Джим Батчер
Архивы Дрездена: Поле боя. Сочельник
Вы спросите, как выглядит сам Гарри Дрезден, когда ему заглядывают в душу? Понятия не имею. Единственными зеркалами души являются окружающие нас люди, и те, в ком мне довелось отразиться, реагировали на увиденное не лучшим образом.
Брэдли приглушенно вскрикнул, пошатнулся и отступил. Споткнулся и упал, неловко приземлившись на локти, и, похоже, растянул шею. Пару секунд он просто лежал, тяжело дыша.
– Что за хрень?! – Отбросив полу пиджака, Рудольф схватился за пистолет. – Что за хрень ты с ним сотворил, Дрезден?!
На всякий случай я вытряхнул из-под рукава защитный браслет:
– Ничего особенного. Через минутку очухается.
– Что ты с ним сделал? – Рудольф выхватил пистолет и прицелился в меня. Судя по голосу, он был в панике.
А его палец – на спусковом крючке.
Рудольф – один из тех блаженных идиотов, считающих, что всему на свете можно найти рациональное объяснение. За время работы в отделе специальных расследований он из раза в раз сталкивался с самыми что ни на есть сверхъестественными вещами, но каким-то образом оставался невосприимчив к реальности. Как минимум, по внешним признакам. Наверное, эта особенность помогала писать безупречные рапорты, где паранормальная активность сводилась к наименьшему общему знаменателю и прекраснейшим образом укладывалась в рамки общепринятых категорий.
Дураком Рудольф не был. По-настоящему тупой человек не сумел бы сделать карьеру следователя и льстивого политикана. За свойственным ему отрицанием стояла не столько реакция рассудка, сколько полное отсутствие морального мужества и парализующая неспособность посмотреть в глаза истине, которую Рудольф находил кошмарной.
Другими словами, он был трусом.
– Стрелковая дисциплина, детектив, – тихо напомнил я, не двигаясь с места. – Я недостаточно близко, чтобы представлять реальную угрозу, и вдобавок сижу на треклятом велосипеде, так что класть палец на спусковой крючок совсем необязательно.
– Заткнись на хрен! – рявкнул он, слегка поежившись на бранном слове. – Руки вверх! Медленно и аккуратно!
Его голос полнился агрессией, и Зимней мантии это не понравилось. Или, наоборот, понравилось сверх всякой меры. Слепой инстинкт подсказывал, что пора рискнуть, броситься к этому голосистому балбесу и свернуть его тощую куриную шею. Но это было бы невежливо.
Поэтому я без резких движений выполнил приказ, хотя торопился и вдобавок кипел от растущего гнева. Адские погремушки! Если мещанская бюрократия иногда и уместна, то явно не этой ночью.
Хотя… Быть может, дело не в бюрократии.
Мы не сомневались, что с некоторых пор Рудольф получает зарплату не только в департаменте полиции Чикаго. Что, если ему велели задержать меня и обездвижить до самого утра?
Или навсегда?
А происшествие с духовзглядом и Брэдли обеспечило ему удобное оправдание.
Пускай Рудольф чей-то прихвостень, но трус есть трус, к тому же напуганный, и, если я выставлю щит или попробую провернуть какой-то из стандартных фокусов, этот парень, недолго думая, спустит курок. И с такого расстояния он не промахнется. В первозданном виде мой костюм, пожалуй, остановил бы пули, ведь портные-фэйри считают пуленепробиваемость важнейшей особенностью своих изделий, но местами кракен порвал одежду на лоскуты. К тому же нельзя исключать, что Рудольф попадет мне в голову или шею, или пуля залетит в рукав, или случится еще какая-нибудь неприятность. А пока я буду ставить защиту, он успеет выстрелить трижды, если не четырежды.
Рискнуть я, конечно, могу. Но на самом деле проблема состояла не в Рудольфе.
Проблема в том, что я окажу открытое сопротивление сотруднику департамента полиции Чикаго, исполняющему должностные обязанности. Как только Рудольф откроет огонь, мне придется, по меньшей мере, разоружить его. Затем дело может принять по-настоящему скверный оборот, причем в мгновение ока, а числиться в розыске мне как-то не хотелось.
Разве что я убью их обоих.
Вокруг было темно. Ни уличных камер, ни надежды на быстрое подкрепление. Игра по старым добрым правилам, как подсказывала Зимняя мантия. Рудольф вконец оборзел. Брэдли, конечно, жаль. Он производит впечатление порядочного парня, но, если рассудить логически, у меня имеется примерно восемь миллионов причин покончить с этой парочкой и заняться обороной города. Может, Рудольф работает на фоморов и пытается обезвредить одного из чикагских тяжеловесов… Ладно, середнячков, но тем не менее. Как знать?
