Дженнифер Линн Барнс
Инстинкт убийцы
Глава 9
В итоге я пришла в библиотеку. Полки, которые занимали все стены от пола до потолка, хранили больше книг, чем я смогу прочесть за свою жизнь и даже за две. Я застыла в дверях. Мне здесь нужна не книга. Третья полка слева, вторая снизу. С трудом сглотнув, я подошла к нужной полке. Интервью двадцать восемь, двенадцатая папка.
Я заставила себя взять нужную папку. Это вторая попытка прочитать интервью двадцать восемь, при первой я остановилась, как только прочла фамилию его участника.
Лия права. Я не понимала в полной мере, через что прошел Дин, но хотела понять. Мне нужно понять, ведь, если бы в бездну падала я, Дин понял бы.
Я села на пол, положила папку на колени и открыла ее на странице, на которой бросила чтение несколько недель назад. Интервью с заключенным проводил Бриггс. Он попросил отца Дина подтвердить личность одной из жертв.
Реддинг: Ты задаешь мне неправильные вопросы, сынок. Дело не в том, кто они, дело в том, какие они.
Бриггс: И какие они?
Реддинг: Они мои.
Бриггс: Ты поэтому связывал их стяжками? Потому что они твои?
Реддинг: Ты хочешь, чтобы я сказал, будто связывал их, чтобы они не сбежали. Ваши модные фэбээровские психологи слюнями истекут, если услышат, как я рассказываю про всех женщин, которые меня бросили. Про мою мать и мать моего сына. Но вам вообще приходило в голову, что мне просто нравится, как выглядит кожа женщины, когда она пытается высвободиться из пластиковых стяжек? Может, мне просто нравится смотреть на белые линии на запястьях и лодыжках, нравится, как немеют их руки и ноги, как напрягаются их мышцы, как некоторые раздирают себе кожу до крови, а я сижу и смотрю… Можете представить это, агент Бриггс? Можете?
Бриггс: А клейма? Хочешь сказать, что это не знак собственности? Владеть ими, доминировать над ними, контролировать их – разве не в этом смысл?
Реддинг: Смысл? Кто говорит о смысле? В детстве ко мне относились с неприязнью. Учителя считали меня замкнутым. Меня вырастил дед, и он постоянно говорил, чтобы я не смотрел на него так. Во мне было что-то такое… словно на пару тонов темнее. Мне пришлось научиться это скрывать, а вот мой сын… Дин родился с улыбкой. Другие посмотрят на него раз – и тоже начинают улыбаться. Все любили этого мальчика. Моего мальчика.
Бриггс: А ты? Любил его?
Реддинг: Я его создал. Он мой, и если в нем есть очарование, способность вызывать у людей симпатию, то это было и во мне.
Бриггс: Твой сын научил тебя смешиваться с толпой, вызывать симпатию, вызывать доверие. А чему ты научил сына?
Реддинг: Может, спросите свою жену? Симпатичная штучка, а? Но рот у нее такой… мммм, ммммм, ммм
– Интересное чтение?
Голос заставил меня вернуться в настоящее.
– Лия!
– Ты просто не могла удержаться, да? – В голосе Лии слышалось напряжение, но она уже не казалась такой уж разъяренной.
– Извини за мои слова. – Я решила взять дело в свои руки и рискнула извиниться, понимая, что это может вывести ее из себя. – Ты права: я не знаю, через что проходит Дин. Моя ситуация с Лок не то же самое.
– Ты всегда такая искренняя, – сказала Лия, и в ее мелодичном голосе промелькнула резкость, – всегда готова признать свои ошибки. – Она посмотрела на папку у меня на коленях, и ее голос стал ровным. – И всегда готова повторять их снова и снова.
– Лия, я вовсе не пытаюсь встать между вами…
– Боже, Кэсси! Я же говорю, дело не в тебе. Ты и правда думаешь, что дело во мне?
Я не знала, что думать. Лия прилагала специальные усилия, чтобы мне было сложно составить ее профайл. Единственное, в чем я уверена, – ее верность Дину.
– Он не хотел бы, чтобы ты это читала! – Ее голос звучал уверенно, но он всегда звучал уверенно.
