Бродяги Дхармы – Джек Керуак

Это лето я провел в Америке, в Беркли, по программе работай-отдыхай. Перед поездкой заглянул в книжный – взять что-нибудь в дорогу и на досуг. К тому времени что-то слыхал про битников, читал Кизи и знал что всё это где-то в Калифорнии происходило. И перед самым отъездом прочитал первую четверть книги. И какая эйфория меня охватила когда понял, что еду туда, через пол-Земли, где 40 лет назад жизнь кипела как чайник и происходили удивительные вещи.

Прибыв в Беркли и спешно дочитав последние страницы стал я бродить-гулять по улицам. Чтож, Беркли, Сан Франциско и Калифорния вцелом изменилась, но дух того времени всё равно живёт себе. Удивительно, но Бродяги там всё ещё обитают! С парой удалось поболтать. С автостопом сейчас там непросто – законы уже не те, да и пдд изменились, а вот на товарняках всё еще курсируют странники. Беркли по-прежнему город студентов, а Сан Франциско – город свободы, музыки, поэзии, искусства и всего неформального. Это действительно уникальные места и я никогда не устану об этом писать!

Еще однажды мы пили вино на берегу океана и к нам подошёл один парень, мы его угостили. Его звали Бен, он из Ричмонда, Вирджиния. Свалил на попутках в Калифорнию, потому что «в Ричмонде нечё делать». Он актёр-энтузиаст, раздал нам флаеры на какой-то их спектакль. И таких там много!

Что же до самой книги, то она – моя любимая. Это правда.

Свобода мысли, веры, действия от первого лица. Молодость во всём своём многообразии. Книга из тех, что вдохновляет на поступки и решения, о которых мечтать раньше боялся.

Родись я в Америке, продал бы всё и вышал бы на трассу с вытянутой рукой!

«Посмотри в пустоту – она станет еще неподвижней»

Хань Шань

В «Бродягах Дхармы» не происходит никаких глобальных событий. Рей Смит, вроде бы, бесцельно путешествует автостопом и в товарных поездах от Тихого океана в Калифорнии до Атлантического в Северной Каролине. Вместе со своим другом Джеффи карабкается в горы или устраивает буйные вечеринки. И, вместе с тем, он идет путем Дхармы.

***

Чтобы понять этот роман, надо сначала заглянуть в Ваджраччхедика Праджня-парамита более известную на западе как «Алмазная Сутра», излагающую суть Запредельной Мудрости. Самая главная мысль этого трактата, созданного в III веке н.э., заключается в том, что мы все уже являемся Буддами и изначально пребываем в нирване. И только незнание данного факта порождает мираж существования в сансаре, жизни, порабощенной желаниями, гневом и прочими чувствами.

Человек, осознавший эту истину, давший обет действовать во благо всех живых существ и помогать им на пути просветления, именуется бодхисаттвой, а «Алмазная Сутра», фактически, представляет собой наставление по поведению, речи и образу мыслей вступивших на стезю бодхисаттв.

Правда, западное мышление сразу же обнаружило в сутре фундаментальное противоречие, которое попыталось разрешить с помощью разделения на абсолютную и относительную истины. Если для бодхисаттвы пребывание всех в нирване является не подлежащим сомнению постулатом, то, вроде бы, спасать уже никого не надо. Но с точки зрения относительной истины, не стоит избегать попыток просветить встречаемых на своем жизненном пути относительно иллюзорности их существования.

Все выше сказанное и составляет суть «Бродяг…». Рэй, путешествуя по Америке, встречает других бодхисаттв, исключивших себя из потока «повседневной» жизни, и в любой подходящий момент пытается обратить в свою веру окружающих.

***

Человек воспроизводит себя на четырех уровнях – как физическое существо, в кругу близких и друзей, в обществе и, если повезет, в истории. Самое интересное, что история помнит только «отличия». Миллионы безликих яппи, окружавших Керуака, живших нормальной повседневной жизнью канули в Лету, а память о бродягах, чей образ жизни подвергался всеобщему осуждению, осталась. Может быть потому, что медитация – обязательная практика любого бодхисаттвы – это умение выстраивать длительные размышления. Размышления, требующие не только определенной суммы знаний, но и умения развивать их. В истории остались не просто имена Керуака, Алена Гинзберга, Гэри Снайдера, выведенные в романе под псевдонимами Рэя Смита, Альвы Голдбука, Джефи Райдера. Осталось их творчество, осталось творение взгляда на жизнь.

