Дженнифер Ли Арментроут
Королевство плоти и огня
Вот почему так опасно делить постель с Кастилом.
Я смотрела, как он опускает одеяло до пояса и складывает руки под головой. Устроившись поудобнее, он сказал:
– Просто чтобы ты знала: если захочешь, чтобы мои губы оказались где-нибудь на тебе, я с готовностью исполню твое желание.
Я разинула рот.
– И моя готовность удовлетворить тебя распространяется на мои руки, мои пальцы, мой член…
– О боги, – оборвала я его. – Тебе не стоит об этом беспокоиться. Мне никогда не понадобятся твои… твои услуги.
– Услуги? – Он повернул ко мне голову. – Это звучит так грязно.
Я проигнорировала замечание.
– Мы с тобой больше никогда не будем делать ничего из того, что делали раньше.
– Никогда?
– Никогда.
– Ты хочешь сказать, что это… невозможно?
– Да. Абсолютно невозможно.
Хоук улыбнулся, и это была улыбка Хоука. На обеих щеках появились ямочки, и я возненавидела себя за то, как у меня защемило в груди при виде них. Меня возмутило то, что они заставляют видеть в нем Хоука.
– Но разве ты только что не сказала, что нет ничего невозможного? – практически промурлыкал он.
Я уставилась на него, полностью утратив дар речи.
– Мне сейчас хочется ударить тебя кинжалом в сердце.
– Не сомневаюсь, – ответил он, закрыв глаза.
– Ну и ладно, – пробормотала я, смирившись.
Придется терпеть его по крайней мере ночь или пока я не придумаю, как сбежать. Я подвинулась назад, сунула ноги под одеяло и рухнула с такой силой, что затряслась кровать.
– Ты там в порядке? Не ушиблась?
– Заткнись.
Он рассмеялся.
Повернувшись к нему спиной, я уставилась на нож. Лезвие согнулось. Я вздохнула. Через мгновение послышался щелчок, и комната погрузилась в темноту. Кастил выключил масляную лампу со своей стороны кровати.
Его стороны кровати?
Мы разве поделили кровать?
Я подтянула одеяло до подбородка и перевела взгляд на камин. Мысли вернулись к тому, что не должно иметь значения. Но имеет.
– Почему ты мне рассказал? – прошептала я, даже не уверенная, что еще не сплю, и не зная, почему спрашиваю. Он ведь уже ответил. – Почему ты рассказал, что Хоук – твое второе имя?
В камине потрескивал и искрил огонь, и я закрыла глаза.
Спустя секунды или даже минуты Кастил сказал:
– Потому что тебе нужно знать, что не все было ложью.
Глава 7
После всех потрясений и травм последних дней не стоило удивляться тому, что прошлое настигло меня во сне. Тем не менее кошмар потряс меня до глубины души.
Кровь была повсюду. Брызги на стенах, тонкие ручейки и бесформенные лужи на пыльном и неровном дощатом полу. В воздухе стоял сильный запах металла. Мой взгляд привлекло освещенное лампами синее пятно. Рубашка. Кажется, синюю рубашку носил забавный мужчина, который подавал нам еду вечером. Господин Ла… Лакост? Он рассказывал байки о семействе мышей, живущих в амбаре, которые подружились с котятами. Я хотела на них посмотреть, но папа увел нас обратно в наши комнаты. За ужином он не улыбался и не смеялся. Он не делал этого с тех пор, как мы уехали. Сидя за столом, после каждого наспех прожеванного кусочка он бросал взгляды на окно.
Но грудь и живот господина Лакоста казались странными, больше не круглыми, а впалыми и неровными… Я стояла, дрожа.
– Не смотри, Поппи. Не смотри туда, – услышала я приглушенный голос мамы, которая тянула меня за руку. – Нам нужно спрятаться. Поспешим.
Она повела меня по узкому коридору, ее рука была мокрой.
– Я хочу к папе…
– Ш-ш. Мы должны вести себя тихо. – Ее голос дрожал и казался слишком слабым. Рукава ее платья порваны, бледно-розовая ткань перепачкана алым. Маме больно, а я не знаю, что делать. – Мы должны вести себя тихо, чтобы папа нашел нас.
