Джейн Остин
Эмма
Глава V
– Не знаю, миссис Уэстон, – сказал мистер Найтли, – какого мнения о дружбе Эммы с Харриет Смит вы, но я считаю, что к добру это не приведет.
– Что вы! Вы правда так думаете? Почему же?
– По-моему, ни одной, ни другой это на пользу не пойдет.
– Вы меня удивляете! Не может быть и сомнений, что общение с Эммой идет Харриет на пользу, да и сама Харриет не дает Эмме заскучать и тем самым, можно сказать, приносит пользу ей. Меня их дружба чрезвычайно радует. Мы с вами совершенно по-разному смотрим на вещи! К добру не приведет – отчего это вы вдруг так решили! Так мы с вами, пожалуй, в очередной раз поссоримся из-за Эммы.
– Вы, верно, полагаете, что я намеренно пришел к вам поссориться, зная, что мистер Уэстон не дома и что вам придется парировать в одиночку.
– Мистер Уэстон, несомненно, бы меня поддержал, он того же мнения. Мы только вчера об этом говорили и согласились, что Эмме очень повезло, коль скоро в Хайбери нашлась девушка, с которой она может дружить. Вы, мистер Найтли, боюсь, не можете судить здраво. Вы так привыкли жить один, что не осознаете всю ценность подобной компании. Да и, пожалуй, не может мужчина в полной мере оценить, насколько важна для женщины, привыкшей к обществу другой женщины, такая подруга. Я понимаю, чем вам не нравится их дружба. Харриет Смит – девушка слишком для Эммы простая. Но, с другой стороны, раз Эмме хочется, чтобы Харриет стала начитаннее, она и сама станет читать больше. И они будут читать вместе. Эмма этого и хочет, я уверена.
– Эмма с двенадцати лет хочет читать больше. Немало я видел всяких списков того, что она хочет время от времени прочитывать, да каких списков! Один лучше другого. И выбор превосходный, и составлены как нельзя лучше: то в алфавитном порядке, то еще в каком-нибудь. Помню список, который она составила в четырнадцать лет, – сколько он делал чести ее вкусу! Я даже хранил его некоторое время. Не сомневаюсь, что и сейчас она составила список не хуже. Однако я уже утратил всякие надежды на то, что Эмма и впрямь возьмется за чтение. Ей для такого дела не хватит ни прилежания, ни терпения. Сама идея читать нравится ей куда больше. Раз уж даже мисс Тейлор потерпела неудачу, то Харриет Смит ничем не поможет – в этом я уверен. Эмма и половины того, что вы просили, не читала. Вы знаете, что я прав.
– И я так думала когда-то, – с улыбкой отозвалась миссис Уэстон. – Однако с тех пор, как я переехала, не могу припомнить ни одного случая, чтобы она не исполнила мою просьбу.
– Конечно, такие воспоминания освежать вряд ли захочется, – с чувством произнес мистер Найтли и замолчал. Но вскоре добавил: – Я все же не ослеплен ее очарованием и отлично могу все видеть, слышать и помнить. Эмма всегда была в семье самой умной, и это ее избаловало. Уже в десять лет она могла отвечать на вопросы, которых не понимала ее семнадцатилетняя сестра. Эмма всегда выступала сообразительной и самоуверенной, Изабелла же – медлительной и застенчивой. А с двенадцати лет Эмма и вовсе стала хозяйкой всего Хартфилда. Со смертью матери она потеряла единственного человека, который мог ее обуздать. Свои способности Эмма унаследовала от нее и наверняка ее во всем слушалась.
– Хорошо, что мне не пришлось покидать дом мистера Вудхауса и искать себе другое место с вашей рекомендацией, мистер Найтли. Вы бы, наверное, и доброго словечка обо мне не замолвили. Уверена, вы всегда считали, что я совершенно не подхожу для отведенной мне роли.
– Да, – с улыбкой подтвердил мистер Найтли. – Вам куда лучше здесь, в роли жены, а не гувернантки. И Хартфилд вас прекрасно к этому подготовил. Может, вы и не дали Эмме того полного образования, которое хотели бы, но зато благодаря ей научились подавлять собственную волю и делать так, как будет велено, – необходимое умение в браке. И если бы Уэстон попросил меня посоветовать кого-то в жены, я бы незамедлительно назвал мисс Тейлор.