***

Погружаемся в роман.Дальше…«Я вспомнил строку из Алмазной Сутры: „Твори благо, не думая о благотворительности, ибо благотворительность, в конце концов, всего лишь слово“. В те дни я был убежденным буддистом и ревностно относился к тому, что считал религиозным служением. С тех пор я стал лицемернее в своей болтовне, циничнее, вообще устал. Ибо стар стал и равнодушен… Но тогда я искренне верил в благотворительность, доброту, смирение, усердие, спокойное равновесие, мудрость и экстаз, и считал себя древним бхикку в современной одежде, странствующим по свету (обычно по огромной треугольной арке Нью-Йорк – Мехико – Сан-Франциско), дабы повернуть колесо Истинного Смысла, или Дхармы, и заслужить себе будущее Будды (Бодрствующего) и героя в Раю. Я еще не встретил Джефи Райдера, это предстояло мне на следующей неделе, и ничего не слышал о бродягах Дхармы, хотя сам я был тогда типичным бродягой Дхармы и считал себя религиозным странником.»

Эти строчки как нельзя лучше характеризуют главного героя повествования – Рэя Смита – философа, мыслителя, поэта и просто бродягу, которому не сидится на одном месте.

Под стать ему и его друг.

«Детство Джефи Райдера прошло в восточном Орегоне, в лесной бревенчатой хижине, с отцом, матерью и сестрой, он рос лесным парнем, лесорубом, фермером, увлекался жизнью зверей и индейской премудростью, так что, ухитрившись попасть в колледж, был уже готов к занятиям антропологией (вначале), а позже – индейской мифологией. Наконец он изучил китайский и японский, занялся Востоком и обнаружил для себя великих бродяг Дхармы, дзенских безумцев Китая и Японии».

Но он был еще и поэтом и переводил на английский китайцев и японцев. На всем протяжении романа то и дело попадаются в его изложении фрагменты из поэмы Хань Шаня «Холодная гора».

Хань Шань тоже, между прочим, весьма интересная личность, далеко не случайно появившаяся на страницах романа.

Будучи китайским ученым, он устал жить в большом городе и удалился в горы.

«Изредка Хань Шань спускался с Холодной Горы в своей одежде из коры деревьев, приходил на теплую кухню и ждал пищи, но никто из монахов не кормил его, так как он не хотел принимать устав и медитировать трижды в день по удару колокола. Понимаешь, почему у него тут… вот послушай, я тебе переведу, – и, заглянув ему через плечо, я стал следить, как он читает по крупным птичьим следам иероглифов: – „Вверх иду по тропинке Холодной Горы, вьется тропинка все вверх и вверх, в длинном ущелье осыпь и валуны, широкий ручей, изморозь на траве, влажен мох, хоть дождя и не было, сосна поет, но ветра нет, кто порвет путы мира и воссядет со мною среди облаков?“.

***

В романе много слоев – слой «Алмазной Сутры», слой повседневных реалий, слой безумной жизни битников и хиппи конца пятидесятых, когда еще не началась вьетнамская война, слой поэзии Хань Шаня. И осыпи, и валуны, и изморозь на траве, и влажный мох будут во множестве присутствовать на страницах «Бродяг…», устраивая перекличку с древним китайским отшельником.

И даже Чжуан-цзы, похлопывающий себя по пузу и видящий вещи такими, какие они есть на самом деле, тоже прокрался в текст под видом безостановочно болтающего Генри Морли. И это не говоря о намеках на Вийона с его прошлогодним снегом или точку сборки от Кастанеды.

Керуак действительно великий писатель. Его паутина слов затягивает. В происходящее не просто веришь, хочется погрузиться в него с головой. А описываемое настолько заразительно, что то и дело ловишь себя на мысли, а не бросить ли все к какой-то там матери и, нагрузив на плечи рюкзак со спальным мешком, отправиться изучать близлежащие горы и леса. Сидеть под сосной, слушая звуки леса, и все глубже и глубже погружаться в медитацию, чтобы открыть новую истину или понимание, или на худой конец, просто сочинить хокку.

***

Закончу свои заметки фрагментом о китайских быках, круговороте бродяг в природе.

