Джеймс Хоган
Звёзды в наследство
Глава 2
Дождь не прекращался больше двух дней.
Департамент исследования инженерных материалов, входящий в состав Министерства космических наук, приютился среди сырости в одной из складок Уральских гор, куда изредка проникал солнечный луч, отражаясь от окна лаборатории или алюминиевых куполов на зданиях реактора. Валерия Петрохова из аналитического отдела, сидя в своем кабинете, взялась за кипу отчетов, оставленных на столе для формального заверения. Первые два касались ничем не примечательных испытаний высокотемпературной коррозии. Она пролистала бумаги, пробежалась взглядом по графикам и таблицам, нацарапала свои инициалы на отведенной строке и кинула в лоток с надписью «Исходящие». Затем машинально принялась просматривать первую страницу отчета номер три, но внезапно остановилась и озадаченно нахмурилась. Она наклонилась вперед и начала заново, на этот раз внимательно читая текст и изучая каждое предложение. Наконец, она снова вернулась в начало отчета и методично прошлась по всему документу, время от времени делая паузы, чтобы проверить выкладки при помощи терминала с клавиатурой и дисплеем, расположенного на краю ее рабочего стола.
– Да это же неслыханное дело!
Долгое время она оставалась неподвижной, вперившись взглядом в стекавшие по окну капли, но ее разум был настолько далеко, что она не замечала ничего вокруг. Наконец она стряхнула оцепенение и, повернувшись к клавиатуре, быстро ввела какой-то код. Вереница тензорных уравнений исчезла, уступив место профилю ее ассистента, согнувшегося над консолью в зале управления ниже по лестнице. Затем он повернулся, и профиль сменился анфасом.
– Запуск будет готов через двадцать минут, – сообщил он, предвосхищая ее вопрос. – Плазма уже стабилизируется.
– Нет, я хочу поговорить о другом, – сказала Валерия чуть быстрее, чем обычно. – Это касается твоего отчета 2096. Я изучила присланную мне копию.
– О… да? – Изменившееся выражение лица выдало его дурные предчувствия.
– Значит, это сплав ниобия с цирконием, – продолжила она, скорее констатируя факт, чем обращаясь к нему с вопросом, – с беспрецедентной устойчивостью к высокотемпературному окислению и точкой плавления, которая, честно говоря, показалась мне совершенно неправдоподобной, пока я не проверила лично.
– По сравнению с ним наши плазменные кожухи – все равно что масло, – согласился Иосиф.
– И все же, несмотря на присутствие ниобия, он обладает меньшим сечением захвата нейтронов, чем у чистого циркония.
– Да, если речь о макроскопическом сечении – меньше миллибарна на квадратный сантиметр.
– Интересно… – задумчиво произнесла она, затем добавила более энергичным голосом: – Помимо этого у нас есть цирконий в альфа-фазе с примесью кремния, углерода и азота, который, несмотря на это, демонстрирует высокую устойчивость к коррозии.
– Горячий углекислый газ, фториды, органические кислоты, гипохлориты – мы перебрали весь список. Как правило, реакция начинается, но быстро затухает из-за образования инертных барьерных слоев. Теоретически его можно было бы разрушить в несколько этапов, подбирая нужный цикл реагентов в точно выверенной последовательности, но для этого потребовался бы целый химический завод, специализированный под одну конкретную цель!
– И что касается микроструктуры, – заметила Валерия, указывая в сторону бумаг на столе. – Ты охарактеризовал ее как волокнистую.
– Да. Вряд ли ее можно описать точнее. Основной сплав, судя по всему, формируется вокруг, скажем так, структуры, напоминающей микрокристаллическую решетку. По большей части она состоит из кремния и углерода с локальными вкраплениями некоторого соединения титана с магнием, которое нам пока что не удалось описать количественно. Такое я вижу в первый раз. У вас есть идеи?
На несколько секунд лицо женщины приняло отстраненный вид.
– Говоря по правде, прямо сейчас я даже не знаю, что и думать, – призналась она. – Однако интуиция подсказывает мне, что эту информацию нужно незамедлительно передать наверх; она может оказаться более важной, чем мы думаем. Но первым делом я должна убедиться в фактах. Пока что тебя сможет заменить Николай. Поднимайся в мой кабинет, и мы обсудим ситуацию во всех деталях.
