Д.Дж. Штольц
Демонология Сангомара. Удав и гадюка
Меж удавом и гадюкой битва страшна –
Бьются они за розу терна.
И вот из норы грустно смотрит гадюка,
Без зубьев она – не опаснее пичуги.
Зубья остались в шкуре удава,
Тот – жив, но зол и снедаем отравой!
Глава VII. Золотой город
Спустя 2 недели, Элегиар.
Очертания дворца Элегиара, еще неясные и зыбкие, неторопливо вырастали из лиловой утренней пелены. И чем отчетливее становились контуры, тем чаще билось сердце Юлиана. Наконец, солнце прорезало предрассветную мглу и из груди графа невольно вырвался вздох восхищения.
Дворец простирался в высоту на добрую сотню васо и состоял из трех громадных прямоугольных башен. Только в одной, левой и самой крупной, Юлиан насчитал двадцать окошек на этаже. Своей широкой частью башни смотрели на город под ними, как птица рух глядит сквозь небеса на снующих внизу людей. Дворец стоял наверху пологого холма, у реки Химей, где и родился Элегиар в 263 году. В былые времена этот город звался Гагатовым, за черную и рыхлую землю, дающую дивные урожаи. И уже потом, став негласной столицей магии, торговли и рабства, получил звучное и лиричное имя “Элегиар”, что в переводе означало “Дитя Элейгии”.
С вывешенными на шатровых шпилях дворца угольными флагами играл ветер, приносящий прохладу с севера. Массивные и крепкие стены из темно-серого камня украшали барельефы с изображением богов. И казалось, будто бы был этот дворец возведен этими же богами еще на заре мира. Любуясь могучей цитаделью в рассветных лучах солнца, Юлиан отметил про себя, что сравнение Вицеллием Элегиарского дворца с короной тут пришлось как нельзя кстати. Словно зубцы в монаршей тиаре, вверх, к небу, устремлялись три башни, украшенные, словно гагатовыми камнями, черными знаменами, а несколько уровней высоких стен вокруг города казались ободом.
По мере того, как город вырастал вокруг Королевского дворца, графа все больше охватывало чувство безмерного восхищения, и всё, что он видел, более напоминало прекрасный сон, чем реальность. Вот город раскинулся справа до самого края горизонта; и влево он устремился в бесконечную даль, где не было ему конца.
– О Ямес… – произнес Юлиан, и из его груди вырвался очередной восторженный вздох. – Я помню, как увидел Брасо-Дэнто в первый раз из спальни, и он показался мне бесконечным. А Молчаливый замок… – сам себе шептал граф. – Он тянулся к небу. Но…
– Вернись из прошлого и не смей произносить здесь имени Ямеса, Юлиан. – заметил серьезно Вицеллий.
– Но по сравнению с Элегиаром все, что я видел ранее – это просто каменные сараи, – с упоением договорил Юлиан.
Сзади послышались недовольные окрики – возничий повозки с фруктами негодующе смотрел на вставших посреди дороги путников, и те направили коней к невысокой ограде, отделявшей поля от широкого тракта, дабы не мешать движению.
Рабочий люд и торговцы разных мастей стекались в город полноводной рекой, и такой же поток направлялся в обратную сторону. Воздух дрожал от непрерывного рева мулов и ослов, щелчков кнутов и воплей погонщиков.
– Как же можно накормить такой город…
– Полкоролевства кормит Элегиар, а сам Элегиар – это королевство в королевстве, – ответил Вицеллий.
– На бумаге он представлялся не таким величественным.
Юлиан с улыбкой вспомнил обучение вместе с магистром Люмиком, старым летописцем Ноэля. Учитель Люмик всегда подпирал небо пальцем и деловито утверждал, что Элегиар – божественный город. И приводил в подтверждение сухие цифры: его размер, население, высоту башен, урожайность полей. А потом тыкал молодого графа носом в книгу и требовал все заучить. Заучить-то заучивалось, но великолепие города предстало перед глазами только сейчас, вживую.
– Юлиан… – в задумчивости произнес Вицеллий, вырвав того из воспоминаний.
– Да, учитель?
– Я хочу с тобой поговорить.
– О чем же? – Юлиан отметил, что сегодня Вицеллий был на удивление смирен и не ядовит.
