Джастин Бальдони
Новая мужественность. Откровенный разговор о силе и уязвимости, сексе и браке, работе и жизни
Я так привык считать, будто уметь защищать женщину при помощи физической силы – моя обязанность, что причислял это к хорошим навыкам и не задумывался, насколько это проблемная тема, не осознавал, какой груз несут женщины, когда мы, мужчины (даже лучшие из нас), боремся за власть и соревнуемся друг с другом во имя их безопасности. Итак, давайте начистоту, парни. Приятно иметь возможность проводить женщину до ее машины или знать, что вы способны надрать задницу другому парню, который нападет на нее или нарушит границы, так? Вечная мужская фантазия (в том числе моя) – о защите и спасении любимой, и эта фантазия, несомненно, в большей степени о нас, а не о женщинах, которых мы якобы должны защитить. Нам следует задать себе серьезный вопрос: делаем ли мы это для них или каким-то извращенным, неосознанным образом преследуем свои цели?
Тенденция видеть в теле вместилище силы и средство защиты существует и за пределами гетеронормативных сценариев. В рамках подкаста «Полноценный мужчина» я встречался с потрясающими людьми из разных групп и беседовал с ними на личные темы, на которые мужчины редко или никогда не говорят публично. Во время эпизода, посвященного образу тела, двое моих друзей – актер Хавьер Муньос и транс-активист и фитнес-модель Айдиан Доулинг – поделились тем, как идеи мускулистости и маскулинности проявились в историях их жизни внутри гей- и транс-сообществ.
Несмотря на различие в деталях, увязывание физической силы (или ее внешних признаков) со способностью защищать и оберегать имеет много общего у всех нас. Хавьер объяснил, что для гомосексуального мужчины основная причина качать мускулы и, соответственно, выглядеть более мужественно – это безопасность. Он сказал:
– В восьмидесятые и девяностые годы я рос в Нью-Йорке и, бывало, оказывался в определенных ситуациях, в которых мне были не рады; тогда мой инстинкт самосохранения оценивал обстановку и говорил: «Я достаточно мал и слаб, а потому эти парни могут решить сделать со мной что-то нехорошее? Или, может быть, я довольно крупный и агрессивный, и они дважды подумают, прежде чем прицепиться ко мне?»
Айдиан – трансгендер – подтверждает это:
– Став мужчиной, я сразу же стал думать: «Окей, мне нужно подкачаться», – ведь если я зайду в бар, а там окажется парень, которому не нравится мой выбор, возможно, он задумается, прежде чем напасть на меня.
Этот дополнительный слой защиты понадобился Айдиану и Хавьеру из-за того, что они долго чувствовали себя «неполноценными» и в результате ощутили необходимость следовать стандартам традиционной маскулинности. Таким образом, это защита тела в форме физической безопасности и попытка уберечь душу от дальнейшего унижения и расчеловечивания. Я думаю, в этом есть смысл, как вы полагаете? Если мужчины будут подначивать вас, тем самым вызывая чувство неполноценности, то это нормально – хотеть изменить свое тело, чтобы уметь защитить себя и отбить у других охоту оскорблять и атаковать вас.
И наконец, мужчины из гомосексуального сообщества испытывают на себе давление одного из аспектов здоровья. Другие мужчины сообщества жестоко обращались с Хавьером, носителем ВИЧ, – из-за стигм, связанных с его состоянием. Потеря веса ассоциируется с переходом от пассивного носительства к заболеванию СПИДом, а потому носителю приходится поддерживать хорошую физическую форму, чтобы выглядеть здоровым (и подходящим партнером).
Наша мужская способность демонстрировать, что мы можем защитить себя и своих любимых, происходит от более общей способности оберегать нашу власть от предполагаемой угрозы. Решив разобраться в вопросе, я выяснил: в моем случае это следствие неуверенности – страха проиграть в конкурентной борьбе или страха, что другой мужчина навредит моей семье либо отберет у меня Эмили. Мир постоянно намекает нам, мужчинам, что мы должны добиваться силы и власти, а потом защищать и поддерживать их. Это основной критерий оценки нашей мужской состоятельности, фоновая мысль, которая встречается в тысяче фильмов и телешоу. А как проще и эффективнее всего утвердить себя в позиции сильного и мощного? Обзавестись мускулистым здоровым телом.