– Я думала, это может помочь, – ответила я, – если я пойму, то смогу…
– Помочь? – повторила Лия сквозь сжатые зубы. – Вот в чем твоя проблема, Кэсси. У тебя всегда такие добрые намерения. Ты всегда хочешь помочь. Но в конце концов не помогаешь. Кто-то страдает, и это всегда не ты.
– Я не собираюсь делать больно Дину, – убежденно произнесла я.
Лия хрипло усмехнулась.
– Так мило, что ты в это веришь, конечно, не собираешься. – Она соскользнула по стене и тоже уселась на пол. – Бриггс заставил меня прослушать аудиозаписи интервью Реддинга, когда мне было четырнадцать. – Она подтянула ноги к груди. – К тому моменту я провела здесь уже год, и Дин не хотел, чтобы я даже близко подходила к чему-то, связанному с его отцом. Но я была как ты: думала, это может помочь, но не помогло, Кэсси. – Каждый раз, когда она произносила слово «помочь», в ее голосе слышалось рычание. – Эти интервью – шоу Дэниела Реддинга. Он лжец. Один из лучших, кого я слышала. Он заставляет тебя думать, что он врет, когда говорит правду, а потом говорит то, что не может быть правдой… – Лия покачала головой, словно это поможет ей избавиться от воспоминаний. – Если ты прочитаешь, что говорил Дэниел Реддинг, это собьет тебя с толку, Кэсси, и, если Дин узнает, что ты читала, ему это тоже не поможет.
Лия права. Дин не хотел бы, чтобы я это читала. Его отец описывал его как мальчика, который родился с улыбкой, симпатичного, легко вызывающего доверие у других, но Дин, которого я знала, всегда был настороже. Особенно со мной.
– Скажи мне, что я не права, Кэсси, и я изысканно извинюсь. Скажи мне, что Дэниел Реддинг еще не проник в твои мысли.
Я знала, что врать Лии бесполезно. Какая-то часть меня воспринимала людей как загадки, которые нужно решить, она хотела получить ответы, ей необходимо найти смысл в страшных, ужасных событиях – таких, как то, что случилось с моей матерью, или то, что Дэниел Реддинг делал с теми женщинами.
– Дин не хотел бы, чтобы я это делала, – заключила я, прикусив нижнюю губу, а затем снова углубилась в чтение. – Но это не значит, что он прав.
Я была в программе первую неделю, когда Дин попытался заставить меня сбежать. Он уверял, что работа над профайлами серийных убийц меня уничтожит. Он также упомянул, что, когда агент Бриггс начал обращаться к нему за помощью в расследованиях, в нем разрушать было уже нечего.
Если бы мы поменялись местами, если бы это я тонула во всем этом, Дин не отступил бы.
– Прошлую ночь я провела в комнате Майкла. – Лия подождала, пока я осознаю сказанное, а потом улыбнулась, как Чеширский кот. – Я хотела взять реванш в стрип-покер, и месье Таунсенд был крайне рад подчиниться.
Она будто вонзила сосульку прямо мне в сердце. Я застыла, стараясь не чувствовать вообще ничего.
Лия протянула руку, схватила папку, лежащую у меня на коленях, и фыркнула.
– Честно, Кэсси, ты такая простая. Если я и решу провести ночь с Майклом снова, ты об этом узнаешь, потому что на следующее утро ты станешь невидимкой, а Майкл будет смотреть только на меня. Тем временем… – Лия захлопнула папку. – Не благодари меня за то, что второй раз за последние пять минут я не дала тебе пойти туда, куда идти не стоит. – Она впилась в меня взглядом. – Ты не хочешь проникать в сознание Дэниела Реддинга, Кэсси. – Она отбросила волосы. – Если заставишь меня вмешиваться в третий раз, мне придется применить творческий подход.
С этими пугающими словами она вышла из комнаты, забрав с собой папку.
Может ли она это сделать? Я сидела на полу, глядя ей вслед. Наконец встряхнулась и сказала себе, что она права и мне не нужно знать детали дела отца Дина, чтобы быть рядом с ним. Но, даже понимая это, даже убедив себя в этом, я не могла не задумываться о тех фрагментах интервью, которые я успела прочитать.