– Благодарю. Невелика заслуга быть хорошей женой такому мужу, как мистер Уэстон.
– Да, сказать по правде, даже жаль, что ваши способности тратятся впустую. Притом что вы готовы сносить любые невзгоды, сносить вам и нечего. Но отчаиваться не будем. Может статься, во всех этих удобствах Уэстон еще станет старым ворчуном, а может, его сын доставит ему хлопот.
– Только не это… Да и вряд ли. Нет уж, мистер Найтли, давайте не будем пророчить беды откуда не ждали.
– Что вы, я и не думал. Лишь перечисляю возможные неприятности. Я, в отличие от Эммы, отнюдь не считаю себя предсказателем и от всей души надеюсь, что сын обладает и достоинствами Уэстонов, и состоянием Черчиллей. Однако вернемся к Харриет Смит, я еще не все сказал. Хуже подруги для Эммы не сыскать. Сама она не знает ничего и наивно полагает, что Эмма знает все. Своим невежеством она во всем ей льстит, и оттого эта лесть хуже, что она неумышленна. С чего бы Эмме вдруг решить, что ей стоит чему-то поучиться, когда рядом с ней такая почитательница? Что до самой Харриет, так и ей эта дружба лишь вредит. В Хартфилде она наберется утонченности настолько, что разочаруется в людях и обстоятельствах, к которым принадлежит с рождения. Очень сомневаюсь, что наставления Эммы добавят ей силы духа или подготовят к переменчивым превратностям ее судьбы. Они лишь придадут ей некоторый лоск.
– Я все же более вас полагаюсь на здравый смысл Эммы или же больше вашего беспокоюсь о ее нынешнем благополучии, поскольку об их дружбе ничуть не сожалею. Как чудно она выглядела вчера вечером!
– А, так вы предпочитаете переживать о ее внешнем виде, нежели о разуме? Что ж, отрицать не буду, Эмма и впрямь мила.
– Мила! Да она просто красавица! И черты лица ее, и фигура… Можно ли представить красоту более совершенную?
– Уж не знаю, что можно представить, но готов признать, что редко мне доводилось встречать кого-то лицом и фигурой приятнее Эммы. Однако я как старый друг не могу судить беспристрастно.
– А глаза! Такой красивый карий цвет! И такой открытый взгляд! Правильные черты лица и приятный цвет кожи! А фигура: совершенные рост и сложение, и какая стать, какая осанка! Она так и пышет здоровьем, и выдает это не только мягкий румянец, но и весь вид ее, посадка головы, взгляд. Бывает, про детей говорят, что они – само здоровье. А я вот думаю, про Эмму можно сказать так же, она – пример совершенного здоровья взрослого человека. И просто прелесть. Мистер Найтли, разве вы со мной не согласны?
– Внешне Эмма безупречна, – ответил он. – И я полностью согласен со всеми вашими словами. На нее приятно смотреть и отрадно заметить, что красота ее не становится причиной для тщеславия. Собственная внешность ее мало заботит, и тщеславие ее иного порядка. Миссис Уэстон, вы меня не переубедите: ничего хорошего я в их дружбе с Харриет Смит не вижу и боюсь, что обеим она принесет лишь вред.
– А я, мистер Найтли, так же твердо убеждена, что никакого вреда не будет. При всех своих маленьких недостатках наша милая Эмма – прекрасное создание. Можно ли мечтать о лучшей дочери, добрейшей сестре и более преданном друге? Нет-нет! Она обладает качествами, на которые можно положиться, и никогда не причинит никому зла, не совершит непоправимой ошибки. Даже если Эмма ошибется однажды, другие сто раз она будет права.
– Ну хорошо, не буду вам больше докучать. Пускай Эмма остается сущим ангелом, а я подожду со своим ворчанием до Рождества – тогда приедут Джон и Изабелла. Любовь Джона к Эмме разумна, а потому не слепа, Изабелла же всегда и во всем с ним согласна, кроме того, что он недостаточно беспокоится о здоровье детей. Уверен, они разделят мое мнение.
