Джеймс Кейн
Почтальон всегда звонит дважды (сборник)
Глава 8
Мы не разговаривали. Что делать – Кора знала. Она перелезла на заднее сиденье, а я – на переднее. Я посветил фонариком на гаечный ключ. На нем было немного крови. Я откупорил бутылку вина и стал лить на ключ, пока не смыл кровь. И облил вином Ника. Потом обтер о его сухой рукав ключ и отдал Коре. Она положила его под сиденье. Тогда я намочил вином и рукав, стукнул бутылку об дверь и бросил рядом с Ником. Завел машину. Немного проехав, включил вторую передачу. Сбросить машину здесь я не мог. Нам предстояло спуститься следом, а если здесь так глубоко, можно и покалечиться. Я медленно ехал на второй до места, где овраг поднимался и был уже не глубже пятидесяти футов. Я съехал к обрыву, поставил ногу на тормоз и взялся за ручник. Как только переднее правое колесо повисло в воздухе, я затормозил. Машина встала. Этого я и добивался. Зажигание по плану выключать не следовало, однако мотор должен был заглохнуть – пока мы делаем то, что нужно.
Мы вылезли. Шагнули сразу на асфальт, чтобы не оставлять следов. Кора протянула мне камень и обрезок доски. Я положил камень под задний мост. Камень как раз подошел, ведь я заранее выбрал какой нужно. На камень я положил доску и попробовал накренить машину. Она качнулась, но осталась на месте. Я приналег еще. Машина качнулась чуть сильней. Я вспотел. Торчим здесь у машины с трупом, – а если мы не сможем ее перевернуть?
Я опять налег; теперь ко мне присоединилась Кора. Мы поднатужились. Еще раз поднатужились. И вдруг машина перевернулась и полетела, вращаясь, в овраг с таким грохотом, что слышно было, наверное, за милю.
Фары светились, но машина не взорвалась. Это был опасный момент. Взорвись она – зажигание-то работало, – и как тогда объяснить, почему мы тоже не сгорели?
Я толкнул камень и скатил его в овраг. Взял доску, вернулся к дороге и просто бросил ее, прямо там: по всей дороге валялись такие деревяшки, упавшие с грузовиков, – вот и еще одна. Я ее заранее подержал на проезжей части, и она вся была в следах от шин.
Я вернулся, взял Кору на руки и стал спускаться. Это я проделал из-за следов. Мои-то следы значения не имели. Скоро здесь будет полно отпечатков мужских ботинок, идущих вниз. А следы от острых каблучков должны идти только в одном направлении – на случай, если захотят проверить.
Я опустил Кору на землю. Машина лежала на боку посередине спуска. Ник был внутри, только теперь на полу. Треснувшая бутылка застряла между ним и сиденьем, и пока мы на все это смотрели, булькнула еще раз.
Верх у машины помялся, крылья погнулись. Я попробовал, открываются ли двери. Это было важно, так как я собирался залезть внутрь и порезаться стеклом, пока Кора бежит наверх и зовет на помощь. Двери открывались легко.
Нужно было придать Коре потрепанный вил, и я занялся ее блузкой – начал отрывать пуговицы. Кора смотрела на меня, и глаза ее казались не голубыми, а черными. Она задышала быстрее и почти прижалась ко мне.
– Разорви ее!
Я схватился за блузку и дернул, и она разошлась спереди, обнажив ей грудь.
– Ты порвала ее, когда вылезала из машины. Зацепилась за ручку.
Мой голос звучал как-то странно, как будто шел из граммофона.
– А вот это – ты не помнишь, откуда. – Я размахнулся и изо всех сил ударил ее в глаз. Она упала. Она лежала у моих ног; глаза у нее сверкали, грудь вздымалась, торчащие соски, казалось, смотрели на меня. Из моего горла вырвалось рычание, словно я превратился в зверя, язык вдруг перестал умещаться во рту, и в нем дико пульсировала кровь.
– Да, Фрэнк, да!
