Джек Лондон
Бюро заказных убийств
Jack London completed by Robert L. Fish
THE ASSASSINATION BUREAU, LTD.
© Irving Shepard, 1963
© Издание на русском языке AST Publishers, 2022
Серийное оформление А. Кудрявцева
* * *
Роман закончен Робертом Фишем на основе набросков Джека Лондона и заметок его вдовы Шармейн Лондон.
Глава 1
Он был красив: огромные блестящие черные глаза, безупречно чистая, гладкая, шелковистая кожа оливкового цвета, копна вьющихся черных волос, в которые хотелось запустить пальцы. Таких мужчин обожают женщины, а сами они в полной мере осознают собственную неотразимость и прекрасно этим пользуются.
Высокий рост, стройная фигура и широкие мускулистые плечи великолепно сочетались с уверенными мужественными манерами. Впрочем, сейчас об уверенности говорить не приходилось: взгляд, которым он окинул комнату и проводил слугу, был скорее настороженным. Слуга был глухонемой: об этом предупредил Лениган, когда рассказывал, как посещал квартиру.
Как только дверь закрылась, он не смог сдержать дрожи, хотя само по себе пространство не выглядело ни мрачным, ни зловещим. Это была вполне обычная комната. Там, где стены оставались свободными от книжных полок, привлекали внимание гравюры и большая географическая карта. В углу, на этажерке, аккуратными стопками лежали брошюры с железнодорожными и морскими расписаниями. Пространство между окнами занимал огромный письменный стол с телефоном, а рядом, на приставной тумбе, стояла пишущая машинка. Повсюду царил безупречный порядок – свидетельство железной внутренней дисциплины и твердости духа хозяина.
Посетителя заинтересовали книги. Он подошел к полкам и наметанным взглядом осмотрел ряд за рядом. Солидные, добротно переплетенные тома не пугали ни неведомыми именами авторов, ни экзотическими названиями. Здесь стояли собрания прозаических драм Ибсена, а также пьес и романов Шоу. Роскошные издания произведений Уайльда, Смоллетта, Филдинга, Стерна и сборник сказок «Тысяча и одна ночь» мирно соседствовали с литературой философской и социальной направленности. Почетное место на полках занимали такие книги, как «Эволюция частной собственности» Лафарга, «Маркс для студентов», сборник эссе фабианцев, «Экономическое превосходство» Брукса, «Бисмарк и государственный социализм» Доусона, «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельса, «Соединенные Штаты на Востоке» Конанта и «Организованный труд» Джона Митчела. Кроме того, хозяин явно отдавал предпочтение произведениям на русском языке, и, судя по всему, его особым уважением пользовались Толстой, Горький, Тургенев, Андреев, Гончаров и Достоевский.
Посетитель перешел к журнальному столу, где в строгом порядке размещались стопки ежедневных, еженедельных и ежеквартальных периодических изданий, а с краю лежали новейшие романы – не меньше дюжины экземпляров. Придвинув стул, он устроился поудобнее, вытянул ноги, с удовольствием закурил и принялся бегло просматривать новинки. Внимание сразу привлекла тонкая книжица, на красной обложке которой что-то кричала вульгарного вида особа. Посетитель взял странное издание в руки и прочитал заглавие: «Четыре недели. Громкая книга», – но едва приоткрыл обложку, страницы ответили взрывом – немощным, но в сопровождении вспышки яркого света и столба густого дыма. Мужчина аж подскочил, высоко вскинув руки и ноги, инстинктивно отброшенная книга отлетела к стене, словно это была ядовитая змея, которую случайно схватили. Посетитель выглядел глубоко потрясенным: безупречная оливковая кожа приобрела отвратительный зеленоватый оттенок, а выразительные черные глаза были выпучены от страха.
Именно в этот момент открылась дверь из внутренних покоев и явился руководящий гений собственной персоной. При виде унизительной паники незнакомца на гладко выбритом лице появилась холодная презрительная ухмылка. Он наклонился, поднял с пола книгу, раскрыл и показал игрушечное взрывное устройство.
– Стоит ли удивляться, что подобные вам существа вынуждены обращаться ко мне за помощью? – не скрывая пренебрежения, проговорил хозяин. – Вы, террористы, остаетесь для меня загадкой. Почему неудержимо тянетесь именно к тому, чего боитесь больше всего на свете? – В голосе зазвучала мрачная насмешка. – Это же всего-навсего порох. Даже если взорвете такой пистон на собственном языке, отделаетесь лишь временными неудобствами при разговоре и еде. Итак, кого вы намерены убить на сей раз?
