцу и Биллу, чтобы они пошли на необходимые изменения, или уйти в одиночное плавание. В первом случае проще было биться головой о стену. Однако без денег и опыта в бизнесе создавать новое предприятие с Джеффом было безумием, не говоря уже о том, что невозможно. Я был амбициозен, но не глуп.
Все, что мы с Джеффом знали об обувном деле, мы почерпнули из работы на фабрике за последние несколько лет. Независимо от того, действительно ли обанкротится наша семейная фирма или каким-то чудом все еще будет пригодна для передачи в наследство, нам нужно было изучить все аспекты бизнеса – не только производственную часть, но и закупку сырцов, бухгалтерию, продажи и дистрибуцию, управление персоналом, конструкторскую разработку, техническое обслуживание оборудования… и многое другое.
Был только один способ узнать все – вернуться к учебе, поэтому мы записались на курсы обувного дела при местном колледже. Занятия проходили три раза в неделю по вечерам, и мы ездили на них на скутере Джеффа. Проезжая через ворота колледжа, я думал, что двигаюсь назад, а не вперед.
Параллельно с вечерней школой, в течение следующих нескольких месяцев мы с Джеффом продолжали работать как обычно, втайне обдумывая идеи, которые воплотим в жизнь, если Foster в конечном итоге перейдет в наши руки. Мы даже присматривали новые помещения, готовясь к тому дню, когда компания станет настолько большой, что нам понадобится более крупная фабрика.
Учеба и работа отнимали много времени, энергии и сил. Пострадали и наши кошельки. За курсы надо было платить. Однажды, набравшись куража, я решил спросить у папы, не хочет ли он оплатить наши расходы на обучение и проезд. То, чему мы с Джеффом учимся, будет полезно не только для нас, когда мы унаследуем компанию, но и для его нынешней прибыли, объяснил я. Мне следовало знать наперед, что из этого выйдет.
– Вы можете тратить свое время так, как вам заблагорассудится, – сказал он, – но не мои деньги.
Мы с Джеффом набирались полезных навыков и знаний и отчаянно пытались убедить отца или Билла принять хоть какие-то из наших предложений по улучшению, как в производстве обуви, так и в деловой практике. Мы могли сделать столько всего, чтобы изменить ситуацию, но они снова отказались слушать. Для них мы были просто двумя детьми, которые пытаются произвести впечатление, думая, что все знают и могут учить мастеров.
По правде говоря, нам было не обязательно говорить им, что их бизнес летит под откос. Они уже сами все видели по количественным показателям. В компании разрабатывалось недостаточно новых моделей обуви, она все еще полагалась на устаревшие маркетинговые методы, такие как непрерывная еженедельная печатная реклама. Билл и папа не управляли бизнесом – бизнес управлял ими. Мы полностью зависели от существующих заказчиков и рынков, и многих клиентов переманивали Adidas, Puma и другие бренды, которые регулярно выпускали новые и улучшенные товары. Нам нужно было искать другие рынки сбыта и расширяться. Но мы этого не делали, и к тому моменту я уже знал, что никогда не сделаем. Это было очевидно. И Джефф, и я понимали, что чем-то придется пожертвовать. Наконец, столкнувшись с непреклонным отказом от любых предложений о переменах, я не выдержал. Решение было принято.