«Чему ты научил сына?» – спрашивал агент Бриггс.
Я никогда не видела фотографий отца Дина, но я могла представить, как по его лицу, когда он отвечал, расплывалась улыбка. «Может, спросите свою жену?»
Глава 10
Дин пропустил ужин. Джуд отложил для него еду и поставил тарелку в холодильник. Я подумала, возможно, Джуд уже привык к исчезновениям Дина. Не исключено, что, когда Дин впервые оказался здесь, это было в порядке вещей. Я обнаружила, что часто думаю о том Дине – двенадцатилетнем мальчике, чей отец оказался серийным убийцей.
«Ты знал, что он делает. – Я невольно встала на точку зрения Дина. – Ты не мог его остановить».
Сочувствие к Дину из-за его отца и погибшей девушки я не могла спрятать в отгороженный уголок своего сознания. Я ощущала, как оно просачивается в мои мысли. Прямо сейчас Дин почти наверняка думал о том, что в его жилах течет кровь убийцы, как в моих – кровь Лок. Может, Лия права, я и правда не могла понять, что чувствует Дин, но, будучи профайлером, пыталась. Я ощущала его боль и признавала ее как эхо своей собственной.
После обеда я хотела подняться наверх, но ноги понесли меня к гаражу. Я остановилась прямо за дверью и услышала приглушенные звуки ударов – снова и снова, раз за разом. Я поднесла руку к дверной ручке, но тут же отдернула.
«Он не хочет тебя здесь видеть», – напомнила я себе. Но, возможно, стремление Дина держать нас на расстоянии вовсе не его желание, а следствие того, что он запрещал себе желать что-то иное. Дину не нужно быть одному, просто он считал, что одиночество – это то, чего он заслуживает.
Словно сама собой моя рука поднялась снова, я повернула ручку. Дверь открылась со скрипом, и звук тяжелого дыхания добавился к ритмичным глухим ударам, которые я слышала до этого. У меня перехватило дыхание, и я толкнула дверь. Дин меня не видел.
Светлые волосы промокли от пота и прилипли ко лбу. Тонкая белая майка облепила тело, через мокрую, почти прозрачную ткань я различала очертания его живота и груди. Мышцы его были так напряжены, что казалось, будто они могут порваться, как натянутая резина, или прорвать его загорелую кожу.
Удар! Удар! Удар! Он бил кулаками боксерскую грушу. Та раскачивалась, и он ударял ее еще сильнее. Ритм ускорялся, и в каждый следующий удар он все больше вкладывал весь свой вес. Перчаток на нем не было.
Не знаю, как долго я стояла, глядя на него. В его движениях было что-то звериное, дикое и яростное. Мой взгляд профайлера видел смысл в каждом ударе: потеря контроля, контроль, наказание, освобождение. Он с радостью принимал боль в костяшках пальцев и не мог остановиться.
Я сделала несколько шагов к нему, по-прежнему держась на расстоянии. На этот раз я не пыталась его коснуться. Он не отводил невидящего взгляда от боксерской груши. Я не знала, кого он бьет – отца или себя. Я только знала: если он не остановится, то что-то не выдержит – груша, его руки, его тело, его сознание. Он должен остановиться!
– Я поцеловала тебя. – Не знаю, почему я произнесла именно это, но нужно было что-то сказать. Я увидела, как Дин изменился, когда слова долетели до него. Движения стали чуть соразмернее, я ощутила, что он снова начинает осознавать мир вокруг.
– Неважно. – Он продолжил избивать грушу. – Это просто игра.
Правда или действие. Он прав: это просто игра. Но почему мне тогда показалось, будто меня ударили в лицо?
Дин наконец остановился, тяжело дыша, содрогаясь всем телом. Покосившись на меня, он произнес:
– Ты заслуживаешь лучшего?
– Лучшего, чем игра? – спросила я. «Или лучшего, чем ты?»
