Д.Дж. Штольц
Демонология Сангомара. Небожители Севера
Глава 1. На суд.
Небо над Брасо-Дэнто было затянуто свинцовыми тучами. Непрестанно лил сильный дождь. Изредка он прекращался, давая жителям короткую передышку, а после начинал лить с новой силой, отчего вниз по улицам устремлялись настоящие реки. И горе тому, кто оказывался на их пути! Лишь благодаря уклону город оставался незатопленным, пока в других областях Солрага все плыло: переполненные водоемы выходили из берегов, а сели спускались с гор, разрушая все на своем пути.
За всей этой тоскливой панорамой Уильям наблюдал из окна спальни. Он вспоминал матушку, брата и его жену, а также соседей из Больших и Малых Вардов. У матушки вот-вот должны начаться приступы болезни. Значит ли это, что она не переживет грядущую зиму? Вспоминалась ему и черноволосая Линайя, чей серебряный браслетик покоился в холщовом кошеле. Однако ее образ, эти смеющиеся глаза, в которых плясали чертята, становился все более размытым, а браслет доставался из кошеля все реже. Любил ли он Лину? Или же она просто заменила ему Вериатель?
Так он и дальше вспоминал бы свое прошлое, но его размышления прервал стук в дверь. Отворив дверь, Уильям увидел графа.
– Пойдем со мной, – сказал тот и сделал приглашающий жест. – Выдвигаемся утром. Перед долгой дорогой следует поесть.
Они пошли по коридорам, где колыхался мрак. Замок вздрагивал будто не от стихии, а от энергичных шагов графа. Тот был в походном костюме. Сквозь шнуровку стеганого балахона, доходящего до колен, проглядывала кольчуга, а с левого бока у него располагалась небольшая сума, где лежали письма, печати и кольца. Уильям и Филипп спустились по мокрым от подземных вод ступеням и прошли общее отделение, на удивление почти пустое – там сидело всего трое дрожавших от сырости заключенных.
– А почему так пусто? – удивился рыбак.
– Во-первых, мы уезжаем надолго и здесь остается не так много вампиров. А во-вторых, осенью это отделение тюрьмы бывает подтапливает – и люди начинают болеть, – ответил ему граф.
Перед входом в черный коридор, где располагались камеры-комнаты, как обычно сидел дремлющий охранник. Услышав приближающиеся энергичные шаги, он живо распознал в них хозяина, оттого быстро подскочил и отвесил глубокий поклон.
– Сколько там? – спросил Филипп.
– Осталось трое, в дальней! – ответил стражник.
Филипп и Уильям прошли коридор до самого конца, хлюпая сапогами по натекающим лужам, и граф откинул засов и распахнул обитую ржавым железом дверь. Изнутри дыхнуло плесневелой влагой и человеческим духом. Это было все то же узилище, где находилась троица братьев-насильников, и как и тогда, сейчас вдоль стен сидели на подстилках трое мужчин в кандалах.
– Лугос? Право, не ожидал я вас здесь увидеть, – вдруг удивился граф, вглядываясь в угол.
Пожилой мужчина, которого позвали этим именем, вскинул голову и тяжело поднялся с лежанки. На его плечах был накинут дорогой плащ из синего сукна, который выдавал в нем весьма обеспеченного горожанина.
– И вам здравствуйте, господин Тастемара, – ответил он.
Понимая, что такому пленнику здесь не место, Филипп все также удивленно вернулся в коридор, где достал из прикрепленной к стене доски сырой пергамент.
– Ах, вот оно что, – произнес он, вчитываясь. – Как же вы так, уважаемый Лугос, не смогли сдержать себя в руках?
– Я и не собирался держать себя в руках, – мрачно буркнул купец, смахивая какие-то лишь видимые ему пылинки с плеча. – Узнай вы о том, что ваша жена изменяла вам пару десятков лет с вашим же торговым компаньоном, а потом еще и понесла от него, выдав рожденного ублюдка за вашего сына – вы б не закололи ее?
– Кто знает. Но мальчика-то за что?
– Потому что он не мой сын! Угробить двадцать лет, чтобы одеть, обуть, уму-разуму научить и купить дом у Вороньего камня. Да кому! Сыну того, кого называл другом! А я ведь верил этой блуднице, хотя и видел, что Обрахам не похож на меня ни капли! Эти женщины – подлые существа!