Но если это путь к силе, то почему я чувствую – всегда чувствовал – себя таким бессильным, когда дело доходило до моего тела?
Может быть, потому, что накачать тело в тренажерном зале не то же самое, что стать действительно сильным? Может быть, потому, что «выглядеть» сильным – не значит быть сильным, а всего лишь способ притвориться «не слабым»? Может быть, обрести облик сильного – это лучший путь, который мы нашли, чтобы изображать силу, даже если внутри мы чувствуем себя слабыми?
МУЖЧИНА В ЗЕРКАЛЕ
Моя неуверенность в собственном теле и внешнем виде родилась в юности, и, думаю, неслучайно первые воспоминания о проблемах с образом тела переплетаются с воспоминаниями о первом столкновении с порнографией. Мы коснемся этого в следующей главе, но я верю: что ты потребляешь, с тем ты себя и сравниваешь. Будучи юным мальчишкой, еще задолго до изобретения соцсетей, я «потреблял» мужские журналы о фитнесе, спортивные и порнографические издания и одновременно сознательно и подсознательно оценивал, насколько хорошо выглядит мое тело в сравнении с увиденными фотографиями, – что, конечно же, отражалось на моей самооценке как мужчины.
До сих пор, смотрясь в зеркало, я первым делом бросаю взгляд на плечи. Один из бессознательных факторов, который определяет выбор рубашки, – это то, насколько плотно она обтягивает мои бицепсы. Если рубашка обвисает, я не надену ее. Будучи худым мальчишкой, я нередко надевал две футболки сразу, чтобы плечи выглядели покрупнее, – меня всегда беспокоило, что они уже, чем у некоторых других парней и мужчин, особенно у старших, популярных, которых я видел на телевидении и в СМИ.
Моя личность и моя самоценность постоянно были завязаны на моем восприятии собственного тела. Обращаясь назад, вспоминая себя в старших классах, я вижу: мое чувство собственного достоинства базировалось в основном на моих способностях футболиста и спринтера в атлетической команде. Порвав сухожилие, я больше не мог участвовать в спортивных соревнованиях и тогда впервые впал в депрессию. Но вместо того, чтобы отправиться к психотерапевту, я поступил по-мужски: пошел в тренажерный зал, надеясь похоронить депрессию там.
В восемнадцать лет все совершенно вышло из-под контроля, и мое будущее в колледже было неясным; правда, я стремился вернуть контроль, обрести силу и достоинство, сосредоточившись лишь на своем теле. Однако меня не волновало телесное здоровье в целом – я концентрировался на размере мускулов. Я подсознательно убеждал себя: если стану больше и сильнее, то, возможно, мне достанется та самая девушка, либо я покажу парням в колледже, что являюсь «альфой»; если я стану больше и сильнее, я буду счастливым или, как минимум, менее несчастным.
Итак, я решил качаться и взялся за это всерьез. Я принялся с одержимостью увеличивать мышечную массу и в какой-то момент набрал одиннадцать килограммов чистых мышц – серьезное достижение для худого мальчика ростом метр восемьдесят. Но и этого было недостаточно. Недостаточно было всегда. Глядя в зеркало, я видел не того, кого видели остальные. Я не видел там юношу, накачанного настолько, что его подозревали в употреблении стероидов. Я не видел кубиков пресса. В зеркале я видел все того же худого мальчишку с невыраженным прессом, чьи бицепсы не заполняли рубашку; мальчишку, которому стоило бы заниматься поусерднее и тратить больше времени на наращивание мышц. Вставать раньше. Брать больший вес. Быть лучше. Достаточно никогда не было и не будет. Никогда. И сейчас, глядя в зеркало (притом что у меня все-таки есть мускулы), я вижу лишний слой жира на животе, без которого кубики были бы заметнее. Если бы только я мог вернуться в тело, которое тогда не ценил. Однажды, услышав, как я негативно отзываюсь о собственном внешнем виде, мой отец сказал, что когда-нибудь я буду смотреть на фотографию себя сегодняшнего и мечтать о том, чтобы выглядеть столь же хорошо. И со стопроцентной вероятностью я позже скажу то же самое о своем нынешнем теле. Так почему же я не могу просто ценить и любить свое тело таким, какое оно есть?