Дин не ответил. И я поняла, что дело не во мне. Дин видел не меня, а какую-то собственную, идеализированную Кэсси, которую придумал, чтобы мучить себя. Девушку, которая заслуживала чего-то. Девушку, которую он никогда не заслужит. Невыносимо то, что он водрузил меня на стеклянный пьедестал, хрупкий и недоступный, как будто я не могла ни на что повлиять.
– У меня есть тюбик помады, – бросила я ему, – его дала мне Лок. Я говорю себе, что храню его как напоминание, но все не так просто. – Он не ответил, и я продолжала: – Лок считала, что я могу стать такой, как она. В этом была суть ее игр. Она так отчаянно хотела этого, Дин. Понимаю, она чудовище. Понимаю, что должна ее ненавидеть. Но иногда я просыпаюсь утром и на секунду забываю обо всем. И эту секунду, прежде чем я вспоминаю, что она сделала, скучаю по ней. Я даже не знала, что мы родственники, но…
Мой голос сорвался, горло сжалось, потому что я думала, что должна была понять и догадаться, что она моя последняя связь с матерью. Но и понять, что она не та, кем кажется. Я должна была понять, но не поняла, и из-за этого пострадали люди.
– Не заставляй себя что-то говорить только потому, что мне нужно это услышать, – хрипло сказал Дин. – Ты совсем не такая, как Лок. – Он вытер ладони о джинсы, и я услышала непроизнесенные слова: «Ты совсем не такая, как я».
– Может быть, – тихо сказала я, – чтобы мы делали то, что делаем, в нас самих должно быть что-то от монстров.
У Дина перехватило дыхание, и мы стояли в тишине – мне показалось, прошло много времени: вдох-выдох, вдыхая то, что я только что озвучила.
– У тебя руки кровоточат, – наконец проговорила я, и мой голос прозвучал так же хрипло, как его минуту назад, – ты поранился.
– Нет, я… – Дин опустил взгляд, осмотрел кровоточащие костяшки и проглотил остаток фразы.
Если бы я не вмешалась, ты ободрал бы кожу до мяса. Мысль об этом заставила меня действовать. Минуту спустя я принесла чистое полотенце и таз с водой.
– Сядь, – сказала я. Дин не шевельнулся, и тогда я пристально посмотрела на него и повторила указание. Внешне я похожа на маму, но, если у меня было достаточно мотивации, я могла бы убедительно изобразить и бабушку по отцовской линии. Если кто-то рисковал что-то сделать наперекор бабушке, он имел проблемы.
Заметив, как я упрямо сжала зубы, Дин сел на спортивную скамейку. Он протянул руку за полотенцем. Я проигнорировала это движение и опустилась на колени, обмакивая полотенце в воду.
– Руку, – сказала я.
– Кэсси…
– Руку, – повторила я.
Мне показалось, что он готов отказаться от помощи, но его рука каким-то образом нашла путь к моей. Я медленно повернула ее, осторожно, нежно. Я обтерла кровь с костяшек, проводя полотенцем вдоль жил и костей. Вода была чуть теплой, но мое тело заливал жар, когда большой палец легко скользил по его коже. Я отпустила его левую руку и занялась правой. Мы ничего не говорили. Я даже не смотрела на него. Я не отводила взгляда от его пальцев, костяшек и шрама, который тянулся вдоль большого пальца.
– Я сделал тебе больно, – нарушил тишину Дин. Я ощутила, как это мгновение ускользает. Я хотела, чтобы оно вернулось – так яростно, что это изумило меня саму.
Я не хочу этого хотеть. Вот бы все оставалось как было. Я с этим справлялась. Ничего не нужно менять.
Я опустила руку Дина.
– Ты не сделал мне больно, – твердо сказала я, – ты схватил меня за запястье. – Я закатала рукав и помахала рукой в качестве доказательства. На фоне его загара моя кожа казалась невыносимо светлой. – Никаких следов. Никаких синяков. Ничего. Я в порядке.
– Тебе повезло, – произнес Дин, – я был… не здесь.
– Понимаю. – Прошлой ночью, когда появление агента Стерлинг отправило меня в крутое пике, именно он помог мне освободиться от власти, которую «не здесь» получило надо мной. Дин несколько мгновений не отводил взгляд, а затем в его глазах мелькнуло понимание.