Я не поняла, как тихое поведение поможет папе прийти к нам. Мы вошли в комнату, где было темно и слышались громкие звуки: неровное дыхание и стоны, нескончаемый плач и крики. Папа вышел на улицу, когда они явились, вышел со странным человеком, который, похоже, его знал. Я хотела к папе. Хотела к Йену, но он ушел с женщиной, от которой пахло сахаром и ванилью…
Темноту прорезал пронзительный визг. Кто-то закричал. Мама дернула меня за руку к себе. Сидя на корточках, она открыла большой посудный шкаф и принялась выгребать из него кастрюли – те со звоном посыпались на пол.
– Лезь туда, Поппи. Сиди там, только тихо-тихо, хорошо? Ты должна молчать как мышка, что бы ни произошло. Поняла?
Я посмотрела на маленькую темную дыру и покачала головой. Мама там не поместится.
– Я хочу быть с тобой.
– Я буду здесь. – Она коснулась моей щеки и повернула к себе мою голову. Ее рука была влажной. – Ты должна быть большой девочкой и послушаться меня. Тебе нужно спрятаться…
Пронзительный вой повторился, я бросилась к ней и схватила ее за бока, вцепившись в липкое платье на талии.
– Отпусти, малышка. Поппи, тебе нужно спрятаться.
Я обхватила еще крепче, чувствуя, как по щекам течет теплая влага.
Мама дернулась от какого-то звука – от голоса. Кто-то говорил, но мое сердце так громко колотилось в ушах, что я ничего не разобрала. Голос походил на шум воды, а звуки кошмара становились громче и ближе.
Голос раздался снова. И мама… ее руки стали еще более мокрыми и липкими…
Кто-то свалил светильник, стекло разбилось. Мама закричала и обхватила меня руками. Слова сложились и обрели немного смысла, за исключением одного…
Крики. Кто-то завизжал. Мама? Ее оторвали от меня, ее ладони скользнули по моим рукам, пальцы поймали мои, но тут же их выпустили. В нас – в меня – врезалось чье-то тело, я завалилась набок и потеряла маму. Лицо резанула ошеломляюще острая боль. Я упала на спину. Меня схватили какие-то руки. Слишком тяжелые руки. Руки, которые причиняют боль. Я закричала…
Голос послышался снова, откуда-то из темноты, пробиваясь сквозь крики.
Милый маленький цветочек,
Милый маковый цветочек,
Его сорвешь, он кровоточит,
И не милый больше…
– Поппи!
Я резко проснулась. Крик звенел в ушах, обжигал горло. Я ловила ртом воздух, пытаясь пошевелиться, но ничего не получалось. Мои руки прижаты к бокам, ноги запутались в теплом клубке.
Приоткрыла глаза и не сразу поняла, где нахожусь. Сосредоточилась на размеренном стуке под щекой, медленно выбираясь из оков паники и страха.
Через узкое окно напротив кровати сочился слабый серый свет. Я не на постоялом дворе, меня не рвут когтями. Я в крепости, в кровати, под моей щекой – теплая твердая грудь; меня гладят по волосам, знакомый голос снова и снова шепчет мое имя, говорит, что все хорошо, обещает, что я в безопасности.
Я сижу у него на коленях, он крепко прижимает меня к груди и пытается унять дрожь своими объятиями.
Кастил.
Реальность возвращалась по частям по мере того, как кошмар отступал, и я начала сознавать, что Кастил потихоньку качает меня.
Нужно отстраниться, создать между нами расстояние, но есть что-то надежное в его объятиях. Что-то неизъяснимо правильное. Может, дело в том, что я часто просыпалась после кошмаров одна, напуганная и дрожащая, особенно когда Йен уехал в столицу. И даже если мои крики будили Тони, я никогда не позволяла такого… утешения. Мне всегда было слишком неловко искать его у моей камеристки. Но сейчас ничего другого не осталось, и впервые я рада, что меня лишили выбора. Я закрыла глаза и позволила теплу Кастила согревать меня.
Было немного стыдно, хотя он знал о кошмарах. Виктер его предупреждал, и я понимаю, что он сделал это не ради Кастила, а ради меня. Грудь стиснуло от тоски. Я скучаю по Виктеру, так сильно скучаю, а после этих кровавых кошмаров потеря ощущается особенно остро.
Но я все равно вспыхнула от смущения. Наверное, Кастил считает меня невероятно глупой из-за того, что спустя столько лет мне все еще снятся кошмары.
– Прости, – проговорила я, пытаясь отодвинуться, и поморщилась от хрипоты в голосе. Только боги знают, от каких звуков так саднит мое горло. – Я не хотела тебя будить.