Эти двое не смогут меня остановить, если только Рудольфу не повезет с первым выстрелом, а в реальных условиях такое бывает куда реже, чем кажется.
«Убей», – кровожадно шептал внутренний голос.
На секунду я закрыл глаза. Может, не стоило брать велосипед? По всей видимости, Зимняя мантия реагировала на пропитанный страхом воздух, чуяла, что в городе полно вкуснейшей добычи, уже дрожащей от страха, и голодным зверем рыскала по клетке, которую я выстроил у себя в голове.
«Нет, – ответил я внутреннему голосу. – Решать проблемы, убивая всех подряд, не так просто, как кажется. Чтобы выжить, надо вести себя скромнее».
Я не стал утруждать себя спорами насчет «хорошо» и «плохо». Такие концепции недоступны пониманию магического конструкта.
При условии, что я беседовал с Зимней мантией, а не… Ну, вы поняли. Сам с собой. Упс…
Не опуская рук, я открыл глаза:
– Рудольф, дружище, сейчас самое неподходящее время…
– Заткнись! – крикнул он. – Еще одно слово – и я буду стрелять!
Я стиснул зубы и приготовил щит. Проклятье! Если этот болван откроет огонь, придется рискнуть, поднять защитный барьер и дать деру. Брэдли с Рудольфом бросятся вдогонку, но скоро непременно отстанут. Черт! Чтобы выставить защиту, потребуется где-то около секунды. Я решил, что метнусь в другую сторону, чтобы велосипед остался между мной и полицейскими. В темноте Рудольф провозится пару секунд, прежде чем засечет меня и прицелится. Быть может, я успею поднять щит еще до первого выстрела.
В тени что-то мелькнуло. Почти незаметно.
За спиной у Рудольфа я увидел сияющие огоньки. Одна, две, три, четыре пары глаз приближались к нам в ночи, двигаясь над самой землей и периодически исчезая там, где потемнее.
Затем раздался хор гортанных волчьих рыков, внезапно и со всех сторон.
Глаза Рудольфа сделались совершенно круглыми. Он нервно дернулся вбок, взгляд его метался влево-вправо.
– Что это было?
Я замычал, не открывая рта, не двигая подбородком и покачивая поднятыми руками. Наконец выговорил:
– Масленку мне, масленку!
– Проклятье, Дрезден! – взвизгнул Рудольф. – Отвечай!
– Это волки, Руди, – сказал я. – Самые обыкновенные лесные волки. Они находились неподалеку, и они мои друзья.
Рычание сделалось громче. Уилл и Альфы знакомы с уличной жизнью не понаслышке. Они умеют выживать, сражаться, побеждать и при необходимости наводить страх на окружающих.
Вы когда-нибудь слышали рык разгневанных волков? Не сказал бы, что этот звук способствует релаксации.
– Видал, как волк разбирается с бычьими мослами? – спросил я. – Впечатляющее зрелище. А по сравнению с ними человеческие кости все равно что жареная кукуруза.
– В центре Чикаго не бывает никаких волков! – возопил Рудольф, надежно отгородившийся от реальности. – Это все твои фокусы!
– Строго говоря, ты прав, – ответил я. – Это не волки, а оборотни. Но насчет фокусов ты погорячился.
Рудольф издал пронзительный писк. Так скрипят замерзшие дверные петли.
Откуда-то снизу донесся стон:
– Иисус, Мария и Иосиф! Рудольф, придурок, что ты творишь?
Рудольф тут же перевел взгляд на Брэдли.
Именно такого момента я и ждал. Я направил волю в защитный браслет на левом запястье, поднял руку повыше и прошептал:
– Defendarius.
Когда Рудольф снова взглянул на меня, между нами мерцала светопрозрачная полусфера. Щит искажал образы, и Рудольф теперь выглядел не таким рослым и поджарым. Пистолет у него в руке задрожал, но каким-то чудом не выстрелил.
– Черт возьми, что тут происходит? – проблеял Рудольф.
Брэдли поднялся на ноги. Вид у него был ошарашенный и весьма недовольный. Первым делом Брэдли с тревожным любопытством уставился на мой щит и легонько потряс головой. Затем повернулся к Рудольфу, осторожно положил руку ему на предплечье и надавил, заставляя опустить пистолет.
– Какого хрена? – Рудольф попытался стряхнуть его ладонь.
– Такого, что твоя жалкая карьера висит на волоске. – Брэдли надавил чуть сильнее.