Я не помню, как оказался рядом. Разверзнись под нами ад, я бы и не заметил. Я должен был овладеть ею, пусть и ценою жизни.
И я овладел ею.
Глава 9
Несколько минут мы лежали словно пьяные. Стояла тишина; было слышно, как в машине продолжает булькать вино.
– Что теперь, Фрэнк?
– Трудный путь, Кора. Тебе придется постараться – уже сегодня. Уверена, что справишься?
– Теперь я все смогу.
– Копы возьмутся за тебя как следует. Постараются расколоть. Ты готова?
– Кажется, да.
– Наверное, тебе что-нибудь предъявят. Хотя вряд ли – с таким количеством свидетелей, как у нас. И все равно, думаю, попробуют. Может, пришьют непредумышленное и посадят на год. Надеюсь, этим все и кончится. Выдержишь?
– Если ты будешь меня ждать.
– Буду.
– Тогда выдержу.
– Обо мне сейчас не думай. Я пьян. Они сделают тесты – и убедятся. Я буду нести всякую околесицу – нарочно, чтобы они разозлились. Так мне больше поверят, когда я все расскажу на трезвую голову.
– Я запомню.
– И ты на меня злишься. За то, что напился. И вообще – все это из-за меня.
– Да, я поняла.
– Значит – все.
– Фрэнк!
– Да?
– Еще одно. Мы должны любить друг друга. Если мы любим, все остальное неважно.
– А мы любим?
– Ладно, я скажу первая. Я люблю тебя, Фрэнк.
– Я люблю тебя, Кора.
– Поцелуй меня.
Я поцеловал ее и прижал к себе, и тут увидал на холме за оврагом свет автомобильных фар.
– Давай на дорогу. У тебя все получится.
– У меня получится.
– Просто зови на помощь. Ты еще не знаешь, что он погиб.
– Да.
– Ты выбралась из машины, упала, поэтому так испачкалась.
– Да. Прощай.
– Прощай.
Она побежала на дорогу, а я бросился вниз. И вдруг вспомнил, что на мне нет шляпы. Меня найдут в машине, и шляпа должна быть там же. Я ползал вокруг в ее поисках, а автомобиль на шоссе все приближался. Ему оставалось два или три поворота, а я еще не отыскал шляпы и не наставил себе отметин.
Тогда я плюнул и побежал к машине. И на полдороги споткнулся о шляпу. Схватил ее и прыгнул в салон. Но не успел я залезть полностью, как машина перевернулась прямо на меня, – а дальше я ничего не помню.
* * *
Потом я лежал на земле, а вокруг бегали и суетились люди. Левую руку пронизывала такая боль, что я то и дело вскрикивал; и спина была не лучше. В голове раздавался какой-то рев, который то нарастал, то пропадал. Земля, казалось, куда-то уходила из-под меня, и меня тошнило. Я был не в себе, и все же мне хватило ума перекатиться по земле. Я помнил, что одежда у меня сильно испачкана, и тому требовалась причина.
Потом я услышал скрежет, потом меня везла «Скорая». Рядом сидел коп; над моей рукой колдовал доктор. Я на время отключился. Из руки текла кровь, а ниже локтя она была согнута, как надломленная ветка. Перелом. Когда я опять пришел в себя, доктор все еще над ней склонился, а я вспомнил про позвоночник и попробовал пошевелить ногой – проверить, не парализовало ли меня. Нога двигалась.
Из забытья меня вывел скрип. Я огляделся – на соседних носилках лежал грек.
– Эй, Ник!
Мне не ответили.
Вскоре машина остановилась, и Ника выгрузили. Я ждал, что вытащат и меня – но нет. Значит, он и вправду умер. Теперь уж не придется пудрить ему мозги, как в прошлый раз, сваливать все на кошку. Да, в больнице выгрузили бы нас обоих. А если забрали только его – это морг.