– Ты винишь себя за то, что произошло с агентом Лок. – Дин был профайлером, как и я. Он мог забраться в мою голову с той же легкостью, что и я – в его. – Считаешь, что виновата перед убитыми Лок девушками, перед Майклом, передо мной.
Я не ответила.
– Это не твоя вина, Кэсси. Ты не могла знать. – Сидя напротив меня, Дин шумно сглотнул. Я заметила, как дрогнуло его адамово яблоко. Губы приоткрылись, и он произнес: – Мой отец заставлял меня смотреть.
Эти слова, произнесенные шепотом, обладали силой выстрела, но я не отреагировала. Если я что-то скажу, если выдохну, если хоть пошевельнусь, Дин закроется снова.
– Я узнал, чем он занимается, и тогда он заставил меня смотреть.
Что происходит? Мы обмениваемся секретами? Обмениваемся виной? То, что он сообщил мне только что, намного масштабнее всего, что я могла ему сказать. Он тонул, и я не знала, как его вытащить. Мы сидели в тишине, он на скамейке для упражнений, я на полу. Мне хотелось коснуться его, но я не стала. Я хотела сказать ему, что все будет в порядке, но промолчала. Я представила девушку, которую мы видели в новостях. Мертвую девушку.
Дин может колотить по боксерской груше, пока не сотрет всю кожу на костяшках. Мы можем обмениваться признаниями, которым не место в жизни нормальных людей. Но ничто из этого не изменит того факта, что Дин не сможет спать спокойно, пока это дело не будет закрыто, и я тоже.
Глава 11
На следующее утро, проворочавшись без сна большую часть ночи, я проснулась и увидела, что в десятке сантиметров надо мной нависает чье-то лицо. Я дернулась, и Слоан удивленно моргнула.
– Теоретически, – сказала она, словно это совершенно нормально – наклониться над кем-то спящим и рассматривать его, пока он не проснется, – можно ли считать создание модели места преступления, которое мы видели вчера на видео, вторжением в личное пространство Дина?
Я открыла рот, чтобы сказать Слоан, что она вторгается в мое пространство, но затем решила ответить на ее вопрос.
– Теоретически, – ответила я, подавляя зевок и садясь в кровати, – ты уже реконструировала означенное место преступления?
– Это определенно возможно. – Волосы у нее были растрепаны и торчали как попало. Под глазами виднелись темные круги.
– Ты спала ночью? – спросила я ее.
– Я пыталась понять, как убийце удалось разместить тело убитой так, что его не заметили, – произнесла Слоан, не то отвечая на вопрос, не то уходя от ответа. Когда Слоан погружалась во что-то, остальной мир переставал существовать. – У меня есть теория.
Она подергала кончики своих светлых волос. Я буквально видела, что она ждет, когда я огрызнусь, скажу, что она неправильно поступила в ситуации с Дином. Она понимала, что отличается от других, и я постепенно осознавала, что кто-то раньше – кто-то, а может быть, многие – приучил ее считать, что быть отличающейся от других, такой, как она, неправильно.
– Дай мне одеться, – сказала я ей, – а потом расскажешь мне свою теорию.
Когда Дин был расстроен, он уходил в гараж. Когда расстраивалась Слоан, она шла в подвал. Возможно, у нее не было другого способа справиться.
«Кроме того, – подумала я, натягивая футболку, – явно не мне поучать кого-то, что нужно оставить Дина в покое».
Подвал тянулся по всей площади нашего дома в викторианском стиле, а также продолжался под землей и под передним и задним дворами. Стены, не достающие до потолка, разделяли пространство на четкие зоны, в каждой из них отсутствовала четвертая стена.
– Мне пришлось скорректировать характеристики машины, – сказала Слоан, завязывая волосы в тугой хвост. Она остановилась перед помятой машиной, припаркованной на газоне на площадке, изображавшей парк. – Несколько недель назад Бриггс организовал доставку сюда двухдверного седана для одной симуляции, которой я тогда занималась. Капот на пять сантиметров длиннее, чем нужно, и уклон недостаточно крутой, но несколько метких ударов кувалдой это легко подправили.