Этот кубический парень был сильнее полудюжины Рудольфов. После недолгого сопротивления усатый щеголь сдался и опустил пистолет.
Посмотрев на меня, Брэдли обратил взгляд во тьму, где не прекращались порыкивания.
– Отзови их, Дрезден.
Я взглянул на Брэдли и крикнул:
– Ладно, ребята, спасибо! Похоже, у нас наладился диалог.
Рычание стихло. Наступила тишина. Я не сомневался, что Альфы отступили, да и заметил их только потому, что они сами захотели показаться.
Как я и говорил, хорошие ребята. А в образе волков еще лучше.
– Убери пушку, – велел Брэдли. – Прямо сейчас.
Рудольф бросил на него свирепый взгляд, но послушался. Я опустил левую руку и расслабился, позволив щиту померкнуть, и мы остались в сумраке, где виднелись только силуэты, пока наши глаза не привыкли к новому освещению.
– Я опишу это в рапорте, Брэдли, – предупредил Рудольф.
– Вперед, – равнодушно ответил тот. Я с трудом различал Брэдли, но понимал, что он внимательно смотрит на меня. – Я тоже умею писать. А вы только что направили оружие на гражданского без всякой причины.
– На чьей ты стороне? – прошипел Рудольф.
– Дрезден торопится, – напомнил Брэдли.
– Чего? – оторопел Рудольф.
– Не глупите, – хмуро посоветовал Брэдли. – При желании он перешагнул бы через наши трупы. Вам повезло, что остались живы. А насчет стрелковой дисциплины… Она у вас неважнецкая.
Красавчик Рудольф выругался и зашагал прочь.
Я проводил его взглядом, а затем посмотрел на Брэдли и протянул ему руку:
– Спасибо. И приношу свои извинения.
– Даже близко ко мне не подходите. – Брэдли поежился, отступил на полшага и кивнул на велосипед. – Езжайте по своим делам. Но держитесь от меня подальше.
Я же говорил. Единственные наши зеркала – это другие люди.
Какое-то время я грустно смотрел на темный силуэт Брэдли. Но недолго. Близился ведьмин час.
А вместе с ним приближалась титанша.
Так что я приналег на педали.
Глава 5
К замку Марконе, приземистому каменному зданию с башенками по углам, я подкатил в половине первого. В старинных держателях над бойницами горели самые настоящие факелы. На стенах дежурили стражники в броне – кто в современной, кто в классической. Из бесполезных машин у входа в замок соорудили нечто вроде двух концентрических баррикад, и, чтобы добраться до двери, требовалось обойти обе преграды по синусоиде, причем на глазах у вооруженных эйнхериев.
Дюжинами сновали вестовые, все на велосипедах. В воздухе пульсировали всполохи магической энергии, повсюду оживали обережные чары и охранные заклинания, причем весьма серьезные, для создания которых требуется немалое время, а над замком кишмя кишели крылатые силуэты.
Но я нисколько не смутился и уж тем более не испугался.
Справа от двери замка стояла женщина, а слева еще одна, точно такая же. Обе в черной коже и кольчугах, длинноволосые, но с выбритыми висками. Оружия у них я не заметил, если не считать черных и очень твердых на вид ногтей, а черные глаза – то есть полностью черные, без намека на белки – смотрели умно и безжалостно.
На подходе к двери я сбавил скорость, и две пары черных глаз уставились на меня, как двуствольные ружья.
– Смотрите-ка, кто здесь! – воскликнул я. – Ха и Эм[6]. Как жизнь, девчата?
– Сейдрмадр, – сказала та, что слева. Буду называть ее Ха, поскольку, если честно, я не смог бы отличить их друг от друга.
– Рожденный от звезд, – пробурчала Эм. – И все равно я думаю, что его следует разорвать на куски.
– Это самый логичный план действий, – согласилась Ха.
Двадцать пальцев с очень неприятными на вид когтями пришли в боевую готовность.
Эти девицы – персональные телохранительницы Ваддерунга, и я их побаиваюсь. Поверьте, никто не пожелает связываться с теми, кому сам Одноглазый доверил последнюю линию обороны.
С другой стороны… Не люблю забияк.
– Полегче, дамочки, – сказал я. – Или проверим, как вам работается при абсолютном нуле.
Две головы синхронно склонились набок.
– Зимний Рыцарь, – сказала Эм.
– В самый неподходящий период сезонного цикла, – заметила Ха.
– Вероятность пятьдесят процентов, что перед смертью он нейтрализует одну из нас.
– В результате конфликта с этим сейдрмадром возможно двадцатипятипроцентное снижение уровня личной охраны шефа.
