Джек Вэнс
Дворец любви. Князья тьмы. Том III
Переводчик Александр Фет
Дизайнер обложки Yvonne Less
© Джек Вэнс, 2021
© Александр Фет, перевод, 2021
© Yvonne Less, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-0050-4142-5 (т. 3)
ISBN 978-5-4493-5012-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
Из «Популярного путеводителя по планетам», 348-е издание 1525 г.:
«САРКОЙ: единственная планета звезды Фи Змееносца.
Постоянные характеристики
Диаметр: 15 360 километров
Масса: 1,40 массы Земли
Средняя продолжительность суток: 37 часов 12 минут (и т. д.)
Общие замечания
Саркой – влажная и пасмурная планета; так как ось ее вращения перпендикулярна плоскости орбиты, на Саркое нет смены времен года.
Поверхность Саркоя отличается отсутствием физиографических контрастов. Характерный для этой планеты ландшафт – степи: степь Хопмана, степь Горобундур, Большая Черная степь и другие. Обильная туземная флора позволяет печально известным саркойским токсикантам выщелачивать и дистиллировать свои знаменитые яды.
Обитатели планеты ведут в основном кочевой образ жизни, хотя некоторые племена, известные под общим наименованием «никтастолопов», живут в лесах. (Более подробные сведения о довольно-таки отталкивающих обычаях саркойцев см. в «Социологической энциклопедии» и в трактате «Сексуальные привычки саркойцев» Б. А. Эдгара.)
Пантеоном саркойцев правит Годогма, шагающий на колесах; в одной руке он держит цветок, в другой – плетку. Повсюду в степях Саркоя можно видеть высокие шесты с колесами наверху, установленные во славу Годогмы, неумолимого бога Судьбы, переступающего гигантскими ходулями на колесах через степные колеи жизни».
Из новостей, опубликованных в журнале «Ригелиана» в Авенте на Альфаноре:
«Страдах, Годоланд, Саркой: 12 июля
Как будто Кларис Эйдам следовало испепелить за то, что она соблазнила Вильяма, принца Уэльского!
Как будто Аббатрама Памифильского следовало утопить в духах за то, что он слишком благоухал!
Как будто дьякона Фитцбаха из Города Трясунов следовало принести в жертву за чрезмерное рвение!
Сегодня с Саркоя поступили известия о том, что мастер-токсикант Какарсис Азм приговорен к «сотрудничеству с гильдией» за продажу ядов.
Фактические обстоятельства дела, разумеется, не так просты, как может показаться на первый взгляд. Заказчик Азма не был рядовым убийцей – это был не кто иной, как Виоль Фалюш, один из «князей тьмы». Сущность правонарушения, однако, заключалась не в «заключении сделки с объявленным в галактический розыск преступником» и не в «разглашении секретов гильдии», а в «продаже со скидкой ядов, подлежащих сбыту только по твердо установленным ценам».
Итак, Какарсис Азм должен умереть.
Как он умрет? Как вы думаете?»
Чем дольше Алюсс-Ифигения путешествовала в компании Кёрта Герсена, тем больше она сомневалась в том, что понимает его. Настроения Герсена приводили ее в замешательство; его поступки вызывали у нее тревогу. Его умеренность, его стремление постоянно держаться в тени – чем они объяснялись? Замкнутостью в себе, склонностью к тягостным циничным размышлениям? Его безукоризненная вежливость – не скрывалось ли за этим камуфляжем нечто зловещее? Такие вопросы все чаще приходили ей в голову, несмотря на то, что она старалась их решительно подавлять.
Однажды – а именно 22 июля 1526 года – они сидели перед Большой Ротондой на Эспланаде в Авенте; Герсен пытался объяснить кажущиеся противоречия его характера: «На самом деле нет никакой тайны. С детства меня обучали выполнению определенной функции. Это все, что я знаю. Для того, чтобы оправдывать усилия, затраченные на мою подготовку, для того, чтобы моя жизнь имела смысл, я должен выполнять эту функцию. Вот и все».
