Джеймс Фенимор Купер
Два адмирала
– Нет никакого сомнения, что это сэр Реджинальд Вичекомб; нелишне, кажется, будет, Блюуатер, встретить его.
При этих словах контр-адмирал опустил свои ноги со спинки кресла и последовал за выходящим из комнаты сэром Джервезом.
Глава XIII
– Видите, кто идет?
– Вижу и приветствую.
Шекспир. «Натаниэль и Олоферн»
С той самой минуты, как Том Вичекомб узнал, что его почтенный дядя послал нарочного за своим полукровным родственником, он испытывал самое сильное беспокойство, которое мы считаем излишним объяснять читателю. Когда сэр Реджинальд въехал во двор старого замка Вичекомб-Холла, он поспешил к нему навстречу.
– Сколько я могу судить по гербам, кажется, я имею удовольствие видеть сэра Реджинальда Вичекомба, – сказал он, стараясь придать себе вид хозяина.
– Да, я действительно сэр Реджинальд Вичекомб, сэр. Смею спросить, кого именно из своих родственников я имею счастье видеть пред собою?
– Тома Вичекомба, сэр, – старшего сына брата сэра Вичерли, покойного барона Томаса Вичекомба. Надеюсь, что вы считаете нас довольно близкими своими родственниками и, вероятно, не выпустили и не выпустите из вида ни нашего рождения, ни женитьбы, ни смерти?
– О, без сомнения, нет, сэр, – отвечал баронет довольно сухо и с таким ударением, которое невольно встревожило Тома, хотя в то же время холодная иезуитская улыбка, сопровождавшая слова говорившего, скоро успокоила его живые опасения. – Я весьма сожалею, что вторичное посещение мое этого замка сопряжено с таким печальным событием. Каково вашему почтенному… то есть, я хотел сказать, каково сэру Вичерли Вичекомбу?
Оборот речи, сделанный баронетом в последней фразе, в которой он не хотел назвать Тома родственником сэра Вичерли, казался ему скорее строгим соблюдением этикета высшего общества, чем двусмысленностью, хотя он и не был твердо убежден в том или другом. Все эти маленькие сомнения мгновенно промелькнули в уме Тома; но он не имел времени обдумать их. Между тем учтивость требовала от Тома немедленно отвечать сэру Реджинальду на его вопрос.
– Мой почтенный и возлюбленный дядюшка немного поправился, как говорят, – сказал Том, – но я страшусь, не обманчиво ли это. Но что хуже всего, так это то, что рассудок доброго дяди значительно расстроен; почти невозможно понять его немногие желания.
– Каким же образом сэр Вичерли удостоил меня своим приглашением? – спросил баронет.
– Я полагаю, сэр, что он, вероятно, успел еще произнести ваше имя прежде, чем потерял рассудок; присутствующим же при нем легко было объяснить себе его желание.
Весь этот разговор происходил в маленькой гостиной, находившейся подле залы, куда Том провел своего гостя и куда теперь явились и два адмирала. Представления были излишни: мундир и звезда, горевшая на груди сэра Джервеза, тотчас же выдали его имя и звание; между тем как Блюуатер был довольно знаком баронету, принадлежа вместе с ним к одной и той же партии якобитов.
– Сэр Джервез Окес! Сэр Реджинальд Вичекомб! – воскликнули они в одно время, и адмирал дружески пожал руку баронету, встретив с его стороны одно холодное прикосновение пальцев, которое у сэра Реджинальда было скорее следствием его темперамента, чем моды.
Потом завязался разговор о сэре Вичерли, о его состоянии и о причине его желания видеть своего родственника. Сэр Джервез, не обращая внимания на присутствие Тома Вичекомба, объявил, что умирающий хочет сделать завещание и что он, вероятно, намерен назначить сэра Реджинальда, по крайней мере исполнителем, если не гораздо важнейшим участником этого завещания.