Глава 3
Штаб-квартира МКДУ располагалась в шестидесяти с небольшим километрах к востоку от Портленда, охраняя проход между вулканами Маунт-Адамс на севере и Маунт-Худ на юге. Именно здесь в далеком прошлом небольшое внутреннее море пробилось сквозь Каскадные горы, проторив канал к Тихому океану, впоследствии ставший могучей рекой Колумбия.
Пятнадцать лет тому назад на этом месте располагалась принадлежавшая правительству Бонневильская лаборатория нуклонного вооружения. Здесь американские ученые совместно с коллегами из Федерального научно-исследовательского института в Женеве (Соединенные Штаты Европы) разработали теорию мезонной динамики, которая впоследствии привела к созданию нуклонной бомбы. Теория предсказывала «чистую» реакцию, на порядки превосходящую термоядерный синтез по величине энергетического выхода. Доказательством этому служили дыры, которые бомбы проделали в пустыне Сахара.
В этот период истории напряжения на почве идеологии и расизма, доставшиеся человечеству в наследство от двадцатого столетия, были буквально сметены всеобщей волной изобилия и падения рождаемости на фоне распространения высокотехнологичного образа жизни. Традиционные монолиты распрей и подозрений рассыпались в прах, когда расы, нации, секты и конфессии оказались неразрывно сплавлены друг с другом в одно глобальное, однородное общество планетарных масштабов. Когда человечеству, наконец, удалось разрешить неразумные территориальные споры политиков, давным-давно покинувших этот мир, и государства-нации повзрослели, оставив позади подростковое безрассудство, оборонные бюджеты сверхдержав стали сокращаться все быстрее и быстрее с каждым годом. Создание нуклонной бомбы лишь ускорило неизбежное. По всеобщему согласию глобальная демилитаризация стала свершившимся фактом.
Одной из сфер деятельности, испытавшей колоссальный подъем благодаря излишкам денег и ресурсов, ставших доступными в процессе разоружения, стала быстро расширявшаяся Программа ООН по исследованию Солнечной системы. Эта организация и без того могла похвастаться длинным списком обязанностей; в него входила эксплуатация всех искусственных спутников на орбитах Земли, Луны, Марса, Венеры и Солнца; строительство и обслуживание обитаемых баз на Луне и Марсе вкупе с венерианскими орбитальными лабораториями; запуск роботизированных космических аппаратов для исследования глубокого космоса, а также планирование и контроль пилотируемых миссий к внешним планетам. Таким образом, расширение ПООНИСС пришлось на нужный момент и происходило в подходящем темпе, чтобы впитать целую уйму технологических талантов, высвободившихся благодаря сворачиванию крупных программ вооружения. Одновременно, по мере спада националистических настроений и демобилизации большинства регулярных армий, неугомонная молодежь нового поколения с ее тягой к приключениям нашла отдушину среди форменных подразделений Космических сил ООН. Планета наполнилась ажиотажем и предвкушением вслед за первопроходцами, начавшими путешествовать с планеты на планету по всей Солнечной системе.
В итоге Бонневильская лаборатория оказалась не у дел. Ситуация не прошла мимо директоров МКДУ. Узнав, что большую часть оборудования и стационарных установок можно адаптировать для исследовательских проектов самой корпорации, они обратились к правительству с предложением выкупить лабораторию. Предложение было принято, и сделка состоялась. В последующие годы МКДУ расширила территорию комплекса, улучшила его в плане эстетики и в конечном счете превратила в свою глобальную штаб-квартиру и центр нуклонных исследований.
Одним из следствий математической теории, выросшей из мезонной динамики, было существование трех ранее неизвестных трансурановых элементов. Несмотря на их чисто гипотетический характер, элементы окрестили гиперием, бонневилием и женевием. Помимо прочего, теория предсказывала «всплеск» на кривой зависимости между массой и энергией связи трансурановых элементов, благодаря которому все три элемента должны были сохранять стабильность. Вероятность обнаружить их в естественной природе, однако же, была невелика – во всяком случае, не на Земле. Согласно математическим выкладкам, условия, необходимые для их формирования, могли сложиться лишь в двух известных сценариях: эпицентр взрыва нуклонной бомбы и образование нейтронной звезды в результате коллапса сверхновой.