Прошлое Герсена, в общих чертах, было уже известно Алюсс-Ифигении. Пять «князей тьмы», объединившись, совершили исторический пиратский набег на Монтплезант и уничтожили или поработили пять тысяч мужчин и женщин. Среди немногих оставшихся в живых были Рольф Герсен и его малолетний внук. Алюсс-Ифигения понимала, что такое переживание должно было отразиться на жизни любого человека. Тем не менее, ей самой пришлось испытать трагический ужас. «Я не изменилась, – серьезно говорила она Герсену. – Во мне не осталось ни ярости, ни ненависти».
«Ярость и ненависть ощущал мой дед, – почти безразлично отвечал Герсен. – Для меня ненависть – скорее абстрактное понятие».
Алюсс-Ифигения встревожилась еще больше: «Значит, ты просто действуешь, как автомат? Ты служишь инструментом чьей-то ненависти, у тебя нет своей воли, своего понимания вещей?»
Герсен усмехнулся: «Это не совсем так. Дед обучал меня – точнее, поручал другим меня обучать – и я ему за это благодарен. Без полученной подготовки меня давно уже не было бы в живых».
«Должно быть, он был ужасный человек, если ему удалось так исковеркать душу ребенка!»
«Он был человек, преданный своему делу, – возразил Герсен. – Он любил меня и допускал, что я разделяю преданность его делу. Я ее разделял и продолжаю разделять».
«Но что тебя ожидает в будущем? Неужели месть – это все, чего ты хочешь от жизни?»
«Месть? Нет, не думаю. У меня только одна жизнь, и я знаю, на что могу надеяться».
«Но почему не попытаться достичь тех же целей, обратившись в законные учреждения? Неужели нет никакого другого способа?»
«Никакие законные учреждения мне не помогут. Только МСБР1 иногда оказывает мне содействие, но в целом они тоже недостаточно эффективны».
«Почему не привлечь к существующим проблемам внимание народов планет Кортежа и других важнейших миров? Ты достаточно энергичный человек, у тебя более чем достаточно денег. Разве это не лучше, чем убивать людей собственными руками?»
Герсен не мог выдвинуть рациональных возражений. «У меня нет способностей, необходимых для общественной деятельности, – говорил он. – У меня что-то получается только тогда, когда я работаю один».
«Но ты мог бы научиться!»
Герсен качал головой: «Как только я начинаю заниматься прениями и разглагольствованиями, я попадаю в западню – все, что я делаю, становится бесполезным».
Алюсс-Ифигения поднялась на ноги и подошла к балюстраде, глядя в простор Тавматургического океана. Герсен изучал ее безукоризненный профиль, ее гордую позу так, словно никогда раньше их не видел. «Скоро наступит время, когда мне придется с ней расстаться, и все непринужденное и приятное, свежее и не обремененное лишними сложностями снова исчезнет из моей жизни», – думал он. Легкий бриз шевелил ее яркие волосы; она наклонила голову и смотрела вниз, в синие воды, наблюдая за зыбучими отблесками и бесплотными переплетениями голубовато-белого света Ригеля. Герсен вздохнул, взял газету и угрюмо просмотрел страницу новостей.
«ПОГИБ КОСМОЛОГ!
Большой гиркан напал на группу туристов!»
Герсен прочел заметку:
«Тровеней, Фригия, 21 июля. Йохан Штруб, известный сторонник теории «захвата планет», согласно которой первым «хозяином» планет Кортежа был Голубой Спутник, вчера подвергся нападению крупного матерого гиркана, почти мгновенно его растерзавшего. Доктор Штруб и его семья проводили отпуск в малоизученных горах Мидаса в Верхней Фригии и нечаянно пересекли площадку молодняка «царя зверей». Прежде, чем родственники космолога успели уничтожить трехметрового хищника, тот уже нанес доктору Штрубу несколько смертельных ударов когтистыми передними лапами.
Доктор Штруб известен, главным образом, своим упорным стремлением доказать, что Голубой Спутник и двадцать шесть миров Кортежа первоначально составляли независимую систему, которая случайно забрела в зону гравитационного притяжения Ригеля. Таким образом можно было бы объяснить явное несоответствие возраста планет Кортежа и самого Ригеля, относительно молодой звезды…»
Герсен поднял голову. Алюсс-Ифигения стояла в той же позе. Герсен стал читать дальше:
«ЖУРНАЛ «КОСМОПОЛИС» ОБЪЯВЛЕН В ПРОДАЖУ!