– Нельзя ли мне, сэр Джервез, – сказал сэр Реджинальд, – переговорить с вами наедине. В подобных делах не надо торопиться, и потому, прежде чем я пойду дальше, мне не худо узнать весь ход дела.
Когда сэр Джервез и Реджинальд остались одни, последний, весьма осторожными и обдуманными вопросами, узнал от своего собеседника все, что случилось в течение последнего дня, о безнадежном состоянии сэра Вичерли, о том, каким образом он был приглашен в замок. Таким образом, получив нужные сведения, он изъявил желание видеть больного.
– Кстати, сэр Реджинальд, – сказал вице-адмирал, остановившись у двери, – я вижу по вашему разговору, что законы нашего отечества были также включены в ваше образование. Скажите мне, пожалуйста, что такое значит «полукровный»? Медицинский ли или юридический это термин? Признаюсь вам, я знаю только морские.
– Может быть, нет человека во всей Англии, сэр Джервез, – отвечал гертфорширский баронет, многозначительно улыбаясь, – который бы лучше меня пояснил вам значение этого слова. Я принадлежу к законоведам Мидль-Темпля, будучи приготовлен, как младший сын, к юридическому поприщу; преждевременная же смерть старшего моего брата доставила мне наследство нашей фамилии.
Тут сэр Реджинальд пояснил вице-адмиралу, хотя в кратких словах, но совершенно ясно, тот закон крови, о котором мы уже говорили выше нашему читателю.
– Кстати! Так как у нас идет речь о законах, то скажите мне пожалуйста, сэр Реджинальд, не знаете ли вы также, что такое значит слово: nullius?
– Я имею об этом предмете только те понятия, – отвечал баронет, улыбаясь на этот раз своей естественной улыбкой, – которые извлекаются из латинских словарей и грамматик.
– То есть nullus, nulla, nullum. О, это и мы, моряки, знаем, потому что все мы, прежде чем вступили на море, ходили в школу. Я спрашиваю вас о слове «nullius», потому что сэр Вичерли со дня своей болезни несколько раз называл этим именем своего племянника и наследника.
– В самом деле? Не называл ли он его filius nullius?
– Кажется, он просто называл его nullius; впрочем, и слово filius было произнесено им раза два.
– Так оно, вероятно, и было, и я очень рад, что сэру Вичерли известна истина. Filius nullius – «ничей сын» – есть юридическое выражение для незаконнорожденных, как вам, вероятно, известно. Я вполне уверен, что этот несчастный эпитет принадлежит господину Тому Вичекомбу, отец которого никогда не был женат; у меня есть для этого ясные доказательства.
– А между тем, сэр Реджинальд, этот дерзкий плут носит в своем кармане свидетельство, подписанное каким-то лондонским приходским священником, которое подтверждает совсем противное.
Слова эти весьма удивили гертфорширского баронета, но когда сэр Джервез рассказал ему все, что происходило между ним и Томом, он не мог более сомневаться.
Тем и кончился тайный разговор наших баронетов, потому что они вышли в залу. Тут они нашли лейтенанта, который весьма серьезно разговаривал в конце залы с миссис Доттон и Милдред, но, поняв взгляд адмирала, поспешно извинился перед дамами и присоединился к двум баронетам, которые направили шаги свои в комнату больного.
– Вот и еще однофамилец, если не родственник, сэра Вичерли, – заметил сэр Джервез, представляя лейтенанта старому баронету, – но я с удовольствием могу сказать, сэр Реджинальд, что это такой молодой человек, которым и ваша фамилия могла бы гордиться.
Поклон сэра Реджинальда был учтив и ласков, хотя острый и испытующий взгляд его был неприятен Вичерли.
– Мне неизвестно, имею ли я малейшее право на честь быть родственником сэра Реджинальда Вичекомба, – сказал Вичерли с некоторой холодностью. – Я только вчера вечером узнал, что в Гертфоршире существует одна из отраслей фамилии Вичекомбов; притом же сэр Джервез, вероятно, не забыл, что я уроженец Виргинии.
