Дина Куликова
Эти странные французы
Французы и иностранные языки
Принято полагать, что французы не любят англичан. Мол, это эхо Столетней войны, когда в 1420 году англичане торжественно вошли в Париж.
Из всего моего опыта общения с французами на эту тему я сделала вывод, что французы относятся к англичанам примерно так, как я отношусь к своему дражайшему бывшему М.: они не то чтобы как-то сильно не любят англичан, они бы просто предпочли, чтобы их вообще не существовало. А раз уж это невозможно, то их шумное, пьяное, пахнущее пивом и орешками соседство нужно стараться игнорировать, как некоторые игнорируют пахнущего пивом и орешками бывшего, появившегося на эксклюзивной вечеринке с шампанским.
Англичане, с точки зрения французов, – это их полные антиподы. Они не умеют готовить, одеваться, краситься, строить – точнее, созидать красивое. Они высокие, шумные, при этом в них нет никакой эмоциональности, никакой страсти, а в умении наслаждаться жизнью они так неумело подражают французам, что… о мон дьё! А что эти бастарды сделали с французским языком?! Был такой красивый, изящный способ общения. Во что они его превратили? Английский язык кажется французам слишком нейтральным, невыразительным, а главное, совершенно ненужным.
Я переехала во Францию в 2013 году в город Ренн в 300 км от Парижа. Там я училась на третьем курсе университета. На факультете, конечно, были уроки английского, на котором 20–23-летние подростки, тяжело вздыхая и закатывая глаза к потолку, пытались перевести настоящее время в прошедшее и рассказать о минувших выходных.
– Анри, – обратилась я к соседу справа (он как раз рисовал волны и замок поверх списка неправильных глаголов), – скажи, почему вы не учите английский?
– А зачем?
– Ну как…
– Нет, ты мне скажи, зачем?! Зачем мне учить английский? Я живу во Франции, тут меня понимают по-французски. Потом я пойду работать в офис французской компании, работающей на французский рынок, все мои друзья – французы, я путешествую по Франции, я не хочу никуда переезжать! Зачем мне этот английский?! Даже если представить, что я поеду в Испанию или Италию, ты думаешь, их английский лучше моего?!
Я не нашлась, что возразить. Он слушает французский рэп, все фильмы и сериалы для него переведены, в Интернете всегда можно найти встроенный переводчик… Так зачем человеку мучиться?
Мучиться придётся нам! Это мы, бедные туристы, попав во французский ресторан, будем мычать, хрюкать и квохотать, делая заказ. Это нам на десерт вместо пирога принесут сыр, а вместо сливок – йогурт. Это нам, сдавшись, придется смиренно есть что дадут, пить, что нальют, и спать, где положат. Это жестоко, но это правда.
«Почему французы так плохо говорят на иностранных языках», – это не только один из самых популярных вопросов на экскурсии, но и частые заголовки заметок в газетах. Шокирующая правда, душераздирающее откровение – на самом деле, большинство французов знает, что в этом конкретном случае гордится им нечем. Большинство французов стесняется своего акцента и бедного словарного запаса, своей кривой грамматики… и поэтому предпочитает не говорить вообще, закатывать глаза и делать вид, что не больно-то им и хотелось.
Французские газеты обычно выделяют несколько проблем в изучении иностранных языков:
Плохая подготовка преподавателей. Преподаватели во Франции должны знать иностранный язык минимум на уровне В2 (то есть 4/6). Для сравнения, в Финляндии нужен С1 (то есть 5/6). И если преподаватель говорит на английском, как «испанская корова» (французское выражение), то что же ждать от учеников?
Страх сделать ошибку, сказать что-то глупое и стать посмешищем. Этот страх вынуждает большинство французов молчать, из-за этого у них крайне мало практики. А научиться говорить на иностранном языке без практики невозможно.
Преподаватели со своей стороны тоже боятся, что ученики друг другу передадут ошибки и плохое произношение, поэтому ученики в основном говорят с преподавателем, а не между собой. Это примерно две минуты за урок.
