Дженнифер Хартманн
Лотос
Я беру вещи из ее протянутых рук. Мое сердцебиение учащается.
Волнение. Энтузиазм.
Благодарность.
– Думаю, лучше использовать их, чем стену, – добавляет она, подмигивая.
Я наслаждаюсь мыслью о новых возможностях, когда держу в руках этот увесистый блокнот. И еще я наслаждаюсь ее ослепительными глазами.
Я решаю, что мне гораздо больше нравится этот образ, чем вчерашний.
– Спасибо, – бормочу я, мой голос низкий и благодарный. – Это очень любезно с твоей стороны.
Сидни стоит надо мной, по-видимому, довольная моим ответом. Она поправляет очки, слегка наклоняя голову, и говорит:
– Ты умный. Сразу понятно.
Я кладу карандаши и блокнот на колени. Поразмыслив над ее оценкой, я киваю.
– Да, я образованный. И много знаю.
И все же большую часть времени я чувствую себя недалеким. Я совершенно не разбираюсь в современных технологиях, – особенно в устройствах, используемых для связи. Помнится, когда я сбегал, именно на них меня снимали люди, сидящие в машинах. Записи мне показали уже позже. Да и Гейб всегда развлекается со своим странным аппаратом, как будто это его любимая игрушка.
– Как ты учился? – удивляется Сидни, складывая руки вместе. – Ты ходил в школу?
Стопки книг проносятся у меня в голове. Брэдфорд приносил мне десятки художественной литературы, практических руководств, учебников и методических пособий. Все, что я делал, – это учился.
Я собираюсь ответить, когда нас обоих застает врасплох незнакомец, делающий снимки с края лужайки. Я поднимаюсь на ноги, отступая.
– О, черта с два! – заявляет Сидни, бросаясь к мужчине с камерой. – Это частная собственность! Тебе здесь не рады!
Я наблюдаю за сценой с крыльца. Сидни тем временем бросается на мужчину, загораживая меня от его взгляда. Незнакомец пытается увернуться от нее, делая еще больше фотографий.
– Ты что, не слышал меня?! Проваливай!
– Оливер Линч! – кричит мужчина. – Мы хотим узнать вашу историю. Вы не сможете прятаться вечно.
Я чувствую, как мое тело коченеет, кирпичная стена быстро собирается заново. Я пячусь назад, пока не сталкиваюсь с дверью. Их голоса кажутся все отдаленнее. Тем временем я мысленно отступаю в свою клетку, берусь за ручку дверцы и поворачиваюсь, чтобы проскользнуть внутрь.
Чтобы спрятаться.
Я не осмеливаюсь взглянуть на Сидни, когда исчезаю за порогом. Я коллекционирую ее образы, как маленькие сокровища. Но уверен, сейчас на ней тот, который я предпочел бы не сохранять.
Глава 6
Сидни
Тем утром Клементина со стыдливым выражением лица и потрепанным внешним видом приходит ко мне.
– Я сношалась с твоим соседом.
Я догадалась.
Мой ответ пробивается наружу через набитый глазированным пончиком рот.
– Никто больше не говорит «сношаться».
– Это серьезно, Сид. Я знаю этого парня с тех пор, как мы сравнивали наши трусы с Супер Марио[13] в его спальне, пока смотрели «Шоу Рена и Стимпи»[14], – она раздраженно фыркает. – Теперь я знаю, как выглядит его пенис. Это не нормально.
– С его пенисом что-то не так?
Клем свирепо смотрит на меня.
– Нет. Проблема в ситуации, связанной с его пенисом.
– Ладно, давай перестанем говорить о «пенисе» Гейба. Еще слишком рано для подобных образов в голове. – Я бросаю недоеденный пончик на кухонный стол и откидываюсь назад, наблюдая, как моя сестра расхаживает передо мной. – Так, было хорошо? Ты сожалеешь?
Она замолкает, поджимая губы и избегая моего взгляда.
– Не сожалею.
Что ж, будь я проклята.
Я надуваю щеки и медленно выдыхаю.
– Это действительно чертовски интересно, не буду врать.
– Это странно, я знаю.
– Дико странно.
Клем теребит свою мятую блузку, тушь размазана под глазами. Она прислоняется бедром к моему кухонному островку и смотрит на меня.
– Говоря о странностях, Оливер снова сидел на крыльце, когда я уходила. Мы разбудили его прошлой ночью.