– Я знаю, что вы все так любите Эмму, что не сможете судить о ней жестоко или несправедливо, однако все же, мистер Найтли, простите, но позволю себе заметить – а я думаю, что в некотором смысле имею право говорить от лица, так скажем, матери Эммы – так вот, позволю себе заметить, что не стоит столь горячо обсуждать их дружбу с Харриет Смит. Прошу меня извинить, но даже если она и принесет какие-то неприятности, то все равно нельзя надеяться, чтобы Эмма, которая может послушать лишь своего отца – а ему, кстати, Харриет нравится, – положила конец этой дружбе, раз она доставляет ей такое удовольствие. Столько лет я должна была давать советы, мистер Найтли, что не удивляйтесь – привычка эта сохранилась и сейчас.
– Что вы! – воскликнул он. – Премного вам благодарен. Совет это хороший, и его постигнет куда более приятная участь, чем остальные ваши советы – я его послушаюсь.
– Изабеллу легко встревожить, подобные разговоры о сестре могут ее расстроить.
– Не волнуйтесь, – сказал он. – Я не стану поднимать бурю и выражать свое неудовольствие. Мне глубоко небезразлична судьба Эммы. Даже Изабелла, будучи женой моего брата, не вызывает во мне столько участия. Будущее Эммы пробуждает любопытство. Интересно, что с нею станется!
– Да, – тихо промолвила миссис Уэстон. – Очень интересно.
– Она вечно утверждает, будто бы не выйдет замуж, что, конечно же, лишь пустые разговоры. Но и мужчины, который сделался бы ей небезразличен, она пока что не встречала. А ей пошло бы на пользу влюбиться в кого-нибудь подходящего и помучаться, гадая, взаимны ли ее чувства. Но в наших краях нет никого, кто мог бы привлечь ее внимание, а из дома она выезжает очень редко.
– Да, сейчас ее решимость и правда поколебать некому, – откликнулась миссис Уэстон, – но, может, оно и к лучшему. В Хартфилде она вполне счастлива, а такая привязанность принесет лишь сложности из-за мистера Вудхауса. Я бы не советовала ей сейчас вступать в брак, хотя, уверяю вас, ничего против семейной жизни не имею.
Этими словами она отчасти стремилась утаить некоторые из их с мистером Уэстоном соображений насчет будущего Эммы. Чета питала определенные надежды, однако раскрывать свои планы раньше времени не хотела. Мистер Найтли же спокойно перешел к другой теме: «Кстати, что думает Уэстон о погоде, будет ли дождь?» И миссис Уэстон успокоилась: про Хартфилд ему сказать больше ничего, да и никаких подозрений у него не возникло.
Глава VI
Не чувствуя и тени сомнений, Эмма направляла мысли Харриет в нужное русло и с благими целями нахваливала ее, способствуя здоровому самолюбию. К тому же, как она убеждалась, Харриет стала чаще замечать красоту мистера Элтона и его любезные манеры. Эмма всячески указывала ей на его расположение и вскоре убедилась, что смогла внушить подруге должные чувства. Что до мистера Элтона, то по его поводу сомнений тоже не возникало. Он явно был готов влюбиться в Харриет, а может, и уже влюбился. Он так горячо ее расхваливал, что остальное, как полагала Эмма, – лишь дело времени. От мистера Элтона не укрылась значительная перемена в Харриет с тех пор, как ее стали принимать в Хартфилде, а это было одним из верных признаков его растущей привязанности.
– Вы дали мисс Смит все, чего ей недоставало, – говорил он. – Вы сделали ее грациозной и непринужденной. Она, конечно, и без того очень красива, однако, как мне кажется, качества, которыми смогли наделить ее вы, гораздо важнее данных ей от природы.
– Я рада, что вы считаете, будто я могла быть настолько полезна. Однако Харриет уже обладала всеми нужными качествами, требовалось всего лишь их заметить и дать несколько небольших подсказок. От природы она мила и безыскуственна. Моя заслуга невелика.
– Как жаль, что спорить с дамой непозволительно… – изящно отметил мистер Элтон.
– Я лишь, возможно, придала ей немного твердости характера да приучила задумываться над тонкостями, на которые она прежде не обращала внимания.
– Именно так, это меня и поражает. Как вы смогли прибавить ей столько твердости! Видна рука мастера!
– Для меня это было одно удовольствие. Никогда я не встречала еще нрава столь добродушного.
– В этом нет сомнений, – промолвил мистер Элтон с легким вздохом, присущим исключительно человеку влюбленному.
Порадовалась Эмма и на другой день, когда он горячо поддержал ее в желании написать портрет Харриет.