Только несколько лет назад я узнал, что это – проявление телесного дисморфического расстройства (дисморфофобии). Доктор Оливардия определяет его как «расстройство образа тела, при котором у людей формируется сильно искаженное представление о части или свойстве своего тела – например, о коже, росте, волосах, мускулах». Фактически мышечная дисморфия – это недавно выявленная форма телесной дисморфии, свойственная почти исключительно мужчинам. Неважно, насколько крупным я стану, мне никогда не будет достаточно, потому что глубоко внутри, за фасадом уверенности, я смотрю на свои мышцы через искажающее стекло телесной дисморфии.
Забавно – ну, или не очень забавно, – что моих физических изменений не хватало и для того, чтобы стать своим среди других парней. Те же ребята, которые дразнили меня за худобу, теперь смеялись над тем, что я слишком раскачан. Фраза «Где твой пресс?» сменилась на «Боже, Бальдони, надень уже рубашку». Я перестал носить две футболки, чтобы казаться больше, но теперь меня унижали каждый раз, когда я просто снимал футболку (одну!) – ведь я гордо выставлял напоказ свой пресс. Вот в чем дело, парни: неважно, в какой части уравнения мы находимся – мы все равно подвергаем друг друга цензуре. С дурацким постоянством.
ТЯЖЕЛЫЙ ГРУЗ СОБСТВЕННОГО ДОСТОИНСТВА
Мои отношения с телом сложным образом переплелись с карьерой в индустрии развлечений. Я шутил на сцене TED о том, что, скорее всего, запомнился публике своими ранними ролями «мужчины из эскорта № 1», «фотографа-насильника» и «стероидного качка с обнаженным торсом» (Господи, надеюсь, вы чувствуете сарказм), однако моей первой действительно большой работой, случившейся на третьем десятке, стала роль в сериале «Любовь вдовца». Тогда я впервые играл постоянного персонажа, а это святой грааль для любого актера, особенно начинающего. Роль мне нравилась. Мой герой – студент-медик Рейд Бардем, борющийся с депрессией; он живет с одним из основных персонажей (актер Крис Пратт), который симпатизирует главной героине (актриса Эмили ВанКамп) и встает на пути у ее друга и главного героя (актер Грегори Смит). На тот момент я играл не более года и, если честно, не так уж хорошо. Выглядел я привлекательно по стандартам индустрии, однако, хотя и взял роль, тянуть ее долго не мог. Вскоре после моего зачисления в актерский состав канал сообщил, что, возможно, этот сезон любимого сериала станет финальным. Следовательно, у продюсеров на завершение сюжета оставалась только половина сезона. Такие новости, вкупе с моими средними актерскими навыками и недовольством фанатов тем, что мой герой мешается под ногами у главной пары, означали одно: Рейд должен уйти. У меня оказывалось все меньше и меньше реплик, и одновременно я носил все меньше и меньше одежды. Мой персонаж стал часто появляться с обнаженным торсом и буквально половину времени в кадре занимался физическими упражнениями – скорее всего, чтобы показать, откуда у него такая хорошая форма; к тому же, мне кажется, ему просто нечего было делать (или я как актер ничего больше не тянул). Это привело к довольно комичному финалу: я помню сцену, в которой я просто отжимался на фоне, позади двух основных героев, которые обсуждали что-то серьезное, иногда комментируя мое странное поведение. Сейчас я как продюсер и режиссер, с тех пор ближе познакомившийся с продюсерами сериала «Любовь вдовца», понимаю, почему это произошло, а главное, осознаю, что такие обстоятельства никто не может контролировать. Но двадцатилетнему, неуверенному в собственной мужественности и актерских способностях парню было непросто принять роль случайного полуобнаженного типа, хвастающегося бицепсами в интеллектуальной, тонко сыгранной драме; ведь я и так чувствовал себя недостаточно хорошим, и это лишь подкрепило ложную уверенность в том, что моя ценность связана с моим телом. Но, согласитесь, мне повезло: я получил работу и заработал деньги. Мое тело, которое выглядело так, как выглядело, помогло мне заработать. Правда, как дорого мне это обошлось?