– Господи, Клем. Как будто его надо еще сильнее травмировать. Ему и так досталось.
– Я забыла о нем, ясно? И не то чтобы он увидел какие-то обнаженные части тела или что-то в этом роде. – Она замолкает, задумчиво наморщив нос. – Как думаешь, он когда-нибудь раньше видел обнаженную женщину?
Взволнованная, я поворачиваюсь спиной к сестре и притворяюсь, что занята на кухне.
– Не знаю, сестренка. Я об этом не думала.
Вранье. Я не раз об этом думала.
– Кстати, что с тобой случилось? – спрашивает она, меняя тему. – Похоже, вы с Куртом подрались с грязевым монстром, и вам надрали задницы.
Я опускаю взгляд на свою заляпанную землей футболку с Куртом Кобейном[15] и пожимаю плечами.
– В саду копалась.
– Вот это ты хозяюшка.
– Только не проси меня готовить.
Следующие полчаса мы болтаем, потягиваем апельсиновый сок и полностью уничтожаем коробку пончиков.
Клем вздыхает, поднимаясь со стула, берет свою сумочку со стола и направляется к двери.
– Ну, мне нужно забрать Поппи от ее невыносимого отца. Надеюсь, он заметит мою прическу под названием «меня только что трахнули», – и после этого бормочет про себя: – Ублюдок.
– Не переживай. От тебя исходит сексуальная энергетика.
Мы толкаем друг друга локтями, и я провожаю ее. Затем поднимаюсь в свой кабинет, чтобы проверить электронную почту. Алексис как верный спутник следует за мной.
День сменяется сумерками, и я успешно справляюсь со всеми делами. Ну, за исключением того, что я не приняла душ и съела целую замороженную пиццу в одиночку. Впрочем, все в порядке – осудить меня может только кошка.
В момент, когда я выбираю между книгой и вибратором, снизу доносится грохот. Я качаю головой, гадая, какой беспорядок только что подготовила для меня кошка. На прошлой неделе она опрокинула растение в горшке и оставила крошечные отпечатки лап по всему ковру в моей гостиной. Эх.
Выбрав для начала книгу, потому что после нескольких глав у меня неизбежно появится желание взяться за вибратор, я пролистываю до закладки и откидываюсь на подушки. Я улыбаюсь Алексис, которая свернулась калачиком внизу кровати.
– Скоро мне придется тебя согнать. Я буду делать вещи, не предназначенные для невинных кошачьих глаз.
Алексис вздыхает, и я хихикаю про себя.
А потом моя кровь стынет в жилах.
Я сажусь прямо, сердце выпрыгивает из своего уютного заточения.
Черт. Дерьмо. Сука.
Если Алексис на моей кровати, то внизу либо призрак, либо психопат с топором, жаждущий вытащить мои кишки и носить их как шарф.
Балл за драматизм и креативность.
Я ищу любой предмет, похожий на оружие. Что-то между моим вибратором и распятием, которое я храню под кроватью, хотя не являюсь практикующей католичкой с тех пор, как узнала, что Санты не существует. Но я храню крест просто на всякий случай. Ад намного страшнее, чем уголь в чулке[16].
Когда я выскальзываю из спальни, мои липкие пальцы сжимают распятие. Я закрываю за собой дверь, чтобы Алексис оставалась в безопасности. Затем на цыпочках спускаюсь на первый этаж своего трехэтажного дома, пытаясь вспомнить приемы, которым научилась на занятиях тхэквондо в семь лет.
– Почему ты держишь крест?
Я разворачиваюсь и почти пронзаю сердце Гейба.
– Черт, – восклицает он, хватая меня за запястье, прежде чем оно ударяется о его грудь. – Господи Иисусе. Полегче, Баффи[17].
– Какого черта, Гейб? – Моя грудь вздымается, ноги дрожат. – Ты напугал меня до чертиков.
Он вырывает распятие из моей руки, с прищуром разглядывая его.
– Буквально «Господи Иисусе». Спрошу снова: почему ты держишь крест? Ты собиралась провести еще один сеанс по воскрешению Курта Кобейна из мертвых?
– Тьфу. Будь ты проклят, – бормочу я, пытаясь привести нервы в порядок. – Что ты делаешь в моем доме?