– Неприемлемо, – заключила Эм.
– Неприемлемо, – согласилась Ха.
Спрятав за спину руки со страшными когтями, обе вернулись к строевой стойке вольно и принялись сканировать взглядом ночь так, словно меня не существовало.
– Что ж, мне тоже было приятно повидаться, – сказал я. – Что вы предпочли бы найти в рождественской корзинке? Живых мышей или колокольчики из прессованного зерна?
Этими словами я вернул их внимание. Обе головы вновь склонились набок.
– Легкомыслие, – произнесла Ха.
– Безумие, – добавила Эм.
И обе метнулись ко мне.
Трудно объяснить, насколько стремительным было это движение. Я начал вскидывать руки, и, когда они находились примерно на уровне пояса, удар в грудь швырнул меня на бетон. За ним последовало резкое карканье – оглушительное, громче пневматического автомобильного гудка, – треск разрываемой плоти, рычание и… всплески?
Секунду-другую я лежал как очумелый и не мог продохнуть. Ха – если это была она – сидела на мне верхом, обеими ногами сжимая бока и упираясь ладонями в грудную клетку. Но смотрела она не на меня. Я проследил за ее взглядом.
Эм сидела в такой же позе, но только не на чародее, а в каком-то месиве. Руки ее почернели до локтя, а на дорожке образовалось пятифутовое пятно того же цвета. В центре этой окружности находилось чуть больше пятидесяти фунтов мяса и костей со вкраплениями чешуи и несколькими многосуставчатыми конечностями, и я понятия не имел, что за создание было там буквально секунду назад.
Оглядев собственное тело, я не увидел ран, понял, что внутренности на месте, и сумел сделать вдох. Кем бы ни было это существо, оно незаметно подкралось ко мне со спины, и нас разделяло каких-то десять футов, когда с ним покончили Ха и Эм.
– Что, черт возьми, это было? – спросил я.
– Разведчик и убийца, – объяснила Ха.
– Быстрый, – добавила Эм. – Трудно заметить.
– Враг готовится, – кивнула Ха и наконец-то поднялась с моего тела.
Эм выпрямилась и протянула мне руку, испачканную черной кровью.
– Легкомыслие, значит? – сказал я.
Она дернула уголком рта.
Подчиненные Ваддерунга крайне суровы. И не упустят случая усложнить тебе жизнь.
– Гарри, – сказал Рамирес, когда я подошел к лестнице, ведущей на крышу замка. – Боже, где тебя носило? – И добавил после паузы: – Что это за хрень у тебя на руке?
– Найдется какой-нибудь скребок? – вздохнул я.
Опираясь на трость, Рамирес спустился по лестнице, выразительно взглянул на кинжал у меня на ремне, поднял глаза и вопросительно заломил бровь.
– Он очищен по всем ритуальным правилам, – пояснил я. – Не хочется пачкать раньше времени.
Рамирес – симпатичный парень, смуглокожий и черноглазый, как и положено калифорнийскому испанцу, – еще немного побуравил меня взглядом, хмыкнул, достал из кармана гравитационный нож и раскрыл его со щелчком. Подбросив нож, молодой Страж поймал его за лезвие и протянул мне рукояткой вперед.
– Слыхал, что произошло?
– Ага. Потому и сгонял за кое-какими штуковинами.
Я взял нож и начал счищать с руки вонючую черную гадость. Кожу она не разъела, так что обжигающий эффект мне померещился, однако по мере остывания кровь нападавшего приобрела липкую консистенцию меда и никак не хотела отскребаться, к тому же источала запах помоев.
– Ножик оставь себе. – Судя по выражению лица, Рамиреса слегка замутило.
– Спасибо, – поблагодарил я, стараясь говорить самым будничным тоном. – А где старик?
– На крыше, со всеми остальными, – ответил Рамирес. – Пашут как проклятые, войска собирают, а в этом деле я не специалист, вот и не путаюсь под ногами.
– Успеешь блеснуть мастерством, когда начнется битва.
– Это уж точно. – Рамирес бросил кислый взгляд на свою трость.
– Да ладно тебе… По крайней мере, ты не в инвалидном кресле.
– Тоже верно, – согласился он уже веселее, но тут же посерьезнел. – Гарри, надо кое-что обсудить.
– Такие вступления – лучший способ направить разговор в приятное русло, – сухо заметил я, пытаясь игнорировать тугой узел в животе.
– Ну да, конечно. – Он встал на предпоследней ступеньке, чтобы смотреть мне если не в глаза, то хотя бы в лицо, помолчал и спросил: – Где ты был сегодня вечером?