Слоан отличалась хрупким телосложением и пренебрежением к технике безопасности. Меня приводила в ужас мысль о том, что она могла взять в руки какую бы то ни было кувалду.
– Кэсси, сосредоточься, – велела Слоан, – у нас не так много сцен, изображающих открытые пространства, так что я выбрала вот эту, парк. Трава высотой 30 миллиметров, пострижена чуть менее ровно, чем на месте преступления. У нас есть отличный, разнообразный набор манекенов, так что мне удалось воспроизвести рост жертвы с точностью до двух сантиметров. Веревка не того цвета, но это нейлон, толщина должна совпадать.
Иногда легко забыть, что дар Слоан не ограничивался статистическим архивом у нее в голове. Видео места преступления снято на расстоянии и длилось меньше сорока пяти секунд, но она зафиксировала все, что можно было измерить: длину и толщину веревки, обвивающей шею жертвы, точное расположение тела, высоту травы, марку, модель и характеристики автомобиля.
В результате я смотрела на почти точное воспроизведение того, что мы видели на видео. Обнаженный манекен без лица перекинут через капот, ноги болтаются спереди, на шее завязана веревка, тело слегка сползло набок. На видео мы видели его только с одной точки, но теперь я могла обойти машину и посмотреть со всех сторон. Запястья связаны – неровно, так, что верхняя часть тела слегка повернута влево. Я закрыла глаза и представила ту девушку.
Ты сопротивлялась, да? Сопротивлялась так сильно, что путы впились в кожу.
– Конец веревки завязан вокруг шеи. Другой поднимался к люку, затем шел вниз, он привязан к чему-то внутри машины. – Голос Слоан вернул меня в реальность. Я посмотрела на машину.
– Неизвестный субъект проделал все это не на газоне перед президентским корпусом, – сказала я.
– Именно! – Слоан широко улыбнулась, глядя на меня. – А значит, он подвесил ее, а затем разместил машину там. Я посмотрела, какие улицы окружают университет. На западе есть дорога, которая идет по дуге, но, если съехать с нее, окажешься на лесистом склоне.
– Лес мог обеспечить прикрытие, – продолжила я, жуя нижнюю губу и пытаясь представить, как перемещался неизвестный субъект, быстро и тихо, еще окруженный неясностью очень раннего утра. – Если предположить, что он убил ее в машине, он мог повесить ее в лесу…
Слоан подхватила с того места, где я остановилась:
– …Потом дотолкал машину до границы леса, и склон сделал остальное. Единственный вопрос: почему тело не свалилось, пока машина катилась вниз.
Я открыла рот, чтобы ответить, но меня опередил другой человек:
– Он добавил утяжеление.
Мы со Слоан одновременно обернулись. Агент Стерлинг широкими шагами подошла к нам, быстро преодолевая расстояние длинными ногами. Она сменила серый костюм на черный, розовую блузку – на светлую, серебристо-серую, почти идеально подходившую к ее глазам. Волосы заплетены во французскую косу, а лицо так напряжено, словно тугая коса оттягивает кожу назад.
Стерлинг остановилась в паре метров от места преступления, которое воссоздала Слоан.
– Впечатляющая точность, – сказала она, и это прозвучало настолько резко и отрывисто, что стало ясно: это не комплимент. – Какие источники ты использовала?
Слоан, совершенно не замечая стального тона в голосе агента Стерлинг, ответила с улыбкой:
– В интернете появилось видео со смартфона.
Агент Стерлинг закрыла глаза, слегка наклонила голову и вдохнула. Я буквально услышала, как она мысленно считает до десяти. Открыв глаза, она посмотрела на меня.
– А каково твое участие в этом, Кассандра?
Я могла сказать ей, что Слоан соорудила эту копию места преступления по своей инициативе, но я не хотела бросать соседку на растерзание волкам. Встав между Слоан и Стерлинг, я решила обратить гнев агента на себя.
– Мое участие? – повторила я, стараясь подражать Лии или, возможно, Майклу. – Давайте назовем это моральной поддержкой.
Стерлинг выпятила губы, а затем снова повернулась к Слоан.