– Ох, Лугос, Лугос… – пробормотал задумчиво Филипп, вкладывая сырой лист бумаги обратно в деревянный карман доски, – с таким талантом к торговле, с таким умом и дальновидностью – и столь недальновидно оборвать свою жизнь в тюрьме, убив собственную жену, сына, пусть и не родного, и зарубить своего торгового компаньона…
– Будь у меня выбор, я бы убил всех снова! Одного не понимаю, – и купец нахмурился. – Почему моя голова до сих пор не скатилась с плахи? Смертный приговор должен был быть приведен в исполнение два дня назад. Я обращался к тюремщику, но глух и туп. А когда вы явились сюда, я уж было решил, что оправдан вами, своим покровителем… Но оказалось, вы даже не в курсе того, что я заточен здесь… Так почему я еще жив?
– Это мы сейчас поправим, – вполголоса заметил граф.
Потом он обернулся к своему подопечному.
– Уильям, бери правого! – показал он на одного узника, а сам направился к другому.
Дальше Уильяму осталось лишь вздрогнуть, потому что в движениях графа не было промедления. Едва различимый глазу в этом мраке, он в мгновение оказался рядом с непонимающим заключенным, хищно выкинул вперед одну только руку – и тот уже оказался мертв. Смерть пришла тихо, расчетливо, и, быть может, это было лучшим ее даром. Филипп притянул к себе не успевшую даже вскрикнуть жертву, чья голова неестественно свесилась, и также неестественно навис над ней. Его почерневшие глаза укрылись за седыми волосами. Пил он тоже без промедления, не находя за свою столь долгую жизнь в этом уже ни игры, ни сладкого удовольствия, а только сухую необходимость.
Однако в узилище продолжала стоять тишина. Только позже Уильям сообразил, что для человеческого глаза все это осталось незамеченным. Узники удивленно глядели на две странно застывшие во тьме фигуры, пока до них, наконец, не дошла суть. Тогда купец Лугос лишь сдержанно смолчал, сделавшись бледным, а второй истошно и протяжно завыл от страха, как чувствующая погибель собака, – и этот вой показался Уильяму оглушающе неприятным. Будто разнесся он по всему замку и залетел в каждую комнату, вылетел в окно и полетел в город, рассказывая о тех ужасах, что творятся в подвалах. Желая все это прекратить, вампир в замешательстве кинулся к воющему и попытался повторить все за графом, чтобы принести такую же скорую смерть. У него вышло лишь отчасти, но, в конце концов, после непродолжительной, но неуклюжей борьбы и он все-таки присоединился к трапезе, невольно впитывая вместе с кровью и воспоминания.
Остался только один Лугас. Вжавшись спиной в стену, он в безмолвии наблюдал за действиями двух вампиров. У него едва дрожали руки, по лбу стекал холодный липкий пот, но вздрогнул он лишь тогда, когда тело первого простолюдина шлепнулось на солому. Граф, бледный и с окровавленным ртом, повернулся к нему, поглядел из-под бровей.
– Я давно полагал, что ваше долголетие… это результат сделки с демоном Граго… – дрожащим голосом сказал купец, но так и продолжил стоять ровно, стараясь не выказать страха. – С тем демоном, который дает золото, бессмертие, любовь или еще что-нибудь в обмен на душу. Но теперь я вижу, что вы и сами демон… Полагаю, я следующий?
– Да, вы следующий, – сказал граф. Достав платок, он вытер кровь с губ. – Но это сделаю не я…
Тут на пол упал и второй крестьянин, иссушенный до последней капли. Шатающийся Уильям привычно вытирал губы рукавом, стараясь не глядеть на графа и уж тем более на оставшегося Лугоса, который упоительно пах кровью.
– Он твой, – негромко сказал Филипп и показал на купца.
– Я сыт, господин Тастемара… – неуверенно ответил Уильям.
– Нет, одного тебе мало, потому что мы сможем поесть лишь через неделю в поселении, который рядом с границей Глеофа, – качнул головой Филипп. – К тому моменту, если ты сейчас не наешься, ты уже начнешь недобро посматривать в сторону моих гвардейцев. А мне это не нужно. Пей!
