Вместе с Суфьяном Саури я отправился навестить Рабию во время ее болезни, – рассказывает Абдул-Вахид ибн Амир. – В ее присутствии, однако, мы преисполнились благоговейным трепетом – настолько, что утратили дар речи.
– Скажи же что-нибудь, – обратился я к Суфьяну.
– Почему ты не попросишь Бога облегчить твою боль? – спросил он у Рабии.
– Он Сам хочет, чтобы я претерпевала ее, вам это очевидно, правда? – сказала она.
– Да, – согласился я.
– И всё же, зная это, вы побуждаете меня последовать моим собственным желаниям – и выказать тем самым неповиновение Его желанию. Но ведь это неблаговидно – препятствовать воле Божьей.
Суфьян Саури как-то спросил Рабию, есть ли что-нибудь, чего она желает.
«Ты ведь ученый человек, – отвечала она, – а задаешь такие вопросы! К чему они? Ты ведь знаешь, как дёшевы в Басре смоквы и финики. Двенадцать лет мне хотелось отведать свежих фиников, я же не попробовала ни единого. Я – просто раба, разве могут у рабы быть желания? Ведь если Богу не угодно мое желание, это будет неверностью (куфр)».
Суфьян промолвил:
– Твои слова отрезвили меня. На это мне просто нечего сказать. Пожалуйста, наставь меня.
– Если бы ты не любил мир, Суфьян, ты был бы хорошим человеком, – сказала Рабия.
– Как так? – спросил ученый.
– Ты любишь декламировать хадисы, – ответила Рабия, подразумевая, что это само по себе является формой самоутверждения.
Глубоко тронутый, Суфьян воскликнул:
– О Господи! Доволен ли Ты мною?
– Не стыдно ли тебе спрашивать, доволен ли Он тобою, когда сам недоволен Им? – промолвила Рабия.
В Шарх-и таарруф Калабази толкует этот ответ как отсылку к кораническому стиху: «Аллах доволен ими, и они довольны Аллахом» [5:119]. То есть, Бог доволен слугою в той мере, в какой слуга смиряется перед волей Божьей.
Малик Динар так описывал образ жизни Рабии:
Я посетил святую. Все ее имущество состояло из треснувшего кувшина – она использовала его и для омовений, и для питья. Вместо подушки у нее лежал обожжённый кирпич. И еще здесь была старая соломенная циновка. Мое сердце сжалось при виде всего этого, и я сказал ей:
– У меня есть богатые друзья. Один лишь намек – и я позабочусь, чтобы они благосклонно отнеслись к тебе.
– Ты заблуждаешься, Малик, – ответила она. – Мой Питатель питает и их, не так ли?
– Конечно, – ответил я.
– И ты полагаешь, что Он забывает бедных, поскольку они бедны, и опекает богатых, поскольку они богаты?
– Нет, – сказал я.
– Раз Ему ведомо мое положение, что за нужда напоминать Ему? Если это Его желание, то и я желаю того же.
Как-то Хасан аль-Басри, Малик Динар и Шакик Балхи отправились к Рабие, чтобы побеседовать с ней. Темой беседы была искренность (сидк).
– Всякий, кто не выказывает стойкости под плетью Возлюбленного, не является действительно искренним (садик) в своих притязаниях, – высказался Хасан.
– В этих словах проблескивает самомнение, – заметила Рабия.
Следующим отважился высказаться Шакик:
– Всякий, кто не выказывает благодарности за наказание от своего Повелителя, не является подлинно искренним в своих притязаниях.
– Можно было бы сказать лучше, – проронила Рабия.
Затем свое мнение высказал Малик Динар:
– Всякий, кто не сносит бич своего Повелителя с удовольствием, неискренен в своих притязаниях.
– Можно сформулировать и получше, – заметила Рабия.
– Скажи ты, – попросили Рабию все трое.
– Вы не искренни в своих притязаниях, пока не забудете боль наказания в созерцании своего Владыки.
И в этом нет ничего поразительного – ведь египтянки не чувствовали ран на своих руках при виде Иосифа. Удивительно ли, если кто-то ведет себя сходно с этим при созерцании Создателя?
Рабию навестил один из богословов Басры[27]. Усевшись у ложа, где лежала поправляющаяся после болезни Рабия, он начал бранить мирское.
«Велика твоя любовь к миру, – заметила Рабия, – иначе бы ты не поминал его столь часто. Твои непрестанные замечания о мирском подтверждают верность пословицы „Что любишь – то и поминаешь“».
Хасан аль-Басри рассказывает:
Как-то я находился у Рабии, когда подошло время вечерней молитвы. Она хотела угостить нас мясным блюдом и как раз положила мясо вариться в горшок.