И ещё раз о произношении. Во французских школах до сих пор в основном учат письменному, а не устному английскому. Ученики пишут тексты или читают статьи про себя. И читают они, конечно же, на французский манер! Отсюда и особый французский акцент. Простую фразу типа «This is an important information» француз прочитает про себя «зизис ан ампортАнт информасьОн». Что тут непонятного? (Англоговорящим людям в этот момент не понятно примерно ничего.)
В результате английский язык стал обязательным требованием при приёме на работу, но его никто не проверяет. Мой знакомый недавно проходил собеседование на должность менеджера по маркетингу. Рекрутер перешла на английский.
– Вы говорите по-английски?
– Да.
– Хорошо.
Собеседование на английском закончилось, и они перешли обратно на родной французский.
Впрочем, сегодня англицизмы проникают во французский язык примерно с той же скоростью, с которой армия английского короля Генриха V шествовала по Нормандии, то есть быстро и решительно. У молодёжи теперь не рандеву, а митинги, не звонки, а коллы, не рабочий стол, а десктоп, они чекают, а не проверяют и прочая, и прочая. Старшее поколение в ужасе и требует защитить родную речь, младшее поколение не видит проблемы. А между тем проблема эта известна всему миру. Испанцы, русские, итальянцы борются за чистоту речи, но у французов есть свои резоны тяготеть к этим заимствованиям. Дело не только в том, что многие английские слова точнее и короче. Дело в том, что французы, несмотря на врожденную гордость всем французским, всё равно подсознательно тянутся к какому-то интернациональному обществу. В начале ХХ века, когда Париж, а вместе с ним и вся Франция были центром мировой художественной культуры, находиться в гуще событий было гораздо проще. Но те времена, когда личности уровня Пикассо, Сутина, Шагала, Ахматовой и Хемингуэя были парижанами, давно канули в Лету. А призрачная память об былом величии всё ещё жива. Теперь же, чтобы оказаться в центре культурной жизни, нужно ехать в Нью-Йорк или Гонконг. А французы так не любят путешествовать… Англицизмы дают ложное ощущение, будто этих границ и нет вовсе. И Париж всё ещё столица мира.
Французы и заграница
Французы не любят путешествовать за границу. 65 % французов никогда не пересекали границу родной страны. Своих природных и культурно-исторических ресурсов им более чем достаточно. Они очень много путешествуют по Франции, что неудивительно, – такие поездки для них гораздо комфортнее.
Французы очень не любят оказываться в глупом положении и казаться глупыми. Когда туристам в их ресторанах приходится кукарекать, чтобы заказать нужное блюдо, это представляется им забавным. Но оказываться по другую сторону коммуникационных баррикад им совершенно не нравится.
Однако если уж французы уезжают за границу, они уезжают далеко и надолго. За последние годы я побывала в Таиланде, Камбодже, Мьянме, Непале. Куда бы я ни поехала, в какую бы дальнюю деревню на высоте 4900 метров над уровнем моря ни забралась, везде я услышу тихое «Бонжур!». В Камбодже мы с бывшим дражайшим М. решили провести две ночи на берегу реки Праек Туек Чу. Мы ехали 12 часов автобусом, потом ещё полчаса на такси, двадцать минут на повозке только для того, чтобы постучать в дверь отеля и услышать: «Bonsoir et bienvenue!» – один из лучших отелей принадлежал трём французским друзьям в возрасте 30 лет. На завтрак они подавали круассаны.
Французы любят исследовать новые страны вдоль и поперёк. Для них крайне важно посетить все значимые достопримечательности и музеи, забраться в самую глушь, чтобы увидеть настоящую жизнь местных обитателей. В Непале мы с гидом забрались на высоту 5200 м. Там на камне уже сидел пожилой французский месье, ел идеально собранный сэндвич и листал путеводитель.
Он поздоровался (на французском, разумеется), рассказал о том, как 35 лет назад его жена отказалась подниматься выше 4200 м, поэтому теперь он оставил жену дома и идёт на Эверест. Пожелал мне хорошего дня и пошёл дальше. Я села на тот же камень и поняла, что я никогда не буду одинока в этом мире. Куда б меня ни бросила судьбина, в какой бы глуши мира я ни оказалась, я всегда могу повернуть за угол, поискать под камнем и найти там француза.