Чего люди не знали о полураздетом студенте-медике, так это того, что за пределами съемочной площадки актер, играющий его, воздерживается от углеводов в течение нескольких недель перед появлением перед камерой без рубашки. Он проводит многие часы в тренажерном зале и не пьет в день съемки воду, чтобы выглядеть более подтянутым. Он подсознательно подавлен, одинок и одержим процентным соотношением мышечной массы и жира, потому что считает, будто его значение для шоу (его работы, его источника дохода) основано исключительно на его внешнем виде.
Я хотел бы сказать вам, что десять лет спустя, после завершения актерской карьеры ради режиссерской, после участия в создании глубоких и многослойных произведений я проработал многие из тех переживаний. Я хотел бы сказать, что после долгих лет, проведенных за съемками документальных фильмов о невероятных людях, живущих со смертельными заболеваниями, я научился иначе смотреть на реальную ценность своего тела – и собственную ценность. Я хотел бы сказать, что отправился в духовное путешествие в двадцать лет, с головой окунулся в религию и ощутил, что обладаю телом, но сам я – не тело. Однако не могу. Да, я знаю все это и понимаю, что так оно и есть, но до сих пор борюсь с собой. Я знаю это, потому что через десять лет, вернувшись к актерской работе, я оказался в такой же ситуации в «Девственнице Джейн». Тогда давление стало еще сильнее, ведь я играл главную мужскую роль в проекте, рассчитанном на международную аудиторию, работал в команде, состоящей из лучших актеров, под прицелом социальных сетей с их новомодными замедленными гифками, и все это ставило под вопрос мою ценность.
Правда, в сравнении с тем, что было десять лет назад, появилось отличие: теперь мой организм не мог выдерживать жесткие тренировки и периодические голодовки, одновременно вкладывая силы и время в бизнес за пределами площадки и в недавно созданную семью. Но, как и раньше, я тревожился, когда предстояли съемки с обнаженным торсом. Я поделился своим беспокойством с друзьями из всех отделов, которые получали сценарий за неделю до того, как он попадал к актерам, и они заранее сообщали мне, когда придется сниматься без рубашки.
И вот, годы спустя после первой работы на телевидении, женатый и готовящийся стать отцом, я заново проходил весь этот путь, но теперь хотя бы осознавал, что происходит, и был не один – моя жена наблюдала за всем этим.
В состоянии большей осознанности я начал прислушиваться к разговорам, которые вел сам с собой, акцентируя внимание на том, что говорил себе в наиболее тяжелые моменты, и вытаскивая эти сообщения на свет. Мы, бахаи, помним слова Бахауллы: «Мужчина должен знать себя и понимать, что ведет к возвышению, а что – к смирению, что – к славе, а что – к унижению, что – к богатству, а что – к бедности». Я попробовал быть с собой честным до жестокости – в том, что касается меня самого, – и понял: мне предстоит много внутренней работы над отношениями с телом. Все это пришло мне в голову во время второго сезона «Девственницы Джейн» – именно тогда я попробовал не скрывать свою уязвимость, открыто признаваясь в комплексах перед разными людьми и коллегами на съемочной площадке. Сначала я говорил что-то вроде: «Я чувствую себя неуверенно и потому не хотел бы сниматься без рубашки в следующем эпизоде». Что в ответ? Ну… да. Смех. «О, заткнись!» «Два страдальца – ты и твой пресс». «Ты шутишь? Я сделал бы все, чтобы выглядеть так же». И хотя это произносилось из лучших побуждений и в каком-то роде звучало как комплимент, я вспоминал все то же ощущение внешней цензуры, с которым часто встречался в юности, и в результате испытывал то самое давление, которого желал избежать.