Уильям и Лугос переглянулись.
* * *
А еще чуть позже граф протягивал идущему за ним вампиру чистый платок. Они возвращались назад. Уильям стал замечать, что эти подвалы все меньше пугают его и все более становятся неприятно привычны.
– Ты видел воспоминания? – спросил граф, когда они вдвоем поднимались по ступенькам назад.
– Видел.
– И как ты считаешь, Лугос был прав, когда убил трех людей?
– Тяжело сказать, господин. То, что он узнал, было для него таким большим ударом, что необходимость в наказании стала для него очень важна. Он верил, что поступает справедливо, причем верил всем сердцем.
– А что думаешь ты? – слегка улыбнулся Филипп. – Как сторонний наблюдатель?
– Похоже, я стал бездушным, – вздохнул грустно Уильям. – В этой плохой истории мне жалко только сына. Он же не виновен в том, что был рожден от другого отца. А в глазах купца он один из виновных негодяев. Но это все так непонятно, господин… Мир оказался таким… – и он замялся, не зная, как объяснить. – Таким, что наблюдая его глазами других, я обнаруживаю, что белое видится некоторым черным, а черное – белым.
– Это не бездушие, – тепло посмотрел на рыбака Филипп. – Просто тебе открывается, что мир действительно весьма непрост для понимания. Что ты мог узнать о мире в своих Вардцах, кроме предрассудков? Ровным счетом ничего. Пару месяцев назад ты бы отчаянно жалел всех жертв Лугоса только лишь потому, что они жертвы. А сейчас ты уже пытаешься добраться до истины. Ох, помнится, старина Гиффард всегда мог мастерски растолковать любую ситуацию.
Уильям промолчал. Он шел позади старого графа и касался сочащихся влагой стен. В голове мелькали воспоминания тех двух убитых, и рыбак от этого вздыхал.
– Знаете, господин. Я много думал о том, зачем Гиффард это сделал. Ну, передал дар…
– Ну и?
– И я не могу ничего понять. Разве не нашлось кого-то поблагороднее? Ведь он ведь мог постараться отползти, скрыться, раз уж бессмертен, и передать бессмертие кому-то другому. Но отдать дар мне, простому рыбаку не из благородного рода… Мне кажется, он пытался мне что-то объяснить. Но я так жалею, что не услышал все до конца, – сказал Уильям, отчего-то чувствуя стыд.
– Я тоже постоянно думаю о том, что сделал Гиффард… – признался Филипп, а затем перевел неудобный разговор в другое русло. – Ну, если ты теперь глядишь на некоторые ситуации иначе, скажи-ка мне. Будь у тебя возможность все изменить, ты бы оставил мать и убежал от вурдалаков, пока те тебя не истрепали?
– Нет! – последовал слишком резкий ответ.
– Почему? Разве твоя жизнь, жизнь молодого мужчины, если смотреть также объективно, не важнее жизни старой женщины, которой и так осталось жить от силы пару лет? Попробуй порассуждать об этом здраво, – Филипп развернулся и посмотрел в глаза собеседнику.
– Это же семья, господин! – пробормотал в ужасе Уильям. – Как можно даже просто рассуждать о том, чтобы предать своих близких ужасной смерти? Что это, как не предательство?
От этого граф Тастемара только промолчал и зашагал дальше. Вскоре ступеньки кончились, и двое вампиров поднялись из подвала. Брасо-Дэнто еще не тронул рассвет, а дождь продолжал заливать город, находящийся во мраке. Залы замка были пусты, многие слуги спали в своих постелях, и лишь конюхи заботливо готовили коней для господ.
* * *
Внизу собралась вся прислуга.
Пока остальные прятались в глубинах зала от влетающего между приоткрытых створок ветра, Уильям переминался с ноги на ногу около двери. На нем был надет черный гамбезон – длинная и очень плотная, до колен, верхняя одежда из нескольких слоев ткани. Увидев графскую дочь, он коснулся пояса, где были подвязаны пустые ножны, и тихо засмеялся:
– Не пойму, зачем мне ножны, если не дали меча.