Знаменитому периодическому изданию, выходящему с незапамятных времен, грозит банкротство. Директора предпринимают отчаянные попытки спасти журнал
Лондон, Англия, Земля, 25 июня. Древнее издательство «Радиан» обратилось сегодня к инвесторам и банковским учреждениям с призывом предоставить ему срочный временный заем, покрывающий хроническую ежегодную недостачу, связанную с опубликованием журнала «Космополис», выходящего уже 792 года и посвященного жизни и проблемам цивилизованной части Галактики. Председатель совета директоров издательства «Радиан», Шерман Цугвайль, признал существование кризиса, но заявил, что совершенно уверен в способности издательства преодолеть все трудности, и что подписчики будут получать старый добрый журнал еще восемьсот лет…»
Поза Алюсс-Ифигении слегка изменилась. Облокотившись на балюстраду и опустив подбородок на руки, она изучала горизонт. Глядя на ее мягкие формы, Герсен чувствовал, как внутри него тоже что-то смягчается. Теперь в его распоряжении было несметное богатство; они могли бы вести легкую и приятную жизнь… Герсен поразмышлял несколько минут, после чего пожал плечами и снова взглянул на газетный заголовок:
«САРКОЙСКИЙ МАСТЕР-ТОКСИКАНТ
ПРИГОВОРЕН К СМЕРТИ!
НАРУШЕНЫ ПРАВИЛА ГИЛЬДИИ
Страдах, Годоланд, Саркой, 12 июля. Как будто Кларис Эйдам следовало испепелить за то, что она соблазнила Вильяма, принца Уэльского…»
Алюсс-Ифигения бросила взгляд через плечо. Герсен был полностью поглощен чтением заметки. Подруга Герсена в ярости повернулась к нему лицом. Вот уж действительно, его хладнокровию можно было позавидовать! Ее раздирают мучительные сомнения и внутренние противоречия, а он, понимаете ли, читает газету. Демонстративная бесчувственность!
Герсен взглянул на нее и улыбнулся. Его настроение изменилось. Он снова ожил. Ярость Алюсс-Ифигении поубавилась. Герсен просто не поддавался ее пониманию – либо он был человеком гораздо более тонким и сложным, чем она могла себе представить, либо он руководствовался гораздо более примитивными побуждениями, чем она. Так или иначе, ей приходилось только смириться с неизвестностью.
Герсен поднялся на ноги: «Пора отправляться в путь. В далекий путь – к Змееносцу. Ты готова?»
«Готова? Ты хочешь лететь сейчас?»
«Да. Сейчас. Почему нет?»
«Не знаю… Хорошо. Я буду готова – через два часа».
«Я позвоню в космопорт».
Глава 2
Звездолетостроительная корпорация «Дистис» предлагала девятнадцать моделей – от нового варианта тесного космического корабля 9B до роскошного лайнера «Дистис императрикс» с эмалированным черным корпусом, отделанным золотом. Пользуясь денежными средствами, приобретенными благодаря эпохальному ограблению Менял2, Герсен приобрел «Фараон» – просторный звездолет, оснащенный такими удобствами, как автоматическая система кондиционирования воздуха, постепенно изменявшая давление и состав газовой среды корабля в соответствии с характеристиками атмосферы в пункте назначения.
Ригель и планеты Кортежа остались за кормой. Впереди темнело усеянное звездами пространство. Озабоченно нахмурившись, Алюсс-Ифигения просматривала «Звездный каталог»: «Змееносец – не звезда. Это целый сектор Галактики. Куда мы летим?»
«Звезда – Фи Змееносца, – ответил Герсен после едва заметной паузы. – Мы летим на Саркой».
«На Саркой? – Алюсс-Ифигения быстро подняла голову. – Саркойцы, если я не ошибаюсь, наперебой соревнуются в приготовлении ядов?»
«Саркойцы – отравители, это уж как пить дать», – кивнул Герсен.