Хавьер Муньос поделился похожим опытом; он рассказал, что прекрасно чувствовал себя в своем теле, пока New York Times не опубликовал обзор мюзикла Hamilton. В первой же строчке статьи было написано: «Гамильтон выглядит сексуальнее по воскресеньям» – имелось в виду, что по воскресеньям героя играет не Лин-Мануэль Миранда, а заметно более мускулистый Муньос. Хавьер ясно дал понять: он не против столь позитивной оценки, но в то же время очень хорошо осознаёт, какое влияние она на него оказала. В его голове закрутилось: «отлично, сегодня вечером не стану заказывать пиццу, пожалуй, ее (и все подобное) стоит вовсе исключить из рациона».
Смысл понятен: тело определяет нашу ценность. Размер мышц, длина пениса, ширина плеч и обхват талии обусловливают, насколько мы состоятельны. И если наши тела не вписываются в сконструированный обществом шаблон «крутизны/сексуальности/здоровья/привлекательности», нас воспринимают как неполноценных. В то же время, если тело вписывается в шаблон (а это к тому же дает конкретные привилегии), мы молодцы – я молодец, хотя и стою перед вами, исповедуясь в своих проблемах. Мы живем с идеей о том, чтобы постоянно сравнивать – оценивать, измерять и делать выводы. Она заставляет меня (и многих, многих других) страдать – и, как я понял, я тоже участвовал в ее распространении.
Я ЧАСТЬ ПРОБЛЕМЫ
Я начал перебирать свои мысли и действия, связанные с отношениями с телом. Взялся я за это отчасти благодаря жене, которая, хотя и сочувствовала моим проблемам, чертовски устала от моих жалоб на самого себя. Так что спасибо ей огромное, она обратила мое внимание на то, насколько часто я говорил себе и о своем теле в негативном ключе. Я стал слушать себя. Когда я понял, что ругаю собственное тело? Что именно я говорил? Что заставляло меня плохо относиться к своему телу? Глядя в зеркало, искал ли я в первую очередь изъяны? Чем больше я осознавал свои мысли и действия, тем больше разочаровывался в существующих системах, поддерживающих идеи, зачастую ведущие к нездоровому образу тела, телесной дисморфии и расстройствам пищевого поведения.
Именно тогда я осознал, что внутри меня до сих пор живет мальчик-подросток, который ищет самоутверждения и принятия, и мне стоит начать переосмысливать все то, что он узнал о своем теле из телешоу, журналов и от сверстников. Но в процессе переосмысления этих посланий я понял: сама моя актерская карьера – роли, которые я сыграл, тюрьма из предрассудков, в которую я посадил себя, – подкрепляла их. С одной стороны, в рамках своей личной жизни я отправился в это путешествие, чтобы (надеюсь) достичь того уровня принятия собственного тела, которого никогда не знал; но, с другой стороны, я снимал рубашку перед камерой и буквально создавал те самые образы, которые в детстве усугубляли мою неуверенность. Две противоположные вещи происходили одновременно, и я ничего не мог с этим поделать… разве что поговорить об этом.