Внешне хозяин кабинета был полной противоположностью посетителя: весь какой-то бледный, словно полинявший, со светлыми, почти как у альбиноса, по-девичьи длинными ресницами и прозрачной голубизны глазами. Голову скудно покрывали снежно-белые волосы – но это не было данью времени. Рот не отличался четкостью очертаний, а широкий высокий выпуклый лоб красноречиво свидетельствовал о выдающемся уме. По-английски джентльмен говорил слишком правильно, без малейшего акцента, что делало его речь лишенной жизни. Несмотря на недавний розыгрыш, хозяин вовсе не походил на весельчака: скорее основной чертой его характера можно признать тяжелое, мрачное достоинство. Вокруг него неизменно возникала атмосфера самодовольства и могущества в сочетании с выходившим далеко за пределы книг с сюрпризом философским спокойствием. В целом внешность этого лишенного цвета и четкости линий человека производила настолько неопределенное впечатление, что даже о возрасте трудно было что-то сказать: ему могло быть как тридцать, так и пятьдесят, а то и все шестьдесят.
– Иван Драгомилов – это вы? – осведомился посетитель.
– Я известен под этим именем, и оно ничуть не хуже любого другого, например вашего. Я прав, мистер Хаусман Уилл? Во всяком случае, именно так вы себя назвали. Я вас знаю. Вы секретарь группы Каролины Уорфилд, с которой мне уже приходилось иметь дело. Насколько помню, о вас упоминал Лениган.
Хозяин умолк, водрузил на свою лысеющую голову черную ермолку и, опустившись в кресло, добавил холодно:
– Надеюсь, претензий не возникло.
– О нет! Разумеется, нет! – поспешил заверить его гость. – Предыдущая операция прошла безукоризненно. Единственная причина, по которой мы с тех пор не обращались к вам, заключается в нехватке средств, но сейчас возникла острая необходимость покончить с Макдаффи, шефом…
– Да знаю я его, – перебил собеседник. – Шеф полиции.
– Видите ли, это настоящее чудовище, зверь! – в негодовании воскликнул Хаусман. – Бесцеремонно оскверняет наше правое дело, лишает группу лучших, избранных бойцов. Несмотря на неоднократные предупреждения, выслал из города Тауни, Цицерола и Глука. Вероломно врывается на наши собрания, а его подчиненные избивают нас как скотину. Это он ни за что бросил в тюремные застенки и подверг жестоким истязаниям четверых наших братьев и сестер.
Слушая горькое повествование о причиненных шефом полиции несчастьях, Драгомилов то и дело кивал, словно мысленно составлял список преступлений.
– Вот, например, бедолага Санджер – самая чистая и благородная душа из всех, кто когда-либо дышал отвратительным воздухом цивилизации. Семидесятидвухлетний старик с кучей болезней вот уже десять лет медленно умирает в тюрьме Синг-Синг. И где? В нашей свободной стране! И за что? – с пафосом воскликнул Хаусман и внезапно упавшим, пустым от безнадежности голосом сам себе ответил: – Да ни за что.
Гость помолчал, словно собираясь с духом, и продолжил:
– Необходимо преподать этим собакам новый кровавый урок! Нельзя допустить, чтобы они безнаказанно продолжали свои грязные делишки. На суде офицеры Макдаффи выступали как свидетели и лгали напропалую – нам это доподлинно известно. Шеф полиции подзадержался на этом свете. Время пришло. Следовало давно с ним покончить, да мы никак не могли собрать необходимую сумму. Наконец, когда поняли, что заказное убийство дешевле услуг адвокатов, бросили на произвол судьбы томящихся в тюрьме несчастных товарищей и сосредоточились на сборе денег.
– Вам, конечно, известно наше правило: мы не принимаем заказы до тех пор, пока не убедимся в социальной оправданности действий, – невозмутимо заметил Драгомилов.
– Несомненно! – воскликнул Хаусман.