«Кстати, глянь-ка, это знаменитые „Быки“. – Это была серия китайских картинок, типа комиксов: вначале юноша отправляется в горы, с посошком и котомкой… на следующих изображениях он встречает быка, пытается приручить его, оседлать, наконец приручает и ездит на нем верхом, но потом бросает быка и просто сидит, медитируя под луной, потом спускается с горы просветления, и вдруг на следующей картинке не нарисовано абсолютно ничего, а дальше – цветущие ветви, и на последней картинке юноша, уже не юноша, а толстый старый смеющийся волшебник с большим мешком за спиной, просветленный, входит в город, чтобы напиться там с мясниками, а новый юноша отправляется в горы с посохом и котомкой.

– Все повторяется, все через это проходят, ученики и учителя, вначале надо найти и приручить быка собственного сознания, потом отказаться от него, наконец постигнуть ничто, как показано на этой пустой картинке, и, постигнув ничто, постичь все – весеннее цветение деревьев, а затем спуститься в город, чтобы напиться с мясниками, подобно Ли Бо. – Мудрые были картинки, они напомнили мне мой собственный опыт: сперва я приручал собственное сознание в лесу, потом осознал, что все пребывает в пустоте и бодрствовании, и не нужно ничего делать, а теперь напиваюсь с мясником-Джефи. Мы послушали пластинки, перекурили и пошли опять рубить дрова».

***

Вердикт – обязательное чтение. :)P.S. В разделе «Истории» выложены фрагменты статьи «Битники 60-х». Часть 1 и Часть 2.

PP.S. Еще можно заглянуть в Цитатник, где собраны основные мысли романа.

Опять читаю и удивляюсь умению Керуака чертовски увлекательно писать ни о чём. Герой путешествует автостопом, общается с разными интересными личностями, внутренним монологом проговаривает какие-то свои впечатления. И на этом всё: никакого морализаторства, никаких тебе развязок и итога сюжетных линий. Хотя роману это вполне подходит – с одной стороны, буддизму вообще свойственна некая недосказанность (по крайней мере, так я его понимаю), с другой же стороны перед нами очередной образец керуаковской спонтанной литературы. И финал здесь наступает не в соответствии с заранее намеченной логикой развития сюжета, а тогда, когда автор решает наконец, что выплеснул на бумагу все эмоции и теперь можно пойти пропустить пару стаканчиков. Наверное, такую книгу иначе написать просто нельзя.Есть тут, как я уже упомянул выше, масса околобуддистских рассуждений. Я сам отнюдь не знаток, но и герои тоже, кажется, никакие не знатоки, а просто повёрнутые на всяких новых и диких для рядового обывателя штуках ребята. Буддизм для них просто очередная форма протеста против сытого потребительского мира. Вот разве что Джафи соображает чуть больше прочих, недаром его прототип стал впоследствии в реальной жизни видным востоковедом. Меня больше интересует другое, то, как же всё-таки воспринимать героев с их жизненной философией. Грязь, неприякаянность, беспорядочные половые связи, алкоголь, который в конце концов свёл Керуака в могилу. Можете обвинять меня в ханжестве, но это уж ни в какие ворота не лезет. Один мой друг всё твердит мне, что не будь всего этого, Керуак просто не создал бы своих шедевров. Но ведь подкупают-то в его книгах романтика путешествия, духовные поиски, путешествие к Маттенхорну, а не бесконечные попойки. Чтобы быть идеологической альтернативой ненавистного битникам среднего класса, вовсе не обязательно пить всё, что горит. И вообще, сам Керуак и те немногие, кто был основой движения битников, сделали действительно грандиозную вещь – целый культурный пласт, без всяких скидок. Одни писали романы, другие сочиняли стихи, третьи одним только магнетизмом личности вдохновляли первых и вторых. Но вот основная масса тех, кого принято считать потерянным поколением, что произошло с ними? Одни, как и сам Керуак, нашли свою смерть на дне бутылки, другие перебесились и стали в конце концов теми самыми зажиточными обывателями, которых раньше ненавидели. Очень грустно, что бунт Керуака и его друзей окончился ничем.Ещё вот что бросается в глаза: и в этом романе, и в «На дороге» в центре происходящего не сам Керуак, но некий духовный лидер, мессия, икона для подражания. А сам Джек, точнее, его литературные воплощения, оказывается как бы в кильватере чужих идей – то Дина, то Джафи. Сам Керуак не видит себя в роли лидера, его романы по сути история влияния, которое на него оказали Кэссиди и Снайдер. Но именно Керуак стал маяком для многочисленных потомков, парень, который при жизни вовсе не считал себя таким уж важным. Есть в этом, если подумать, какая-то ирония и в то же время искренность, ведь настоящий мудрец никогда не кричит о своей мудрости.