Дина Куликова
Эти странные французы
Французы и гордость
Среднестатистический француз гордится всем французским. Революция и права человека и гражданина? Это мы. Мода и люкс? Итальянцы, подвиньтесь. Лучшая кухня? Не ищите дальше. Аэронавтика и атомная энергия? Бонжур, снова французы. Настоящее искусство жить? Ар де вивр а ля франсез, конечно. И не вспоминайте итальянское «дольче фарньенте» – это для бездельников и творческих личностей (по мнению французов). На 632 734 французских квадратных километрах расположилось всё, что может понадобиться человеку: море, горы, леса, равнины, болота, термальные источники, реки, озёра, заливы. Если этого покажется недостаточно, у Франции есть заморские территории Гвиана, Мартиника, Гваделупа, Реюньон и Майотта, так что любой француз всегда может полакомиться традиционными французскими фруктами – бананами, ананасами и манго.
Французская гордость так же изящна и невесома, как манжеты из ручного кружева ришелье на современной рубашке от Шанель. И так же заметна. Любой спор француз может в четыре хода свести к очередному предмету национальной гордости. А после второй победы на чемпионате мира по футболу они это делают не в четыре, а в два шага.
Французы любят свою страну во всем её разнообразии, гордятся ей и собой, своей природой, кухней и культурным наследием. Всё, что сделано во Франции, по умолчанию считается лучше, крепче, вкуснее и экологичнее – от овернских помидоров до атомной электроэнергии из Прованса. О том, что продукт сделан во Франции, принято писать большими буквами поперёк упаковки. Fabriqué en France для местного покупателя – это гарантия качества и оправдание высокой цены. Поддержку национального производителя в стране галлов и франков можно считать объединяющей национальной идеей.
В конце концов, недаром на гербе Франции восседает петух! Во Франции так и говорят – «гордый, как галльский петух». Он даже венчал шпиль Нотр-Дама, и когда крыша одного из главных французских соборов была объята пламенем, за судьбу петушка переживали особенно.
Когда его нашли нетронутым на месте пожара, у французов прямо от сердца отлегло. Ничто не сломит французский дух! Или посмотрите на форму сборной Франции по футболу – на левой стороне груди, рядом с сердцем, вы увидите два вышитых петуха, по числу побед в чемпионате. Allez les bleus!
Из-за этой гордости французы иногда кажутся неприветливыми, будто они немного утомлены мировыми восторгами, но это не совсем так. Им, конечно, нравится нравиться, но для них крайне важно, чтобы их и их страну любили ровно такой, какая она есть. «Полюби меня чёрненьким, а беленьким каждый полюбит» вполне могло бы быть французской пословицей.
Одно из воспоминаний моего детства – это приезд настоящих французов в гости к маминой подруге. Им было интересно посмотреть на жизнь за пределами крупных городов, поэтому их повезли в гости к нам на дачу.
К их приезду готовились все. Дачный домик был три раза вымыт и один раз перекрашен, собака тоже вымыта, но окраски избежала, всех дачных кошек вычесали, цветы два раза пересадили, дорожки засыпали новым гравием, баню переконопатили. Из окрестных деревень и дачных посёлков нам везли всё самое лучшее: корзинки грибов и дачной клубники, деревенское молоко, сливки и масло, горячий хлеб, молодую картошку, свежую баранину на шашлыки. Было бы побольше времени, я уверена, каждого ребёнка на даче научили бы говорить «бонжур» и делать реверанс, а покосившаяся водокачка приобрела бы свою былую вертикальность. Французы едут, нужно не ударить в грязь лицом, показать им настоящее русское гостеприимство! Французы были удивлены и слегка обескуражены.
Русское гостеприимство не знает границ. Двадцать лет спустя после дачной истории я со своим французом, моим бывшим дражайшим М., приехала в Ярославль. Город вызвал восторг у М., а М. вызывал восторг у горожан. Мы зашли посмотреть на одну из красивейших церквей города, но, увы, она была закрыта на реставрацию. Мадам Смотрительница-за-порядком коротко сказала: «Закрыто всё, открывать не буду», – и приготовилась уходить. Я перевела её слова для М. на французский. Что тут началось… «Да что ж ты не сказала, что он француз! Настоящий? Из Франции? Он Париж видел! Да что же ты молчала! Совести у тебя нет! Да сейчас откроем, конечно, у меня же ключ с собой, вот, в кармане лежит. Да пусть пойдёт посмотрит, ну да как же, наша церковь самая красивая. Ты ему скажи, что мы ему рады, да, мусьё? РА-ДЫ!»