– Виргинии! – воскликнул сэр Реджинальд, будучи до того удивлен, что даже утратил на время свое обыкновенное хладнокровие. – Я не знал, что и в колонии Америки проникло наше имя.
Между тем они подошли к дверям комнаты сэра Вичерли, где и остановились, ожидая позволения войти.
В последнюю четверть часа в положении всех главных лиц, находящихся в замке, произошла большая перемена. Запрещение входить в комнату больного было снято, и в ней собрались теперь все находившиеся в Вичекомб-Холле джентльмены, миссис Доттон, Милдред и трое или четверо из старых слуг; даже Галлейго осмелился забраться сюда, но был настолько благоразумен, что остался со своими сотоварищами в глубине комнаты. Словом, спальня и гардеробная были полны людей, хотя в первой были большей частью доктора и те, которым положение позволяло быть вблизи умирающего баронета.
– Мы все теперь здесь, дорогой сэр Вичерли, – сказал вице-адмирал. – Вот и ваш родственник – сэр Реджинальд Вичекомб, который точно так же, как и мы, готов служить вам всеми силами.
Тягостно было смотреть на бедного сэра Вичерли, который так скоро должен был расстаться с жизнью и который между тем силился соблюсти светские приличия.
– Много чести, сэр… я очень рад, – шептал сэр Вичерли, с трудом выговаривая слова. – Наши общие предки… фамилия… Плантагенеты – очень древний дом; глава его умирает, должно… мое место… занять другому; лучше никто, чем…
– Не напрягайтесь говорить без нужды, мой дорогой сэр, – прервал его сэр Реджинальд. – Сэр Джервез Окес, сказал мне, что он вполне понимает ваши желания и что он теперь готов их выполнить.
– Да, сэр Вичерли, – прервал его сэр Джервез, – я думаю, что я теперь в состоянии исполнить все, что вы хотели нам пояснить вчера. Немногие слова, написанные вами вчера вечером, были вступлением к завещанию, сделать которое вы имеете такое пламенное желание. Не говорите; подымайте только вашу правую руку, если вы будете соглашаться с моими словами.
– Вы видите, господа! – воскликнул сэр Джервез, когда умирающий кивнул головой. – Никто не может не понять теперь смысла этого движения! Подойдите ближе, господин доктор, господин Ротергам – все, кто не имеет собственной выгоды в этом деле. Я желаю, чтобы все видели, как сэр Вичерли изъявляет свое желание сделать завещание.
После этого вице-адмирал снова повторил больному свой вопрос, и на него последовал тот же знак.
– Желаете ли вы, сэр Вичерли, – спросил тогда у больного сэр Джервез, – чтоб ваши родственники и все вообще оставались здесь в комнате или чтоб они удалились, пока завещание не будет подписано?
– Пусть все… все останутся, – произнес сэр Вичерли. – Сэр Реджинальд… Том… Вичерли – все.
– Кажется, это довольно ясно, господа, – опять начал вице-адмирал. – Вас всех просят остаться.
Между тем все было приготовлено, чтобы приступить к составлению завещания. Атвуд сел к столу подле кровати умирающего и начал чинить свои перья; доктора дали больному немного лекарства для подкрепления его сил. Сэр Джервез поставил всех свидетелей вокруг кровати так, чтобы каждый мог все видеть и слышать; при этом он позаботился поместить Вичерли таким образом, что его прекрасная фигура не могла укрыться от взоров умирающего. Скромность лейтенанта, вероятно, воспротивилась бы этому, если бы он не увидел себя подле Милдред.
Глава XIV
Да, все кончено! Страх, сомнения, неуверенность – все исчезло. Последнее испытание его души окончилось, и его бледное чело получило, наконец, отпечаток неба.