«В нашей беседе больше вкуса, чем в готовке», – заметила она, отставляя горшок с огня в сторону – до окончания положенных молитв. После молитвы она положила перед нами хлебные корки и поставила кувшин с водой, чтобы прервать наш пост. Потом она взяла горшок, чтобы выложить мясо: Силой Божьей горшок оставался кипящим. Она разложила мясо, и мы вкусили его. Никогда я не ел с таким удовольствием. Рабия на это сказала: «Так готовит себе пропитание тот, кто молится».
Некоторые спрашивали Рабию:
– Откуда ты явилась?
– Из мира иного, – отвечала она.
– Куда ты идешь? – не отставали от нее.
– В мир иной.
– Так что ты делаешь в этом мире?
– Насмехаюсь над ним.
– Как так?
– Вкушая хлеб этого мира, я занята тружением для мира иного.
– Отлично сказано, – вскричали присутствующие. – Тебе бы быть визирем при дворе.
– Я им уже являюсь, – заметила Рабия, – я ведь не дозволяю выйти тому, что внутри меня, и войти тому, что вне. Если же что-то и входит, то оно минует меня, не затрагивая. Я – визирь при дворе сердца, а не комок глины.
Рабию спросили:
– Ты любишь Бога?
– Да, – подтвердила она.
– Враждуешь ли с сатаной?
– Моя любовь к Всепрощающему не оставляет во мне места для враждебности к сатане.
«Однажды во сне я увидела Пророка, – рассказывала Рабия. – Он спросил, люблю ли я его».
«Кто же не любит тебя! – сказала я ему. – Однако мое сердце столь преисполнено любовью к Богу, что в нем не остается места для любви или ненависти к другим».
Арабский историк Зубайди[28] в Иттихаф ас-садат аль-муттакин излагает ту же историю так:
Рабию спросили:
– Насколько дорог тебе Пророк Божий?
– Чрезвычайно. Воистину, я люблю его, – призналась Рабия, – однако Любовь к Создателю превосходит мою любовь к Его созданиям.
Рабию спросили о Любви (махаббат).
«Любовь, – сказала она, – излилась из предвечности (азаль), достигла послевечности (абад), и в восемнадцати мирах не нашелся никто, способный вкусить хотя бы каплю этого шербета.
Когда же Любовь достигла Истины, осталось только „Он любит их, и они любят Его“[29]».
Рассказывают, что Рабия непрестанно стенала и плакала.
– Отчего ты плачешь? – спросили ее.
– Из-за страха перед разлукой, ибо я стала неразделима с Ним. Разве не может случиться, что в час моей смерти услышу: «Ты недостойна Меня»?
Как-то Рабию спросили: «Когда раб достигает довольства?»
Она сказала: «Когда он или она благодарны за напасти как за щедроты».
И вновь ее спросили:
– Допустимо ли покаяние грешника или нет?
– Как можно раскаяться, – ответила она, – пока Бог не дарует тебе раскаяние – и пока не примет его? Пока Бог не дарует покаяние, никто не может покаяться.
Нравственная дилемма, поднятая Рабией, описана персидским поэтом Саади (ум. в 1291 г.) в Бустане:
Как красиво этот несчастный дервиш
Стонал каждое утро – его вечернее раскаяние
нарушено новым грехом.
Все наши клятвы – пусты, наши обеты шатки,
И лишь покаяние, Им дарованное,
единственно неизменно.
«О дети Адама, – взывала Рабия, – ваши глаза не дают увидеть путь к Истине, ваш язык не приблизит к Нему, слух – лишь прямая дорога к беде для говорящего, а ваши руки и ноги лишь повергают вас в замешательство. Истинное тружение – в сердце. Старайтесь обрести пробужденное сердце, ибо когда сердце пробуждено, у него не будет нужды в друге.
Иначе говоря, пробужденное сердце утрачивает себя в Боге. Что за нужда в друге у того, кто стёрт и затерян в Боге? Это и есть состояние исчезновения в Боге (фана фи-л-ллах)».
«Громогласно взывать о прощении – занятие для лицемеров, – утверждала Рабия. – Хоть мы и каемся, но нуждаемся еще и в ином покаянии – покаянии о нашем покаянии».
Рабия как-то заметила: «Если бы добродетель терпения была мужчиной, у него был бы щедрый нрав».
Рабию как-то спросили:
– Ты действительно видишь Того, кому поклоняешься?
– Я бы не поклонялась Ему, если бы не видела Его[30].
Другое высказывание Рабии: «Плод духовного познания – обращение лица своего к Богу Всемогущему».
Как-то Рабия заметила: «Духовно познавший – это тот, кто взыскует сердце от Бога. Однако когда оно даруется ему, он тотчас же вручает его обратно Богу, так что оно остаётся неприкосновенным в Его владении и сокрыто от человеческих посягательств в таинстве Божественного (сирр)».