– Тебе просто выдали один из перешитых под тебя костюмов отца – снова эта воронья вышивка. Ну и ножны в довесок, – натянуто улыбнулась Йева.
– А почему ты тоже одета, как в дорогу?
– А я поеду с вами, – опустила глаза девушка.
– Так это же замечательно! – обрадовался Уильям.
– Да… но, погода совсем скверная. Может, лучше сейчас не ехать… Может, и не нужно ехать вообще, – и она прикусила язык, оборвала разговор и ушла.
Уильям непонимающе посмотрел, как Йева удалилась к своему брату и встала рядом, с наигранным интересом следя за Таки-Таки – ворон сипло каркал и требовал тепла. В зал бодрым шагом вошел сэр Рэй Мальгерб. С него ручьями стекала вода. Снаружи продолжал биться в неистовстве ливень, пытаясь затопить замок, и многие присутствующие радовались тому, что остаются. Поприветствовав кого следует, рыцарь заметил обвитую плащом фигурку дочери графа и устремился к ней.
Он со страстью припал губами к ее руке.
– Откуда в вас столько сил? – с теплотой спросила Йева.
– Вот увидел вас, госпожа, сразу силы и появились! – лицо рыжеволосого мужчины озарила улыбка, сверкнули белоснежные ровные зубы. – А до этого был как мокрая рыбина, которую выбросило на берег! Но отчего вы сами в таком печальном расположении духа? Неужто из-за неподобающей погоды?
– Да, погода не располагает к поездке.
– Не располагает, дочь моя, но мы заложники ситуации, – сказал спускающийся по лестнице граф. – Сэр Рэй, все готово?
– Конечно, господин! – поклонился рыцарь, гремя доспехами. – Двенадцать гвардейцев, включая меня и моего оруженосца, готовы к отправлению!
Наступило время отбытия. Граф строго оглядел всю прислугу.
– Я надеюсь, вы не развалите замок за время моего отсутствия, – обратился он к своим помощникам, хотя его синие глаза улыбались.
– Господин, да как вы так можете говорить про нас! Мы – ваши глаза и руки, а когда они вас подводили? – шутливо возмутился казначей Брогмот и снял с себя свою смешную шапочку с пером ворона.
– Я присмотрю за своим внуком… Сколько смогу… – старик Него скромно вышел вперед.
Филипп смерил взглядом своего бывшего управителя и вслушался в его трепыхающееся, как у воробья, сердце. Него Натифуллус дышал с большим трудом, а за пару дней он сильно иссох: глаза и рот впали, скулы заострились. Грустно улыбнувшись, граф подошел к старику и ласково приобнял его, погладил по спине. Толпа вокруг замерла в непонимании.
– Спасибо тебе за все, мой друг, – едва хрипло произнес граф.
– Все вы знаете и чувствуете, мой господин, – измученная улыбка тронула губы Него. – Прощайте, господин. Я был рад служить вам!
Держась за поданную руку внука, бывший управитель отошел от графа и смахнул набежавшую слезу. Все поняли, о чем шла речь, и опечалились. Филипп развернулся и быстро ступил под дождь, а за ним последовали его дети и длинноногий Уильям. Понимая, что больше не увидит доброго старика, Йева не выдержала и мягкосердечно, тихонько расплакалась.
В большом дворе отряд из девятнадцати человек, семеро из которых были не совсем людьми, стали взбираться на лошадей. Вороной конь графа, пугающий своими размерами, возбужденно бил копытом по земле, и Уильям настороженно косился на него. Но, к счастью, к нему подвели уже оседланную серую кобылку, самую спокойную из всех, отчего он выдохнул от облегчения.
– Сэр Рэй, выдайте нашему гостю меч, – вспомнил уже восседающий в седле Филипп. – Негоже с пустыми ножнами отправляться в путь.
– Да-да, вы правы, запамятовал! – извинился рыцарь и передал замотанный в ткань меч, взятый из оружейной палаты.
Уильям растерянно развернул этот мокрый сверток и осторожно вынул меч за рукоять, будто змею за хвост. Только со второго раза он смог попасть в тугие ножны, отчего всадники вокруг заулыбались. Всем им ясно увиделась эта неумелость.
Сэр Рэй нахмурился.