Алюсс-Ифигения с сомнением посмотрела на передний экран. Желание Герсена как можно скорее покинуть Альфанор озадачило ее. Она надеялась, что он внезапно решил радикально изменить образ жизни; теперь оснований для такой надежды почти не оставалось. Она открыла «Путеводитель по планетам» и прочла статью, посвященную Саркою. Тем временем Герсен стоял у фармацевтического шкафа, приготавливая смесь сывороток, защищавшую от потенциально вредоносных белков, вирусов и бактерий Саркоя.
«Зачем тебе понадобилась эта планета? – спросила Алюсс-Ифигения. – Судя по тому, что пишут в справочнике, это какое-то змеиное гнездо».
«Мне нужно поговорить с одним человеком, – тщательно сдержанным тоном ответил Герсен и передал ей бумажный стаканчик. – Выпей эту микстуру, она предохранит тебя от чесотки и коросты».
Алюсс-Ифигения молча выпила приготовленное Герсеном зелье.
* * *
На Саркое не было особых формальностей; Герсен приземлился в космопорте Страдаха, как можно ближе к вокзалу – бревенчатому строению с крышей из лакированного тростника. Таможенный служащий зарегистрировал их как посетителей, после чего их немедленно окружили десятки горластых субъектов в темно-коричневых халатах со взъерошенными меховыми воротниками и манжетами. Каждый громко утверждал, что он – лучший местный экскурсовод и устроитель развлечений.
«Чего пожелаете, уважаемый господин, драгоценная леди? Посетить саркойское селение? Я – гетман…»
«Не прочь позабавиться харбайтом? Могу предложить трех превосходных харикапов в самом разъяренном состоянии…»
«Яды, яды в розницу и оптом! Гарантирую свежесть и безошибочную точность воздействия! Моим ядам можно доверять без опасений!»
Герсен переводил взгляд с одного лица на другое. У нескольких гидов и продавцов на щеке была татуировка – небольшой темно-синий мальтийский крест. У одного из них такая татуировка была на обеих щеках.
«Как тебя зовут?» – спросил его Герсен.
«Эдельрод, к вашим услугам. Мне известны древние легенды Саркоя, чудесные сказания! Я могу сделать так, чтобы ваше пребывание на нашей планете стало радостным и познавательным…»
«Насколько я понимаю, ты – токсикант, кандидат в мастера?»
«Верно, – Эдельрод казался несколько разочарованным. – Вы уже бывали на Саркое?»
«Я здесь провел некоторое время».
«А, вы приехали пополнить свою палитру? Будьте уверены, сударь, я могу устроить для вас поразительно выгодные сделки и показать никому еще не известные новшества!»
Герсен отвел Эдельрода в сторону: «Тебе известен мастер по имени Какарсис Азм?»
«Я его знаю. Его приговорили к сотрудничеству».
«Значит, он еще не умер?»
«Он умрет завтра вечером».
«Прекрасно! – заявил Герсен. – В таком случае я мог бы тебя нанять, если твои услуги не обойдутся слишком дорого».
«Я предлагаю все мои познания, а также мою дружбу и охрану – всего за пятьдесят СЕРСов в день».
«По рукам. Прежде всего, нам нужно как-то доехать до постоялого двора».
«Сию минуту!» Эдельрод вызвал ветхий экипаж; переваливаясь и подпрыгивая по испещренным лужами улицам Страдаха, экипаж привез их к гостинице «Отравский замок» – внушительному трехэтажному сооружению со стенами из вертикально установленных бревен и двенадцатиконьковой крышей, покрытой зеленой стеклянной черепицей. Полы в помещениях первого этажа были выстланы домоткаными коврами с яркими черными, белыми и багряными орнаментами; из стен выступали резные пилястры, изображавшие укрощенных харикапов с изможденными, осунувшимися мордами; с бревенчатых перекладин крыши свисали угловатые лозы с зелеными листьями и лиловыми цветами. Из огромных окон десятиметровой высоты открывался вид на степь Горобундур – на западе парило туманом черно-зеленое болото, на востоке темнела полоса леса. Постояльцы подкреплялись в просторном трапезном зале, меблированном столами, стульями и буфетами из плотного черного дерева. К облегчению Алюсс-Ифигении, кухней заведовали, судя по всему, иммигранты с другой планеты, предлагавшие блюда в кулинарных традициях шести миров Ойкумены. Тем не менее, принцесса с Тамбера не доверяла местной пище: «Кто их знает? Вместо приправы здесь могут подсыпать какой-нибудь кошмарный наркотик».