Мы поехали дальше, потом остановились, и меня вынесли. Уложили в носилках на каталку и отвезли в комнату с белыми стенами. Там стали готовить к операции. Вкатили аппарат для наркоза, и тут вышла заминка. Появился судебный врач, и здешние доктора стали возмущаться. Я понял, в чем дело. Требовалось взять пробу на алкоголь. После наркоза пробу уже не взяли бы, а это самое важное. Судебный врач дал мне подуть в стеклянную трубку. Внутри было что-то похожее на воду, когда я подул – оно пожелтело. Он еще взял кровь в пробирку и другие анализы. И мне дали наркоз.
* * *
Я проснулся в постели, уже в палате, с головой, обмотанной бинтами, и рукой, пристегнутой ремнем. Спина была вся заклеена пластырем, и я едва мог шевельнуться. В палате сидел коп, читал газету. У меня адски болела голова, да и спина тоже, руку простреливало. Через некоторое время пришла сестра и дала мне таблетку; я уснул.
Проснулся я около полудня, и мне принесли поесть. Пришли еще два копа, уложили меня на носилки и погрузили в больничный фургон.
– Куда мы едем?
– На дознание.
– Дознание… Это ведь бывает, когда кто-то погиб, да?
– Именно.
– Я так и боялся, что они погибли.
– Не оба.
– Кто?
– Мужчина.
– А. А женщина сильно покалечилась?
– Не очень.
– Плохи мои дела, верно?
– Ты бы, приятель, поосторожней. Здесь-то не страшно распускать язык, а вот все, что скажешь в суде, может потом тебе сильно аукнуться.
– Это точно. Спасибо.
Мы остановились перед похоронным бюро, и меня внесли внутрь. Кора, порядком потрепанная, была уже там. Блуза, которую ей, видно, одолжили, топорщилась на ней, словно набитая сеном. Костюм и туфли были в пыли, подбитый глаз заплыл. Кору сопровождала надзирательница. За столом сидел коронер[5], рядом с ним – помощник, а может, секретарь.
В сторонке в окружении полицейских стояло с полдесятка парней, чем-то очень недовольных. Это и были присяжные. Толклась тут и целая толпа зевак, которых полиция старалась оттеснить подальше. Хозяин похоронного бюро ходил взад-вперед на цыпочках и предлагал всем стулья. Принес он стулья и Коре с надзирательницей.
В углу на столе лежало нечто, накрытое простыней.
* * *
Меня развернули, как им было удобно, коронер постучал по столу карандашом и начал разбирательство.
Сперва провели формальное опознание. Когда подняли простыню, Кора заплакала, да и я не сильно радовался. После того, как она посмотрела, я посмотрел и присяжные посмотрели, простыню опустили.
– Вы знаете этого человека?
– Это мой муж.
– Как его зовут?
– Ник Пападакис.
Потом пригласили свидетелей. Полицейский рассказал, как его вызвали на место происшествия, а он вызвал «Скорую помощь» и выехал с двумя другими полицейскими, как отправил Кору в служебной машине, а меня и Ника в «Скорой», как Ник умер по дороге, и его завезли в морг.
Потом какой-то деревенщина, Райт по фамилии, рассказал, как он ехал по дороге и услышал крики женщины, и еще услышал грохот, и увидел кувыркающуюся вниз машину с горящими фарами. Затем увидел на дороге Кору, которая махала руками и звала на помощь, и спустился к машине и попробовал вытащить меня и Ника. Вытащить не смог, потому что мы были снизу, под машиной, и тогда он послал своего брата, ехавшего с ним, за подмогой. Позже появились другие люди и полиция, и полицейские взялись за дело, нас вытащили из-под машины и погрузили в «Скорую».
Следом выступил брат Райта и подтвердил его рассказ.
Потом полицейский врач сказал, что я был пьян, и Ник был пьян – это выяснили по содержимому его желудка, – но Кора была трезвая. Еще врач рассказал, от каких повреждений скончался Ник. После этого коронер обратился ко мне и спросил, буду ли я говорить.
– Да, сэр, наверное.
– Должен предупредить, что любое ваше заявление может быть использовано против вас, поэтому вы имеете право молчать.