– Есть какая-то конкретная причина, по которой тебе захотелось воспроизвести это место преступления? – спросила она чуть мягче.
Я попыталась поймать взгляд Слоан, подсказать ей, что ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя говорить, что Дин рассказал нам о своем отце.
Слоан поймала мой взгляд и кивнула. Я слегка расслабилась, но потом Слоан снова повернулась к агенту Стерлинг.
– Дин рассказал нам, что это дело похоже на дело его отца, – констатируя факт, произнесла она.
Слоан явно поняла мой взгляд совершенно противоположным образом.
– И ты воспроизвела место преступления, чтобы проверить, прав ли Дин насчет сходства? – спросила агент Стерлинг.
– Я воспроизвела эту сцену, чтобы Кэсси могла на нее посмотреть, – охотно пояснила Слоан. – Она объяснила, что Дину нужно больше пространства, и мы даем ему пространство.
– Ты считаешь, что это так выглядит? – спросила агент Стерлинг, взмахнув рукой в сторону машины. – Я готова убить студента, который слил видео. Увидеть это – последнее, что нужно Дину. Но ты знаешь, что предпоследнее, что ему нужно? Чтобы кто-то воссоздал эту сцену у него в подвале! Вас прошедшее лето ничему не научило?
Вопрос был адресован прямо мне. В голосе агента Стерлинг не слышалось злости или упрека. В нем звучало удивление.
– Когда директор узнал, чем Бриггс занимается с Дином, используя его, чтобы раскрывать дела, Бриггса едва не уволили. Его должны были уволить. Но Бриггсу и моему отцу каким-то образом удалось прийти к компромиссу: бюро предоставляет Дину дом, опекуна, обучение, а Дин помогает с зависшими делами – не с актуальными. Вы ни в коем случае не должны были оказаться на передовой. – Агент Стерлинг помолчала, и в ее глазах мелькнула какая-то смесь гнева и разочарования. – Я отводила взгляд. До этого лета.
«До этого лета» – тогда нам дали работать над активным расследованием, потому что убийца пытался добраться до меня.
Слоан бросилась защищать меня.
– Это убийца вышел на контакт с Кэсси, а не наоборот.
Выражение лица Стерлинг смягчилось, когда она перевела взгляд на Слоан.
– Дело не в том, что случилось летом. Дело в том, что никто не допускал вас к работе над этим делом. Мне нужно, чтобы вы обе пообещали в это не лезть: никаких моделей, никаких профайлов, никаких взломов.
– Никаких взломов, – согласилась Слоан. Она протянула руку, чтобы закрепить обещание рукопожатием, и, прежде чем агент Стерлинг успела что-то сказать по поводу ее избирательного слуха, добавила: – Если бы все жители города Куантико решили пожать друг другу руки, получилось бы 157 080 комбинаций рукопожатий.
Агент Стерлинг слегка улыбнулась и приняла рукопожатие.
– Никаких взломов и никаких симуляций.
Слоан убрала руку. Из-за темных кругов под глазами она казалась младше, уязвимее, может быть, более хрупкой.
– Мне нужно заниматься симуляциями. Я не могу этого не делать.
Будучи профайлером, агент Стерлинг должна была уловить то, что Слоан не произносила вслух: создание этой модели – это то, что она могла сделать для Дина, это ее способ справиться и с собственными эмоциями. Она не могла этого не делать.
– Не по этому делу, – ответила агент Стерлинг. Она повернулась ко мне: – Никаких исключений. Никаких оправданий. Эта программа продолжает существовать, только пока выполняются правила. – Агент Стерлинг явно считала, что ее дело – следить за их выполнением. – Вы работаете над старыми делами и делаете это только с разрешения – моего или агента Бриггса. Если вы не можете следовать этим простым правилам, обузой становитесь не только вы, но и вся эта программа. – Агент Стерлинг посмотрела мне в глаза, и я отчетливо ощутила, что она хочет, чтобы эти слова прозвучали как угроза. – Я понятно объяснила?
Я еще отчетливее увидела то, что подтвердило мое первое впечатление об этой женщине: для нее это не просто работа, тут нечто личное.