– Харриет, вас когда-нибудь рисовали? – спросила она. – Вы позировали для портрета?
Харриет как раз выходила из комнаты и, остановившись в дверях, ответила с очаровательной наивностью:
– Ах, что вы! Нет-нет.
Как только она вышла, Эмма воскликнула:
– Ах, вот бы заполучить ее портрет! Все бы отдала ради такого сокровища. Я, пожалуй, и сама не прочь попытаться запечатлеть ее красоту. Вы, верно, того не знаете, но года два или три назад я увлекалась портретами и даже написала некоторых друзей. Все говорили, что в целом мне удавалось достичь некоторого сходства. Однако со временем я охладела к этому занятию. Но если Харриет согласится мне позировать, то я даже отважилась бы попытать свои силы. Как чудесно было бы иметь ее портрет!
– Мисс Вудхаус, я полностью с вами согласен! – воскликнул мистер Элтон. – Умоляю вас, напишите же ее портрет! Воспользуйтесь своим чудесным даром во благо подруги. Разумеется, я видел ваши рисунки, как вы могли подумать иначе? Разве не украшают стены этой комнаты ваши пейзажи и натюрморты? Разве не висят в гостиной миссис Уэстон в Рэндаллсе ваши несравненные наброски фигур?
«Так и есть, – подумала Эмма, – но речь-то ведь о портретах. Ничего вы в рисовании не смыслите. Нечего притворяться, будто вам так нравятся мои рисунки. Лучше приберегите восторги для прекрасного личика Харриет».
– Что ж, мистер Элтон, раз вы меня так поддерживаете, то я, пожалуй, и впрямь осмелюсь попробовать. У Харриет очень тонкие черты, потому передать сходство будет сложнее, однако глаза ее и форма губ столь необычны, что их просто необходимо уловить.
– Именно так – глаза и форма губ. Я не сомневаюсь в вашем успехе. Умоляю вас, дерзните. В вашем исполнении ее портрет и впрямь станет, как вы выразились, сокровищем.
– Боюсь только, что Харриет не захочет мне позировать. Она не понимает, как красива. Заметили вы, как она мне ответила? Будто хотела сказать: «С чего бы вдруг кому-то писать мой портрет?»
– О да, конечно же, я заметил. Разве могло такое от меня ускользнуть? И все же я думаю, ее удастся убедить.
Вскоре Харриет вернулась, и ей тут же было предложено позировать. Устоять под напором и Эммы, и мистера Элтона она не могла, а потому быстро согласилась. Эмма пожелала приступить к работе немедленно и, чтобы они вместе могли решить, как лучше всего запечатлеть Харриет, сразу же достала папку со всякими своими портретными набросками, ни один из которых так закончен и не был. В ней было множество зарисовок: миниатюры, поясные портреты, портреты в полный рост, выполненные карандашом, пастелью и акварелью. Эмма всегда стремилась попробовать все и при этом добивалась значительно бо́льших успехов и в рисовании, и в музыке, чем могли бы добиться другие, приложив столь же мало усилий. Она играла и пела, рисовала практически в любой технике, но ей никогда не хватало упорства добиться той степени совершенства, которая устроила бы ее саму и которой она действительно могла бы достичь. Сама она не обманывалась и понимала, что и в рисовании, и в музыке она многого не достигла, однако не возражала, когда обманывались другие, и не испытывала угрызений совести за то, что ей приписывались некоторые достоинства, которыми она не обладала.
Наброски Эммы отличались живым стилем. Каждый из них был прекрасен, а в особенности – наименее проработанные. И все же будь ее рисунки куда хуже или же хоть в десять раз лучше, два ее собеседника восторгались и восхищались бы ими точно так же. Они были просто без ума. Сходство в портрете всегда поражает, а мисс Вудхаус превосходно могла его достигнуть.