– О том, под чьим именем кто будет.
– Здравое предложение, – согласился граф. – Я представлюсь сыном пления из Лорнейских врат. Например, – Юлиан достал из памяти одно из припасенных имен, ненароком вспомнив пожилого управителя порта в Ноэле, – какой-нибудь Кавиан Корнесий. Кавиан Корнесий, сын пления, а вы мой учитель.
– Учитель? Это не подойдет, – нахмурился веномансер. – Нактидий очень быстро заинтересуется, кто же этот Кавиан Корнесий. Что ты ответишь? Кто ты?
– Погодите. Причем здесь Нактидий? Речь шла не о нем. Раз уж Нактидий прислал письмо в особняк, то он прекрасно знает, кому вы служили все эти годы. Конечно, я не буду ему представляться учеником, а назовусь… товарищем…
– Нактидий болезненно любопытен. – Вицеллий выждал, пока мимо них проедет груженная мешками с мукой повозка, и продолжил: – Он станет выпытывать у тебя детали прошлого, потому что будет предполагать, что ты тот самый Юлиан де Лилле Адан, учителем которого я пробыл три десятилетия. Его не провести фальшивым именем.
– Хм… И что вы предлагаете?
– Представься моим сыном. Это будет выглядеть очень правдоподобно.
– Вашим сыном? У вас есть сын?
– Да, был.
– Но зачем?
– Я же тебе все объяснил, чего ты не понимаешь, Юлиан?
– Ваше объяснение смехотворно. На кой черт мне зваться сыном того, чье имя в книгах истории записано, как имя главного злодея Гнилого суда? Я планирую пожить в Элегиаре спокойно и проблемы мне не нужны.
– Верить историям в рукописях и книгах – это показатель недалекого ума, Юлиан. У меня остались друзья в Элегиаре, и Нактидий – самый верный.
– Вы никогда ранее не упоминали свою семью, а теперь вдруг обнаружили в городе, из которого бежали, и “верных друзей”?
– По приезде в Ноэль я поведал твоей матери всю историю, и она согласилась дать мне приют. Или я должен был отчитаться еще и перед мальчишкой, который только отсчитал второе десятилетие? – Вицеллий высокомерно огляделся по сторонам, рассматривая проезжающих мимо людей и нелюдей, а также разбросанные вокруг города поля. – Когда я покинул Элегиар, моя жена Филиссия вместе с младенцем бежала к отцу. Нактидий должен думать, что я с ней встретился и воспитал наследника. Поэтому скажи, что ты мой сын.
– Да я на вас даже не похож, Вицеллий.
Упоминание Мариэльд де Лилле Адан слегка остудило графа, но червь сомнения всё ещё точил его разум.
– Моя жена была известной красавицей – синеглазой и черноволосой северянкой.
– Была? Так что произошло с вашей семьей?
– Тридцать лет назад Филиссия добралась на Север, в Вертель, до отца, барона Фораджи, выходца из Крелиоса. Но он разорился, когда весь его товар в Глеофии забрали под предлогом плохих отношений с Великой Флоасией.
Затем старик прекратил говорить, снова дождался, пока роскошно одетый гонец проедет мимо на своей тонкокостной и стройной кобыле. Вицеллий словно боялся, что сказанное им достигнет лишних ушей.
– Когда я устроился в Ноэле, то послал в Вертель гонца, передав с ним золото и предполагая, что Филиссия там. Однако посланник вернулся и сообщил, что ее отец повесился из-за долгов. Имение забрали в счет уплаты, а Филиссию выгнали с полугодовалым сыном на мороз. Мою жену считали южанкой и распутной женщиной, поэтому не любили, и помощи в городе она ни от кого не получила.
Ответом на рассказ старика Вицеллия стало лишь молчание – граф терпеливо ждал продолжения.
– Гонец искал Филиссию, но никто не знал, куда она пропала. Однако по возвращении назад, проезжая небольшую деревню у реки рядом с Вертелем, посланец заночевал на постоялом дворе. И случайно выяснил, что некая худая и ослабшая черноволосая женщина с ребенком на руках явилась из сильной вьюги со стороны Вертеля чуть больше года назад. Ее приютил один вдовец, а когда она распотрошила его от голода, то на Филиссию обрушился народный гнев.