– Вы что, держите меч в первый раз? – спросил он. – Клинок рядом с гардой обычно не затачивают, так что могли спокойно взяться и за лезвие.
На это Леонард громко рассмеялся. Он поправил притороченный к седлу лук и воскликнул, чтобы перекрыть шум дождя и донести произнесенное до всех:
– Он больше по удочкам, сэр Рэй!
В толпе солров послышались смешки.
– Довольно! – рявкнул граф и направил коня к воротам, где охрана уже поднимала железную решетку.
– Да, я никогда не держал раньше меч, – смущенно пробормотал Уильям и мягко подтолкнул кобылку пятками.
Длинная вереница всадников покинула внутренний двор замка. И хотя по улицам зло устремлялись ливневые потоки, а крыши гремели дождем, некоторые горожане выбегали на улицу наспех одетыми. Темно-зеленая попона с распростершим крылья вороном украшала графского мерина, и когда люд признавал ее, то по всей толпе прокатывался восторженный клич.
В авангарде двигалось шесть человек сопровождения вместе с сэром Рэем и его оруженосцем. В середине был старый граф, за ним его сын, а еще дальше, почти поравнявшись, ехали Йева и ерзающий в седле Уильям. Замыкали хвост гвардейцы и слуги: Эметта и еще двое замковых поваров.
Косой ливень лил без остановки, и отряд закутался в плащи, предчувствуя тягости долгого пути. Резко налетевший ветер, который разгонялся на равнине, как конь на воле, срывал капюшоны, поэтому приходилось их придерживать. Под копытами бурлили грязевые потоки вод. Отряд проехал по мощёной Парадной улице и покинул город. Всем открылся врытый сбоку от высоких ворот тотем Ямеса – выдолбленное в камне старческое лицо, грозно сдвинувшее брови.
Неумело управляя лошадкой, Уилл с любопытством рассмотрел это недовольное лицо, а затем заторопился, чтобы не мешать едущим позади. Всех остальных этот тотем мало интересовал.
Они двинулись по широкой дороге, пролегающей между кучкующихся вокруг поселений, через бесчисленные поля, где уже давно сняли урожай. Жирная черная земля сливалась с небом, и все вокруг было уныло. Прибитый к гриве пыхтящей кобылки Уильям кое-как разглядывал гвардейцев. Они, высокие, крепкие, как на подбор, облачались в сияющие нагрудники поверх поддоспешников, закрывающих колени. Головы их защищали легкие конусообразные шлемы в виде полумаски, а плечи – несколько пластин, крепленных друг к другу внахлест. Поверх доспехов были надеты плащи черного цвета. Питая особую любовь к символу своих земель, ворону, воины украшали его смоляными перьями все подряд, в том числе и уздечки своих коней. Крепленные к седлам сбоку круглые зелено-черные щиты тоже несли на себе символ этой мудрой, по мнению солров, птицы.
Увидевший повсюду перья своих собратьев ворон, который ехал под плащом Леонарда, недовольно закаркал:
– Перья! Негодяи!
Все вокруг рассмеялись, и ненадолго это тягостное ощущение из-за непогоды рассеялось, чтобы тут же сгуститься вновь. Обернувшись на удаляющийся город, Уильям вздохнул в предчувствии скорейшего разрешения своей судьбы. Несмотря на дождь и слякоть, он воодушевленно представлял, сколько же всего его ждет в пути. И вот, поерзав в седле с непривычки, он приготовился к долгой дороге.
* * *
Отряд находился в пути весь день. Дождь поутих только ближе к ночи. Гора, у которой лежал Брасо-Дэнто, осталась далеко позади, на северо-западе, а ее мрачный силуэт терялся в сгущающихся красках наступающих сумерек. Перекусившим ячменными лепешками воинам хотелось нормально поужинать, покормить коней и улечься спать, поэтому на ночлег все остановились в попутном Ферранте. Наутро все, выспавшись, набрали в Ферранте провизию и отправились дальше по размытому тракту.
Уильям вывел свою серую кобылку из денника. Кое-как, совершенно не умеючи, он оседлал ее и перебросил седельную суму через заднюю луку.