Герсен успокоил ее: «Саркойцы не станут разбрасываться дорогостоящими зельями только для того, чтобы над нами подшутить. Ничего другого, однако, гарантировать не могу. Вот местные чуреки – лепешки кочевников из пресного теста, горки маленьких черных зернышек в пиалах – тростниковые ягоды, а в этом котле – какое-то рагу или гуляш». Герсен попробовал гуляш: «Бывает хуже».
Алюсс-Ифигения угрюмо попробовала тростниковые ягоды, вкусом напоминавшие о копоти костра, разведенного на болоте. «Сколько ты собираешься оставаться на этой планете?» – вежливо спросила она.
«Примерно два дня, если не будет никаких неприятностей».
«Я не хочу совать нос в твои дела, но мне все-таки было бы любопытно узнать…»
«Никакой тайны здесь нет. Я хотел бы получить некоторые сведения от человека, которому осталось жить чуть больше суток».
«Понятно». Тем не менее, было очевидно, что Алюсс-Ифигению мало интересовали планы Герсена; когда Герсен вышел, чтобы найти Эдельрода, она осталась сидеть в вестибюле.
«Я хотел бы поговорить с Какарсисом Азмом, – сказал проводнику Герсен. – Это можно устроить?»
Эдельрод задумчиво потянул себя за длинный нос: «Щекотливое дело. Он приговорен к сотрудничеству с гильдией: таких, как он, строго стерегут – по очевидным причинам. Конечно, я могу попытаться организовать вашу встречу. Вы готовы понести некоторые затраты?»
«В разумных пределах. Я мог бы заплатить не больше пятидесяти СЕРСов в казну гильдии, еще полсотни гроссмейстеру токсикантов и, пожалуй, еще двадцать или тридцать СЕРСов тебе, в качестве премиальных».
Эдельрод – дородный человек неопределенного возраста с шапкой мягких, густых черных волос – поджал губы: «Вашу щедрость нельзя назвать королевской. На Саркое самым уважаемым достоинством считается готовность безрассудно швыряться деньгами».
«Насколько я могу судить, моя готовность понести дополнительные расходы произвела на тебя впечатление, – возразил Герсен. – Названные суммы – самое большее, что я могу потратить. Если ты не можешь устроить встречу на таких условиях, мне придется обратиться к кому-нибудь другому».
«Сделаю все, что смогу, – уныло отозвался Эдельрод. – Пожалуйста, подождите в вестибюле, я наведу справки».
Герсен сел рядом с Алюсс-Ифигенией, демонстративно не задававшей вопросов. Через некоторое время вернулся торжествующий Эдельрод: «Лед тронулся! Но затраты несколько превысят установленные вами ограничения». Он прищелкнул пальцами, всем своим видом выражая ликующее нетерпение.
«Я передумал, – заявил Герсен. – Мне не нужно встречаться с мастером Азмом».
Эдельрод встревожился: «Но это вполне возможно! Я уже говорил с гроссмейстером!»
«Как-нибудь в другой раз».
Эдельрод разочарованно поморщился: «Жертвуя всей прибылью, причитающейся мне как посреднику, я мог бы организовать интервью с Азмом за смешные деньги – какие-нибудь двести СЕРСов».
«Интересующие меня сведения не отличаются особой ценностью. Завтра я отправлюсь в Худах, где мой старый знакомый, мастер-токсикант Кудиру, сможет все устроить наилучшим образом».
Эдельрод поднял брови и почтительно выпучил глаза: «Это полностью меняет дело! Вам следовало сразу же упомянуть о ваших связях с Кудиру. Думаю, что теперь гроссмейстер согласится взять гораздо меньше, чем требовал до сих пор».
«Вы знаете, сколько я согласен заплатить», – упорствовал Герсен.
«Хорошо, – вздохнул Эдельрод. – Интервью может состояться сегодня вечером. Тем временем, чем бы вы хотели развлечься? Не желаете ли полюбоваться на окрестности? Вам повезло с погодой: в лесу настоящий калейдоскоп цветов, пылких знойников, корорваток. Я знаю сухую тропу».