– Мои работы не слишком разнообразны, – сказала Эмма. – Я училась лишь на своих близких. Вот мой папенька, и здесь тоже он… Правда, он так разволновался от необходимости позировать, что пришлось рисовать его украдкой, от того вышло не слишком похоже. Вот миссис Уэстон, и здесь тоже, и здесь, и опять она. Милая моя миссис Уэстон! Всегда готова прийти на помощь. Она позировала мне всякий раз, когда бы я ни попросила. А вот моя сестра, вполне похожа ее изящная фигурка. Да и лицо неплохо получилось. Может, даже и лучше бы вышло, если б Изабелла позировала мне подольше. Но она так хотела, чтобы я нарисовала четырех ее деток, что едва могла усидеть на месте. А вот и они: трое старших – Генри, Джон и Белла, слева направо. Но один мог вполне бы сойти за другого. Изабелла так просила, чтобы я их нарисовала, что отказать я не смогла, однако заставить детей трех-четырех лет спокойно позировать невозможно. Так что и сходства особого добиться не получилось, разве что в общем. Легче было бы уловить более резкие черты лица, однако таких у маменькиных любимцев не встретишь. А вот и четвертый мой племянник, он тут совсем малыш. Это он заснул на диване. Видите, так удобно положил голову, что хохолочек на макушке у меня вышел совсем как настоящий! Да, малыш Джордж получился прекрасно. И угол дивана особенно хорош. А это вот последняя, – продолжала Эмма, показывая чудный маленький набросок джентльмена в полный рост. – Последняя и лучшая моя работа – муж Изабеллы, мистер Джон Найтли. Совсем немного оставалось закончить, но я тогда так расстроилась, что все убрала и поклялась никогда больше не писать портретов. Да и как я могла не расстроиться? После всех моих мучений я смогла добиться такого сходства, и миссис Уэстон тоже согласилась, что вышло очень похоже. Разве что красивее, чем в жизни, но это даже и не изъян. Так вот после всех моих трудов Изабелла всего лишь холодно заметила: «Да, немного похоже, но в жизни лучше». А сколько пришлось его уговаривать! Он согласился позировать в качестве большого одолжения. В общем, всего этого разом я вынести не могла, а потому портрет и не закончила. Представьте только, каждому гостю на Брансуик-сквер указывали бы на то, как картина плоха. И вот тогда, как я уже говорила, я и зареклась писать портреты. Но ради Харриет, а вернее, даже ради себя самой, я нарушу свою клятву. Тем более ни жен, ни мужей среди нас пока что нет.
Мистер Элтон, казалось, пришел в особенный восторг от этой последней мысли и подхватил:
– Да, ни мужей, ни жен пока что, как верно вы подметили! Именно так. Именно так! Ни мужей, ни жен пока что.
Повторял он это с такой многозначительностью, что Эмма даже задумалась: а не стоит ли ей тут же оставить их наедине? Однако она настроена была рисовать, а потому решила, что его объяснения в любви подождут.
Вскоре она выбрала вид портрета и материал для работы: это будет, как и портрет мистера Джона Найтли, работа в полный рост и выполненная акварелью. И ежели Эмме получившийся портрет понравится, то он займет почетное место на стене над камином.
Начался сеанс позирования. Харриет, улыбаясь и заливаясь краской, боялась пошевельнуться или переменить выражение лица и являла собой прелестную картину юного смешения чувств. Однако пока мистер Элтон суетился у Эммы за спиной и следил за каждым ее штрихом, спокойно работать было невозможно. Разумеется, нужно было отдать ему и должное: расположился он так, чтобы хорошо видеть Харриет, однако Эмме такое внимание лишь мешало. И тут у нее возникла чудесная мысль.
Не будет ли мистер Элтон так любезен почитать им вслух? Под чтение и ей станет лучше работаться, и мисс Смит будет не так утомительно позировать.
Тот с радостью согласился. Харриет слушала, а Эмма спокойно писала. Она решила, что, конечно же, стоит все-таки разрешить бедному влюбленному подходить и смотреть на работу, и мистер Элтон был готов при малейшей возможности подскочить, оценить, как продвигается дело, и восхититься. Эмма ничего не имела против такого поклонника, который без конца восторгался и видел сходство даже там, где его еще и быть не могло. Конечно, критик из него был никудышный, зато влюбленный и почитатель – в самый раз.
Сеанс прошел хорошо. Эмма осталась довольна своим первым наброском и пожелала на следующий день продолжать. Сходство уловить удалось, и поза получилась удачная. Эмма собиралась еще немного подправить фигуру, добавив ей роста и изящества, так что она была уверена: в итоге получится прекрасная работа, которая займет предназначенное ей место и станет чудесным напоминанием о красоте одной и таланте другой, их дружбе, а также, может, и о других приятных вещах, которые несет с собой растущая привязанность мистера Элтона.