Миссис Гименс
Легко можно вообразить, в каком смущении находился Том Вичекомб при всем ходе дела, рассказанного нами в предыдущей главе. Все его надежды, против ожидания, разрушились совершенно. Он не мог понять причины внезапной перемены намерений сэра Вичерли.
Когда все нужные приготовления были сделаны и в комнате воцарилась глубокая тишина, сэр Джервез снова принялся за дело, для которого все собрались в комнате умирающего.
– Атвуд прочитает вам, сэр Вичерли, написанное им вступление, – сказал он. Если вы будете довольны его слогом, подтвердите нам это наклоном головы. Итак, если все готово, ты можешь начать, Атвуд!
Сэр Вичерли улыбнулся и дал утвердительный знак.
– Теперь, сэр Вичерли, вам нужно будет назвать исполнителя. Не употребляйте больших усилий, нам только бы понять имя.
Сэр Вичерли успел произнести совершенно внятно: сэр Реджинальд Вичекомб.
– Это довольно ясно, – продолжал вице-адмирал. – Прочти теперь, Атвуд, весь первый пункт.
– Если вы этой статьей довольны, сэр Вичерли, то подтвердите это наклоном головы.
– Теперь, сэр, – продолжал вице-адмирал, – я должен предложить вам несколько вопросов, которые необходимы Атвуду для составления завещания. Имеете ли вы намерение завещать кому-нибудь ваши земли?
Сэр Вичерли ответил утвердительно.
– Ну, теперь у нас чистый фарватер и путь короткий, не так ли, Атвуд?
Секретарь писал с возможной скоростью и минуты через три прочел:
– Во-вторых, я завещаю «все свои земли, во владении которых умираю, со всеми строениями, арендами, наследиями и принадлежностями, со всеми моими правами»… Чистые места, – сказал секретарь, – оставлены для имени и титула наследника.
– Теперь, сэр Вичерли, мы должны узнать имя того счастливца, к которому вы так расположены.
– Сэр Реджинальд Вичекомб, – произнес больной с большим трудом. – Хотя… он и полукровный… но не nullius, наследник… сэра Майкла… и мой наследник.
– Чистейший английский язык! – воскликнул сэр Джервез с довольным видом. – Впиши же, Атвуд, в завещание имя сэра Реджинальда Вичекомб-Вичекомба. Как хорошо занимает теперь оно это пустое место!
– Так, хорошо! – продолжал адмирал. – Теперь, Атвуд, прочитай все написанное как можно яснее, так, чтобы сэр Вичерли мог все слышать и утвердить написанное, если останется всем доволен.
– Итак, земли сэра Вичерли уже обеспечены! – сказал сэр Джервез, будучи занят делом с ревностью истинного нотариуса. – Теперь перейдем к собственности. Не имеете ли вы желания, сэр Вичерли, всю вашу домашнюю утварь, вина, лошадей, экипажи другие вещи завещать кому-либо особо?
– Все… сэру Реджинальду… Вичекомбу… – отвечал завещатель.
– Хорошо! Пиши это, Атвуд. Теперь перейдем к фунтам. Нет? Так к гинеям? Итак, не угодно ли вам, сэр Вичерли, завещать теперь кому-нибудь ваши гинеи? Хорошо, назовите же нам это лицо.
– Милли, – произнес больной.
– Что?.. Мельница?.. Кажется, мельницы принадлежат к землям, сэр Реджинальд!
– Сэр Вичерли подразумевает под этим именем мисс Милдред Доттон, – поспешно, хотя и с приличной скромностью, заметил лейтенант.
– Так… справедливо… справедливо! – прибавил завещатель. – Маленькая Милли… Милли Доттон… добрая маленькая Милли!
Сэр Джервез медлил с исполнением и взглянул на Блюуатера, но Атвуд подхватил уже мысль умирающего и поспешил поместить ее в завещание.