Фийя, которая тихонечко восседала на лошади позади двух вампиров, испуганно сглотнула слюну, слушая рассказ, а Юлиан лишь кивнул.
– Младенца тоже убили? – спросил граф.
– Да, люд зарубил их на месте, – закончил историю веномансер. – Филиссия никогда не умела терпеть голод, и, изнеженная и капризная, была совсем не приспособлена добывать кровь на Севере, лишенном рабов.
Лицо старика напоминало маску, и ни единой эмоции сожаления или печали на его лице Юлиан не заметил. Граф знал, что Вицеллий Гор’Ахаг безразличен к страданиям всех вокруг, но, как оказалось, его не трогали даже горести собственных жены и ребенка.
– Теперь ты знаешь – никто не в курсе, где мой сын, потому что он мертв. Как и мать. Поэтому, если начнут спрашивать про прошлое, расскажи, что ты Юлиан Гор’Ахаг и твоя мать добралась до Ноэля, ко мне, а потом скончалась от кровянки, когда тебе было три года. И ты вырос при доме Харинфа.
– Что за Харинф?
– Харинф Повелитель Бурь.
– Что? Сильнейший маг Юга?
– Да. Это старый друг Пацеля. Он умер, но не оставил наследников, поэтому его родовое имение перешло по завещанию Пацелю. Особняк около Лорнейских врат.
– Интересные, однако, вы вещи утаили от меня, Вицеллий, – подозрительно покосился на веномансера Юлиан. – Почему же вы после побега не направились к Харинфу сами?
– Это уже личное… – поморщился Алый Змей. – Тебе тоже пора поучиться не выкладывать каждому встречному душу на блюдечке. – Вицеллий посмотрел прямо перед собой на возвышающийся город, демонстрируя всем своим видом, что желает закончить разговор. – Пойдем, восемьсот сеттов сами себя не заберут. И дай мне письмо от Нактидия.
Юлиан передал послание, достав его из набедренной сумы.
– Получается, ваш сын был еще без имени, когда случился Гнилой суд?
– Да. В те годы было модно давать младенцам сначала временные имена в честь Праотцов, а уже через год – постоянные.
– Понятно. Но все-таки это все выглядит сомнительно.
– Никаких “но”! – поморщился Вицеллий. – Если с тобой что-нибудь случится, то твоя мать с меня снимет кожу. Я ответственен за тебя, поэтому не смей перечить.
– Вы забываетесь. Вы всего лишь мой учитель.
– Вот именно, я твой учитель. Вампир куда более мудрый, с ясным рассудком и большим опытом.
Затем старик взглянул мельком на Фийю, ненароком, словно ее и не было, и снова обратился к Юлиану:
– И своей рабыне скажи, пусть держит рот на замке.
– С Фийей я сам разберусь, учитель! – ответил граф с раздражением в голосе.
Вицеллий лишь пожал плечами да замедлил лошадь, натянув поводья. Когда тонкий и норовистый жеребец Юлиана энергичной рысью обошел кобылу Вицеллия, веномансер устало оглядел поля со снующими рабами и крестьянами. Затем прошелся тусклым взором по спинам Юлиана и айорки и вздохнул. Он поправил воротник, зябко поежился от свежего ветра, растеряв всякое высокомерие и спесивость в своем облике.
Пока граф не видел его, Вицеллий отдыхал, сгорбившись и нахохлившись в седле, одинокий и отрешенный. Он ненадолго отвлекся от цели путешествия и вернулся воспоминаниями к своей Мариэльд, к своей голубоглазой и среброволосой Мари, ее взору, полному искренней любви и старой печали и… и этой проклятой ненавистной сущности! Вицеллий раздраженно дернулся от одной этой мысли, вцепился в переднюю луку скрюченными от злобы пальцами и прикрыл глаза. Он попытался унять клокочущие рыдания, которые подкатили к горлу тела, в котором находился демон. Но все было тщетно.