На следующий день Харриет предстояло позировать вновь, и мистер Элтон, как и ожидалось, умолял о разрешении снова присутствовать на сеансе и читать им вслух.
– Разумеется. Мы будем лишь рады вашему обществу.
На другой день и на всех последующих сеансах последовал такой же поток любезностей и учтивостей, а работа, к счастью Эммы, шла быстро и успешно. Портрет хвалили все, кто его видел, а мистер Элтон находился в постоянном упоении восторга и горячо защищал рисунок от любой критики.
– Мисс Вудхаус одарила подругу тем, чего не хватало ее красоте, – отметила миссис Уэстон, даже не подозревая, что разговаривает с влюбленным. – Выражение глаз передано верно, а вот брови и ресницы у мисс Смит другие. Как раз таких ей в жизни и недостает.
– Вы находите? – вопрошал мистер Элтон. – Не могу с вами согласиться. На мой взгляд, сходство разительное абсолютно в каждом штрихе. В жизни не видел такого точного портрета. Нельзя ведь забывать и об игре света и тени.
– Эмма, вы сделали ее слишком высокой, – заметил мистер Найтли.
Эмма и сама это прекрасно знала, однако признать не желала. Мистер Элтон же горячо вступился:
– Что вы! Отнюдь! Никак нет! Она ведь, понимаете, сидит, а потому, естественно, предстает… то есть это и передает суть того… понимаете, нужно ведь помнить о пропорциях! О пропорциях и о перспективе… Нет-нет! Рост точь-в-точь как у мисс Смит. Именно такой!
– Очаровательный портрет! – сказал мистер Вудхаус. – Замечательно выполнен. Впрочем, как и все твои рисунки, голубушка. Не знаю никого, кто рисовал бы так же хорошо. Вот только что мне не нравится – она у тебя сидит на улице, а на плечиках всего лишь тоненькая шаль. Так ведь и простудиться недолго!
– Но, папа, ведь предполагается, что это теплый летний день. Взгляните на дерево.
– Сидеть на улице в любое время года опасно, голубушка моя.
– Сэр, можете говорить, что угодно, – воскликнул мистер Элтон, – однако мне, должен признаться, поместить мисс Смит на улицу кажется прекрасной идеей! А в какой неподражаемой манере выполнено дерево! Никакой другой фон мисс Смит так бы не подошел. Естественность, присущая ей, и в целом… Ах, какой чудесный портрет! Наглядеться не могу! Никогда не видывал подобного сходства.
Далее следовало поместить портрет в раму, однако с этим возникло несколько трудностей. Промедлений дело не терпело. Заказ необходимо было выполнить в Лондоне, причем через смышленого человека с хорошим вкусом, но без помощи Изабеллы – обычной исполнительницы всех поручений в Лондоне, ведь на дворе стоял декабрь и мистер Вудхаус приходил в ужас даже от одной мысли о том, чтобы она вышла из дома в пору холодных декабрьских туманов. Однако стоило об этой беде сообщить мистеру Элтону, как все трудности разрешились. Он тотчас же любезно поспешил на помощь. Доверь они ему это дело, с каким бы бесконечным удовольствием он его выполнил! Он готов поехать в Лондон в любую минуту. Невозможно передать, как рад он был бы исполнить такое поручение!
– Вы слишком добры! Нет-нет! Мы не можем вас так обременять! – в свою очередь говорила ему Эмма.
На что молодой человек продолжал молить и убеждать, и в конце концов дело было улажено.
Мистеру Элтону предстояло отвезти портрет в Лондон, выбрать раму и отдать надлежащие указания. Эмма взялась упаковать рисунок так, чтобы он в сохранности доехал до Лондона и не слишком обременял мистера Элтона, а тот, казалось, наоборот, боялся, что обременят его недостаточно.
– Настоящее сокровище! – сказал он с нежным вздохом, принимая от нее рисунок.
«Пожалуй, для влюбленного он даже чересчур любезен, – подумала Эмма. – Но, наверное, могут быть сотни разных проявлений влюбленности. Он прекрасный молодой человек, такой и нужен Харриет. «Именно такой», как он сам бы выразился. Конечно, на мой вкус, он слишком много вздыхает, принимает чересчур томный вид, да и комплиментов расточает многовато. Даже мне как подруге Харриет достается немало. Но так он выражает свою признательность за знакомство с ней».