– Я отдаю и завещаю Милдред Доттон, – читал он вслух, – дочери Фрэнка Доттона, штурмана королевского флота, сумму, – какую сумму написать, сэр Вичерли?
– Три тысячи гиней… с них получается пять процентов…
– Это так ясно, как пять пальцев. Помести же, Атвуд, в завещании эту статью.
– Я даю и завещаю, – прочитал Атвуд, – Милдред Доттон, дочери Фрэнка Доттона, штурмана королевского флота, три тысячи гиней, лежащих в пятипроцентных бумагах в банке королевства. Хорошо ли так, сэр Вичерли?
Старик взглянул на Милдред и благосклонно улыбнулся, он чувствовал, что, доставляя Милдред независимость, он освобождает эту непорочную, милую девушку от обыкновенной, горькой участи ее положения.
– Чье же теперь имя прикажете внести в завещание?
За этим вопросом последовало довольно долгое молчание; заметно было, что баронет припоминал в уме все, что он сделал уже и что еще оставалось ему сделать.
– Вот ваш племянник, сэр Вичерли, господин Том, желаете ли вы назначить ему что-нибудь?
Больной холодно улыбнулся, но скоро кивнул головой в знак согласия.
– Я даю и завещаю, – начал читать Атвуд, написав эту статью, – Тому Вичекомбу, старшему сыну моего покойного брата Томаса, сумму, лежащую в пятипроцентных бумагах в государственном банке.
– Какую же сумму, сэр Вичерли, прикажете вписать в этой статье? – спросил вице-адмирал.
– Пятьдесят… пятьдесят… фунтов, – сказал завещатель голосом, более ясным и твердым, чем он говорил во весь этот день.
Сказанная сумма была тотчас же внесена в статью; затем статья эта была прочтена Атвудом вслух и одобрена сэром Вичерли твердым и резко произнесенным «да!».
– Желаете ли вы, сэр Вичерли, еще кого-нибудь сделать участником своего завещания? – спросил вице-адмирал.
– Анне Лардер… Самуилу Корку… Ричарду Биттсу… Давиду Брешу… Фебе Кис, – сказал сэр Вичерли медленно, давая Атвуду время писать; этими именами он назвал своих кухарку, буфетчика, конюха, камердинера и ключницу, – двести фунтов – каждому; всего тысячу фунтов наличными деньгами.
Статья эта, как и все предыдущие, была написана, прочтена и одобрена.
– Теперь распределенная сумма простирается до четырнадцати тысяч ста восьмидесяти фунтов. Итак, сэр Вичерли, кого теперь прикажете вы поместить в число участников вашего завещания?
Желая услужить храброму лейтенанту, адмирал, наконец, успел обратить на него внимание сэра Вичерли, который, устремив на прекрасного юношу глаза свои, долго рассматривал его со вниманием.
– Виргинец… одно со мной имя… американец, добрый малый… храбрый… молодой… человек… тысячу фунтов, – бормотал больной сквозь зубы; но в комнате царствовала такая тишина, что каждое слово его было внятно слышно каждому присутствующему. – Да, тысячу фунтов… Вичерли Вичекомбу… лейтенанту… королевского флота.
Атвуд быстро принялся за дело и лишь только начал писать имя Вичерли, как в ту же минуту был остановлен молодым человеком.
– Остановитесь, господин Атвуд! Не пишите ни одной строчки в мою пользу! – воскликнул Вичерли, между тем как лицо его покрылось багровой краской, и грудь его обуревали чувства, которыми он не в состоянии был владеть. – Я отказываюсь от милости сэра Вичерли, она будет совершенно бесполезной, потому что я не приму ни одного шиллинга.
– Молодой человек, – сказал сэр Джервез несколько сердито, – вы говорите довольно необдуманно. Слушатель или простой свидетель завещания не имеет никакого права отклонять от себя доброе расположение человека, готовящегося оставить этот мир и предстать пред лицом Вседержителя! Вы забываете свою пользу, молодой человек, свое будущее. Ста или двухсот фунтов призовых денег, добытых вами в последнем деле у Кроа ценой крови ненадолго вам хватит.