– Но в данном случае, – не обращая внимания на его эмоциональность, продолжил Драгомилов, – мне уже ясно, что вы совершенно правы: казнь Макдаффи следует считать общественно полезным и целесообразным делом. Мне прекрасно известно, что это за тип, поэтому могу с уверенностью заявить, что наше расследование приведет к обоюдовыгодному решению. А теперь что касается оплаты…
– Но что, если в результате проверки вы все-таки не сочтете наш заказ социально оправданным?
– В таком случае вы получите свои деньги обратно за вычетом тех десяти процентов, что мы берем за расследование. Таково наше непреложное правило.
Хаусман достал из кармана увесистый кошель, но все же уточнил:
– Обязательно сразу оплачивать ваши услуги полностью?
– Условия вам известны, – пожал плечами хозяин с мягким укором.
– И все же я думал… надеялся… Вы же знаете, что мы, анархисты, народ небогатый.
– Именно поэтому с вас много и не беру: всего десять тысяч долларов. Сумма более чем приемлемая, особенно если учесть, что заказ на шефа полиции огромного города. Поверьте, сумма едва покроет служебные расходы. С частных лиц мы берем значительно больше и, если бы вы были миллионером, а не представителем бедной боевой группы, за Макдаффи я спросил бы не меньше пятидесяти тысяч. К тому же сам я не могу выполнять заказы по состоянию здоровья.
– О господи! Какую же цену в таком случае назначите за короля? – воскликнул собеседник, совершенно потрясенный.
– Короли бывают разные. Скажем, английский монарх будет стоить полмиллиона долларов, ну а какой-нибудь мелкий – второразрядный или третьеразрядный – правитель обойдется заказчику в довольно скромную сумму: примерно семьдесят пять – сто тысяч долларов.
– Никогда бы не подумал, что эти бездельники так дороги, – недовольно пробормотал Хаусман.
– Именно по этой причине их и убивают редко. Далее. Не забывайте о значительных тратах на созданную мной безупречную структуру. Одни лишь дорожные расходы намного выше, чем вы предполагаете. У меня многочисленная сеть агентов, и было бы глупо думать, что они рискуют собственной жизнью просто так, из бескорыстной любви к процессу. Важно и то, что мы действуем без малейшего риска для своих клиентов. Если полагаете, что десять тысяч за жизнь шефа полиции Макдаффи – слишком дорого, то позвольте спросить: собственную жизнь цените еще ниже? Вынужден заметить, что вы, анархисты, никуда не годные работники. За что бы ни взялись, все портите или вообще попадаете в лапы полиции. Больше того: из-за вашего пристрастия к динамиту и адским машинам в городе царит паника.
– Наши казни должны проходить показательно и даже устрашающе, – с пафосом заявил Хаусман.
Начальник бюро заказных убийств кивнул.
– Да, понимаю, но суть не в этом. Как я уже сказал, столь примитивные и жестокие методы расправы чрезвычайно опасны для агентов-исполнителей. Если ваша группа позволит мне действовать посредством яда, предоставлю скидку в десять процентов, а если одобрите использование пневматической винтовки, сэкономите целых двадцать пять.
– Ни за что! – убежденно воскликнул анархист. – Подобные скрытные методы нас не устраивают. Наши убийства должны носить зрелищный, кровавый характер.
– В таком случае скидка невозможна. Вы ведь американец, мистер Хаусман?
– Да, стопроцентный американец. Родился и вырос в Соединенных Штатах, в городе Сент-Джозеф, штат Мичиган.
– Почему бы вам не убить Макдаффи самому, чтобы сэкономить общественные средства?
Анархист побледнел.
– Нет-нет, мистер Драгомилов. Ваши услуги незаменимы. К тому же темперамент не позволяет мне проливать кровь, а тем более убивать. Считаю подобные расправы невыносимыми. Ничего не поделаешь: такова натура. Теоретически готов признать справедливость убийства, но реализовать убеждение на практике не готов: просто не в состоянии лишить человека жизни, и все тут. Изменить собственную природу невозможно. Даже мухи не обижу.
– Тем не менее состоите в боевой организации.
– Да, сознаю противоречие, но таковы мои убеждения: никогда не смог бы присоединиться к философскому направлению толстовцев с их идеей непротивления злу насилием. Не готов подставить вторую щеку, как, например, члены группы Марты Браун. Если меня ударят, непременно дам сдачи…
– Чужими руками, – сухо добавил Драгомилов.
Хаусман поклонился.