Виной всему был он. И каждый день демон с содроганием вспоминал, как Мари рыдала у него на руках, обливала горючими слезами его расписанный рубинами, сапфирами, алмазами и златом балахон. И он плакал вместе с ней, пока Мари не поднялась. Она, тонкая, как ледяной клинок, и гордая, как пламенный феникс, выпрямилась и произнесла тихим, но непоколебимым голосом страшные слова: “Пусть будет так. Значит, это угодно самой судьбе”. А демон все еще вопил, его стенания прокатывались по долинам и равнинам, над реками и горами, под небесами и в самых отдаленных пещерах, заставляя дрожать каждую живую тварь. Вина и тяжесть преступления казались невыносимы. Тот, кто был сейчас Вицеллием, сглотнул подступивший к горлу ком. “Нужно собраться. Исходов тысячи, но необходим только один». Сложная цепочка последовательности событий плелась в хитром, древнем сознании, и уже спустя мгновение Вицеллий выглядел обычным Вицеллием, разве что едва поникшим. Скоро последует череда смертей, ужасных и опустошающих. Но демону было плевать. Если бы стоял выбор – жизнь Мари или жизнь этого мира – то он бы поверг в прах и испепелил весь Сангомар, убил каждого младенца, женщину или старика собственными руками.
– Эй, посторонись с дороги! Ты здесь не один!
Вицеллий открыл глаза и остывающим взором, в котором еще бесновалось пламя прошлых эпох, недовольно взглянул на высокого стражника. За южанином в дорогих и ладно выкованных доспехах, что указывало на служение господам, в обозах сидели понурые рабы: наги, люди, вампиры, оборотни и даже один дэв, великан ростом в полтора раза выше обычного люда. Пустыми и смиренными взглядами они все уперлись в пол повозок, на щеках горели магические клейма, а края хлопковых рубах трепал ветер. Их босые ноги и хвосты касались друг друга.
– У него, видать, черти в ушах ковыряются. Старый болван, уйди с дороги королевской гвардии!
– Оглох? – прикрикнул уже второй стражник. Старик был один, а значит, не сильно богат, поэтому уставший от долгого пути воин имел полное право, по его мнению, излить свою злобу. – Тебе громче крикнуть?
– Покричите, – с раздражением на лице отозвался Вицеллий и посмотрел вслед Юлиану. Тот был уже далеко. – Покричите, если ничему другому не научены: ни уму, ни такту.
– Да ты…
Стражники, что первый, что второй, резко замолкли. Ледяная усмешка легла на лицо Вицеллия, и он, тоже выплеснувший злость на двух несчастных, направил кобылу вслед за спутниками. Плечи веномансера, доселе сгорбленные под тяжестью дум, расправились, и вид снова стал противным и вредным. А два охранника, выпучив глаза друг на друга, вдруг раскрыли рты и закричали что есть мочи. Вицеллий подстегнул кобылу пятками остроносых сапог и поравнялся с Юлианом и Фийей. Те обернулись и непонимающе уставились на застывших посреди дороги двух мужчин, которые натужно рвали глотки, пока рабы хлопали глазами, приподнявшись в повозках.
– Полоумные какие-то… – прошептала Фийя.
– В больших городах хватает безумцев. – Юлиан поторопил коня и, взглянув на беззаботного Вицеллия, который даже не обернулся на истошные завывания, качнул в негодовании головой.
Для себя Юлиан решил, что после получения вклада оставит Вицеллия. Проследит, чтобы веномансер сделал свое дело, так как чувствовал ответственность за вредного, но уже в чем-то немощного учителя. И расстанется с ним. Возможно, он последует совету Вицеллия и представится его сыном, чтобы скрыть свою сущность. Преступления отцов по закону никогда не распространялись на детей, поэтому Юлиану, кроме косых взглядов ничего не угрожало. А после расставания с учителем он снимет небольшой домик и пару-тройку лет поживет в Элегиаре, познакомится с самым богатым и величественным городом мира. И позже отправится с Фийей дальше на юг, в прославленные Нор’Мастри и Нор’Эгус. Если там, конечно, к тому моменту утихнет назревающая война.
Вдоль дороги вырастали крестьянские дома. С каждым пройденным васо они жались друг к другу все плотней и плотней. Огороды мельчали, оставшись позади, пока наконец отряд не оказался в городе за стеной. Здесь обитали крестьяне: бедные, но свободные. Трудом на поле они зарабатывали себе на жизнь. Кузнецы, мелкие торговцы, кожевники, портные и ростовщики – все нищие представители этих сословий тоже селились за стеной города, на севере и западе. На востоке и юге Элегиар упирался в реку, и там, вдоль реки Химей, на высоком холме располагались величественные башни дворца.