– В юности, когда я впервые покинул Атлантию, возле какой-то маленькой деревушки мне встретился Жаждущий. Я в жизни не видел ничего страшнее. И не думал, что там может быть что-то хуже него. – Кастил крепче обнял меня. – Он уже провел какое-то время в таком состоянии и выглядел как ходячий труп. Он был страшнее всего, что могло создать мое детское воображение. А его вой? Я решил, что он будет преследовать меня в снах… Так оно и было. Много недель спустя, даже вдали от Жаждущих, я просыпался среди ночи и мог поклясться, что слышал их крики.
Он положил ладонь мне на затылок. Дрожь уменьшилась.
– Но потом меня взяли в плен. И знаешь, что было хуже всего? Что это случилось по моей вине. Я был еще юным и глупым. Думал, что могу в одиночку свести счеты с королем Джаларой и королевой Илеаной и тем решить все проблемы. Я в самом деле верил, что смогу это сделать. Я подобрался близко – настолько, что смог действовать. Разумеется, я потерпел поражение. И тогда я узнал, что такое настоящий ужас. Ты спрашивала, что они со мной делали? Мне отказывали в крови, держали на грани, давали ровно столько, чтобы выжить, – иногда едва-едва достаточно, но постоянный недостаток влиял на мою способность к исцелению.
К горлу подступила желчь, но я ничего не сказала, оставаясь в его объятиях.
– Для появления такого эффекта требовалось много времени, и они это знали. Они не ставили клеймо, пока не убедились, что оно не исчезнет. – Я почувствовала, как поднялась его грудь. – Когда те, кого приводили меня кормить, оказывались близки к смерти и больше ни на что не годились, их убивали у меня на глазах. Иногда медленно, оставляя на их коже порезы, пока они не умирали. В другой раз им ломали шеи. Но случалось, я был так голоден, что… – Он сглотнул. – Это я разрывал им горло и убивал. Их тела оставляли гнить. На много дней и недель. Мне не на что было смотреть, кроме как на трупы тех, кого я убил. Не о чем думать, кроме как о том, как они жили до этого момента и какого будущего я их лишил. Иногда тела складывали в кучи и оставляли еще надолго после того, как вонь проходила.
О боги.
Мои глаза открыты, но я ничего не видела, слушая его. Это тоже часть горя, которое он несет в себе? Если так, то я могу понять. Все ужасные дела, которые он творил и которые творились его именем, сейчас не имеют значения. Я не могу представить, какие мучения ему пришлось вынести. Никто такого не заслуживает. Даже те, кто сеет смерть, не заслуживают, чтобы их использовали, пытали и издевались.
А мучиться от кошмаров десятилетиями? Столетиями? Сомневаюсь, что я могла бы сто лет заново переживать ночь нападения Жаждущих.
Кастил продолжил, и в его голосе звучала пустота:
– И они кое-что делали со мной – то, что вызывало реакции, которые я не мог контролировать. Женщины. Мужчины. Они заставляли меня… – Он замолчал, и я почувствовала, как он качает головой. – Я узнал, что такое настоящий страх.
Я прерывисто выдохнула.
– Прости. Я не…
– Тебе не за что извиняться. Ты тут ни при чем, и я не хочу от тебя извинений. – Он запустил пальцы в мои волосы. – Я не хочу жалости.
– Я тебя не жалею. И я знаю, что не виновата в том, что с тобой случилось, – как и ты, пусть даже ты попал в плен из-за собственных действий. Я все равно ужасаюсь тому, что с тобой делали.
– Я не хочу, чтобы ты ужасалась. Просто хочу. чтобы ты знала, Поппи: у меня тоже были кошмары. Спустя много лет после освобождения я просыпался среди ночи, думая, что по-прежнему сижу в клетке, а мои руки и ноги закованы в кандалы. А иногда меня преследовало в снах то, что я делал после освобождения.
Он погладил мою щеку и отвел назад мою голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
– Я все знаю о том, что прошлое не остается там, где ему положено. Что оно любит наносить визиты, когда ты слабее всего. Никогда не нужно извиняться и не нужно стыдиться.
У меня дрогнуло сердце, хотя тяжесть в груди немного уменьшилась.
– Как… как ты все это пережил?
Кастил отвернулся и чуть погодя сказал:
– Не думаю, что тебе понравится ответ. Когда я сбежал, то пообещал себе, что рано или поздно увижу, как жизнь уходит из бездушных глаз королевы Илеаны и короля Джалары. – Он опустил руку. – Вот так я выжил.