Алюсс-Ифигения, не находившая места от скуки, поднялась на ноги. Эдельрод повел их по тропе, пересекавшей по мосту коричневатую речку и углублявшейся в лес.
Флора отличалась типичным для Саркоя мрачноватым разнообразием: в подлеске росли бесчисленные разновидности кустарника, саговников, пузырчаток и трав. Листва в кронах деревьев была в основном черной и коричневой, с отдельными сполохами темно-красного оттенка; кустарник, однако, радовал глаз фиолетовыми, зелеными и бледно-голубыми тонами. Эдельрод оживлял прогулку обсуждением различных достопримечательностей, попадавшихся по пути. Он указал на небольшую поросль серого грибка: «Это источник твитуса, превосходного селективного яда, смертельного только с условием употребления в пищу два раза в неделю. В этом отношении он не уступает мервану, безболезненно и незаметно пропитывающему кожу и оказывающему летальное воздействие только после облучения солнечным светом. Я знал нескольких людей, опасавшихся мервана настолько, что они проводили целые дни, не выходя из юрт».
Они вышли на небольшую прогалину. Эдельрод бдительно поглядывал по сторонам: «У меня нет явных врагов, но в последнее время здесь умерли несколько человек… Сегодня, кажется, все в порядке. Обратите внимание на это деревце, растущее в стороне от других, – проводник указал на гибкий побег с белой корой и круглыми желтыми листьями. – Одни называют его „монетным деревом“, другие – „никчемником“. Оно совершенно безобидно как в качестве основного материала, так и в качестве катализатора. Можно съесть любую часть этого дерева – лист, кусочек коры, сердцевину или корень – и не заметить ничего, кроме легкого несварения желудка. Недавно один из наших токсикантов, раздраженный очевидной бессодержательностью „никчемника“, уделил существенное время исследованию возможностей этого растения, и через несколько лет сумел выделить из монетного дерева необычно сильнодействующее вещество. Для того, чтобы оно оказывало действие, необходимо растворить его в метицине и распылить в воздухе так, чтобы оно образовало туман или дымку, в каковом случае оно проникает в организм через глаза и вызывает сначала слепоту, затем онемение членов и, наконец, полный паралич. Подумать только! Из бросового, казалось бы, материала он сумел добыть полезный, высокоэффективный яд! Разве это не замечательный пример свойственной человеку изобретательности и настойчивости?»
«Впечатляющее достижение!» – откликнулся Герсен. Алюсс-Ифигения промолчала.
Эдельрод продолжал: «Нас часто спрашивают: почему мы настаиваем на приготовлении ядов с использованием только натуральных ингредиентов? Почему не затвориться в лабораториях и не заняться синтезом? Ответ, конечно же, заключается в том, что яды естественного происхождения, изначально непосредственно связанные с живыми тканями, более эффективны».
«Я скорее предположил бы, что это объясняется наличием в естественных ядах малозаметных примесей сложных катализирующих веществ, нежели метафизической „взаимосвязью“ с живыми организмами», – возразил Герсен.
Эдельрод поучительно поднял указательный палец: «Никогда не следует недооценивать роль человеческой психики! Например – посмотрим, где-то здесь должен быть хоть один экземпляр… Да-да, вот она, взгляните – маленькая рептилия».
Под белесым листом с голубыми пятнышками притаилось небольшое существо, напоминавшее ящерицу.
«Это менг. В одном из его органов содержится вещество, которое могут предлагать в продажу как ульгар или фурукс. Одно и то же вещество, позвольте напомнить! Если оно продается и применяется в качестве ульгара, симптомы отравления проявляются в судорогах, откусывании собственного языка и безумии, сопровождающемся пеной у рта. Но если оно покупается и употребляется в качестве фурукса, его воздействие приводит к растворению межкостного хряща и, в конечном счете, к полной потере способности к передвижению. Что вы на это скажете? Разве это не метафизическая зависимость самого трансцендентального свойства?»
«Любопытно, в самом деле… хм… А что произойдет, если то же самое вещество будет использоваться и продаваться, предположим – исключительно гипотетически – с целью утоления жажды?»