А бедненькие лачужки все тянулись вдоль дороги, прерывались рынками, ремесленными домами и потом снова кучно строились у широкой тропы. Юлиан за это время уже бы дважды объехал Луциос, но сейчас они только-только миновали город за стеной и подъехали к высокой арке.
Прямоугольные ворота высотой в десять васо зияли подобно порталу. За аркой дорога резко становилась мощеной, более ухоженной, и домики за распахнутыми створками все как один выглядели богаче и ухоженнее. Вдоль улиц, по-над домами, красовались желтые бордюры, которые отводили всю грязь и воды на мостовые с канавками по бокам.
– В Мастеровом районе запрещено двигаться верхом! – откуда-то справа прозвучал зычный требовательный голос.
Охрана стояла в тени нависающей башни и смотрела на гостей исподлобья, с неприкрытым раздражением. Под суровым взглядом двух стражей Юлиан и Вицеллий спешились. Фийя же похлопала глазами, не понимая языка расиндов, распространенного в срединном Юге. Затем, наконец, сообразила, чего от нее хотят, и тоже выскользнула из седла. Крепкий мужчина в железной шляпе-капеллине и с черными лентами на шее одобрительно кивнул, и настороженности в его глазах слегка поубавилось.
Темные шаровары охраны перехватывались внизу, на икрах, поножами, а сверху ныряли под изогнутый нагрудник. Плечи стражников укрывали пелерины черного цвета. В руках блюстители порядка Элегиара держали массивные протазаны, а на бёдрах, в ножнах прятались кинжалы.
Дорога расширилась и теперь вела путников между двух-, трех- и даже четырехэтажными зданиями. Каменные домишки попеременно сменялись деревянными, не было никакой стройности ни в облике их, ни в форме, но все они были аккуратными, опрятными и ухоженными. Фийя открыла в восхищении рот и, боясь при сварливом веномансере сболтнуть что-нибудь лишнее, молча взирала на огромный город. Периодически она все же закрывала рот, но потом удивление брало верх и тот снова открывался.
В Элегиаре люди так же, как и в Ноэле, носили шаровары, но вместо того, чтобы заправлять рубахи внутрь, они пускали их поверх штанов и перехватывали кушаками. Горло чаще пряталось не за высоким воротником, а обвивалось лентами или шарфами. Многие надевали декоративные наручи: деревянные, кожаные, плетеные, а иногда Юлиан видел даже металл. На рубахи поверх широких рукавов крепились наплечники, но чаще всего один, для красоты.
Ноэльцы любили светлые и мягкие одежды, в костюмах элегиарцев же сквозила враждебность. Повсюду был черный цвет. Бедный люд старался украсить невзрачный костюм хотя бы одной темной деталью. Как заметил Юлиан, на всех жителях – на их шляпах, рукавах, шее – где-нибудь да была угольная лента. А вот алого, коим щеголял Вицеллий Гор’Ахаг в память о своей молодости, нигде не встречалось.
– Какие огромные… – не выдержав, тихонько проговорила Фийя, разглядывая обступившие Мастеровой город стены. – От кого же их строили такие большие. От чудовищ?
– От нищеты, – буркнул Вицеллий.
– Учитель, – спросил Юлиан. – Где тут покупают кровь?
– У Северных ворот, у входа в Трущобы. Либо в таверне, они обычно держат несколько рабов для таких случаев. Но там цены не сложишь.
– Понял. Давайте тогда отыщем хороший постоялый двор и оставим лошадей.
– Подожди, – покачал головой веномансер. – Сначала заглянем в одно место.
Двигаясь в живом потоке, трое путников направились по мощеной улице куда-то влево от ворот. Шли долго; добротные дома постепенно серели, скрючивались и стали коситься во все стороны, подпирая друг друга. Простор пропал, и вампиры растянулись вереницей, с трудом протискиваясь по грязным проулкам с запахом экскрементов. Одна из таких узких улиц, куда уверенным шагом свернул Вицеллий Гор’Ахаг, окончилась тупиком и уперлась в высокую стену города. Та зловеще нависла над крохотным отрядом, сдавила и грозилась вот-вот расплющить. У её подножия, в тени, прятался сгорбленный двухэтажный каменный домишко с темно-коричневой крышей.