– Не выгляди такой удивленной. Я всегда прихожу без предупреждения.
– Но не когда ограбление моего дома в самом разгаре!
Одна из его бровей недоуменно выгибается.
– О чем ты говоришь?
Забрав крест назад, я бросаю его на диван и встряхиваю руки, как будто пытаюсь избавиться от мурашек. Затем глубоко вдыхаю.
– Я услышала шум. Сначала я подумала, что моя кошка что-то опрокинула, но она была со мной в спальне. Значит, не иначе человек в маске прячется за моим фикусом, чтобы надругаться надо мной.
Мы оба бросаем взгляд на фикус и вздыхаем, так как там пусто.
– Вероятно, это просто был я, – решает Гейб. – Ты ведешь себя как параноик.
– Попробуй быть женщиной, которая живет в одиночестве после трех месяцев преследования.
Он поднимает руки вверх.
– Прости. Ты права. – Гейб неторопливо подходит к дивану и плюхается на него, закидывая руки на спинку. Его темно-зеленые глаза поднимаются на меня, когда он наклоняет голову вправо. – У нас так и не было этого «Всегда солнечно» марафона.
Пожав плечами, я осторожно подхожу к нему, все еще на взводе.
– Твой брат, буквально воскресший из мертвых, немного отвлек нас, – говорю я, садясь рядом с ним и прочищая горло. – Кроме того, ты сейчас очень занят.
Гейб стонет и поднимает три пальца, а после начинает загибать по одному, будто ведя отсчет до чего-то.
– Ну знаешь, трахаешься с моей сестрой и все такое.
– И вот оно, – заключает он, драматично указывая на меня указательным пальцем.
Улыбка сползает с лица, и я качаю головой, подтягивая колени к груди.
– Неважно. Я не возражаю. Хотя бы кто-то действует.
– Что случилось с Милтоном?
– То и случилось, что его зовут Милтон, – отвечаю я. – Кажется, родители его сильно ненавидели, раз дали такое имя.
Смех вырывается из моего друга, когда он вытягивает ноги.
– Туше.
– В любом случае, я не заинтересована в отношениях. Ты знаешь меня – я независимая неряха.
– Это все те пошлые книжки, которые ты читаешь. Твои стандарты слишком высоки.
Я усмехаюсь, тянусь к пульту и включаю «Нетфликс». Гейб прав. Может быть, я стала безразлична к реальным мужчинам. Может быть, мои желания живут между страницами книг, в которых герои с двадцатипятисантиметровыми шлангами и волшебными языками делают такое, что у их дам глаза на лоб лезут.
А все, что получаю я, – это сталкеры и парни по имени Милтон.
Ну что ж. Я совершенно не против того, чтобы жить в своем вымышленном мире и однажды умереть сумасшедшей кошатницей.
* * *
Я подскакиваю в постели, не понимая, что, черт возьми, меня только что разбудило.
Сон? Еще один странный шум?
Гейб, который вломился как псих?
Оглядывая затемненную комнату в поисках моей кошки, я ловлю ее горящие глаза у порога. Она мяукает, когда я замечаю ее. Может, она хочет пить – я совсем забыла проверить ее миску перед тем, как поднялась к себе и легла спать.
Алексис снова мурлычет, и я тру глаза, стараясь заставить себя выползти из постели и позаботиться о своей кошке. Должно быть, именно так чувствуют себя родители.
– Хорошо, хорошо, я иду. Такая нетерпеливая.
Я чувствую себя зомби, когда спускаюсь по лестнице и иду через гостиную на кухню. Лампочка над раковиной горит, – света от нее достаточно, чтобы я понимала, что делаю. Заглядывая в миски Алексис, я понимаю: воды достаточно, и у нее даже осталось немного корма с ужина. Я ругаюсь сквозь зевок и смотрю на часы. Сейчас немного за полночь.
В такие моменты я рада, что работаю дома. Моя уставшая задница завтра будет спать.
– Ты обманула меня, киса. Я никогда больше не поверю…
Я запинаюсь, обернувшись. Взгляд цепляется за мою любимую вазу на полу, каким-то образом сбитую с пристенного столика. Вода почти полностью высохла, а весенний букет россыпью лежит на плитке.
Неприятное покалывающее ощущение возвращается – это знакомый укол страха.