– Мне скрывать нечего.
– Хорошо. Что вам известно о случившемся?
– Я помню только, как ехал. Потом машина стала уходить куда-то вниз, я обо что-то ударился и больше ничего не помню. Очнулся в больнице.
– Говорите, вы ехали?
– Да, сэр.
– Вы подразумеваете, что вели машину?
– Да, сэр. Я вел.
Это как раз и была басня, от которой позже я намеревался отказаться, – когда мои слова будут действительно важны, не то что здесь, на дознании. Я рассудил так: если вначале рассказать бредовую историю, а потом дать другие показания – то вот они-то и будут выглядеть правдиво. А если сразу выложить складную байку, то она покажется слишком уж складной.
Я решил действовать не как тогда, в первый раз. С самого начала я старался изображать, что дела мои плохи. Но поскольку на самом-то деле машину вел не я, то меня ни в чем и не обвинят, как бы скверно я ни выглядел. Я боялся другого: что сюда приплетут нашу неудавшуюся попытку «идеального убийства». Всплыви какая-нибудь мелочь, и нам конец. А так – можно валить все на себя, хуже не будет. Чем больше я виноват по части выпивки – тем меньше подозрений на предумышленное убийство.
Копы переглянулись, а коронер посмотрел на меня, как будто я рехнулся. Все ведь знали, что меня выковыривали с заднего сиденья.
– Вы уверены? Именно вы были за рулем?
– Точно.
– Вы пили?
– Нет, сэр.
– Вам известны результаты ваших тестов на алкоголь?
– Не знаю я никаких тестов, знаю только, что не пил ничего.
Он взялся за Кору. Она пообещала рассказать, что ей известно.
– Кто вел машину?
– Я.
– Где находился этот человек?
– На заднем сиденье.
– Он пил?
Она отвела взгляд, сглотнула и пустила слезу.
– Я должна отвечать?
– Можете отказаться отвечать на любой вопрос, если вам угодно.
– Я не хочу отвечать.
– Как пожелаете. Расскажите нам сами, что произошло.
– Я вела машину. Дорога долго шла вверх, и двигатель перегрелся. Муж сказал, чтобы я остановилась, дала ему остыть.
– Насколько он перегрелся?
– Датчик почти зашкаливал.
– Продолжайте.
– Затем дорога пошла вниз, и я заглушила мотор, но в конце спуска он был еще горячий, и перед тем, как начать подъем, мы остановились. Простояли, наверное, минут десять. И я снова завела мотор. Не знаю, что случилось, но мотор не тянул, и я переключилась на вторую передачу. А потом я вдруг почувствовала, как машина накренилась, перевернулась и покатилась вниз. Потом, помню, я пыталась выбраться – и выбралась, – и пошла к шоссе.
Коронер повернулся ко мне.
– Вы что, пытаетесь выгородить эту женщину?
– Она-то меня не больно выгораживает.
Присяжные посовещались и вынесли вердикт, что потерпевший Ник Пападакис погиб в результате автомобильной аварии, произошедшей на дороге к озеру Малибу частично или полностью вследствие нашего с Корой преступного поведения, и дело следует передать на рассмотрение Большого жюри[6].
* * *
Ночью у меня в палате дежурил другой коп, а утром он сказал, что ко мне придет мистер Сэкетт, и нужно приготовиться.
Меня, буквально неспособного шевелиться, кое-как побрили, чтобы я выглядел поприличней. Я знал, кто такой этот Сэкетт – окружной прокурор. Явился он где-то в половине одиннадцатого; полицейский вышел, и мы остались вдвоем. Сэкетт был крупный тип, лысый и держался запросто.
– Так, так, так… Как самочувствие?
– Я в порядке. Хотя тряхнуло основательно.
– Как сказал один парень, выпав из аэроплана: полетал здорово, а вот с посадкой оплошал.
– Точно.