Из небольшого города они попали на широко раскинутый луг – из-за разлива реки он превратился в пойму. Со слов гвардейцев, которые часто выезжали с графом и потому знали все ближайшие окрестности, Уильям выяснил, что на протяжении нескольких дней им придется ночевать под открытым небом. День постепенно истончался, а тучи иной раз расходились – и тогда можно было скинуть капюшон и осмотреться. Впрочем, смотреть было особо не на что. Кони брели по приподнятой над землей дорогой, а справа и слева от них раскинулись озерца, в которых отражались хмурые тучи.
Когда стало темнеть, сэр Рэй подъехал к графу.
– Господин, впереди Белая Бетса, – сказал капитан. – Там, дальше, мост, а перед ним – высокий холм. Давайте остановимся на ночлег на том холме, чтобы не спать в луже.
Граф не отвечал. Он рассматривал мутные речные воды.
– Если нет, то можно устроиться на ночлег и за мостом, – продолжил капитан, думая, что господина что-то не устраивает.
– Ждите здесь, – после минутных раздумий ответил Филипп. Затем он направился к волочащемуся в хвосте Уильяму. – Ну как, освоился в седле?
Уильям довольно кивнул.
– Хорошо, следуй со мной.
Без лишних слов Филипп движением пяток ускорил коня, который сошел с дороги и побрел по жухлой мокрой траве, порой проваливаясь по колено в грязную жижу. Чтобы не отставать, его спутнику пришлось ласково поторопить свою серую кобылку, и она, повинуясь, затрусила следом. Чем ближе они становились к реке, тем беспокойнее вглядывался граф в окрестности.
– Вы чем-то встревожены? – спросил Уильям.
– Это старая дорога, – ответил Филипп. – И осенью мало кто ей путешествует, так что нужно быть настороже.
– Но в чем опасность? Если нет людей.
– Тебе ли не знать, Уильям, – сказал граф, едва улыбаясь. Он подъехал к берегу реки и остановился. – Там, где нет людей, обязательно будет кто-нибудь другой. Многие демоны предпочитают первородные земли. Им не по нраву города и поля, а также наши сады. Так что нужно убедиться, что ничто или никто не выскочит на нас из реки.
Уильям тоже оглянулся. Они остановились на грязевом берегу крупной из-за паводков реки, которая обычно воду имела белую, за что и получила имя Белой Бетсы. Сейчас же вода была мутна из-за грязи, песка и ила, а вокруг нее раскинулись бескрайние равнины, где местами прорывались одинокие и чахлые деревца. Но помимо скудной природы здесь больше ничего не имелось – а если бы имелось, то точно не осталось бы незамеченным.
– Вроде ничего страшного, – тихо заметил Уильям.
– Вроде да… – пристально взглянул на него граф.
Они начали возвращаться к поджидающей группе, и граф дал добро на бивуак. Пока гвардейцы занимались обустройством, Йева и Леонард, понимающие, зачем их отец отправился к Белой Бетсе в сопровождении рыбака, смотрели на него в нетерпении. Тот незаметно для молодого Уильяма пожал плечами – кельпи не появилась.
* * *
Ближайшие куцые деревья были срублены. Прислуга достала утварь и, с трудом разведя огонь на сильном ветру, поставила котелок на треножник. Туда полетели лук, зерно для похлебки. Сидевшая на лежанке служанка Эметта подшивала оторвавшуюся с плаща Леонардо фибулу, недовольно поджав губки – ветер трепал ее работу, зло раскидывал ее длинные мышиные волосы. Йева же сидела на берегу на камешке и любовалась закатом: скудным и унылым из-за далекой тучи, перекрывающей солнце. Туча стремительно приближалась, всем своим видом грозя затяжными дождями.
Уильям расседлал серую кобылку и тоже глядел на горизонт, не находя себе занятия. Здесь в отряде каждый знал свое дело, и лишняя помощь могла оказаться помехой. Но скоро к нему подошел сэр Рэй, который остался в красном поддоспешнике и даже без доспехов напоминал медведя.
– Вы вроде рыбак? – осторожно спросил он, поначалу считая, что Уильям вырос в зажиточной семье, но шутка графского сына заставила его отказаться от этой гипотезы.
– Да.