Честно говоря, всё дело в путеводителях. Французы не выходят из дома без путеводителя, написанного соотечественником и на родном языке. Во время поездок в любую страну они доверяют только советам своих компатриотов. Во Франции есть несколько серий известных путеводителей, каждый из которых ориентируется на определённый бюджет и стиль путешествия. Путеводитель – это священная книга во всём, что касается питания и развлечений. Искать советы на форумах, довериться местным жителям, рискнуть и зайти в неизвестное место – да никогда. Француз откроет рот только в тех местах, чьё название мелькнуло на заветных страницах. Иногда это приводит к абсурдным ситуациям. В Греции мы с бывшим дражайшим М. какое-то безумное время ехали на прокатной, микроскопической машине по горам, через ручей и кладбище, в настоящую греческую таверну, толком не отмеченную на карте, только ради того, чтобы услышать за каждым столиком французскую речь. И, это не преувеличение, на каждом столике лежало то же издание «Рутара», что торчало из кармана М. Вид у посетителей был весьма сконфуженный. Даже они понимали всю ридикюльность ситуации, но были неспособны в этом признаться (помним, что выглядеть глупо – это моветон), поэтому все старались есть свою мусаку и не смотреть по сторонам.
В таких ситуациях, впрочем, французы часто становятся заложниками собственной вежливости. Сталкиваясь с кем-то в дверях муниципального музея Пном-Пеня, на тропе Лукла-Эверест, на прогулке по мелким археологическим паркам Сицилии, француз обязательно поздоровается на французском. Услышав ответ на родном языке, он почувствует себя обязанным как минимум пожелать хорошего дня, а то и вступить в никому не нужную беседу «откуда вы? Из Марселя, ну надо же! А я из Бордо! Вы остановились в городе Н? Я в городе М. Вы уже пробовали местную кухню? Прекрасно, прекрасно. Ну хорошей вам прогулки, прекрасного дня, отличного отдыха, замечательной погоды, до свидания, прощайте, до свидания». И так до следующего встреченного француза. Во время нашего треккинга по испанским Пиренеям я в определенный момент наотрез отказалась говорить хоть слово по-французски. Вся ситуация напоминала мне анекдот об очень воспитанном ёжике, встретившим дядьку Черномора и 33 богатыря.
Однако чего я совершенно не ожидала от французов, так это их потрясающей неприхотливости во всём, что касается быта в поездках. Они могут ездить на самых дешёвых автобусах для местных и тратить в два раза больше времени на дорогу, спать в хостелах, ходить только на групповые экскурсии, неделю не мыться (не отсюда ли клише о французах, которые плохо пахнут?), обходиться абсолютным минимум вещей, чтобы не платить за перевес, внимательно изучать каждый счёт, ходить пешком и получать от путешествия настоящее удовольствие. Выходцы из страны люкса, неги и гида Мишлен крайне нетребовательны за её пределами. Причин тут как минимум три. Во-первых, французы привыкли жёстко контролировать расходы, и отдых и отпуск – это не достаточно уважительная причина, чтобы превысить бюджет. Во-вторых, сэкономленные деньги можно потратить на что-то стоящее, например на билет в музей. Во-третьих, оно того не стоит. На родине всё равно всё лучше и вкуснее. При невероятной непритязательности французы крайне разборчивы.
За десять лет жизни во Франции и путешествий туда-обратно я вывела «французский коэффициент». «Французский коэффициент» – это то, сколько пунктов рейтинга нужно отнять у того или иного заведения, чтобы получить французский рейтинг. У каждой страны он свой. Например, в Греции он 0,9. Это значит, что греческие рестораны, оцененные в приложениях на 4,8 из 5, в Париже получили бы 3,9. По этой причине, читая отзывы, я в первую очередь обращаю внимание на отзывы на французском. В кой-то веки их гастрономическая привередливость играет всем на руку. Каждый француз в душе ресторанный критик.
Впрочем, давайте вернёмся во Францию и поговорим о французском языке. Французам повезло, что им никогда не придётся учить его, как иностранный.
Французы и французский язык
Скажу сразу, французский – сложный. Я начала учить французский язык, когда мне было восемь лет, и все его затейливые законы я воспринимала как данность. Мне в голову не приходило задаваться вопросами, над которыми ломают голову взрослые, изучающие язык с нуля.