Я смотрю на упавшие цветы дольше необходимого, пытаясь найти логичные причины этому беспорядку. Я замираю, пытаясь все обдумать. Алексис была в моей комнате, когда я вздрогнула и проснулась, так что она ни при чем. И цветы были на своем привычном месте, когда я поднялась наверх вечером, чтобы почитать.
Это был тот самый грохот.
Это был чертов грохот, и я знаю, что Гейб признался бы, разбей он эту вазу.
Я закрываю глаза, тяжело сглатывая и пытаясь решить, что делать дальше. Думаю, мне нужно позвонить в полицию. Я чувствую себя в опасности. Я чувствую, что за мной наблюдают. Я чувствую угрозу.
Я быстро осознаю, что оставила свой мобильный телефон в кабинете, когда проверяла электронную почту, поэтому мчу на дрожащих ногах к лестнице. Сердцебиение тяжелыми ударами отдается в груди. Мой рот словно немеет от резких, прерывистых вдохов.
Когда я поднимаюсь наверх, а затем заворачиваю за небольшой угол к своему кабинету и толкаю дверь, эти вдохи полностью сходят на нет. Ноги приклеиваются к полу, тошнота подступает к горлу, а глаза округляются от шока, когда мужчина, одетый во все черное, поворачивается и встречается со мной взглядом. Он держит мой компьютер в руках, а его лицо скрыто лыжной маской. Незваный гость выглядит почти таким же удивленным, как и я.
Какого черта?
На мгновение мое тело немеет и отказывается двигаться, – как будто его удерживает невидимая сила. Неизвестный откладывает мой ноутбук и осторожно приближается ко мне. Его ладони, спрятанные в перчатки, подняты и обращены вперед в безмолвной просьбе сохранять спокойствие. Но именно тогда мои инстинкты берут верх, и я решаюсь убежать. Я резко разворачиваюсь и, чуть не спотыкаясь, бросаюсь к лестнице. Далее перепрыгиваю через две ступеньки зараз, не сводя глаз с выхода. Желанная свобода находится по другую сторону этой деревянной рамы.
Только я не добираюсь до входной двери, потому что чувствую его позади себя. Меня передергивает от ужаса, и крик срывается с моих губ прежде, чем я успеваю даже подумать о том, чтобы дотянуться до дверной ручки. Две руки крепко обхватывают меня за талию, поднимая. Одна из этих рук тянется вверх, и обтянутая кожаной перчаткой ладонь зажимает мне рот, заглушая крик. У меня получается издать только низкий приглушенный звук, когда незнакомец разворачивает меня и тащит обратно к лестнице.
Твою мать.
Этого не может быть.
Я размахиваю ногами, нанося бесполезные удары, а мои ногти впиваются в руку, зажавшую рот. Он так сильно сжимает мою челюсть, что я едва могу дышать. Когда меня несут вверх по лестнице, одной рукой я хватаюсь за перила, в попытке не дать затащить себя в спальню и жестоко изнасиловать. А это, несомненно, вот-вот произойдет.
Моя хватка на удивление сильна, наполнена адреналином. И мужчина всего на мгновение отпускает мой рот, чтобы оттащить меня от перил. Я снова кричу и ударяю ублюдка в промежность. Он с рычанием отшатывается, и я вырываюсь. Далее взбегаю по ступенькам, чтобы запереться в спальне, и одновременно придумываю план побега. Мой мобильный телефон в кабинете, но там нет замка, поэтому я не успею схватить его.
Дерьмо.
Мужчина хватает меня за лодыжку прежде, чем я достигаю верха лестницы. Я падаю лицом вперед, ударяясь подбородком о край ступеньки и впиваясь зубами в нижнюю губу. Кровь сочится из раны, наполняя мой рот медным привкусом. И тут я чувствую, что меня снова поднимают. Поэтому мне ничего не остается, кроме как резко откинуть голову назад и врезаться в его челюсть. Боль пронзает мой затылок, но меня даже не волнует вероятность того, что я получила сотрясение мозга. Ведь главное, что его хватка ослабевает.
Это карма, урод.
На этот раз мне удается убежать без препятствий. Я мчусь изо всех сил в свою спальню, уже решив, что я абсолютно готова выпрыгнуть из окна ради безопасности. Я лучше переломаю все кости в своем теле, чем буду изнасилована и замучена этим больным ублюдком.