Суфьян Саури пробыл у Рабии целую ночь и так описывал это.
Я видел, как она подошла к михрабу и молилась до рассвета. В другом уголке я тоже молился до зари. Когда взошло солнце, она предложила оставшуюся часть дня поститься, чтобы выразить нашу благодарность за милость, благодаря которой мы отстояли ночное бдение.
Салих Мурри имел обыкновение говорить: «Дверь откроется тому, кто стучит».
Услышав это однажды, Рабия заметила: «Доколе ты будешь повторять своё „дверь откроется“ – как будто она бывает закрыта?»
Салих был вынужден признаться: «Я хоть и мужчина, но невежественный глупец, она же хоть и слабая женщина, но исполнена мудрости».
После своей смерти Рабия явилась во сне одному человеку.
– Расскажи об ангелах смерти Мункаре и Накире, – попросил тот.
– Эти два благородных создания явились ко мне и спросили: «Кто твой Господь?» Я сказала, чтоб они возвращались и сказали Ему: «Среди многих тысяч людей Ты не забыл о старухе, так и я никогда не забывала Тебя. Ты – всё, что у меня есть в целом свете, как же Ты мог послать ко мне кого-то с вопросом „Кто твой Господь“?» (Тазкират аль-аулия).
В последние часы жизни Рабии наставники, ее современники, собрались у её смертного ложа. Она велела им: «Поднимитесь и пропустите пророков Божьих».
Поднявшись, они вышли из комнаты и притворили дверь.
Тогда послышался голос, возглашающий:
О ты, ничем не омраченная душа!
Вернись к Владыке своему
Ему угодной и довольной —
Средь (истинных) служителей Моих
Войди в Мой рай!
[Коран 89:27–30]
Более ничего не было слышно. Шейхи вновь вошли и увидели, что Рабия мертва.
Мухаммад ибн Аслам аль-Туси и Нама Тарсуси (милость Божья да пребудет с ними), известные тем, что напоили тридцать тысяч людей в пустыне, как-то посетили могилу Рабии. Они спросили: «О ты, которая самонадеянно говорила, что не склонишь чела ни перед кем в обоих мирах, что ты теперь скажешь?»
В ответ прозвучал голос: «Воистину, сколь сладостно то, что мне открылось!»
«Как-то я пришёл к Рабие, – рассказывает Хасан аль-Басри, – но она пребывала в молитве. Я преклонил колени рядом с ее молитвенной циновкой и долго смотрел на нее. В правый глаз ей попал шип, и капля крови скатилась по щеке на циновку. Когда она окончила молитву, я воскликнул: „До чего ты дошла? Шипы в глазу, молитвенный коврик в крови…“
Рабия ответила: „О Хасан, клянусь Славой Бога, который даровал последнему из сотворённых существ возвышенность ислама, что ничего не заметила. Сердце мое было настолько увлечено, что если бы все муки из рассказов о геенне поместили на иглы, а иглами окаймили мой правый глаз, то мой левый глаз ни разу не дернулся бы от боли – иначе я вырвала бы его из глазницы“».
(Тафсир-и Ансари, том 1, с. 514)
Однажды Рабию навестил ангел смерти. Она спросила у него, кто он.
«Я тот, кто лишает удовольствий, похищает детей, делает жен вдовами», – ответил он.
Рабия спросила: «Отчего ты говоришь лишь о дурных качествах? Почему бы тебе не сказать: „Я тот, кто соединяет друга с Другом“».
(Тафсир Ансари, том 1, с. 44)
Как-то Рабия сказала.
Неверность (куфр) имеет вкус разлуки (фарак), а вера (иман) – аромат единения (висаль). Этот аромат и этот вкус будут явлены в день завтрашний, в Последний День. Говорят, будто одним, собранным на том месте, наказанием будет разлука без единения, другие же обретут единение без конца.
Охваченные скорбью обездоленности восплачут:
Разлука с Ним
на сотни дней протягивает миг один.
От муки и страданий
ночь стала тысячей годин.
Те же, которые осенены Божественным единением, воскликнут:
Пришел Последний День,
завеса пала
перед покоем сокровенным Единенья,
и тогда
разлука с Другом
загрохотала барабаном
отделённости и смерти.
(Тафсир-и Ансари, том 2, с. 538)
Познавшие, чьи сердца просветлены, как-то увидели Рабию бегущей. В одной руке она держала горящую головёшку, в другой – бадью с водой. Её спросили: «О госпожа будущей жизни, куда ты направляешься и с какой целью?»