Например, использование аксанов. Аксанами называют эти красивые чёрточки над некоторыми буквами: é, à, ù, è, ô и т. д. Иногда аксаны влияют на произношение. Если хотите поиздеваться над человеком, изучающим французский язык, попросите его показать разницу между é, è и ê. Французов этому учат с младших классов школы. На уроках французского языка учительница читает им слова, а они должны поднять карточку с тем звуком, который они слышат. Мои французские друзья вспоминали, что в начале это очень тяжело, но потом доходит до автоматизма. Во взрослом возрасте их уже никто не путает, как носители русского языка не путают «и» и «ы». Эти два звука французам в потоке речи кажутся практически идентичными.
Иногда аксаны нужны, чтобы различать слова, но при этом они не меняют произношение: mur – «стена», mûr – «спелый», произносится как «мюр», еще есть mûre – «ежевика», и она тоже «мюр». Сейчас становится понятнее, о чём речь? А иногда аксаны ставят просто так. На французской клавиатуре есть специальная клавиша с буквой ù. Она встречается в одном-единственном слове «où» – «где». И больше – нигде!
Вторая беда и прелесть французского языка – назальные звуки, то есть те, которые звучат так, будто вас сильно продуло ветром с Ла Манша и вы подцепили насморк. Произносить разные назальные звуки нужно так, будто нос то заложило, то отложило, то опять заложило. Например, сочетание букв «an» произносится как «ааан» с сильным насморком, а «in» как «аан», будто болезни уже три дня и она начала отступать. Жизненная история.
Мы с бывшим дражайшим М. как-то ехали в метро домой.
– Послушай, – говорю я, – может, нам купить в квартиру диван (divan)?
– Я не понимаю. «Божественное» (divin) что?
– Что «что диван»? Диван.
– Что божественное что?
– Диван! Складная кровать, клик-клак, канапе!
– А, диваааан, не диван.
– Я и говорю диваан»!
– Не диван, а дивааааан…
– Диван!
– Диваааан…
– Диваан же!
– Диваааан.
– Окей, мне нужен синоним…
С французской стороны этот диалог выглядел так:
– Диван.
– Божественно!
– Диван?
– Божественнннно.
– Диван…
С моей стороны он звучал так:
– Диван.
– Диван!
– Диван!..
– Диван!!!
– Клик-клак!
Я бы первая стала призывать сделать язык проще, если бы не одно «но». Именно эти нюансы делают французский язык таким красивым и мелодичным, именно за это многие его любят.
Третья беда французского языка – лишние буквы и дифтонги. Тут даже французам сложно что-то возразить. Звук «o”» по-французски можно написать четырьмя способами: o, ô, au и eau. Звук «уа» пишет через oi, то есть пишем «о и», а читаем «у а». Единственный ответ на любое недоумение: так исторически сложилось.
Отдельная борьба на языковом поле идёт за толерантность и гендерную нейтральность. В письменном языке это приводит к совсем уж интересным конструкциям. Гендерно нейтральный текст «Добрый день всем юным жителям Парижа» будет выглядеть так: «Bonjour à tou°te°s peti°te°s parisien°ne°s». Очень хочется верить, что за такими текстами стоит редактор, свято борющийся за светлое будущее инклюзивного письма, но скорее всего над этим текстом сидел некий условный месьё Куто с одутловатым лицом, проплешиной на макушке и годом, оставшимся до заветной пенсии. Дома его ждёт мадам Куто и запечённая ею курица. Сегодня пятница, а значит, впереди два заслуженных выходных. Месьё Куто не волнуют феминизм, толерантность и прочие модные движения. Он просто хочет домой к любимой курочке и не позволит всяким ярым борцам за равенство звонить ему субботним утром, требуя ответа и отчета за пропущенную форму мужского или женского рода. Поэтому всем сёстрам по серьгам, каждый род и число упомянуты, а он, месьё Куто, покидает офис редакции. Он ещё успеет на пятичасовую электричку. Месьё Куто повезло, что во французском языке нет среднего рода.