Я врываюсь в дверь своей спальни, кровь стекает по моему подбородку и пачкает майку. Когда я поворачиваюсь, чтобы захлопнуть дверь, то вижу, что он уже здесь. Он, черт бы его побрал, уже здесь. Мужчина упирается спиной в дерево, пытаясь пробиться внутрь.
И у него это конечно получается!
– Нет! – я вскрикиваю, падая назад под тяжестью летящей на меня двери.
Мужчина одет с головы до ног в черную одежду, его лицо скрыто лыжной маской. Видны только его глаза-бусинки, – и то я с трудом могу разглядеть их в темноте. Он хватается за мои волосы, а затем, потянув за них, бросает меня на кровать так, будто я вообще ничего не вешу. Я ударяюсь о матрас, и он мгновенно садится сверху, удерживая мои запястья и прижимая коленом мои бедра к кровати.
Мужчина рычит мне в лицо:
– Ты, маленькая сучка. Тебе было просто необходимо все усложнить.
Крик разрывает мое горло, и в ответ он сильно бьет меня по лицу, оставляя огненный след на щеке.
– Кто ты, черт возьми, такой? Что тебе нужно? – шиплю я, пока слезы застилают мне глаза.
– Ответы.
Я извиваюсь под ним, мое тело выгибается, пытаясь высвободить одну из конечностей. Он наклоняется ближе к моему лицу, наши носы почти соприкасаются. Поэтому я поворачиваю голову в сторону и пытаюсь сдержать всхлип. Его голос низкий и хриплый, как будто он пытается его замаскировать. И его дыхание странно пахнет… эвкалиптом.
Незнакомец рычит мне в ухо, пока я продолжаю бороться:
– Скажи мне, что он…
Слова мужчины обрываются, и до меня доходит, что он больше не сидит на мне. На мгновение я теряюсь, прикованная к кровати ужасом и неверием. Но потом я приподнимаюсь, чтобы понять, что, черт возьми, только что произошло.
У меня перехватывает дыхание, когда я вижу перед собой Оливера Линча. Он швыряет нападавшего на пол, и, полностью обезумев, безостановочно бьет мужчину по лицу.
О. Мой. Бог.
Так как мой телефон вне досягаемости, я не придумываю ничего лучше, чем подбежать к окну, распахнуть его, а затем истошно начать звать на помощь. Достаточно крикнуть три раза, чтобы Лорна Гибсон высунула голову из своей входной двери. И тут я кричу в отчаянии:
– Позвоните в 911!
Мчась обратно к месту драки, я по пути хватаю лампу и замахиваюсь ей над двумя мужчинами. Как только нападающий начинает побеждать, я ударяю его лампой.
Только вот в ту же секунду Оливер переворачивает их обоих и оказывается сверху.
Лампа врезается в его череп.
Черт!
Оливер со стоном хватается за затылок и заваливается на бок, в то время как человек в маске вскакивает на ноги и пытается сбежать.
Он выбегает из моей спальни, как гребаный трус.
– Черт. Твою мать. Мне так жаль.
Я присаживаюсь рядом с Оливером на корточки, протягиваю руку, чтобы коснуться его раны на голове.
Я оказываюсь застигнута врасплох, когда Оливер подпрыгивает, хватает меня и прижимает к земле за запястья. Он нависает надо мной, держа меня. Несмотря на темноту, я вижу, как его лицо выражает сперва слепую ярость, а затем шок и ужас. Через мгновение до него доходит, что злодей – не я. Он ослабляет хватку на моих руках. Его глаза пробегают по моему лицу, убеждаясь, что это действительно я.
Оливер встает не сразу. Нахмурившись от обуревающих его чувств, он продолжает нависать надо мной. Наши груди и пах прижимаются друг к другу с каждым тяжелым, прерывистым вдохом. Наши взгляды слились, а тела дрожат от эмоций, вырывающихся наружу.
Полицейские сирены рушат момент. И Оливер трясет головой, отпуская меня так быстро, будто мои руки уподобились пламени. Он вскакивает, как ошпаренный, а после приземляется рядом со мной и отползает назад, пока между нами не остается значительное расстояние. Я сажусь, все еще тяжело дыша, все еще представляя собой клубок из боли, страха и замешательства.
На меня только что напали. Меня могли изнасиловать. Я вся в запекшейся крови и уже чувствую, как на моей челюсти расплывается синяк.