Веномансер прочистил горло и требовательно постучал несколько раз в покосившуюся дверь. Ждать пришлось долго. Наконец послышалось шарканье старика или старухи, и дверь со скрипом отворилась. В проем высунулась седая плешивая голова вампира. Беззубого, с пустыми глазами, видимо, почти незрячими.
– Кто здесь? – прошептал старик, внюхиваясь.
Он сощурился, поводил головой на расстоянии васо от путников. Фийя поморщилась от неухоженного вида.
– Ты слуга Пацеля? – поинтересовался сухо Вицеллий, уже привязывая к колышку кобылу.
– Да.
Старик замолк, пытаясь разглядеть сквозь белесую пелену на глазах, кто к нему пришел.
– Я его друг.
Не спрашивая, Вицеллий зашел внутрь лачужки, место которой было не здесь, а за воротами, за стеной, среди прочих крестьянских домов. Но нет, покосившееся здание с низкими потолками стояло в самом закутке Мастерового города.
– Юлиан, снимай кольцо, меч и давай сюда кошель.
– Учитель… – граф покачал головой. – Сначала объяснитесь.
Юлиан уже стоял посреди мрачного дома, где единственной мебелью были грубый льняник, очаг, обложенный камнями, и груда хлама на втором этаже, что напоминал скорее ярус под крышей. Примерно в таких условиях и жил когда-то в молодости Юлиан в Малых Вардцах.
– Это слуга Пацеля, моего друга, – указал на оборванца-старика в тряпье Вицеллий. – Он уже более тридцати лет верно служит Пацелю. Преданнее пса. Оставь здесь кольцо, меч и кошель, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей персоне.
– Здесь очень большая сумма, – граф со смурным видом нащупал под накидкой увесистый кошель с золотом, прикрепленный кожаным ремнем. – Я не доверяю неизвестному мне старику.
– Дай на минуту кошелек, кое-что покажу.
Все это время слуга стоял и качался где-то у стены. Юлиану сначала показалось, что старик очень древний, но, разглядев, к своему удивлению обнаружил, что ему нет еще и ста лет. Однако лицо слуги было словно разъедено кислотами, руки тряслись, а пустые глаза смотрели в даль.
Неверяще Юлиан уставился на веномансера, а тот спокойно протянул руку, не приемля отказа. В конце концов, увесистая ноша легла в ладонь Вицеллия, и тому пришлось придержать мешок двумя руками. Пока Фийя стояла на пороге, у закрытой двери, Алый Змей вскарабкался по лестнице наверх, скрипя перекладинами и своими старыми костями. Взобрался очень живо, даже удивительно живо для столь почтенного возраста. Достал из хлама вещевой мешок, спустился, уложил его на земляной пол и распахнул. И небрежно швырнул туда кошель, прямо в мешок. Юлиан ждал стука, но его не последовало. Граф нахмурился, сделал шаг вперед и вытянул шею. В мешке будто зияла ночь, и хотя он был неглубок, дна Юлиан так и не увидел. А посреди этой ночи лежал, словно покачиваясь на волнах, кошелек с монетами.
– Эй, ты! – подозвал айорку Вицеллий и затянул шнуры на горловине. – Достань кошель.
Фийя осторожно прошла мимо Юлиана, который уже стоял около походной сумы в наклоне, развязала мешок и засунула туда руку. Ничего не нащупав, она распахнула свои серые глаза еще шире и полностью раскрыла суму. Та оказалась пуста. И дно было совершенно обыкновенным, холщовым и смятым.
– Что это… – непонимающе прошептал Юлиан и обернулся к слуге, который стоял дрожа у стены.
– Это старый подарок Пацелю от одного могущественного мага из Байвы. Артефакт, Юлиан, очень редкий, времен Слияния, – по губам Вицеллия скользнула на удивление теплая улыбка, не свойственная его лицу, но также резко и пропала, словно веномансер вспомнил, что не надобно так улыбаться. – Иди сюда.
– Но здесь только что был кошель! – в ужасе произнесла Фийя и испуганно затянула мешок на шнуры, да так быстро, будто оттуда могло что-то выскочить.