Рабия ответила: «Иду предать небеса огню и залить огонь геенны. Так Божьи странники могут преодолеть эти две завесы и ясно увидеть истинную цель. Тогда, утратив внешнее, раб может по-настоящему служить Господу. Ныне же не найти никого, кто служит Богу ради Него самого, не уповая на рай и не страшась геенны».
(Афлаки, Манакиб аль-арифин)
Как-то в присутствии Рабии Суфьян Саури воздел руки вверх и помолился: «Господи, ниспошли мне благополучие (саламат)».
Рабия залилась слезами.
– Отчего ты плачешь? – спросил он.
– Я оплакиваю тебя, – ответила Рабия.
– Но почему?
– Ты не понимаешь, что в этом мире благополучие растёт из отказа от него, а ты развращён им.
(Джами, Нафахат аль-унсунс; Ибн Джаузи, Сифат ас-сафват)
Суфьян Саури как-то спросил Рабию:
– Какое средство даёт рабу надежду приблизиться к Богу?
– Знание, что раб любит только Его, в этом мире и в будущем, – ответила Рабия.
(Джами, Нафахат аль-унс)
Рабия также говорила: «Не горести мои меня печалят, я сокрушаюсь об их нехватке».
(Джами, Нафахат аль-унс)
Передают, что однажды Рабия вырыла себе могилу прямо в доме и ежедневно, утром и вечером, стоя на ее краю, произносила: «Завтра ты будешь здесь».
А затем ревностно приступала к молитвам. Она следовала этому ритуалу сорок лет, до самой смерти.
(Ибн Карбалаи, Раузат аль-джинан, том 1, с. 192)
Саджаф ибн Манзур передает.
Я пришел к Рабие и застал ее простёртой в молитве. Ощутив мое присутствие, она подняла голову. Я заметил, что на том месте, где она покоилась, осталась целая лужа слёз. Я приветствовал ее, и она, повернувшись ко мне, сказала: «Сын мой, чего ты желаешь?»
Я ответил: «Всего лишь приветствовать тебя».
В ответ она заплакала и сказала: «Да скроет Бог то, что внутри тебя».
Затем какое-то время она молилась обо мне, а потом вернулась к своим обязательным молитвам.
(Ибн Джаузи, Сифат ас-сафват)
Одно из наиболее известных высказываний Рабии таково.
«Молю Бога простить меня за недостаток искренности в молении о прощении[31]».
(Ибн Джаузи, Сифат ас-сафват)
Согласно Абу Мухаммаду Рувайму, «Рабия поняла истинный смысл таухида, когда сказала: «Прошу Божьего прощения за недостаток искренности в моих просьбах простить меня». Она имела в виду, что для достижения подлинной искренности в духовном тружении надлежит в молитве, произносимой вслух, просить у Бога прощения до тех пор, пока оно не станет реальностью. Ибо когда в тружении нет искренности, просьба о прощении греховна. В этом случае истинного покаяния не происходит, поскольку в действительности тружение совершается просто по привычке.
(Хуласа-йе шарх-и таарруф)
Как-то в людном месте один человек узнал проходящую мимо Рабию.
«Помолись за меня», – попросил он.
Рабия оперлась о стену и ответила: «Да простит тебя Бог, а кто я такая (чтобы посредничать в этом)? Повинуйся Богу и призывай Его. Он – тот, кто отвечает всем страждущим».
(Ибн Джаузи, Сифат ас-сафват)
Как-то в присутствии Рабии Суфьян Саури воскликнул:
– Сколь велика моя скорбь!
– Не лги, – молвила Рабия. – Лучше скажи: «Как мала моя скорбь!» Если бы ты по-настоящему скорбел, ты не был бы настолько удовлетворен своей жизнью.
(Ибн Джаузи, Сифат ас-сафват)
Этот же случай приводится у Кушайри (цит. соч.) с небольшими изменениями в ответе Рабии: «Если бы ты по-настоящему скорбел, ты не мог бы даже вздохнуть».
Говорят, что как-то Рабия увещевала Суфьяна Саури.
«Воистину, дни твои сочтены, ведь когда день минует, с ним уходит и часть твоей жизни. Точно так же скоро истечет и вся жизнь. Зная об этом, всегда стремись к свершению благих дел».
(Ибн Джаузи, Сифат ас-сафват)
Однажды, когда у Рабии находились Мисма ибн Асим и Раба аль-Кайси, один человек сделал ей подношение – сорок динаров.
«Примите эти деньги и потратьте на ваши нужды», – увещевал он ее.
Рабия зарыдала и, запрокинув голову к небесам, воскликнула: «Вам ведь ведомо, что и от Бога, владыки мира, стыжусь я требовать мирского, как же могу я принять это от того, кто не является его владыкой?»
(Ибн Джаузи, Сифат ас-сафват)