И Оливер Линч спас меня. Мужчина, неспособный даже прикоснуться к другому человеку, защитил меня от нападавшего, не раздумывая ни секунды.
– Ты спас мне жизнь.
Мои слова – хриплый шепот, потому как мой голос сорвался от криков.
Мы сидим друг напротив друга на полу в моей спальне, сталкиваясь взглядами сквозь покров темноты и слушая, как приближаются сирены.
Оливер отвечает так тихо, что я почти не слышу его.
– Я всегда спасаю тебя.
Глава 7
Оливер
Я все еще слышу ее крик, когда прижимаю кубики льда к разбитым костяшкам пальцев.
Последние несколько дней были вихрем из сирен, правоохранительных органов, допросов, заявлений и потока благодарности за мой героизм.
Все как в тумане. Дни, часы, минуты слились воедино.
Только ее крик выбивается из всего.
По словам Гейба, последние несколько ночей Сидни провела со своей сестрой. Поэтому ее дом стоит темный и пустой, наполненный ужасами, произошедшими три ночи назад. Я все еще вижу, как она смотрит на меня, прерывисто дыша, ее глаза широко распахнуты, волосы в беспорядке, нижняя губа треснула и из нее сочится кровь. Возможно, я и спас ее, но этого было недостаточно.
В моих собственных историях я быстрее. Сильнее. Храбрее. Она никогда не смотрит на меня с кровавыми слезами, струящимися по ее щекам, испуганная и дрожащая, навсегда заклейменная уродливым пятном.
Мне кажется, что я потерпел неудачу.
Голос Гейба врывается в мои мрачные размышления, когда он шаркающей походкой идет на кухню, взъерошивая свои волосы пятерней.
– Как заживает твоя рука? – спрашивает он, открывает холодильник, смотрит внутрь целых тридцать секунд, затем закрывает дверцу.
– Хорошо.
– Здорово. Продолжай морозить пальцы.
Он снова открывает дверцу, осматривая содержимое, как будто там что-то могло волшебным образом появиться. Гейб разочарованно вздыхает и снова закрывает холодильник.
– Давай завтракать?
Я хмурюсь, озадаченный просьбой. Гейб обычно ест хлопья на завтрак, поэтому я открываю верхний шкаф и беру коробку с полки.
На его лице появляется подобное моему замешательство, когда я передаю ему «Лаки Чармс». Затем его рот растягивается в улыбке.
– Черт, прости. Я имел в виду, не хочешь ли ты пойти куда-нибудь поесть? Ну, знаешь, в ресторан?
О. Я выбрасываю тающие кубики льда в мусорное ведро и засовываю руки в карманы своих синих джинсов. Гейб заказал мне новую одежду с самой Амазонки[18], и она удивительно хорошо подошла. И прибыла гораздо быстрее, чем можно было ожидать при таком большом расстоянии.
Обдумав его предложение, я прочищаю горло.
– Не знаю. Это кажется… трудным.
До этого мне приходилось покидать этот дом только для того, чтобы дать показания полицейским, подробно описав покушение на Сидни и нападавшего. Он был безликим, совсем как злодей в моих собственных комиксах. Весь процесс был мучительным и некомфортным, так что я предпочитаю оставаться внутри дома и держаться особняком.
– Давай же, будет здорово, – убеждает мой брат. – Тебе нужно познакомиться с реальным миром – таким, который не связан с полицейскими участками.
– Полагаю, у меня нет выбора, да?
– Если ты хочешь познать жизнь, то да. Всем необходимо выходить из зоны комфорта, чтобы расти и учиться.
Я ловлю себя на том, что киваю, несмотря на сомнения. После многих лет скорби по миру, который, как я думал, был уничтожен, я должен радоваться тому факту, что все иначе.
– Хорошо.
Гейб хлопает в ладоши.
– Потрясающе. Дай мне время очень быстро переодеться, а потом мы отправимся в путь.
Двадцать минут спустя мы сидим друг напротив друга в красной кабинке с пластиковыми меню на столе. Пахнет яичницей с беконом. Брэдфорд иногда приносил мне горячие тарелки со свежей едой, и одним из моих любимых блюд была яичница с беконом. Я всегда был рад, когда получалось насладиться чем-то, кроме спагетти в банке или холодных супов.