Эдельрод потянул себя за нос: «Интересный эксперимент. Хотел бы я знать… Но в вашем допущении содержится логический изъян. Кто станет пить драгоценный экстракт вместо воды?»
«Я недостаточно продумал свой аргумент», – признал Герсен.
Эдельрод ответил великодушным жестом: «Нет-нет, ни в коем случае! Именно такие смелые – на первый взгляд, лишенные логики – предположения приводят к открытию замечательных вариантов. Возьмите хотя бы сероцвет. Кто бы подумал, что его душистый аромат может приносить какую-то пользу? Но гроссмейстер-токсикант Струбал перевернул цветок стеблем вверх и оставил в темноте на месяц. Эссенция его запаха после такой выдержки – знаменитый токс-мератис! Одно дуновение убивает – токсиканту достаточно пройти мимо субъекта отравления».
Алюсс-Ифигения нагнулась и подняла небольшой окатыш кварца: «Какую ужасную отраву можно приготовить из этого камешка?»
Эдельрод отвел глаза, будучи слегка смущен: «Пожалуй, что никакую. По меньшей мере, насколько мне известно. Хотя мы используем такие окатыши в шаровых мельницах, измельчая в муку семена фотиса. Не беспокойтесь – этот камешек не так бесполезен, как может показаться».
Алюсс-Ифигения с отвращением выбросила кусочек кварца в траву. «Не могу поверить, – пробормотала она. – чтобы целый народ посвятил себя подобной деятельности!»
Эдельрод пожал плечами: «Мы служим полезной цели – каждый время от времени нуждается в яде. Мы можем достигнуть совершенства в этой области и считаем своим долгом стремиться к совершенству». Он с любопытством взглянул на принцессу из Жантийи: «Разве у вас нет никаких навыков в этой области?»
«Никаких».
«В гостинице вы можете купить брошюру под заголовком „Основы искусства приготовления и применения ядов“. Насколько я помню, к ней прилагается небольшой комплект элементарных алкалоидов для начинающих. Если вы хотели бы научиться…»
«Благодарю вас, у меня нет таких намерений».
Эдельрод вежливо развел руками, словно подтверждая, что каждому суждено выбирать интересы и род занятий согласно своим наклонностям.
Прогулка продолжалась. Через некоторое время лес поредел, и тропа вывела их в открытую степь. На окраине городка темнело длинное сооружение из скрепленных чугунными скобами бревен, с восемью коническими выступами на крыше и десятью чугунными дверями, обращенными к степи. Напротив этого здания, на обширной площади, покрытой утрамбованной глиной, теснились сотни мелких киосков и лавочек.
«Караван-сарай! – пояснил Эдельрод. – Здесь заседает Соглашательство, выносящее приговоры». Он указал на площадку посреди крыши караван-сарая, где в четырех узких клетках, безутешно глядя на площадь, стояли четыре узника: «Крайний справа – Какарсис Азм».
«Смогу ли я поговорить с ним сейчас?» – поинтересовался Герсен.
«Пойду спрошу. Подождите, пожалуйста, у этого киоска – там заправляет кухней моя бабушка, она заварит вам прекрасный чай!»
Алюсс-Ифигения опасливо заглянула внутрь указанного заведения. На плите, в большой бронзовой чаше, что-то яростно кипело; рядом стояли бронзовые пиалы. На полках выстроились сотни стеклянных банок с травами, кореньями и не поддающимися определению ингредиентами.
«У нее всегда чисто, и никто лучше нее не разбирается в целебных травах! – радостно заявил Эдельрод. – Садитесь, выпейте чего-нибудь горячего и бодрящего. Я скоро вернусь – надеюсь, с хорошими новостями».