– Пойдемте со мной, – а когда они пришли к берегу, рыцарь показал на удочку. – Я сказал прислуге взять удочку, чтобы мы не жрали в дороге одни лепешки да вяленое мясо, – и он принялся бурчать. – Но что я делаю не так, а? Чертову наживку я прикрепил, что этой треклятой рыбе еще нужно?
– Хм… – задумался Уилл. – Врать не буду, в таких спокойных водах я ничего не ловил и не ведаю, какая рыба здесь водится. Но предположу, что ее неплохо было бы подкормить.
– Чем? Или скорее, как? Видите, как далеко приходится кидать удочку – у берега слишком мелко из-за разлива!
С просьбой немного подождать Уильям побежал к поварам. Осмотревшись на месте стоянки, он подобрал холщовый мешочек из-под лука, затем полез к котлу, над которым колдовали двое слуг – те спорили меж собой касаемо приправ. Прислуга почтительно расступилась. Молодой спутник графа взял из рук одного деревянный черпак, нагреб в мешочек немного разваренной пшеницы, затем скрутил его. Он вернулся к ждущему его капитану и передал ему эту импровизированную прикормку.
– А я как-то и не додумался… – рыцарь почесал затылок.
Мешочек со шлепком плюхнулся в реку.
Чуть погодя, после разрешения рыбака, Рэй закинул удочку в указанное ему место. Мужчины нахмурили брови и настойчиво вперились в воду, как охотники, поджидающие добычу. Прошло несколько минут. Наконец, удочка подернулась, и рыцарь резко потянул на себя – на крючке извивалась серебристая толстотелая рыба.
– Давайте еще! – сказал Уильям.
– Сколько же их там! – азартно воскликнул рыцарь. Чуть дальше по течению бурлила вода – рыба поедала прикормку.
Пока решивший развлечься капитан и Уильям вылавливали одну рыбину за другой, забавляясь, за ними внимательно следили. Стоящий на достаточном отдалении, на пригорке, Филипп задумчиво переводил взор то на темную реку, то на рыбака. К нему изящной походкой подошел его сын и презрительно ухмыльнулся:
– Ну и где его хваленая кобылица?
– Еще не вечер, сын, – заметил граф Тастемара. – В любом случае, мы живы и целы, так что если он и сказал правду, то вряд ли нам что-нибудь угрожает. А если соврал… что же, тогда нам тем более ничего не угрожает.
А между тем, сумерки сгущались.
– Ничего себе, – восхищенно говорил рыцарь, доставая уже седьмую по счету рыбину. – Нужно будет в Брасо попробовать так половить – на зерно.
– Там течение стремительное. Оно быстро унесет прикормку, – улыбнулся Уильям такому понятному для него факту. – В горных реках вода прозрачная, а рыба там сильная, быстрая. И если она увидит опасность, может не взять наживку. Ловить ее нужно иначе.
– Целиком согласен! – сэр Рэй подскочил с корточек и сгреб пойманную рыбу. – Похоже, сегодня с наваристой ухой мы припозднились, но вот завтра нас с вами ждет славный завтрак.
– Похоже на то, – улыбался Уилл, готовый уйти.
– Подождите, подождите, не торопитесь! Послушайте, если у вас будет желание, то я могу поучить вас фехтовать, – рыцарь замялся, не зная, как бы деликатнее объяснить. – Все-таки путь предстоит тяжелый – и всякая дрянь может произойти.
– Я буду благодарен вам, сэр Рэй. Правда, боюсь… это будет скорее не учебой, а посмешищем.
– Понял вас! Тогда предлагаю заходить для этого куда-нибудь за холмы.
– Хорошо, спасибо…
– На здоровье! Начнем прямо с завтрашнего вечера.
Покидав рыбу в мешок, капитан присел на лежак подле трещавшего искрами костра. Оруженосец передал ему деревянную миску с похлебкой, и Рэй быстренько с ней разделался. Закусывал он ячменными лепешками и вяленым мясом, взятыми из Брасо-Дэнто.
В потемках все громко стучали ложками по дну посудин, выгребая и выпивая все досуха. Только Филипп, его дети, Уильям и трое слуг сидели, укутавшись в плащи, и смотрели на голодных воинов. К еде они не прикоснулись. Затем со стороны сытых гвардейцев послышались традиционные молитвы и восхваления Ямеса за предоставленный ужин.