Я чувствую на себе взгляд Гейба, когда просматриваю меню. Здесь такой большой выбор. Мой взгляд скользит вверх к брату, который смотрит на меня, скрестив руки на груди.
– Ты хотел что-то сказать? – интересуюсь я.
– Нет, я просто… Я не думал, что ты умеешь читать.
Я поджимаю губы и снова опускаю глаза.
– Я умею читать. И писать. И рисовать.
– А петь?
– Не очень хорошо.
Я не пытался шутить, но Гейб смеется, откидываясь на спинку стула с довольной ухмылкой.
– Ты просто что-то с чем-то, Оливер. Я даже представить не могу, что с тобой случилось…
Я стараюсь не возвращаться в тот подвал. Постепенно воспоминания о предыдущем жилье все меньше и меньше успокаивают меня.
– Было довольно одиноко, – вот и все, что я рассказываю ему.
Гейб не давит на меня, требуя больше информации, и я благодарен за это. Вместо этого он ковыряет облупившийся пластик меню, переводя взгляд то на меня, то на предоставленные блюда. Он нарушает молчание несколько мгновений спустя.
– Знаешь, мы искали тебя. Мы все были уверены, что ты рано или поздно вернешься. Твоя мама особенно, она… – он замолкает, эмоции захлестывают. – Она была не в себе в течение многих лет. Но она никогда не теряла надежды, что однажды тебя найдут. Мне больно оттого, что она так и не смогла увидеть тебя.
Тяжесть этих слов окутывает наш стол, клубится между нами, сдавливая мою грудь. Мне уже рассказали, что мою мать звали Шарлин Линч и что она скончалась десять лет назад от рака легких. Мой биологический отец умер, когда мне было всего семь месяцев, а мой отчим, Трэвис, живет недалеко с границей Висконсина.
Я понимаю, что должен скучать по своей матери, но трудно почувствовать искреннюю скорбь к кому-то, кого я едва могу вспомнить. Иногда у меня возникают туманные образы женщины с медными волосами и светло-карими глазами. В этих воспоминаниях она читает мне сказку или гоняется за бабочками вместе со мной. Она всегда улыбается. Всегда счастлива. Воспоминания наполняют меня теплом, но, кажется, я никогда не могу полностью прочувствовать их.
– Я не очень хорошо ее помню, – признаюсь я, и мой голос срывается на последнем слове, пока руки сжимают тканевую салфетку на коленях. – Все так смешалось. Мои воспоминания кажутся искаженными. Отравленными в каком-то смысле.
– Тебе промывали мозги двадцать два года, чувак. Это можно понять.
Я киваю, несмотря на волну тревоги, захлестнувшую меня. На моем лбу выступает испарина, когда я оглядываю переполненный ресторан. Я наблюдаю за большими группами людей, перемещающимися вокруг, разговаривающими громко и пронзительно, будто они соревнуются со звоном тарелок и бьющегося стекла. От происходящего кружится голова.
Мое внимание привлекает маленькая девочка с выгоревшими на солнце косичками. Она неуклюже бегает вокруг стола кругами, держа в руках плюшевого мишку. Быстрая вспышка пронзает мой разум, что-то яркое и почти болезненное.
«У меня есть секрет, но я боюсь тебе его рассказать».
«Ты можешь рассказать моему плюшевому мишке. Она очень хорошо умеет хранить секреты».
Я сжимаю голову руками, заставляя Гейба наклониться вперед и дотронуться до моей руки.
– Чувак, ты в порядке? Что случилось?
Прикосновение побуждает меня выпрямиться, и я высвобождаю руку. Я пытаюсь избавиться от неожиданно накатившей волны похороненного в памяти воспоминания. Я хочу уцепиться за сами образы, но они снова исчезают в моем подсознании и распадаются вместе со многими другими утраченными эпизодами. Заставив себя сохранять спокойствие, я стискиваю зубы и впиваюсь пальцами в бедра.
– Мне просто стало не очень хорошо из-за окружающей обстановки. Я не привык к такому количеству людей.
– Черт, прости. Я поторопился, – Гейб выглядит виноватым, несчастным. – Хочешь вернуться домой?
Я не сразу понимаю, что он имеет в виду дом на Брайрвуд-лейн, а не мою нору.
Дом. Теперь это мой дом.
Быстрым покачиванием головы я отклоняю его предложение.
– Я бы хотел съесть яичницу с беконом.