И действительно, анализ пылевых облаков после испытаний в Сахаре выявил микроскопические следы гиперия и бонневилия; женевий, впрочем, обнаружить не удалось. Тем не менее, первое предсказание теории было принято на ура, как подтвержденное множеством фактов. Удастся ли будущим поколениям ученых когда-либо проверить справедливость второго прогноза – это уже совершенно иной вопрос.
Когда Хант и Грей приземлились на посадочную площадку, расположенную на крыше административного здания МКДУ, только минуло три часа дня. В три тридцать они уже сидели в кожаных креслах перед рабочим столом в роскошном кабинете Борлана на десятом этаже, пока тот разливал три больших порции скотча из тикового бара, встроенного в левую стену. Затем он снова проследовал в центр, передал англичанам по стакану, обошел стол и сел.
– Ну что, ваше здоровье, парни, – предложил он. Они ответили ему взаимностью. – Что ж, – начал он, – рад снова видеть вас обоих. Долетели без проблем? Как вы умудрились так быстро сюда добраться? Самолет взяли напрокат? – Говоря это, он открыл коробку с сигарами и толкнул ее по столу в сторону Ханта и Грея. – Закурите?
– Да, долетели хорошо. Спасибо, Феликс, – ответил Хант. – Взяли ави. – Он кивнул головой, указывая на окно позади Борлана, откуда открывался панорамный вид на заросшие соснами холмы, склоны которых уходили вниз, к далекой Колумбии. – Отличный пейзаж.
– Нравится?
– После такого Беркшир смахивает на Сибирь.
Борлан взглянул на Грея:
– Как себя чувствуешь, Роб?
Уголки рта Грея судорожно дернулись вниз.
– Живот барахлит.
– Вчера мы были на вечеринке у одной пташки, – объяснил Хант. – Слишком мало крови в спиртоносных сосудах.
– Хорошо провели время, значит? – ухмыльнулся Борлан. – Фрэнсиса с собой взяли?
– Ты что, шутишь?
– Увеселения с простолюдинами? – сказал в ответ Грей, подражая безупречному произношению английской аристократии. – Господь всемогущий! Что дальше?!
Они рассмеялись. Хант устроился поудобнее в облаке сизого дыма.
– А как насчет тебя, Феликс? – спросил он. – Жизнь к тебе по-прежнему благосклонна?
Борлан широко развел руками.
– Еще как.
– Энжи так же прекрасна, как и в прошлую нашу встречу? Дети в порядке?
– С ними все хорошо. Томми сейчас в колледже – изучает физику и космонавтику. Джонни большую часть выходных проводит в походах со своим клубом, а Сьюзи пополнила семейный зоопарк парой песчанок и медвежонком.
– Значит, ты, как и всегда, счастлив. Бремя власти тебя еще не измотало.
Борлан пожал плечами и улыбнулся, обнажив жемчужные зубы.
– Разве я похож на чокнутого язвенника, которому грозит очередной сердечный приступ?
Хант смерил взглядом голубоглазого загорелого мужчину c коротко стриженными волосами; Борлан тем временем истомно распластался в кресле по другую сторону стола из красного дерева. Он выглядел как минимум на десять лет моложе, чем следовало президенту межконтинентальной корпорации.
Какое-то время они непринужденно болтали насчет обстановки внутри «Метадайна». Наконец в разговор вкралась закономерная пауза. Хант наклонился вперед, положив локти на колени, и сосредоточенно разглядывал оставшуюся на дне янтарную жидкость, поворачивая стакан справа налево и обратно. Наконец он поднял взгляд.
– Насчет скопа, Феликс. Что там за дела?
Борлан ожидал этого вопроса. Он выпрямился в кресле и, казалось, на мгновение задумался. Наконец он ответил:
– Ты просмотрел мой звонок Фрэнсису?
– Ну да.
– Тогда… – Борлан, похоже, не знал, как лучше выразиться. – …Я знаю ненамного больше тебя.
Он положил руки на стол ладонями вниз в знак чистосердечности, однако его вздох выдавал человека, который не ждал, что ему поверят на слово. Борлан был прав.
– Давай, Феликс. Выкладывай. – Об остальном говорило выражение на лице Ханта.
– Ты должен знать, – настаивал Грей. – Это ведь ты все согласовал.