– Итак, Чемберс, если не захотите говорить – можете не говорить, но я пришел отчасти посмотреть, как вы тут, отчасти потому, что знаю по опыту: откровенный разговор помогает впоследствии сберечь нервы, а иногда и выбрать правильную линию защиты. В любом случае это, как говорится, путь к взаимопониманию.
– Разумеется, сэр. Так что вы хотели узнать? – Я старался говорить с хитрецой.
Сэкетт окинул меня внимательным взглядом.
– Давайте начнем с самого начала.
– Про эту поездку?
– Именно.
Он встал и начал прохаживаться. Дверь была рядом с моей кроватью, и я распахнул ее. Коп стоял дальше по коридору и болтал с медсестрой.
Сэкетт расхохотался.
– Никаких диктофонов. Мы же не в кино!
Я глуповато ухмыльнулся. Я его сделал! Прикинулся недоумком – и дал ему почувствовать надо мной превосходство.
– Видать, я свалял дурака, сэр. Ладно, начну с самого начала и все расскажу. Я здорово влип, но если врать – мне же будет хуже.
– Очень верно рассуждаете, Чемберс.
Я рассказал, как смотался от грека, а потом мы столкнулись на улице, и он звал меня обратно и даже пригласил поехать с ними в Санта-Барбару. Рассказал, как Ник запасся вином в дорогу, и как мы отъехали.
Сэкетт меня перебил:
– Так, значит, вы вели машину?
– А может, вы мне скажете, кто вел?
– Вы это о чем, Чемберс?
– Я ведь слышал ее показания. Слышал, что говорили полицейские. Знаю, где меня нашли. Стало быть, знаю, кто вел. Она. Но если уж рассказывать все, как я помню, так приходится сказать, что за рулем был я. И коронеру я не врал. Мне все-таки помнится, что вел я.
– Вы солгали, что не были пьяны.
– Да, верно. Тогда из меня хмель еще не выветрился, да и от наркоза я не отошел – вот и соврал. Теперь-то я в своем уме и понимаю: только правда меня спасет – если это вообще возможно. Конечно, я был пьян. В стельку.
– В суде вы то же самое скажете?
– Придется. Но вот чего я не могу понять, это – почему вела она? Я же сам сел за руль. Я точно знаю. Помню, там еще торчал какой-то тип, и он надо мной потешался. Как же она оказалась за рулем?
– Вы проехали всего-то пару шагов.
– В смысле – пару миль?
– Пару шагов. А потом она вас прогнала и села сама.
– Да-а… Вот это я набрался!
– Ну в подобные вещи присяжные могут поверить. История достаточно дурацкая, чтобы быть правдой. Да, наверное, поверят.
Сэкетт молчал и разглядывал свои ногти, а я едва сдерживал улыбку. Когда он стал опять задавать вопросы, я только обрадовался – обдурить-то его оказалось легко!
– Когда вы начали работать у Пападакиса?
– Зимой.
– И долго у него пробыли?
– Месяц назад ушел. Может, полтора.
– То есть проработали полгода?
– Где-то так.
– А чем до того занимались?
– О, шатался повсюду.
– На попутках? В товарных вагонах? Перебивались чем придется?
– Да, сэр.
Он расстегнул папку, выложил на стол пачку бумаг и начал просматривать.
– Во Фриско бывали?
– Родился там.
– В Канзасе? Нью-Йорке? Новом Орлеане? Чикаго?
– Везде побывал.
– А в тюрьме – приходилось?
– Был, сэр. Когда скитаешься туда-сюда, проблемы с копами возникают часто. Да, сэр, я бывал в тюрьме.
– И в Тусоне?
– Да. Кажется, десять дней мне там дали. Посягательство на собственность железной дороги.
– Солт-Лейк-Сити? Сан-Диего? Уичито?
– Да, сэр, везде.
– Окленд?
– Три месяца. Подрался с охранником на вокзале.
– Вы его хорошенько отделали, да?
– Ну, как говорится, этому здорово наподдали, да вы второго не видали. Я и сам как следует получил.
– Лос-Анджелес?
– Разок. И только три дня.