– Уйди… – цыкнул на айорку веномансер. – Дай свою руку, Юлиан.
Граф неуверенно подал длинную ладонь, за которую незамедлительно ухватился Вицеллий. Своей второй рукой он обхватил горло мешка, где были шнуры, и прикрыл глаза. По пальцам Юлиана будто скользнула искра, подобная той, что он ощутил в свое время с Кельпи. С подозрительным взглядом он одернул руку и стал сгибать, разгибать пальцы.
– Попробуй открыть.
Приглашающим жестом Вицеллий указал на непритязательную суму. Юлиан наклонился, открыл мешок и тут же увидел толстый кошель, развязал его, проверил – все в порядке.
– Невероятно! – с восторгом воскликнул он. – Как это возможно?
– Возможно, как видишь. Любой, кого одной рукой коснется хозяин мешка, а другой – самой вещи, станет также его владельцем.
– Он бездонный что ли? – с придыханием пробормотал Юлиан, вытянув мешок и нырнув туда рукой.
– Да. Чем больше нагружаешь, тем дальше отдаляется дно.
– А если упасть туда?
– Пока не затянешь шнуровку, ничего не произойдет, – поднял бровь Вицеллий.
– А если кто-то затянет мешок, а внутри будет человек?
– Не советую экспериментировать, – зловеще сказал веномансер. – Сложи сюда кольцо, меч и кошель, взяв нужную тебе сумму – никто не найдет.
– А слуга? – Юлиан подозрительно покосился на качающегося старика, что уставился отрешенно на стену.
– Он вернее пса. Мешок лежит здесь уже много лет, Юлиан. И мы с Пацелем им постоянно пользовались, пряча здесь все самое важное.
Чудодейственная сума, с виду напоминающая старый вещевой мешок, выглядела столь завораживающе, что спустя минуту перстень уже лежал в кошеле, а сам кошель, чуть прохудившийся, в магической вещи. Туда же последовал и меч в ножнах.
– А где сам Пацель? Давно ли ты его видел? – обратился вдруг к немому старику Юлиан.
Тот качнулся один раз, качнулся второй и ничего не ответил. Даже не удосужился посмотреть на молодого графа, лишь на его лице странным образом отображалась вечно сменяющаяся череда эмоций. Брови Юлиана сдвинулись на переносице.
– С ним все в порядке?
– В полном, – кивнул Вицеллий Гор’Ахаг.
– А если будет пожар?
– Мешок не горит. Когда тебе что-то понадобится спрятать или взять, постучи пять раз в дверь этого слуги, он откроет. Тогда бери, что нужно, всегда шнуруй и уходи.
– Как тебя зовут? – снова обратился к безмолвному старику граф Лилле Адан.
– Это не важно. Пойдем. Теперь можно и на постоялый двор отправляться.
Вицеллий спрятал мешок на второй ярус, посреди вещей, и покинул лачугу.
Старик шатался. После того, как он выпроводил гостей, сел на земляной пол и в таком же состоянии отрешения стал лакать кровь из кувшина, роняя капли на пол.
А Юлиан еще долго оборачивался, запоминая забытую богами улочку, упирающуюся в стену. Кто бы мог подумать, что такая волшебная вещь будет выглядеть так неказисто и серо? Хотя, с другой стороны, рассуждал Юлиан, никто и не позарится на хлам. Даже нищета, ворвавшаяся в дом по воле случая, проскользнет мимо сумы взглядом. Да даже если откроет, то ничего не увидев, так и оставит на полу. А ведь сколько всего полезного можно взять с собой с помощью такого чуда?
– Учитель, – обратился к веномансеру Юлиан, – но почему вы ничего такого не рассказывали об этом…
– Помолчи, – перебил его Вицеллий. – Ни слова больше про него, понял? Это слишком ценная вещь.
Юлиан нахмурился, но кивнул, согласившись.
– И рабыне скажи, пусть помалкивает… – заметил Вицеллий уже на подходе к постоялому двору с вывеской “Золотой ломоть”.