По иронии судьбы во время написания этой главы (когда я только коснулся конфликта) на сайте GQ появилось эссе Джанлуки Руссо «Как мы потеряли образ отца». GQ – идеальный мужской журнал, в котором я хотел бы оказаться (но, возможно, в другом контексте). В эссе изучается выражение «солидный мужчина» и то, как оно характеризует «реального, среднестатистического мужчину из рабочего класса». Это выражение, быстро вошедшее в массовую культуру, позволяет мужчинам понять: «Несмотря на отсутствие кубиков на прессе или рельефных мышц, они все равно любимы и привлекательны, а потому не должны чувствовать себя хуже из-за того, что их формы уступают крутым бедрам звезд Instagram◊, от одного вида которых перехватывает дыхание… Мужчины через эту фразу получают сообщение: они могут радоваться жизни, не мучая себя регулярными занятиями в качалке; им не нужно тянуться к нереалистичному и, возможно, недостижимому идеалу». Да, то же самое выражение иногда используется для того, чтобы подколоть мужчину, который когда-то обладал более четкими формами, а сейчас прибавил несколько килограммов в районе пояса, однако основной посыл – в позитивном отношении к мужскому телу, и я хотел бы услышать что-то подобное в нужное время. И, не позволяя угаснуть моему внутреннему конфликту, автор эссе утверждал, что я причастен к разрушению этого образа.
«В последнее время телесериалы заменили отцов на, скажем так, папочек. Звезды голубых экранов прошлого были довольными жизнью Обычными Парнями, а теперь их место заняли поджарые мускулистые сердцееды типа Майло Вентимильи из сериала “Это мы”, Марка Консуэлоса из сериала “Ривердейл” и Джастина Бальдони из недавно завершившегося сериала “Девственница Джейн”». Далее автор рассуждает, как эти телевизионные папочки встают на пути у движения за бодипозитив и усиливают давление на мужчин, призывая их выглядеть особым образом, чтобы считаться достойным. «Их мускулистые и часто полуобнаженные тела невозможно игнорировать, а потому реальные отцы могут забывать, что эти персонажи выдуманные; это, в свою очередь, способно привести их к экстремальным диетам, к зависимости от физических нагрузок и к другим вредным привычкам».
Черт. И – вот уж нет. Потому что – знаете что? Этот «папочка» из «Девственницы Джейн» – как раз реальный отец, давно связавший свою жизнь с экстремальными диетами, неумеренными нагрузками и прочими вредными привычками, которые и позволили ему выглядеть на экране таким, каким вы его видели. А во время съемок, когда беспокойство брало над ним верх, он пытался, маскируя свои действия под актерскую импровизацию, прятать живот, потому что был уверен: каждый лишний кусок пиццы заметит и зритель, и режиссер, и тот, кто подписывает чек. Хотите примеры? Если соберетесь пересмотреть «Девственницу Джейн», обратите внимание на сцены с обнаженным торсом в последних сезонах: вы увидите, как часто я использую декорации или рубашку, прикрывая ими участки тела, в которых не уверен.
Так что круг замкнулся: я мечтаю о принятии, заключенном в понятии «солидный мужчина», я рассказываю на TED о мужественности, я запускаю подкаст с живым общением, посвященным образу тела и моей неуверенности, я жажду оказаться в журнале, который покупают все мужчины, потому что хочу нравиться им… А мой персонаж рушит образ «солидного мужчины», и в конце концов тот самый журнал называет меня одной из причин проблемы, терзающей меня самого, проблемы, о которой я решил заявить открыто в попытке помочь другим мужчинам разобраться с ней. Вот это поворот.
Я устал. Я чертовски устал от этого. Я часть проблемы, и я страдаю от нее, и первое не исключает второго. Может быть, когда-нибудь мы сумеем хотя бы начать говорить об этом?
СМЕНА СПОСОБА ОБЩЕНИЯ
Единственная возможность изменить способ общения – это начать общаться. Необходимо говорить обо всем этом и извлекать на свет укоренившиеся глубоко внутри идеи, чтобы проанализировать и переосмыслить их. Но какая будет первой?
Доктор Оливардия полагает, что любому было бы полезно подвергнуть экспертной оценке собственный образ тела. Мы все ведем внутренний диалог, и он либо поддерживает позитивный образ тела, либо укрепляет негативный. Например, негативный внутренний монолог может звучать как: «Эх, если бы здесь было побольше, а это стало бы крупнее или меньше…» Подобные мысли не поддерживают, а постоянно подпитывают нас идеей о том, что наше тело недостаточно хорошее на каком-то уровне. Значительную роль в осознанности и медитации играет простое понимание, что вы чувствуете и что ощущает ваше тело в конкретный момент. Большую часть времени наши мысли движутся как попало, на автопилоте, и мы крайне редко замечаем, что и как на самом деле чувствуем. Практикуя осознанность в отношении внутреннего диалога, мы сделаем большой шаг к исцелению.