– Да, вынужден это признать. Поскольку другого выхода нет, вот деньги.
Пока Драгомилов пересчитывал толстую пачку, посетитель предпринял последнюю попытку извлечь выгоду.
– Ровно десять тысяч долларов, и ни центом меньше. Берите и помните, что в этих деньгах сосредоточена преданность и жертвенность многих десятков наших товарищей, с трудом позволивших себе внести требуемую лепту. Не могли бы вы… уж заодно прикончить инспектора Моргана – еще одного лютого зверя?
Драгомилов покачал головой.
– Сожалею, но вынужден отказать. Ваша группа и так получила самую большую скидку из всех возможных.
– Ну что вам стоит: расквитаться с обоими полицейскими одной бомбой? – не унимался посетитель.
– Ни в коем случае! Прежде всего мы тщательно проверим шефа Макдаффи и определим, существует ли моральное оправдание казни. Если окажется, что никаких оснований с социальной точки зрения…
– Что же тогда будет с деньгами? – в тревоге перебил его Хаусман.
– Как я уже сказал, мы вам их вернем за исключением необходимых для проведения расследования десяти процентов.
– А если убийство сорвется?
– Если не удастся выполнить заказ до конца года, вернем деньги полностью и добавим пять процентов неустойки.
Показывая, что аудиенция окончена, Драгомилов нажал кнопку звонка и встал. Последовав примеру хозяина, Хаусман воспользовался ожиданием слуги, чтобы задать еще один вопрос.
– А вдруг вы умрете? Ну, скажем, в результате несчастного случая, внезапной тяжелой болезни или еще какой-нибудь напасти? Что тогда станет с деньгами? Расписку вы мне не дали: предварительная оплата пропадет.
– Не беспокойтесь, работа налажена четко, и все предусмотрено. Бюро немедленно возглавит руководитель чикагского филиала – до тех пор, пока не приедет мой заместитель из Сан-Франциско. Не далее как в прошлом году произошел именно такой случай. Помните Бургеса?
– Какого Бургеса?
– Железнодорожного магната. Наш агент, как обычно, провел необходимую подготовительную работу, заранее получив оплату. Разумеется, каждый шаг операции был предварительно согласован со мной. А потом почти одновременно произошло два события: Бургес погиб в железнодорожной катастрофе, а наш агент умер от пневмонии. Тем не менее деньги были возвращены заказчику. Я лично за этим проследил, хотя в данном случае правила фирмы возврата не предусматривали. Долгая успешная деятельность нашего бюро доказывает кристальную честность по отношению к клиентам. Поверьте: при работе за рамками закона малейшее отклонение от строжайшей пунктуальности оказалось бы губительным. Что же касается Макдаффи…
В этот момент в комнату вошел слуга, и Хаусман жестом призвал к молчанию. Драгомилов улыбнулся.
– Не волнуйтесь: он ничего не слышит.
– Но вы же только что вызвали его звонком. И, кроме того, он открыл мне дверь, как только я нажал кнопку.
– Звук ему заменяет электрическая лампочка. За всю жизнь бедняга не услышал ни единого звука, а речь понимает по движению губ. Так вот, что касается Макдаффи. Вы хорошо подумали, прежде чем его заказать? Не забывайте, что, обратившись к нам, вы уже практически осуществили задуманное. Мы ведем бизнес только так и никак иначе: строго придерживаемся собственных правил. Поступивший заказ уже невозможно ни отозвать, ни отменить. Такое положение вас устраивает?
– Вполне. – Хаусман помедлил возле двери. – Когда можно надеяться услышать известие… об исполнении?
Драгомилов на миг задумался.
– Не позднее чем через неделю. В вашем случае потребуется чисто формальное расследование, а сама операция крайне проста. Мои люди всегда на месте. Доброго дня.
Глава 2
Неделю спустя, во второй половине дня, возле внушительного вида здания русской конторы «С. Константин и К°» остановился автомобиль. Ровно в три часа Сергиус Константин вышел из своего кабинета и, продолжая давать указания провожавшему его сотруднику, направился к машине. Если бы в этот момент его увидели Хаусман или Лениган, то наверняка немедленно узнали бы, однако не под именем Сергиуса Константина. Оба уверенно заявили бы, что этот человек не кто иной, как Иван Драгомилов.