Я сглотнула от абсолютной холодности его тона.
– Значит, месть.
Он кивнул, и я не понимала, что должна чувствовать по поводу услышанного. Следует думать о нем плохо? Я по-прежнему не представляла, как совместить то, что он рассказал о королеве, и то, что я знала и видела сама.
– А как выжила ты, Поппи? – Он опять перевел взгляд на меня, наполовину опустив ресницы. – Как тебе удается после нападения Жаждущих не бояться всего на свете? Потому что ты бесстрашная, идет ли речь о столкновении с толпой Жаждущих, о том, чтобы глядеть в глаза вольвену, или о том, чтобы давать отпор мне, даже зная, кто я.
Вопрос застал врасплох, как и то, что он считает меня бесстрашной.
– Я… я не то чтобы не знаю страха. Я многого боюсь.
В золотистых глазах вспыхнул интерес.
– Не верю.
Я бы ни за что ему не призналась, что боюсь саму себя больше, чем Жаждущих, вольвенов и даже его.
– Я выжила, потому что решила больше никогда не быть беспомощной. Это удерживало меня от падения в пучину страха. Это помогало справляться с болью на тренировках с Виктером – со ссадинами и синяками.
Я подумала о клейме на бедре Кастила, о боли, которую ему пришлось вынести, пока оно зарубцевалось, при том, что он всегда так легко исцелялся.
– Я могу понять, как потребность отомстить помогла тебе выжить.
Наклонив голову, он поднял ресницы и пристально посмотрел на меня.
– Так вот что помогает выжить тебе? Представляешь все способы, какими будешь меня убивать?
Нет. Я вообще об этом не думала. Может, и стоило, но я не думала.
Я выскользнула из его объятий и перебралась на свою половину кровати.
– Просто подожди и сам узнаешь.
На его губах появилась усмешка, на правой щеке обозначилась ямочка, но очень быстро пропала.
– Ты помнишь что-нибудь из кошмара?
– Я так стараюсь об этом не думать, – призналась я, натянув на грудь тяжелое одеяло.
Он оперся на локоть, и я опустила взгляд на его подтянутый живот.
– Ты говорила во сне.
– Что?
Заставила предательские глаза вернуться к его лицу.
Кастил кивнул.
– Это было что-то вроде… детской песенки-страшилки. Что-то про милый цветочек.
В момент, когда он это сказал, страшный сон вернулся с пугающей ясностью.
– Милый маковый цветочек, его сорвешь – он кровоточит, и не милый больше… – пробормотала я.
– Да. Это. – Он поднял бровь. – И сейчас звучит так же тревожно, как и в первый раз.
– Не могу поверить, что я такое говорила.
– И я не мог поверить, когда услышал. Тебе об этом раньше кто-нибудь говорил?
– Я… – Я нахмурилась и покачала головой. – Не знаю. Иногда кошмары о той ночи немного отличаются от того, что происходило в действительности, но я не помню, чтобы раньше такое слышала. – Я вцепилась пальцами в воротник ночной рубашки. – И я… я стараюсь не думать о снах, когда просыпаюсь. Я могла слышать стихотворение раньше и забыть. Иногда это…
– Сбивает с толку, – закончил он за меня.
Кивнула, прокручивая в голове все, что помню. Подступила тошнота. Я практически ощущала запах крови, чувствовала влажную руку матери…
– С мамой кто-то говорил. В кошмаре. Голос раздался как раз перед тем, как до нас добрались Жаждущие. – Я широко раскрыла глаза. – Думаю, этот же голос говорил про цветочек, и мама ответила. Но я…
Я с досадой пыталась разобрать невнятное слово, которое она, кажется, произнесла. Вряд ли она сказала больше одного слова. Я практически видела, как шевелятся ее губы, но это воспоминание могло быть фальшивым.
– Я не… не могу вспомнить.
– Может, вспомнишь позже.
– Может. – Я вздохнула. – Но я даже не знаю, в самом ли деле что-то слышала.
– Не исключено. Порой детали прошлого в снах накладываются друг на друга. Мое пленение часто смешивается с пленением Малика. – Он лег на спину и уставился на открытые балки на потолке. – Ночь нападения Жаждущих была не единственным испытанием, через которые ты прошла.