Начав более внимательно относиться к разговору с собой, мы постепенно станем менять его содержание. Мне в трансформации внутреннего диалога помогло наблюдение за детьми. Я стал фокусироваться на том, что позволяют им делать их тела. «Смотри, как ты быстро бегаешь благодаря твоим ногам!» «Твои руки неплохо поработали на перекладинах». Подлавливая себя на ругани в адрес своего тела, я останавливаюсь и стараюсь применить тот же принцип (основанный на функциональности и благодарности), который использую с детьми. Я благодарю свои руки за способность подбрасывать сына в воздух, благодарю ноги за то, что могу изобразить «догонюку» (моя версия обычного буки), преследуя ребятишек по всему дому. Но буду честен: большую часть времени моя жена замечает, как я говорю гадости о своем теле или скептически смотрю в зеркало, и лишь после этого я пытаюсь прийти в себя и вернуться к позитивному мышлению.
Другое простое упражнение, которое я практикую, – это хвалить какую-то одну часть тела, когда я смотрю в зеркало, а не критиковать, как обычно, сразу все части разом. У меня не всегда получается, но я стараюсь! Я думаю о мудрых словах Эмили, которые она часто произносит, когда ловит меня на плохом отношении к себе. Она говорит: «Будь добрее с моим мужем». И я пробую привнести немного ее радикального принятия меня в свой внутренний диалог. Я хвалю свои волосы, глаза и иногда даже то, как выглядит моя задница. Ну, то есть у меня довольно симпатичная задница. Так почему же мне, мужчине, немного странно писать об этом? В любом случае, несмотря на неловкость всего этого, я пытаюсь привыкнуть к странному ощущению от доброжелательного отношения к себе – и точно так же я ежедневно принимаю холодный душ и учусь находить комфорт в дискомфорте, сидя в ванной с водой, охлажденной до четырех градусов. Кто сказал, что к холоду приспособиться легче, чем к радикальному принятию себя?
Оценив то, как мы беседуем с собой, мы способны начать отслеживать, к каким действиям нас подталкивают эти разговоры. Негативное восприятие тела порой приводит нас к чрезмерным физическим нагрузкам, к ограничениям необходимого организму питания, к употреблению сжигателей жира, анаболических стероидов или высоких доз гормона роста (HGH). Если вы похожи на меня, то, помимо перечисленного, вы, возможно, станете залипать на просмотре картинок (в социальных сетях, на развлекательных сайтах), которые вроде бы должны вдохновлять, но на самом деле провоцируют негативные отношения с собственным телом и укрепляют чувство неполноценности. Всё не приносящее пользу здоровью указывает на то, что наше видение себя требует лечения.
Недавно я примирился с фактом, что мое тело больше не может двигаться и выглядеть как двадцатилетнее. Теперь моей мускулатуре необходим дополнительный день на восстановление и избавление от боли; а если я не разогреюсь, то с большей вероятностью потяну мышцу или надорву спину, просто взяв на руки ребенка, – из-за того вреда, который причинил своему организму за жизнь. Это примирение порадовало меня, так как я смог привести свои ожидания в соответствие со своим общим состоянием здоровья и, главное, с тем, почему, собственно, я хочу тренироваться. Сегодня я осознаю, что в действительности желаю иметь тело, которое работает, двигается без боли и способно просуществовать так долго, как только возможно. Я хотел бы иметь возможность научить обоих своих детей давать сдачи обидчикам, когда они пойдут в старшие классы, – как мой отец научил меня когда-то (хорошо бы успеть увернуться от их удара), – а также обыграть их на футбольном поле (если спорт увлечет их).