Обладатель двух имен уверенно сел за руль и повел автомобиль на юг, в сторону густонаселенного Ист-Сайда. По пути остановился и купил газету у мальчишки-разносчика, привлекавшего внимание громкими криками: «Экстренный выпуск!» Прежде чем поехать дальше, просмотрел заголовки и прочитал короткую заметку, сообщавшую о новом преступлении анархистов и гибели в соседнем городе шефа полиции Макдаффи. Когда Сергиус Константин – он же Иван Драгомилов – положил газету на соседнее сиденье и включил мотор, лицо его оставалось спокойным, но на нем появилось выражение удовлетворенности. Созданная его умом, талантом и способностями организация работала слаженно, без единого сбоя. По результатам расследования было принято решение, исполнитель получил приказ, и Макдаффи был казнен. Сергиус Константин с улыбкой остановился перед современным многоквартирным домом на окраине одной из самых грязных трущоб Ист-Сайда. Отличное настроение ему подарила не только грамотно проведенная акция, но и осознание, что они опять утерли нос Каролине Уорфилд, группа которой никак не могла решиться на собственноручные казни.
Лифт вознес Сергиуса Константина на верхний этаж, он вышел и нажал кнопку звонка. Дверь открыла девушка лет двадцати, бросилась ему на шею и принялась целовать, осыпая нежными русскими именами. Он же, в свою очередь то и дело приговаривал: «Груня… моя Груня…»
Девушка, наконец выпустив гостя из объятий, проводила его в очень уютную комнату – удобную и со вкусом обставленную даже по меркам образцового богатого дома в Ист-Сайде. Мебель и убранство гостиной свидетельствовали о тонком вкусе и культуре. Пространство между окнами занимали книжные шкафы, на низком столике лежало множество журналов, а в дальнем углу стоял рояль.
– Надо было позвонить, – грудным голосом проворковала по-английски девушка без малейшего намека на акцент. – Ведь мог меня и не застать: приезжаешь до того нерегулярно, что не знаешь, когда тебя ждать.
Сергиус Константин устроился на устланном подушками широком подоконнике и, положив газету рядом, воззрился на красавицу блондинку.
– Дорогая, ну зачем начинать встречу с выговора? Разве я похож на одного из твоих питомцев, чтобы выслушивать приказы, когда следует умываться, а когда сморкаться? Приехал в надежде застать тебя дома, но главным образом для того, чтобы опробовать новый автомобиль. Не желаешь ли немного прокатиться?
Груня покачала головой.
– Только не сегодня. В четыре ожидаю посетителя.
– Понятно. – Сергиус Константин взглянул на часы. – Да, вот еще что: не хочешь провести выходные в поместье? Без нас Эдж-Мур совсем захиреет.
– Была там только три дня назад. – Груня обиженно надула губки. – Кроссет сказал, что ты не появлялся почти месяц.
– Прости, был очень занят. Зато теперь могу бездельничать целую неделю, так что наверстаю упущенное. Да, кстати: с чего бы вдруг Кроссету вздумалось доложить тебе, что я не приезжал целый месяц? Уж не оттого ли, что тебя и самой все это время не было?
– Выкрутился! Была занята, как и ты. – Груня рассмеялась и с нежностью погладила руку гостя.
– Так поедешь?
– Сегодня только понедельник, – задумчиво проговорила Груня. – Поеду, если не произойдет ничего непредвиденного и если… – Она умолкла и лукаво взглянув на гостя, добавила: – Если позволишь взять с собой друга. Уверена, что он тебе понравится.
– О-хо-хо! И кто же он? Не иначе один из твоих длинноволосых социалистов.
– Нет, не угадал: волосы у него короткие. Но, дорогой дядюшка, тебе не пристало повторять низкопробные шуточки. В жизни не встречала ни одного длинноволосого социалиста. А ты?
– Тоже. Зато не раз видел, с каким азартом они накачиваются пивом, – усмехнулся Сергиус Константин.
– Будешь наказан! – Груня схватила подушку и угрожающе замахнулась. – Как говорят мои подопечные, сейчас снесу тебе голову! Вот! Вот! И вот!
– Груня, прекрати! – задыхаясь, взмолился Сергиус в промежутках между ударами. – Это неприлично! Нельзя так обращаться с родным дядей, который уже далеко не молод.