– А ты не ходишь вокруг да около. – Борлан посмотрел сначала на одного, потом на другого. – Смотрите, кто, по-вашему, наш самый крупный клиент, в мировых масштабах? Это вовсе не секрет – Космические силы ООН. Мы выполняем для них самые разные заказы – от лунных коммуникаций до… до кластеров лазерных терминалов и роботизированных космических аппаратов. Знаете, какую прибыль по прогнозам нам принесут КСООН в следующем финансовом году? Двести миллионов долларов… двести миллионов!
– И?
– И… в общем, когда такой клиент просит тебя о помощи, он ее получает. Я расскажу вам, что случилось. Было примерно так: в потенциале КСООН – довольно крупный потребитель скопов, поэтому мы снабдили их всей имеющейся информацией о том, на что способен этот прибор и как продвигается разработка на стороне Фрэнсиса. И вот за день до того, как я позвонил Фрэнсису, ко мне заявляется кое-кто из самого Хьюстона, где как раз находится штаб-квартира одного из крупных подразделений КСООН. Он мой старый приятель и, чтобы вы понимали, из их верхушки. Он хочет знать, можно ли с помощь скопа делать то да это, и я ему отвечаю, что конечно можно. Тогда он делится со мной примерами кое-каких задумок и интересуется, если у нас рабочая модель. Я говорю, что пока нет, но у тебя в Англии есть действующий прототип и, если он захочет, мы можем свозить его на демонстрацию. Но он хочет вовсе не этого. Он хочет, чтобы прототип доставили в Хьюстон вместе с людьми, которые умеют им пользоваться. Он говорит, что готов заплатить – мы можем назвать любую цену, – но ему во что бы то ни стало нужна эта установка. Это как-то связано с проектом первостепенной важности, который поставил на уши все Космические силы. Когда я спрашиваю, что это за проект, он наотрез отказывается отвечать и говорит, что сейчас «эта информация засекречена».
– Выглядит подозрительно, – нахмурившись, заметил Хант. – Такие делишки будут стоить «Метадайну» чертовой тучи проблем.
– Я так ему и сказал. – Борлан развернул руки ладонями вверх, демонстрируя собственную беспомощность. – Посвятил в производственные графики и прогнозы готовности, но он сказал, что проект важен и он бы не стал причинять столько неудобств, не имея на то веской причины. И это правда, – с очевидной искренностью добавил Борлан. – Я знаю его уже много лет. Он сказал, что КСООН компенсируют любые потери, в которые нам выльются производственные задержки. – Борлан снова изобразил безвыходное положение. – Так что я должен был сделать? Сказать старому приятелю и одновременно моему лучшему клиенту, чтобы тот свалил куда подальше?
Хант потер подбородок, допил остаток скотча и глубоко, вдумчиво затянулся сигарой.
– И это все? – наконец спросил он.
– Все. Теперь вы знаете столько же, сколько и я, не считая того, что с момента вашего вылета из Англии мы получили от КСООН распоряжение доставить прототип в одно местечко неподалеку от Хьюстона – биологический институт. Первые детали должны прибыть послезавтра; сборочная бригада уже направляется туда, чтобы заняться подготовкой стройплощадки.
– Хьюстон… Значит, нам туда же? – спросил Грей.
– Верно, Роб. – Борлан умолк и почесал крыло носа. Его лицо скривилось в хмурой гримасе. – Я, а… у меня тут появилась одна мысль… Сборочной бригаде потребуется какое-то время, и до того момента вам двоим в Хьюстоне делать, в общем-то, нечего. Может, сначала задержитесь на пару дней у нас, а? Скажем, эм… встретитесь с нашими технарями и немного просветите их насчет того, как работает скоп – вроде небольшого ликбеза. Что скажете, а?
Хант мысленно рассмеялся. Борлан уже несколько месяцев жаловался Форсит-Скотту, что, хотя крупнейший рынок сбыта установки находился в США, практически все связанные с ним ноу-хау до сих пор оставались исключительно в ведении «Метадайна»; американской стороне их организации явно не хватало информации и подстраховки, получаемых от британских коллег.
– А ты своего никогда не упустишь, Феликс, – нехотя признал он. – Ладно, лоботряс, я согласен.
Лицо Борлана расплылось в широкой улыбке.
– Этот тип из КСООН, о котором ты говорил, – заметил Грей, возвращаясь к прежней теме. – О каких примерах шла речь?
– Примерах?