На четвертом десятке для меня важнее здоровое и функционирующее тело, чем поджарое и красивое, так что корректировка ожиданий изменила и мои поисковые запросы в интернете, мои соцсети и мой внутренний монолог; это помогает мне противостоять всем утверждениям о том, кем я не являюсь, откуда бы они ни приходили – извне или изнутри. Все начинается с каждого из нас, с трансформации внутреннего диалога и следующих за ним действий.
ЛЕСТНИЦА «ПОЧЕМУ»
Один из инструментов, которые я использую в самоанализе, – это концепция лестницы «почему». Суть ее в следующем: необходимо остановиться, сделать паузу и спросить себя: «Почему?», потом снова «Почему?», а затем, возможно, еще разок-другой. Я применяю этот метод не только в рамках своих пищевых или спортивных привычек, но и во всех сферах жизни. Задача – подниматься по лестнице «почему», пытаясь определить и оценить свое намерение. Например, в отношении тела это может выглядеть так: я испытываю потребность в тренировке, но, прежде чем пойти в тренажерный зал, расположенный в гараже, спрашиваю себя: «Почему?» Почему я хочу потренироваться? У меня стресс и мне нужно сбросить напряжение прошедшего дня. Почему? Потому что я знаю: мой разум и тело связаны и я чувствую себя лучше, когда двигаюсь и потею. А в какой-то другой день я могу ответить, что хочу позаниматься, желая стать сильнее. Почему я хочу стать сильнее? Чтобы подпитать менталитет героя, живущий внутри моей мужественности, – менталитет, утверждающий, что я должен уметь защищать свою женщину от другого мужчины. Или я хочу быть сильным, чтобы иметь возможность подбрасывать детей в воздух? Оставаться выносливым и здоровым, чтобы успевать за ними? Или это, скорее, о том, чтобы, став сильнее, выглядеть «хорошо» либо «лучше»? Но если быть честным на 100 %, чаще всего мой ответ такой: просто потому, что мне нужно поставить себе хоть какую-то цель, даже самую примитивную (типа сбросить пару килограммов жира с живота и снова увидеть кубики). Какой бы примитивной ни была цель, практика задавания вопросов всегда отлично работает, ведь она помогает мне понимать, что происходит на самом деле и что я, вероятно, скрываю. Например, я не занимаюсь интенсивно, однако хочу выглядеть лучше и чувствовать себя сильнее. Почему? Потому что желаю стать большим, чтобы защищать жену и семью, а может быть, я чувствую беспокойство из-за того, что старею. Почему? Я беспокоюсь о том, как буду выплачивать проценты по ипотеке в следующем году, если фильм, который я снимаю, провалится. К тому же мне нужно поддерживать форму, потому что я до сих пор наивно верю: моя ценность как голливудского актера больше зависит от моей внешности, чем от моих актерских способностей. Итак, теперь я понимаю: я хочу выглядеть лучше из-за своей тревоги, следовательно, могу работать с реальной причиной (тревожностью) и тренироваться для удовольствия, а не из чувства долга.
Лестница «почему» – не о совершенстве; она о том, чтобы проявлять врожденное любопытство и внимание к собственным действиям. Чаще всего три «почему» приводят меня к сути, и я обнаруживаю, что моя мотивация совсем не такая, какой я себе ее представлял. Такое любопытство к себе позволяет собрать информацию и с ее помощью проанализировать, исследовать и переосмыслить то, что крутится в моей голове. Это не должно занимать много времени: одно «почему» уже способно направить вас в нужную сторону, а мысленная проверка обычно занимает секунды. В конце концов, это об ответственности и честности по отношению к себе, и главное – о том, чтобы без осуждения принимать любой полученный ответ. Даже если ваши мотивы кажутся вам нездоровыми, если они подпитаны излишней эмоциональностью, это не повод все бросить и не следовать за ними; это означает только, что вы на один шаг приблизились к пониманию себя и реальных причин, по которым чувствуете себя именно так. Осознание важнее всего.