Они остановились в центре Мастерового района, на улочке с удивительным названием “Дождливая”. На пятиэтажном постоялом дворе, достаточно аккуратном и чистом, выкрашенном в желтые и коричневые цвета, с харчевней на первом ярусе, Юлиан снял две комнатушки. Снял на самом верху, как любил – под чердаком, уповая на то, что качество укрытой красной черепицей таверны не соответствует названию улочки. Заплатил с десяток звонких монет за комнату, самую обычную, которую в Ноэле можно было снять за вдвое меньшую сумму. Затем вспомнил, что почти за то же самое в Аль’Маринне отдал всего шесть серебряных.
– Ну и цены у них здесь, – подняв удивленно брови, проговорил Юлиан. Скрягой он не был, но цены всегда подмечал, ибо память о нищем прошлом следовала за ним по пятам.
– Элегиар не зря золотым называют! Он не для бедняков, – саркастически ответил Вицеллий и обратился к Фийе: – Ты, почисть мой выходной костюм к утру.
– Вицеллий, пора бы вам на рынке приобрести слугу.
Граф нахмурился и покачал головой женщине, когда та уже пошла принять из рук Вицеллия его вещевой мешок.
– Я не вижу в этом смысла.
– Я тоже не вижу смысла в том, что вы эксплуатируете мою айорку.
– Она рождена для этого, Юлиан, – как ни в чем не бывало пожал плечами Вицеллий. – Все мы рождены для какой-нибудь роли.
– Я все сказал! Встретимся завтра утром.
Раздалось легкое, но выразительное покашливание. Граф развернулся и увидел сложившего в негодующей позе руки мужчину, который стоял и ждал, пока ему уступят дорогу в его комнату. Беседа проходила посередине коридора, и Юлиан, решив не выносить исподнее на обсуждение, взял Фийю за рукав и завел в комнату. Хлопнула дверь. На это Вицеллий лишь поднял брови, недовольно причмокнул и, смерив оценивающим взглядом по-простому одетого незнакомца, вероятно, какого-то ремесленника, пропал в каморке.
* * *
– Тео Юлиан, вы какой костюм наденете? – чуть позже спросила Фийя, расчесывая короткие волосы графа и продевая в них украшения.
– Темный. Здесь, как я понимаю, люди тяготеют к черному.
– Темные люди… – попыталась пошутить Фийя, но Юлиан не ответил.
Граф разложил разменянные у трактирщика монеты по небольшим кошелям, которые спрятал на своем теле – в крупных городах процветало воровство и повсюду сновали карманники.
Вечерело. Отдохнув, воодушевленная Фийя привела себя в порядок и надела любимое мышиное платье с серебряной брошью в виде цветка олеандра. Ее, как и сережки с колечками, подарил Юлиан, так что айорка решила прогуляться во всей красе, со всем подаренным сразу. Напоминающая еще туманное зимнее утро, с красотой темных волос, подчеркнутых холодным сиянием серебра, она нежно обвила шею графа и поцеловала.
– Пойдем осмотримся, – Юлиан вынырнул из мыслей о загадочном мешке. – До ночи еще далеко.
– Как скажете, тео Юлиан, – засияла Фийя. – А мы на рынок пойдем?
– Можем и туда заглянуть, но застанем лишь полупустые прилавки, – мягко улыбнулся граф, пряча под накидку еще один кошель. – Ты не забыла, как меня зовут, Фийя?
– Да как вы можете, тео Юлиан, такое говорить! Вы же… – потом замолкла. – Ах, да… – Тень негодования легла на милое личико айорки. – Вы теперь Юлиан Гор’Ахаг. Вам не идет эта фа…
– Тише, Фийя. Я спросил тебя не затем, чтобы все вокруг услышали, кто я. Лишь хотел убедиться, что ты запомнила.
– Конечно запомнила, тео Юлиан! – служанка всплеснула руками.
– Ладно, пойдем. И не забудь, ты – свободная.
Спустя пару минут молодая пара покинула “Золотой ломоть” и неспешно прогуливалась вдоль широкой Дождливой улицы, ведущей ко внутреннему городу. На удивление Юлиана, в Элегиаре даже под вечер гуляло много праздных зевак. Город галдел и шумел, жил бурно и ярко. Графу приходилось следить, чтобы ловкая рука какого-нибудь горожанина или ребенка, якобы случайно проходящего мимо, не занырнула под его плащ.