Живот скрутило еще сильнее. Я подобрался и скроил непробиваемую физиономию.
– Рассказывай, не стесняйся. – По лицу Карлоса скользнула тень сочувствия.
– О чем?
– Гарри, мы с тобой друзья, – с расстановкой выговорил он. – Верно?
– Частенько нам приходилось слышать, как бьет полночь[7], – согласился я.
– И не раз доводилось бывать в скверных местах, – кивнул он.
– Да, не раз.
– Что ж… Быть может, когда-нибудь… ты начнешь относиться ко мне по-дружески?
– В каком смысле? – Я держался изо всех сил.
Карлос понизил голос, но тот оставался напряженным.
– Ты считаешь меня кем-то вроде младшего брата, Дрезден. Ладно, я не против. Но черт возьми, не держи меня за идиота. Я прекрасно вижу, что творится.
Я смотрел будто сквозь него и молчал.
– Если ты попал в беду, – продолжил он, – если нуждаешься в помощи, просто поговори со мной, чувак. Ты обязан со мной поговорить!
– С чего бы? – спросил я.
– С того, что происходит нечто страшное, – твердо ответил Карлос. – Повсюду сверкают ножи, и я должен сделать так, чтобы они не вонзились в спину Белого Совета. С того, что ты связался с монстрами и они творят с тобой жуткие вещи, а сам ты, как видно, этого не понимаешь. И еще с того, что ты оперируешь могучими силами, друг мой, и можешь причинить слишком большой ущерб. Я знаю тебя, Дрезден. Ты мне очень нравишься. Но ставки слишком высоки, и я не могу закрыть глаза на очевидные вещи.
– Это угроза? – спросил я куда мягче, чем мог бы.
– Раз уж мне все очевидно, – сказал он, – то остальным – тем более. Поговори со мной. Позволь помочь тебе, Гарри.
На секунду я задумался.
Рамирес – грозный союзник. И – Богом клянусь! – очень неплохо, когда в твоем углу ринга имеется искусный чародей. К тому же он популярен среди молодых Стражей, и, если заручиться его поддержкой, другие тоже перейдут на мою сторону.
А еще Рамирес пользуется благосклонностью чародейского истеблишмента. Ясное дело, я тоже не лишен сторонников во влиятельных кругах, но со временем Карлос стал примером для нового поколения Стражей. В отличие от предшественников, он проявлял больше сочувствия, следствие вел стремительно, но с выводами не торопился, а за соблюдением законов магии и безопасностью Белого Совета чародеев следил так же зорко, как Стражи былых времен.
Помощь моего друга Карлоса пришлась бы весьма кстати, но если рассказать правду, Страж Рамирес непременно проинформирует Совет Старейшин о моей связи с Томасом, поскольку для Стража это вопрос чести. С учетом всего прочего такой шаг вряд ли можно назвать неразумным, но с таким же успехом я мог навеки заморозить брата в холодильнике. Старейшины не допустят, чтобы мои отношения с Томасом превратились в потенциальный рычаг влияния на Белый Совет. Скорее, надавят на меня в профилактических целях, или… попросту сделают так, чтобы этого рычага не стало.
Сколько себя помню, Белый Совет не приносил мне ничего, кроме горя и печали.
Карлос Рамирес – мой друг.
Но Томас – мой брат.
– Даже не знаю, о чем рассказать, Лос, – соврал я. – Я наводил связи для Мэб.
– Наводил связи? – переспросил Карлос. – Видишь ли, о твоих поступках ходят слухи, и в них используется несколько иная формулировка.
Адские погремушки… Черт бы побрал Фрейдис и ее дурацкую иллюзию!
– Звезды и камни! Тебе не кажется, что все это похоже на фривольный британский ситком? Короче говоря, у Мэб и Лары возникли какие-то разногласия, и я… вроде как сглаживаю острые углы.
Рамирес с недоверием смотрел на меня.
– Рассказал бы подробнее, да не могу, – продолжил я. – Это внутренние дела Зимы. И если честно – дружище, разве у нас есть время на разговоры?
– Проклятье, Гарри… – вздохнул Рамирес и отвел глаза.
– Мне это нравится не больше, чем тебе. Но я должен увидеть старика. У нас много дел.
– Угу. – Он глубоко вздохнул и ответил решительным кивком. – Дел и впрямь хватает. Поднимайся.
Мы зашагали вверх по лестнице. На щеке у Рамиреса наливалась гематома, а на шее остались синяки и рубцы от завязок взбесившегося плаща.
Полученные Карлосом по моей милости.
Незадолго до того, как я соврал ему.
Проклятье.
Я чувствовал себя последним мерзавцем.