– Чемберс, почему вы вообще нанялись к Пападакису?
– Случайно вышло. Я был на мели, зашел к нему чего-нибудь перехватить, а он предложил работу – я и согласился.
– Чемберс, вам самому-то не смешно?
– О чем это вы, сэр?
– Столько лет болтались там и сям, никогда толком не работали, даже, насколько я вижу, не пытались, а тут вдруг осели, устроились на постоянную работу.
– Да я сам не в восторге был. Пришлось.
– Но вы остались.
– Ник… он был один из самых лучших людей, кого я только встречал. Когда я поднакопил деньжат, хотел ему сказать, что с меня довольно, однако духу не хватило – у него вечно проблемы с работниками. А потом, когда он попал в больницу, я удрал. Просто удрал – и все. Он, конечно, такого не заслужил, но ноги у меня неугомонные. Я просто потихоньку свалил.
– А затем вы вернулись, – и на следующий день он погиб.
– Вы меня совсем расстроили, сэр. Пускай я говорил перед присяжными другое, но вам-то я объясняю – мне теперь сдается, что я немало виноват. Не будь я там в тот день, не выставь его на выпивку, может, он сейчас был бы жив. Понимаете, может, этого вообще не случилось бы. Я накачался под завязку и не знаю, что там было. Опять же, не будь в машине двух пьяных, его жена, наверное, вела бы лучше, так ведь? Вот вам мое мнение.
Я смотрел на него, пытаясь понять – купился он или нет? А он на меня даже не смотрел. И вдруг, вскочив, схватил меня за плечо.
– Хватит, Чемберс! Почему ты проторчал у Пападакиса полгода?
– Сэр, я не понимаю…
– Понимаешь! Я ее видел, Чемберс, и я знаю, почему ты остался! Она была у меня вчера – потрепанная, глаз подбитый, – и все равно ого-го! Ради такой многие парни бросили бы бродяжить, неугомонные у них ноги или нет.
– Я все же ушел, сэр. Так что вы ошибаетесь.
– Ушел, да ненадолго. Как-то слишком хорошо все складывается, Чемберс. Вчера – простое дело о пьяном вождении и причинении смерти по неосторожности, а теперь – и этого нет. Куда я ни повернусь – кругом свидетели, и если сложить все показания, впору и дело закрывать. Брось, Чемберс. Вы с этой женщиной убили грека, и чем скорее ты во всем признаешься, тем тебе же будет лучше.
Тут, скажу я вам, мне стало не до улыбок. Губы у меня онемели, я хотел заговорить, но не смог выдавить ни слова.
– Ну чего молчишь?
– Вы под меня копаете – и это не к добру. У вас что-то скверное на уме. Мне нечего сказать.
– Несколько минут назад ты тут соловьем разливался, нес ерунду, что тебя только правда спасет. Почему же теперь замолчал?
– Вы меня совсем запутали.
– Хорошо, давай по порядку, чтобы ты не путался. Для начала – ты спал с этой женщиной?
– Ничего подобного.
– А как насчет той недели, когда Пападакис был в больнице? Где ты тогда спал?
– В своей комнате.
– А она – в своей? Брось, говорю же, я ее видел. Да я бы к такой пришел, даже если бы пришлось выломать дверь, а потом болтаться в петле за изнасилование. И ты бы пришел. И ты пришел!
– Я об этом даже не думал!
– А как насчет ваших поездок в Глендейл – на рынок? Чем вы занимались по пути домой?
– Ник сам нас туда посылал!
– Я не спрашиваю, кто вас посылал. Я спрашиваю, чем вы занимались.
Нужно было срочно выкручиваться, а все, что мне приходило в голову, могло только ухудшить положение.
– Ладно, допустим. Этого не было, но раз вы говорите, допустим, вы правы. Так вот – если мы с ней уже были любовники – чего ради нам убивать Ника? Боже правый, слыхал я о ребятах, которые убили бы, чтобы заполучить женщину, но никогда я не слыхал, чтоб убивали ради того, что уже имеешь.