Мои пальцы соскользнули с воротника. Я сразу поняла, что он имеет в виду герцога. По шее поднялся жар. Я ненавижу этот стыд, это унижение от того, что он со мной делал и чему я не могла помешать. Но если кто и знает, каково это было, то это Кастил. Хотя ему пришлось гораздо хуже, чем мне.
– Как ты узнал о герцоге? Я тебе ничего не говорила.
– О его уроках? – Он сжал губы. – Герцога Тирмана среди королевских гвардейцев боялись, но не уважали. Хватило слабейшего принуждения, чтобы один из них рассказал, что им известно.
Во рту пересохло, когда я услышала, что он применил принуждение. Но такую реакцию вызвало не то, что он сделал, а напоминание, что он это может. Такая способность пугает и внушает благоговейный страх. Впечатляет и то, что он не использует ее когда вздумается. Сомневалась, что у меня на его месте хватило бы силы духа.
Я нахмурилась.
Неужели я правда льщу ему? Человеку, который лгал, похитил меня и держит в плену?
Мне наверняка нужно еще отдохнуть.
– Стихотворение, которое ты читала во сне, – сказал Кастил, оторвав меня от размышлений. – Оно звучит так, что его мог читать тебе герцог. Оно достаточно порочно для этого ублюдка.
И правда – стихотворение достаточно порочно для герцога Тирмана. Голос казался знакомым. Может, Кастил прав? Что два… испытания наслоились одно на другое? Временами я не помнила всего, что происходило в личном кабинете герцога, если боль от ударов палками повергала меня в полубессознательное состояние.
– Как часто он это делал? – тихо спросил Кастил. – Устраивал уроки.
Я не ответила.
Кастил повернул ко мне голову.
– Я знаю, что он делал. Знаю, что он не всегда был один. И знаю, что иногда это длилось полчаса, а в иной раз гвардеец терял счет времени. – Черты его лица обострились и посуровели. – И я знаю, что он предпочитал бить палкой по голому телу.
Грудь сдавило при воспоминании о том, как лорд Мэзин, лишая меня остатков достоинства, прижимает к столу мои руки, чтобы я не прикрывала грудь.
– Каждый раз, когда я его расстраивала, – резко ответила я. – А расстраивался он часто.
Губы Кастила превратились в тонкую линию.
– Если бы я знал, что лорд Мэзин присоединялся к нему, то прибил бы его к стене рядом с герцогом.
Я подняла на него взгляд.
– Рада, что ты этого не сделал. Иначе мне бы не довелось увидеть выражение его лица, когда я отрубила ему руку, прежде чем снести голову.
Кастил уставился на меня. Уголки его губ изогнулись, рот приоткрылся, и я увидела кончики клыков. Появилась ямочка на правой щеке, а потом и на левой. Я ощутила трепет.
– Ты такая невероятно неистовая, моя принцесса.
Трепет спустился ниже.
– Я не твоя принцесса.
Он с усмешкой отвернулся и спросил:
– Как ты думаешь, не поспать ли еще? У нас, наверное, есть пара часов до того, как Киеран или еще кто-нибудь начнет тарабанить в дверь – убедиться, что ты не нашла ночью способа убить меня.
Я закатила глаза.
– Как только утихнет буря, мы отправимся в Предел Спессы.
Я мало что знаю о Пределе Спессы. Только то, что это небольшой городок, подобный Новому Пристанищу, расположенный на берегу Стигийского залива. Это ближайшее поселение к Помпею, который во время войны был последним оплотом атлантианцев. Одна из жриц рассказывала, что Стигийский залив представляет собой врата в Храмы Вечности, за которыми надзирает Рейн, бог обычных людей и окончаний. По ее словам, залив был черен, как ночное небо.
Легла и повернулась набок, но не уснула. Я смотрела на умирающее пламя, думая о герцоге, о кошмаре и о том, как мало будет шансов сбежать по пути, когда мы отправимся в Предел Спессы.
– Не спишь? – чуть погодя поинтересовался Кастил.
– Откуда ты знаешь?
– Ты покачиваешься, как ребенок, которого убаюкивают.
– Я не… – Я поняла, что именно это и делаю. Подавив стон, я заставила себя не ерзать. – Прости, это старая привычка из детства.
Через несколько секунд я добавила:
– Обычно после кошмаров я не могу уснуть.
– И тогда ты выбиралась из замка исследовать город?
Поскольку он не видел моего лица, я улыбнулась.
– Иногда. В зависимости от того, насколько было поздно.