Впрочем, всем французам повезло, что им не нужно учить свой родной язык как иностранный.
До моего решения переехать во Францию я побывала в ней раз десять, хватаясь за любую возможность съездить – археологические раскопки, выезды со сборной по сноубордингу, две однокурсницы обсуждали между собой поездку, а я проходила рядом… Франция манила и влекла, каждую поездку раскрывалась по-новому, и в какой-то момент мне стало казаться, что с Францией мы договоримся, мы сможем найти общий язык. Очевидно, французский.
О, как я ошибалась.
Нет, разумеется, я говорила на французском. На школьном/университетском французском.
«Ты говоришь, как словарь», – первый отзыв о моем уровне языка, полученный от моих новоиспеченных однокурсников с третьего курса факультета Коммуникаций Университета Ренн-2.
Они были слишком добры. Я говорила не как словарь, я говорила хуже. Я говорила, как слепые распечатки, которые нам раздавала преподавательница французского на четвертом курсе. Содержимое этих распечаток не менялось, я подозреваю, с 1970-х годов. Благодаря им я могла легко поддерживать беседу об успехах сталелитейной промышленности, о результатах съезда Французской коммунистической партии в 1972 году и перспективах развития животноводства в Пиренеях. О чём ещё говорить молодой девушке со своими одногруппниками, не так ли?
Я говорила как моя первая учительница французского. Учительнице я благодарна до сих пор, но она, по приблизительным подсчетам, начала учить язык где-то между НЭПом и Второй Пятилеткой, то есть основы моего разговорного французского успели устареть задолго до моего рождения.
Я говорила не как словарь, я говорила, как специалист «в сфере профессиональной (исторической) коммуникации». Я могла подробно, используя все нужные слова и термины, описать процесс археологических раскопок: какую лопатку и какую кисточку использовать, как выходить на нужный культурный слой, как его стабилизировать и фиксировать… Но я не могла купить огурцы на рынке.
Именно рынок стал моим очередным университетом. Продавцы на центральном рынке Ренна оказались идеальными преподавателями – эмоциональными, но терпеливыми, доброжелательными и экспрессивными. В субботу они вставали в три ночи, чтобы окончательно подготовить урожай к транспортировке, приехать в город, припарковать грузовичок, разложить товар и с 7:30 утра начать принимать первых клиентов. К полудню в продавцах уже плескались пять горчайших эспрессо и как минимум пол-литра розового Лангедокского. А тут я.
– Бонжур, мадам, что вы хотите?
– Я хочу полкила вот такова и вон таво.
– А теперь, мадам, давайте скажем это правильно. Начнём с «Бонжур, мадам, я бы хотела…» Повторяйте за мной.
– Бонжур, мадам, я бы хотела…
– … половину килограмма courgette (кабачки) и полкило cornichons (мелкие огурчики).
– …cornich’ns.
– Нет, мадам, не «корнишон», а «корнишооооон».
– Корнишооооон.
– Неплохо. Что-то ещё?
– Нет, спасибо, на сегодня достаточно.
Конечно, я хотела чего-то ещё. Я хотела коробку клубники, 300 грамм помидоров, кулёк черешни, коробку яблок и свёрток с сыром. Но я очень не хотела разбираться с частичными артиклями! Сколько, сколько раз моя лень спасла меня от несварения?
Однако я была благодарна этим занудным продавцам! То, что может вызвать приступ белой ярости, когда ты турист (да продай ты мне уже вот этого и вон того), для меня стало потрясающей возможностью быстро подтянуть язык и начать вытаскивать его на должный уровень. Несмотря на свою врожденную нервозность и вспыльчивость, когда речь заходит о родном языке (и на нём), французы становятся потрясающе терпеливыми. Они перестают куда-то спешить и готовы уделить вам всё нужное время, чтобы вы вспомнили правильный артикль или услышали разницу между дифтонгами en и an. А вся очередь за багетами, круассанами или корнишонами может подождать. Или помочь.
Рынок на долгое время стал моей школой французской жизни. На рынке я учусь хорошим манерам, правильному произношению и использованию частичных предлогов, а также использую новые слова. Так я стала счастливым обладателем 500 г сушеной гвоздики. Случайно.