Свалив посуду в кучу, все разошлись по лежанкам, укрылись плотными стегаными льняниками и тут же провалились в сон. Слуги перемыли в реке деревянные миски с ложками, вычистили чугунный котелок и присоединились к спящим. Только два дозорных, расхаживая, караулили отдыхающий отряд. Леонард и Эметта лежали подле друг друга под одним широким льняником, а Йева свернулась калачиком на соседней с графом подстилке. Один только Уильям бросал тоскующие и долгие взгляды в сторону реки. Время от времени ему казалось, что на него смотрит бодрствующий Филипп, но, в конце концов, и граф решил подремать, укрылся льняником и вроде бы впал в забытье.
* * *
Уильям выждал, поднялся, бесшумно переступая через спящих вокруг затухающего костра людей. Так он покинул лагерь… Затем он спустился с холма и зашел за другой, покряжистее, но меньше, – дабы исчезнуть из поля зрения часовых.
Вдоль бережка он неспешно шагал четверть часа, пока не остановился. Ночь дышала сырой осенью. Тихая гладь разлившейся из-за паводков реки была сродни зеркалу, и ничто не нарушало красоту отражающихся луны и звезд. Лишь изредка налетал хозяйничающий на этих просторах ветер – и тогда по воде пробегала недолгая мелкая дрожь, однако спустя миг красота разравнивалась и вновь застывала.
– Вериатель, – шепотом позвал мужчина.
Где-то у берега вдали плеснулась рыба.
Тишина.
– Вериателюшка… – он позвал уже чуть громче.
Он начал беспокоиться, что кельпи не явится. Его угнетала эта долгая разлука. Разочарованный Уильям хотел уже было подняться с валуна и вернуться в лагерь, как в середине реки забурлило.
Из сомкнутых вод, будто по ступеням, взобралась темно-мышастая кобыла. Она медленно побрела в сторону берега, качая большой головой из стороны в сторону. Кельпи шла по лунной дорожке; ее глаза тоже светились желтой луной, хвост подрагивал, а копыта касались воды, словно земли. Наконец, она сошла на каменистый берег, повернула к зовущего морду – и на него поглядели ясно-голубые глаза.
Уильям словно вернулся в детство. Счастливый, он подбежал и обнял морду кобылы, поцеловал ее в красивый лоб, погладил по бархатистой шее.
– Ты не представляешь, как я скучал! – ласково произнес он, прикрыв глаза. Он вдыхал илистый теплый запах, что был для него таким родным.
Вокруг него задрожал воздух.
Шею рыбака обвили вечно холодные ручки, отчего его гамбезон сразу же отсырел. Уильям открыл глаза и увидел смеющееся лицо Вериатели. Он приобнял ее за худенькую талию, и тут уже даже его рукава сделались мокрыми от серого платьишка, которое никогда не было сухим. Истосковавшись по ней за долгие полгода, он ласково посмотрел на нее и поцеловал – на губах остался привкус тины.
– Ты знаешь, – начал рыбак. – Столько всего произошло с той поры, когда ты спасла меня у озера!
От этого Вериатель рассмеялась и с фырканьем вырвалась из сплетенных вокруг нее объятий. Вскидывая ножки, на которых красовались сандалии с ленточками, она навеселе заплясала. Еще некоторое время она совершала свой дикий, никому непонятный танец, по которому ее избранник понял – она радуется. Затем она также резко замерла. Довольно тряхнув черными как смоль волосами, причем тряхнув ими так, словно это шелковистая грива, она обернулась.
Всплеск. И гладь реки вновь заволновалась, а из воды на поверхность теперь поднимались другие кельпи. Удивленный Уильям наблюдал, как сначала одна лошадь, юная, с лоснящимися черными боками и длинной гривой, подставилась под звезды. За ней показалась вторая, белоснежная и крупная, – жеребец – он последовал за кобылой. Потом из темных глубин возникла третья голова, четвертая и, наконец, пятая. Грациозно покачиваясь, пятеро лошадей выбрались на берег и двинулись в сторону пары. Они шли немного боком, склонили головы и глядели на чужака подле их сестры, а в их умных глазах также призрачно светила желтая луна.