– Ну а здесь нет города, который можно исследовать. – Кровать под нами прогнулась, когда он передвинулся. – Уверен, ты помнишь, как хорошо я помогаю заснуть.
На моей коже заплясали искры. Конечно, я помню ночь в Кровавом лесу, когда он просунул руку между моих бедер, и я впервые в жизни познала чистое наслаждение. Я постаралась прогнать эти образы.
– Нет необходимости.
– Печально.
– Это твои проблемы… – Внезапно я почувствовала, что он прижался к моей спине. Резко втянула воздух и дернулась. – Что ты делаешь?
– Держу тебя, – ответил Кастил, обвив рукой мою талию.
Мое сердце запрыгало, как детский мячик.
– Я не…
– Я больше ничего не буду делать, – оборвал он. – Однажды я обнаружил, что мне легче уснуть, прижимаясь к кому-то.
Интересно, каким образом он пришел к такому выводу? Вместо этого я спросила:
– Тогда почему ты не предложил этого в Кровавом лесу?
– Потому что это и близко не так забавно и интересно, как то, что я тогда делал, – ответил он. – Тот дневник где-то здесь. Знаешь, в котором описаны пульсирующие…
– Я прекрасно знаю, о каком дневнике ты говоришь. В нем тоже нет необходимости.
– Все это так печально. – Кастил прижал голову к моему затылку и практически обездвижил меня. – Мне нужно поспать, но ничего не выйдет, если я чувствую себя словно в лодке. – Он помолчал. – Причем очень неустойчивой.
– Я не так сильно раскачивалась, – возразила я, извиваясь в попытке отодвинуться.
– Не советую так делать, – хрипло ответил он, обхватив меня крепче.
– Почему?
– Поерзай на несколько дюймов ниже и, уверен, сама поймешь.
У меня глаза на лоб полезли, и я сразу же неподвижно застыла. Неужели он?.. Неужели он возбужден? Просто от того, что лежит в постели рядом со мной? Этого оказалось достаточно? После того, о чем мы только что говорили?
Я прикусила нижнюю губу. Иногда мне хватало только глянуть на него, чтобы почувствовать себя определенным образом. Было облегчением знать, что Кастил способен испытывать такие желания после того, через что он прошел. Что на его нынешних чувствах никак не сказалось то, что с ним делали. И мои ощущения, когда он прикасается ко мне, не имеют ничего общего с тем, что я чувствовала, когда меня трогал герцог. Я это знаю.
И не стоит удивляться открытию, что Кастил испытывает ко мне влечение. Это абсолютно ясно, если только… если только это не притворство.
Нет, я не думаю, что это притворство.
Нет никаких причин изображать влечение сейчас, особенно когда мы одни…
– Принцесса, я практически слышу, как вращаются колесики в твоей голове, – произнес он.
– С чего ты решил, что я о чем-то размышляю? – возмутилась я.
– Потому что ты напряглась. Спи, Поппи. Завтра нам о многом нужно поговорить.
О браке.
О нашем будущем.
Эти два вопроса не имеют никакого значения, потому что первое никогда не случится, а потому никакого будущего для нас нет.
Кроме того, как я могу спать, когда он обвился вокруг меня, как одно из тех маленьких пушистых животных, что живут на деревьях в окрестностях столицы? Как они называются? Не могу вспомнить. Я видела их только на картинках в детской книжке, которую однажды нашла в Библиотеке. Они были милыми и мягкими на вид, но Виктер как-то сказал, что это злобные маленькие твари.
– Ты знаешь, как называются пушистые животные, которые живут на деревьях вокруг столицы?
– Что?
– Которые висят на лапах, – объяснила я. – Они пушистые и милые, но вроде как злобные.
– Боги милостивые, с чего это тебе пришли на ум древесные медведи?
– Древесные медведи? – Я наморщила лоб. – Они так называются?
– Поппи, – вздохнул он.
Я закатила глаза.
– Ты напомнил мне древесного медведя.
– Я бы сказал, что оскорблен, но для этого нужно говорить, а это означает, что мы так и не уснем.
– Ну и что? – пробормотала я.
Напряженно застыв, я размышляла, не схватить ли столовый нож и не воткнуть ли ему в руку. Это было бы немного чрезмерной реакцией, но мне бы доставило удовольствие, хотя бы на мгновение.
Не знаю точно, сколько времени прошло, пока я пялилась на нож и изо всех сил старалась не раскачиваться. Затем мои веки налились тяжестью, и я в конце концов заснула.
На сей раз без сновидений.