– Ты сказал, что он упомянул несколько проектов и хотел узнать, годится ли для них наш скоп.
– Ах, да. Так, дай-ка подумать… Кажется, его интересовала возможность заглянуть внутрь тел: увидеть кости, ткани, артерии – все в таком духе. Может, он хотел провести вскрытие или вроде того. Еще он хотел узнать, можно ли считать содержимое страниц книги, не открывая самой книги.
Это стало последней каплей. Хант озадаченно перевел взгляд с Борлана на Грея и обратно.
– Для вскрытия такое сложное устройство не нужно, – возразил он сдавленным от недоверия голосом.
– И если он хочет узнать, что внутри книги, почему бы просто ее не открыть? – тем же тоном спросил Грей.
Борлан продемонстрировал им пустые ладони.
– Ну да. Я понимаю. Хоть убейте – это и правда подозрительно!
– И КСООН готовы выложить за это тысячи долларов?
– Сотни тысяч.
Хант прикрыл рукой лоб и раздраженно покачал головой.
– Налей-ка мне еще скотча, Феликс, – со вздохом произнес он.
Глава 4
Неделей позже «Меркьюри-3» стоял на крыше штаб-квартиры МКДУ, готовый к взлету. В ответ на вопросы, появившиеся на консоли пилота, Хант указал в качестве пункта назначения гостиницу «Оушен» в центре Хьюстона. Миникомпьютер DEC в носовой части судна связался со своим старшим братом из IBM, обитавшим где-то под портлендским Центром управления воздушным движением, и после короткой сверки сообщил план полета, который вел их к цели через Солт-Лейк-Сити, Санта-Фе и Форт-Уэрт. Хант подтвердил маршрут нажатием клавиш, и спустя несколько минут авиамобиль уже гудел, направляясь на юго-восток и набирая высоту в попытке преодолеть надвигавшуюся преграду Голубых гор.
Первую часть пути Хант провел за работой с документами, хранившимися на компьютерах «Метадайна», чтобы привести в порядок дела, которые не успел завершить перед отъездом. Когда впереди показались сверкающие воды Большого Солёного Озера, он как раз закончил выкладки, прилагавшиеся к его последнему отчету об эксперименте, и добавлял к нему раздел с выводами. Спустя час, на высоте шести тысяч метров над рекой Колорадо, он уже был подключен к сети МТИ и занимался рецензированием их публикаций. После дозаправки в Санта-Фе они какое-то время летали на ручном управлении по городу в поисках подходящего места для обеда. Позже тем же днем, находясь в воздухе над Нью-Мексико, они приняли входящий звонок из МКДУ и провели последующие два часа за разговором с инженерами Борлана, за время которого обсудили технические нюансы скопа. Когда Форт-Уэрт остался позади, а солнце уже близилось к закату, Хант расслаблялся за просмотром детектива, пока Грей крепко спал на соседнем кресле.
Хант с отстраненным интересом наблюдал, как со злодея срывают маску, главному герою достается восхищенная героиня, которую он только что спас от участи похуже смерти, а выползающие на экран титры доносят до человечества очередной моральный посыл. Сдержав позыв зевоты, он перевел переключатель режима в положение НАБЛЮДЕНИЕ/КОНТРОЛЬ, погасив экран и оборвав саундтрек на середине такта. Он потянулся, загасил сигарету и выпрямился в кресле, чтобы посмотреть, как там дела у остальной вселенной.
Вдали по правую руку виднелась река Бразос, змеившаяся на юг в сторону Мексиканского залива – словно вышитая золотой нитью на серо-голубом полотне далекой мглы. Впереди уже показались радужные башни Хьюстона, которые стояли навытяжку плотной колонной, охраняя линию горизонта. Внизу на переднем плане появлялось все больше и больше домов. В промежутках между ними стали возникать неопознанные протяженные конструкции – бессистемные скопления зданий, куполов, опорные решетки ЛЭП и складские резервуары, кое-где соединенные лабиринтами трубопроводов и железных дорог. Еще дальше по левую сторону среди трущоб из бетона и стали в небо вздымалось с полдюжины узких серебристых шпилей. Виктор узнал в них гигантские спутниковые паромы «Вега» на стартовых площадках. Они идеально подходили на роль стражей, которые охраняли подступы к городу, ставшему Меккой Космической эры.