– Шутник, однако! – Бойкая племянница освободила узника из подушечного плена, взяла за руку и напомнила: – Подумать только! Совсем недавно эти пальцы рвали пополам карточную колоду и сгибали серебряные монеты!
– Все это в прошлом. А сейчас я уже почти старик.
Сергиус Константин расслабил ладонь в ее руке, изображая слабость и немощь, чем вызвал новую волну негодования. Груня положила ладонь на его плечо и скомандовала:
– Ну-ка напряги мышцы!
– Ой, не могу! – заканючил дядюшка, не прилагая ни малейших усилий. – Ах! Ох! Вот все, на что способен. Видишь, совсем ослаб. С возрастом мышцы становятся дряблыми и слабыми.
Девушка разозлилась не на шутку и даже сердито топнула ногой.
Сергиус Константин решил наконец уступить и подчинился. Через мгновение бицепсы его налились мощью, и на лице племянницы вместе с удовлетворением отразилось восхищение.
– Твердые как железо! Да ты силен как бык! А то сидит тут, изображает бог знает кого… Да если бы мне хоть раз пришлось ощутить твою силу, я бы тотчас умерла.
– Не забывай об этом и цени! – назидательно заметил Сергиус. – Когда ты была маленькой и постоянно шалила, добрый дядюшка ни разу тебя даже пальцем не тронул, ни разу не шлепнул.
– Ах, дядя! Не потому ли, что физические наказания противоречили твоим убеждениям?
– Верно. Но если эти убеждения подвергались испытанию, то только тобой, особенно когда тебе было лет пять-шесть. Да, дорогая Груня, не хочу тебя обижать, но должен честно признаться, что в детстве ты была варваром, дикаркой, пещерным ребенком, диким зверенышем из джунглей, настоящим дьяволенком, маленьким волчонком – не признавала ни правил поведения, ни манер…
В очередной раз занесенная над головой подушка заставила гостя умолкнуть и прикрыться руками.
– Немедленно прекрати! – строго потребовал Сергиус Константин. – Судя по твоему поведению, мало что изменилось: разве что волчонок стала взрослой волчицей. Ведь тебе уже исполнилось двадцать, не так ли? Ощущаешь собственную силу и начинаешь испытывать ее на мне. Но учти: в следующий раз, когда попытаешься напасть, получишь хорошую взбучку, даже несмотря на то что теперь ты молодая леди, хоть и довольно крупная молодая леди.
– Ах вот как! Ты хочешь сказать, что я толстая? – Груня вытянула руку. – На-ка, потрогай! Одни мышцы. Вешу сто двадцать восемь фунтов. Возьмешь свои слова обратно?
Подушка снова взлетела и обрушилась дядюшке на голову. Со смехом, ворчанием и притворными криками тот пытался защититься, прикрывая голову руками. К счастью, в разгар битвы в комнату вошла горничная с самоваром, и Груня отступила, чтобы заняться чаем.
– Одна из твоих воспитанниц? – поинтересовался Константин, едва девушка скрылась из виду.
Груня кивнула.
– Выглядит неплохо, – заметил он. – Во всяком случае, лицо чистое.
– Не позволю насмехаться над моей работой в колонии, – улыбнулась Груня, передавая ему чашку с ароматным напитком. – Я разрабатываю собственную программу социализации трудной молодежи. Ты теперь даже не поверишь, что вытворял в двадцать лет.
Сергиус Константин покачал головой и задумчиво проговорил:
– Возможно, всего лишь был мечтателем.
– Ты много читал, учился, но ничего не сделал для общественного блага, ни разу даже руки ни на кого не поднял.
– Да, не поднял, – грустно повторил Сергиус Константин, но в этот момент взгляд упал на заголовок, кричавший о смерти Макдаффи, и он с трудом спрятал искривившую губы улыбку.
– Вот он, русский характер! – воскликнула Груня. – Размышление, изучение, анализ и самоуглубление. Все, что угодно, кроме поступков и реального действия. Но я… – В молодом звонком голосе зазвучал триумф. – Я принадлежу к новому поколению, первому американскому поколению…
– Ты родилась в России, – сухо возразил Константин.
– Но выросла в Америке: приехала сюда совсем маленькой, так и не узнав никакой другой родины, кроме этой страны практического действия. И все же, дядюшка, оставив бизнес, ты смог бы стать великой общественной силой.