– Их уже нет у меня, сэр; они отосланы до последнего шиллинга вдове павшего подле меня боцмана. Я не нищий, сэр Джервез Окес, хотя и принадлежу к сынам Америки. Я владелец плантации, которая доставляет мне порядочную независимость. Служу же я не из нужды, а по собственной охоте. Может быть, сэр Вичерли, узнав это, согласится вычеркнуть мое имя из своего завещания. Я вполне уважаю и почитаю его, но не могу принять от него денег.
Слова эти были сказаны со скромностью, но с жаром и чистосердечием, которые не оставляли никакого сомнения насчет решительности говорившего отказаться от предлагаемой ему суммы. Сэр Джервез слишком уважал чувства молодого человека, а потому и не настаивал более, но повернулся к кровати больного в ожидании, что он скажет. Сэр Вичерли слышал и понял все, что происходило, и это произвело на него даже и в настоящем его положении свое обычное действие.
– Благородный молодой человек! – проговорил он. – Подойдите сюда… Сэр Джервез, подведите его ко мне.
– Сэр Вичерли желает, чтобы вы подошли к его кровати, господин Вичекомб из Виргинии, – сказал вице-адмирал выразительно, но в то же время протянул ему руку и благосклонно улыбнулся, видя, что тот повинуется.
Больной с большим трудом снял со своей руки драгоценное кольцо с гербом Вичекомбов. Но на нем не было, однако, изображения кровавой руки – девиза этого дома, ибо кольцо это было гораздо старее баронетства, пожалованного, как хорошо было известно Вичерли, предку Вичекомбов одним из Плантагенетов во время французских войн Генриха VI, в память какого-то блестящего подвига.
– Носите это кольцо, благородный молодой человек… честь нашего имени, – сказал сэр Вичерли, подавая кольцо лейтенанту.
– Благодарю вас, сэр Вичерли, за подарок, который я ценю слишком дорого, – сказал он, и след всякого другого чувства, кроме благодарности, исчез с лица его. – Если я и не имею прав на ваш титул и имение, все-таки мне не стыдно будет носить кольцо, дарованное тому, кто был точно такой же мне предок, как и всякому другому Вичекомбу Англии.
– Законный? – спросил Том, забывая в пылу свирепой злобы и свою осторожность и свою обиду.
– Да, сэр, законный! – отвечал Вичерли, обращаясь к спрашивающему со спокойствием человека, уверенного в справедливости слов своих, и со взглядом, заставившим Тома невольно отступить назад. – Мне не нужно других доказательств, чтобы иметь право носить печать, которая, как вы можете заметить, сэр Джервез Окес, есть не что иное, как верный снимок с той, которую я постоянно ношу и которая перешла ко мне по прямой линии от моих предков.
Вице-адмирал сравнил печать, висевшую у Вичерли на цепочке с печатью кольца, и, видя, что оба герба преимущественно состоят из грифов, он легко убедился, что одна из них была простой копией. Удостоверившись в этом, он передал печать приблизившемуся сэру Реджинальду, который начал ее внимательно рассматривать. Так как все отрасли фамилии сэра Реджинальда имели тот же герб, то ему не трудно было убедиться, что Вичерли имеет весьма ясное доказательство на свое происхождение от Вичекомбов. Сэр Реджинальд решил впоследствии разобрать это дело самым подробным образом; теперь же, возвратив печать лейтенанту, он заметил сэру Джервезу, что в настоящую минуту гораздо важнейшее дело должно обращать на себя их внимание. При этих словах Атвуд снова взялся за перо, ожидая дальнейших распоряжений умирающего.
– Из двадцати тысяч, сэр Вичерли, которые, как мне известно, составляют ваш банковый капитал, – сказал сэр Джервез – остается еще шесть или семь тысяч. Чье теперь имя прикажете внести в завещание?