Созерцая с высоты полета раскинувшийся во все стороны апогей вечного человеческого стремления к новым горизонтам, Виктор Хант почувствовал, как в глубине души шевельнулось смутное чувство неугомонности.
Хант родился в Нью-Кроссе, захудалом районе восточного Лондона, к югу от Темзы. Большую часть своей жизни его отец провел то на забастовках, то в пивной на углу, где обсуждал поводы для жалоб, ради которых стоило бастовать. Когда деньги заканчивались, а жаловаться было уже не на что, он работал в доках Детфорда. Мать Виктора днем работала на бутылочной фабрике, а вечером спускала свой заработок за игрой в бинго. Сам он коротал дни, играя в футбол и падая в Суррейский канал. Как-то раз он на неделю остался в Вустере у своего дяди, который трудился к компании по производству компьютеров и каждый день ходил на работу в костюме. И вот дядя показал Виктору, как собрать схему двоичного сумматора.
Вскоре после этого крики в доме Виктора стали раздаваться чаще обычного, и он переехал в Вустер к своим дяде и тете. Там он открыл для себя новый, невообразимый мир, где исполнялись любые желания, а магия воплощалась в жизнь благодаря диковинным символам и загадочным диаграммам, заполнявшим страницы книг на дядюшкиных полках.
В шестнадцать Виктор выиграл стипендию Кембриджа, где взялся за изучение математики, физики и физической электроники. Он перебрался на съемную квартиру, которую делил с другим студентом по имени Майк; тот увлекался яхтингом и альпинизмом, а помимо прочего, был сыном маркетингового директора.
Когда его дядя переехал в Африку, семья Майка усыновила Виктора, и он стал проводить выходные то в их доме в Суррее, то в альпинистских вылазках с Майком и его друзьями – поначалу в холмах Озёрного края, Северного Уэльса и Шотландии, а затем и в Альпах. Однажды они даже попытались совершить восхождение на Эйгер, но были вынуждены отступить из-за плохой погоды.
Защитив докторскую, он еще несколько лет оставался в университете, продолжая заниматься исследованиями в области математической нуклоники и уже успев привлечь широкое внимание, благодаря своим научным статьям. В итоге ему, однако же, пришлось смириться с тем фактом, что растущие пристрастия к некоторым из наиболее увлекательных и захватывающих сторон жизни плохо вяжутся с доходами, зависящими от исследовательских грантов. Какое-то время он работал на правительство, занимаясь вопросами управления термоядерными реакциями, но в итоге взбунтовался против несведущих бюрократов, которые не давали Виктору жизни, постоянно суя нос в его дела. Он перепробовал три работы в частной отрасли, но в итоге понял, что, делая вид, будто годовые бюджеты, валовая маржа, чистые прибыли в расчете на акцию и дисконтированные потоки денежных средств имеют хоть какое-то значение, не испытывает ничего, кроме циничного отвращения. В итоге, когда ему вот-вот должно было исполниться тридцать, извечно одинокая натура Виктора наконец-то заявила о себе; обладатель редких и общепризнанных талантов, буквально увешанный дипломами, по достоинству оцененный за свои достижения, одаренный наградами и упоминаемый не иначе как с подобающими почестями, остался без работы.
Какое-то время он оплачивал аренду, зарабатывая написанием статей в научные журналы. Но однажды руководитель отдела исследований и разработок «Метадайна» предложил ему поработать у них фрилансером, чтобы помочь с математической интерпретацией кое-каких экспериментов. За этим заданием последовало новое, и вскоре между ним и компанией завязались стабильные взаимоотношения. В итоге он согласился присоединиться к ним на полный рабочий день за право пользоваться оборудованием и услугами компании для собственных исследований – и на своих же условиях. Так возник «отдел» теоретических исследований.
Но теперь… чего-то не хватало. Чего-то, пробудившегося в далеком детстве и постоянно жаждущего открытия новых миров. И вот, разглядывая корабли «Вега»…
Его мысли прервались, когда идущий откуда-то снизу поток электромагнитных колебаний преобразовался в код, который привлек внимание автопилота «Меркьюри». Короткое прямоугольное крыло рядом с кабиной пилота втянулось внутрь, и авиамобиль повернулся, приступив к плавному снижению, которое должно было сопрячь его маршрут с протянувшимся на восток воздушным коридором, ведущим в самое сердце города в шестистах метрах под ними.