– Да? Так я скажу, чего ради вы его убили. Одна небольшая причина – его мотель, за который он выложил четырнадцать тысяч. И еще пустячок, который очень удобно взять с собой, отправляясь в свободное плавание. Маленькая такая страховочка от несчастного случая на десять тысяч долларов, весьма своевременно оформленная Пападакисом.
Его лицо я еще мог разглядеть, а вот все прочее как-то расплывалось, и я уже боялся что навернусь прямо там, на койке. Потом я увидел перед носом стакан с водой, который протягивал мне Сэкетт.
– Выпейте. Легче станет.
Я попил. Пришлось.
– Знаете, Чемберс, я думаю, это последнее убийство, к которому вы приложили руку, но если вам выпадет случай совершить еще одно, то, бога ради, держитесь подальше от страховых компаний! Каждый случай они расследуют в пять раз дольше, чем могу себе позволить я. И сыщики у них в пять раз лучше, чем я могу нанять. Свое дело они знают превосходно, и теперь они у вас на хвосте. Это их хлеб. Вот тут-то вы с ней и дали маху.
– Сэр, убей меня бог, да я только теперь и узнал про страховку.
– Но вы побледнели.
– А вы бы не побледнели?
– Как насчет того, чтобы с самого начала привлечь меня на вашу сторону? Скажем, полное признание, согласие с обвинением, и я делаю все, что в моих силах. Прошу о снисхождении для вас обоих.
– Не пойдет.
– А чушь, которую вы мне тут наплели? Насчет правды, и что перед жюри нужно говорить как на духу? Думаете, подобный бред – пойдет? Думаете, я его поддержу?
– Не знаю, что вы там поддержите. К черту все. Вы говорите за себя, а я – за себя. Я не убивал и на том и буду стоять. Вам понятно?
– Решили сыграть в упрямство? Ладно, получайте сполна. Я вам скажу, что услышат присяжные. Прежде всего – вы с ней спали, так? Затем с Пападакисом происходит несчастный случай, и вы прекрасно проводите время. Ночью – в одной постели, днем – на пляже, а в промежутках держитесь за ручки и любуетесь друг на друга. И вот вас посещает заманчивая мысль. Коль скоро с ним произошел несчастный случай, нужно убедить его оформить страховку, а потом – прикончить. Вы сбегаете и даете ей шанс все уладить. Миссис Попадакис быстренько обработала мужа. Бедняга оформил страховку, очень хорошую: от несчастных случаев, и заболеваний, и всего прочего. А вы тут как тут. Прошло два дня – и Фрэнк Чемберс совершенно случайно сталкивается на улице с Ником Пападакисом, а Ник уговаривает его вернуться на работу. Как раз в то время – надо же! – Кора и Ник Пападакис собрались ехать в Санта-Барбару, даже номер в гостинице зарезервировали и все такое прочее, и поэтому, конечно, ничего не остается, как взять Фрэнка Чемберса с собой. Вы поехали, подпоили грека и сами выпили. Пару бутылок сунули в салон – пусть полиция увидит. И отправились по дороге мимо озера, чтобы миссис Пападакис могла полюбоваться пляжем. Ну чем не прекрасная мысль. Время – одиннадцать ночи, а она едет посмотреть домики на пляже!
Только туда вы не доехали. Остановились по дороге. И пока стояли, стукнули грека по голове одной из бутылок. Очень удобная штука, чтобы врезать по башке, – и кому, как не вам, Чемберс, это знать, потому что именно так вы оглушили того охранника в Окленде. Потом вы завели двигатель и, пока ваша сообщница вылезала на подножку, затормозили ручником. На второй передаче это нетрудно. Когда миссис Попадакис выбралась на подножку, настала ее очередь держать руль, а вам – вылезать. Но вы же были немного пьяны, верно? Вы действовали слишком медленно, а она торопилась увести машину с дороги. И вот она спрыгнула, а вы не успели. Думаете, присяжные не поверят? Поверят – потому что я докажу каждый шаг: от поездки на пляж до ручного тормоза. И вам, молодой человек, не видать никакого снисхождения. Вас ждет веревка, и похоронят вас вместе с другими такими же болванами, которым не хватило разума использовать свой шанс на сохранение головы.