* * *
Мы въезжаем на подъездную дорожку и обнаруживаем Сидни, сидящую на крыльце Гейба.
Моем крыльце.
Шквал неоднозначных чувств охватывает меня, и мое сердце, кажется, начинает биться немного быстрее, а кожа становится разгоряченной и зудящей. Колени Сидни подтянуты к подбородку, руки обнимают ноги, и она раскачивается вперед и назад, как будто в ритме какой-то мелодии.
Когда мы выходим из машины, она поднимается на ноги, проводя руками по штанам. Она посылает нам улыбку, которая в этот раз не освещает ее лица.
– Сидни… Черт, я ужасно беспокоился о тебе.
Гейб мчится к ней так, будто не может ждать ни секунды. Я тоже это чувствую, но внешне остаюсь спокойным. Я плетусь за ним, почесывая затылок и отводя глаза.
Ее голос заставляет меня снова поднять глаза.
– Я в порядке. Все еще немного потрясена, но я это переживу. Копы обыскали мой дом этим утром, но мне было немного страшно заходить внутрь одной. Поэтому я запустила туда кошку и ждала здесь… – Сидни обхватывает себя руками, как будто от этой мысли по ее телу пробегает холодок. Она пристально смотрит на меня, в ее чертах запечатлено что-то мягкое и доброе. – Привет, Оливер.
Это просто приветствие, но оно звучит словно нечто большее. Я сглатываю.
– Привет.
Мы не разрываем взгляды несколько ярких секунд, прежде чем Гейб делает шаг вперед и приподнимает Сидни, стискивая ее в объятии, пока она не начинает визжать. Это игривый, легкий и жизнерадостный звук. И мне интересно, каково это – чувствовать себя настолько невесомым и беззаботным, хотя бы на мгновение.
Укол зависти пронзает меня насквозь. Я не знаком с этим чувством, поэтому отмахиваюсь от него.
Когда я подхожу ближе, то замечаю фиолетовый синяк на левой щеке Сидни, а также заживающую ранку на ее нижней губе. Я снова злюсь на себя.
Сидни шепчет что-то на ухо Гейбу, и он кивает, отступая и позволяя ей подойти ко мне. Ее руки сцеплены перед собой, и она выглядит такой же нервной, как и я. Девушка прикусывает губу, прежде чем озвучить свою просьбу:
– Ты не против зайти внутрь вместе со мной?
Я перевожу взгляд с Сидни на моего брата, думая, что он гораздо лучше подходит для этой задачи. Но Гейб вздергивает подбородок в молчаливом одобрении, поэтому я возвращаю внимание к Сидни и неохотно соглашаюсь:
– Хорошо.
Кажется, она хочет дотронуться до моей руки, но останавливает себя. Благодарен я или разочарован – мне не понять.
Вместо этого она засовывает руки в задние карманы и указывает головой на свой дом, приглашая следовать за ней. Мы молча идем по ее двору, бок о бок, пока до меня доносится ее приятный аромат. Я не могу точно описать запах, но мне он напоминает весну… Благоухающие цветы, которыми я дышу, когда сижу на улице и наблюдаю за птицами.
Сидни смотрит на меня из-под длинных ресниц, – сегодня на ней нет очков. Синяк тянется вверх по одной стороне ее лица, почти достигая виска. Она заправляет прядь волос за ухо, открывая три сережки в виде серебряных колечек.
– Я, эм, хотела поблагодарить тебя за то, что ты сделал той ночью. Не могу представить, что бы случилось, если бы ты не… – она смотрит вниз на свои мельтешащие ноги, когда мы приближаемся к входной двери. – Это было очень храбро.
– И все же ты была ранена. Мне жаль, что я не был быстрее.
Мое признание заставляет ее вскинуть голову и устремить на меня острый и упрямый взгляд. Тем временем ее рука замирает на полпути к дверной ручке.
– Ты спас мне жизнь, Оливер. Я предпочитаю разбитую губу похоронам.
Не зная, как на это реагировать, я сохраняю молчание, пока мы, наконец, входим в ее дом. Кошка приветствует нас в коридоре, восторженно мяукая.
– Это Алексис. Я впустила ее внутрь, когда сестра высадила меня, но у Алексис нет понятия о времени, – смеется Сидни, подхватывая кошку на руки и поглаживая ее ржаво-оранжевую шерстку.