– Лучше подумай о собственной жизни. Не забывай, что только благодаря моему бизнесу ты имеешь возможность продолжать работу. Видишь ли, творю добро… – Он вспомнил мягкосердечного террориста Хаусмана. – Творю добро чужими руками. Да, вот так. Точнее говоря, твоими руками.
– Понимаю, как понимаю и то, что не должна произносить таких слов, – горячо возразила Груня. – Ты избаловал меня. Отца я не знала, так что не будет изменой признаться, что его место занял ты. Даже отец не смог бы относиться ко мне лучше.
Вместо подушек на сидевшего на широком подоконнике джентльмена с невыразительной внешностью и стальными бицепсами обрушился град благодарных поцелуев.
– А как обстоят дела с твоим анархизмом? – с усмешкой поинтересовался Сергиус Константин главным образом для того, чтобы скрыть смущение. – Несколько лет назад казалось, что ты постепенно превращаешься в преданную сторонницу красных террористов, готовых нести разрушение и смерть всем приверженцам установленного социального порядка.
– Да, когда-то я действительно чуть не ступила на опасную дорожку, – неохотно согласилась Груня.
– Чуть было! – возмутился Сергиус Константин. – Да ты всю кровь из меня выпила, стараясь убедить бросить бизнес и посвятить себя делу гуманизма. Если помнишь, слово «дело» писала исключительно заглавными буквами, а потом занялась работой в трущобах, то есть фактически вступила в сотрудничество с врагами: начала помогать жертвам той системы, которую сама же презирала и ненавидела…
Груня протестующе подняла было руку, но дядя продолжил:
– А как еще назвать все, что ты делаешь? Клубы для юношей, клубы для девушек, клубы для молодых мам. А ясли для детей работающих женщин! Взяв на себя заботу о малышах, пока матери зарабатывают на кусок хлеба, ты лишь способствуешь эксплуатации женского труда!
– Но, дядя, я уже оставила проект яслей, и ты об этом знаешь.
Он кивнул и добавил, но уже мягче:
– И еще кое-что. Ты становишься по-настоящему консервативной, погружаешься в социалистические настроения, а из таких людей революционеры не получаются.
– А я, милый дядюшка, вовсе к этому не стремлюсь. Социальное развитие – процесс медленный и болезненный, коротких и легких путей в нем нет. Приходится обдумывать каждый шаг. О, я по-прежнему придерживаюсь идеи философского анархизма: собственно, как и всякий умный социалист – но с каждым днем все яснее вижу, что идеальная свобода анархического государства может быть достигнута исключительно через промежуточную стадию социализма…
– Как его зовут? – неожиданно, без малейшей связи с предыдущей темой спросил Сергиус Константин.
– Кого? – Девушка смутилась и залилась румянцем.
В ожидании ответа дядюшка осторожно отхлебнул горячего чая.
Совладав с чувствами, Груня серьезно ответила:
– Скажу в субботу вечером, в Эдж-Муре. Он… он не из длинноволосых.
– Ты о нем говорила?
Она кивнула.
– А до тех пор придется потерпеть.
– Ты… – с вопросительной интонацией проговорил дядя, и Груня быстро ответила:
– Думаю, да!
– Он объяснился?
– Да… и нет. Привык многое принимать как данность. Потерпи до встречи. Уверена, дядя Сергиус, что ты сразу его полюбишь и проникнешься уважением к оригинальному образу мыслей. Это он должен прийти сегодня в четыре часа. Будь добр, дождись, пожалуйста.
Однако добрый дядюшка Сергиус Константин, он же непреклонный Иван Драгомилов, взглянул на часы и решительно встал.
– Прости, не могу. Так что, Груня, в субботу привози гостя в Эдж-Мур, и тогда я сделаю все, что от меня зависит, чтобы проникнуться теплыми чувствами. Да и времени на общение будет больше, чем сейчас: я собираюсь провести в поместье целую неделю. Если между вами все всерьез, уговори друга тоже погостить подольше.
– Ах, он так занят! С трудом добилась согласия приехать хотя бы на выходные.
– Бизнес?
– Не то чтобы… Несмотря на то что он очень богат, много времени посвящает труду на пользу социального блага. В общем, его есть за что уважать.
– Надеюсь… дорогая.
С этими словами Сергиус Константин обнял племянницу на прощание и удалился.