– Ничего такого не было. Ну насколько я знаю.
– Что вы пытаетесь сказать? Переводите стрелки на нее?
– Я ни на кого не перевожу стрелки. Оставьте меня в покое. Ничего подобного не было.
– Откуда вам знать? Вы ведь напились в стельку?
– Насколько мне известно, этого не было.
– Хотите сказать, все сделала она одна?
– Я такой чуши не утверждаю. Я сказал только то, что сказал.
– Послушайте, Чемберс, в машине вас было трое: вы, она и грек. Грек, дураку ясно, этого не делал. Если и вы не делали, остается она, разве нет?
– Кто вообще решил, что все случилось не само собой?
– Я. И теперь мы подходим к следующему. Возможно, вы говорите правду. Вы утверждаете, что ни при чем, и допускаю, так и есть. Но если вы не лжете и эта женщина для вас только жена приятеля и не более, тогда вам следует что-нибудь предпринять, верно? Вам нужно подать на нее заявление.
– Какое еще заявление?
– Если она убила грека, то хотела убить и вас. Нельзя оставить ее безнаказанной. Вас просто не поймут. Такое спустит только кретин. Она убивает мужа ради страховки, пытается убить и вас, – нужно что-нибудь предпринять, так?
– Ну да, если бы она и вправду пыталась. Но я же этого не знаю.
– Если я докажу, вам придется подписать заявление, договорились?
– Конечно. Попробуйте.
– Хорошо, я докажу. Когда машина стояла, вы из нее выходили?
– Нет.
– Вот как? Я думал, вы были совершенно пьяны и ничего не помните. А вы уже второй раз что-то припоминаете. Удивляюсь.
– Я просто не помню, чтобы я выходил.
– Выходили. Вот послушайте показания свидетеля: «Машину я плохо разглядел, только заметил женщину за рулем и мужчину в салоне, который смеялся, когда мы проезжали, и другого мужчину; он стоял рядом с машиной, и его тошнило». Значит, на несколько минут вы выходили. Тогда-то она и ударила Пападакиса бутылкой. А когда вы сели в машину, то ничего не заметили, поскольку были пьяны. Вы сели на заднее сиденье и тоже вырубились, а миссис Попадакис на второй передаче съехала с обочины, спрыгнула с подножки и пустила машину вниз.
– Ну и где тут доказательство?
– Доказательство имеется. Свидетель Райт утверждает, что когда он подъехал, ваш автомобиль катился вниз, а женщина уже выбежала на дорогу и звала на помощь.
– Значит, успела выскочить.
– Тогда удивительно, что она прихватила сумочку. Чемберс, разве женщина может вести машину и держать в руке сумку? А если она выпрыгивает из машины, то просто не успеет ее прихватить. Нельзя выпрыгнуть из автомобиля, когда он катится вниз. Когда автомобиль перевернулся, ее там не было. Вот вам доказательство, понятно?
– Не знаю.
– Что теперь вы намерены делать? Заявление подпишете или нет?
– Нет.
– Послушайте, Чемберс, автомобиль съехал в овраг не случайно. Спастись мог лишь один из вас, и она явно не планировала, что это будете вы.
– Оставьте меня в покое. Я вообще вас не понимаю.
– Ситуация все та же: вы или она. Если вы ни при чем, лучше подпишите. А не подпишете – мне все станет ясно. Присяжным тоже. И судье. И парню, который будет надевать на вас петлю.
Сэкетт пристально посмотрел на меня, затем вышел и вернулся с каким-то типом. Тот сел и заполнил бумагу, Сэкетт передал ее мне.
– Вот здесь, Чемберс.
Я подписал. Руки у меня так вспотели, что помощнику Сэкетта пришлось промокнуть документ.