Алюсс-Ифигения молча присела на скамью. Посоветовавшись с бабушкой Эдельрода, Герсен приобрел две пиалы умеренно стимулирующего горячего чая из вербены. Они наблюдали за тем, как из степи прибывал громыхающий караван. Первым приехал восьмиколесный фургон, перевозивший святилище, кабину гетмана и большие бронзовые емкости с водой. За ним следовали десятки других фургонов – одни побольше, другие поменьше; двигатели ревели, лязгали, выли. Каждый фургон представлял собой колесную платформу с поразительно высокой надстройкой, заполненной всевозможными тюками, товарами, пожитками и утварью, на самом верху которой располагались жилые юрты. Некоторые мужчины ехали на мотоциклах, другие сидели, развалившись, на фургонах; правили фургонами старые женщины или рабы племени. Дети бежали сзади, ехали на велосипедах или болтались с опасностью для жизни на подножках и поручнях фургонов.
Караван остановился; женщины и дети установили треножники, развесили котлы и занялись приготовлением обеда, а рабы разгружали с фургонов товары – меха, ценные породы дерева, связки трав, куски агата и опала, птиц в клетках, бочонки с камедью и ядовитым сырьем, а также двух пойманных по пути харикапов – полуразумных автохтонных существ, предлагавшихся в продажу любителям популярного на Саркое спорта, харбайта. Тем временем мужчины-кочевники собрались молчаливой группой, пили чай и бросали подозрительные враждебные взгляды на базар, где, как они ожидали, их непременно должны были обсчитать или надуть каким-нибудь новым, еще более изобретательным способом.
Эдельрод поспешно возвращался из караван-сарая. Герсен проворчал, обращаясь к Алюсс-Ифигении: «Сейчас он перечислит шесть причин, по которым разрешение на встречу с приговоренным обойдется втридорога».
Эдельрод взял у престарелой прародительницы пиалу отвара из опаленного айоля, присел на скамью и принялся с молчаливым озлоблением прихлебывать обжигающее варево.
«Так что же?» – поинтересовался Герсен.
Эдельрод вздохнул и покачал головой: «Все мои хлопоты оказались ни к чему. Главный староста заявляет, что устроить интервью невозможно».
«Ну и ладно! – отозвался Герсен. – Я всего лишь хотел передать ему соболезнования от Виоля Фалюша. Так или иначе, разница невелика. Где он будет сотрудничать?»
«В „Отравском замке“. Соглашательство нынче заседает в Страдахе – а мастерам гильдии тоже охота поразвлечься».
«Может быть, у меня будет возможность перекинуться с Азмом парой слов в гостинице – или, по меньшей мере, подбодрить его каким-нибудь жестом, – Герсен пожал плечами. – А пока что пойдем, посмотрим, что делается на базаре».
Присмиревший и притихший, Эдельрод провел их по базару. Живость вернулась к нему только на рынке ядов; здесь он то и дело указывал гостям на продавцов, предлагавших выгодные скидки на заслуживающие особого внимания препараты. Эдельрод схватил с прилавка комок серого воска: «Взгляните на этот убийственный материал! Я держу его в руках без малейших опасений. Почему? Я приобрел необходимый иммунитет! Но стóит только натереть этим воском предмет, принадлежащий вашему врагу – расческу, ухочистку – и считайте, что с ним покончено! Кроме того, этим составом можно натереть удостоверение личности. Если к вам пристанет особенно назойливый бюрократ, он заразится и дорого заплатит за свою мелочность».
Алюсс-Ифигения порывисто вздохнула: «Как саркойцы доживают до зрелого возраста?»
«Секрет в двух словах! – заявил Эдельрод, дидактически поднимая два пальца. – Осторожность – раз! Иммунитет – два! Я выработал в себе невосприимчивость к тридцати ядам. Ношу с собой индикаторы и детекторы, предупреждающие о клюте, мератисе, чернояде и фволе. Соблюдаю исключительную осторожность, когда ем что-нибудь, нюхаю что-либо, надеваю одежду, ложусь в постель с незнакомой женщиной. Ха-ха! Это излюбленный трюк отравителей – не в меру нетерпеливый развратник наживает кучу неприятностей. Но не будем отвлекаться. Я не теряю бдительность во всех этих ситуациях и даже тогда, когда прохожу с подветренной стороны от переодетого токсиканта – несмотря на то, что не боюсь мератиса. Осторожность становится второй натурой. Если я подозреваю, что у меня появился или может появиться враг, я навязываюсь этому человеку в друзья и отравляю его первый, чтобы не подвергаться лишнему риску».