– Ротергама… викария.
Скоро и эта статья, определяющая Ротергаму тысячу фунтов, была написана, прочтена и одобрена.
– Теперь остается еще пять тысяч, мой дорогой сэр Вичерли.
При этих словах больной сильно призадумался, размышляя, по-видимому, что ему сделать с остальными деньгами. Скоро блуждающий взор его остановился на бледном лице миссис Доттон. С чувством, делающим честь его сердцу, он произнес ее имя и две тысячи фунтов. Статью эту также вписали в завещание.
– Теперь в остатке три, если не четыре тысячи, – прибавил сэр Джервез.
– Милли… милая, маленькая… Милли… хорошенькая Милли, – произнес старик с нежностью.
– Эту новую статью в пользу мисс Милдред, – заметил Атвуд, – надо будет поместить в прибавлении к завещанию, потому что одна статья в пользу ее уже была. Одну, две или три тысячи назначаете вы теперь мисс Милдред, которой уже завещано три тысячи фунтов?
Больной произнес «три», прибавив потом, после краткого молчания: – В прибавлении завещания.
Желание его было исполнено, и написанная статья прочтена и одобрена.
– Так как вы, сэр Вичерли, может быть, что-нибудь упустили из виду, – сказал сэр Джервез, – то не лучше ли, во избежание, чтоб ничего не отошло в казну, поместить в завещание еще статью, в которой отказать кому-нибудь все остальное ваше имущество?
Бедный старик улыбнулся и успел произнести имя сэра Реджинальда Вичекомба.
Когда и эта последняя статья была окончена, тогда секретарь прочел сэру Вичерли вслух, медленно и внятно, все завещание, от начала до конца. Старик слушал со вниманием; улыбнулся при имени Милдред и ясно выразил словами и знаками полное свое одобрение. Оставалось только дать ему в руки перо и помочь, чтоб он мог подписать свое имя. В эту решительную минуту Том увидел, что, наконец, настало мгновение, когда он открыто должен вступиться за себя.
– Господа! – сказал он, подойдя к кровати больного. – Я прошу всех присутствующих заметить весь ход настоящего дела. Мой бедный, дорогой, но введенный в заблуждение, дядя, не далее, как прошлую ночь получил апоплексический удар, а потому он едва ли в состоянии ясно судить о предметах – и вот, его заставляют делать завещание.
– Кто, сэр? – спросил вице-адмирал таким голосом, от которого говоривший невольно отступил назад.
– По моему мнению, сэр, все присутствующие – если не словами, то знаками.
– Какая же в этом польза присутствующим? Разве я или адмирал Блюуатер приобретем что-нибудь этим завещанием? Разве свидетели могут быть участниками завещания?
– Я не намерен об этом спорить с вами, сэр Джервез Окес, но я торжественно протестую против этого противозаконного поступка. Позвольте мне всем вам, господа, заметить это и объявить, что вы должны быть готовы немедленно явиться в суд.
Сэр Вичерли, услышав эти слова, силился подняться с кровати и с гневом размахивал руками, как бы стараясь выразить тем свое негодование племяннику.
– С глаз долой! – произнес разгневанный баронет.
– Успокойтесь только, сэр Вичерли, – прервал его Маграт. – Находясь же в спокойном состоянии, вам легко будет утвердить подписью законность вашего завещания.
Сэр Вичерли понял доктора. Он взял в руки перо и успел подвести его к должному месту. В эту минуту глаза его блеснули в последний раз и бросили на Тома взор укоризны; предсмертная улыбка пробежала по его лицу, он взглянул на бумагу, перед ним лежащую, провел рукой по глазам, закрыл их и упал на подушку, бесчувственный уже ко всему, что принадлежало этой жизни, к ее интересам и обязанностям. Через десять минут его уже не было в этом мире.