Бывший дражайший М. был изумлен внезапной переменой. Гостеприимство в масштабе страны было новым для него явлением. Я же помню своё удивление, когда я первый раз оказалась во Франции и получила более чем холодный приём.
Моё первое столкновение с французами произошло во время школьной поездки в Париж в седьмом классе. Я никого не знала, я толком не понимала, зачем мне в этот ваш Париж, когда меня и дома неплохо кормят, и почему все в таком восторге? Мне было двенадцать лет, я была глубоко несчастна. Мои вещи собирала мама. Поездка состоялась в начале марта, так что мама собирала меня в прекрасный, дышащий розовыми туманами, весенний Париж.
Приехала я в Париж мартовский. На улице стеной стоял холодный дождь. Столбик термометра с трудом цеплялся за +5, рискуя рухнуть до +3. Вся группа надела на себя взятые из дома свитера и пуховики. Я застегнула кожаную куртку и нахохлилась. Мне было холодно, мокро, серо и противно. Вокруг меня шумел, гудел и толкался неприветливый город.
Из этой поездки мне запомнились только две вещи. Во-первых, куда бы мы ни ехали, где бы мы ни были, что бы мы ни делали, мы всегда видели Эйфелеву башню. Во-вторых, у нас было много свободного времени, которое нам предлагали потратить на языковую практику и общение с местными жителями. Местные жители же общаться с нами не хотели совершенно. Все мои попытки купить тёплую кофту, наушники взамен сломавшихся или просто горячий чай заканчивались полным провалом. В Диснейленде, оазисе международных отношений, я первым делом побежала в сувенирную лавку, где говорили на английском, и вышла оттуда в шапке с ушками Винни-Пуха. Остаток поездки она грела мои уши.
Я помню этот исторический звонок на Родину. Я стояла в каком-то грязном телефоне-автомате и пыталась разобраться в инструкции к телефонной карточке. Это были времена до мобильных телефонов и интернетов. В Париже лил дождь, его капли залетали в будку сквозь плохо закрытую дверь, оседая на грустных медвежьих ушках из жёлтого плюша. Я очень хотела домой, к маме. Мне пришлось перебрать несколько комбинаций, пока боги телекоммуникаций не сжалились надо мной. После долгих гудков на том конце сняли трубку.
– Дина звонит из Парижа! Тихо, Дина звонит! Из Парижа! Дина, как тебе Париж?
– Париж город маленький, и в нём всегда идёт дождь.
На этом связь прервалась. И я осталась стоять в серой телефонной будке, в сером неприветливом городе, как грустный ёжик в холодном парижском тумане, в который уходили и уходили парижане.
В эту первую встречу меня больше всего поразило, насколько те французы, которых я вижу, не похожи на тех французов, о которых мне рассказывали. Они казались гораздо более холодными, нервными. Создавалось ощущение, что они не делают никакого усилия, чтобы произвести хорошее впечатление, будто им совсем не хочется понравиться!
Сейчас я знаю, насколько это впечатление ошибочно. Конечно, французам нравится нравиться. Однако французская гордость шепчет им, что они и так достаточно хороши и их следует любить ровно такими, какие они есть, с их бровями, сведенными к переносице, и всеми недостатками, являющимися, конечно же, просто продолжением их достоинств. Эта гордость связана и с присущим французам патриотизмом. Они любят себя, свои обычаи и привычки и искренне стараются сделать так, чтобы жизнь становилась лучше. Если француз не может идти в сторону светлого будущего, он, по крайней мере, будет лежать в его направлении. И это прекрасно.
Эта гордость, с одной стороны, создаёт тот образ Франции, который мы так любим, но, с другой стороны, мешает французам общаться с внешним миром, хотя им очень хочется!
Французы и иностранцы
Общение французов с внешним миром устроено довольно причудливым образом. В первую очередь на него влияет та самая национальная гордость. Среднестатистический француз среднего возраста искренне не понимает, зачем в остальных странах всё устроено не так, как во Франции, даже если во Франции всё устроено не идеально. Попытки состыковать иностранные документы и французские требования вызывают у них усталость, лёгкую головную боль и желание уйти на перекур, выпить чашку кофе и переждать в столовой до окончания рабочего дня. Любые контакты с внешним миром – это сложно, а француз не любит таких сложностей.
Я столкнулась с этим, когда искала квартиру в свою первую неделю в городе Ренн. Пакет необходимых для аренды квартиры документов включал в себя в том числе гарантийное письмо от родителей. Французов. «Простите, я приехала из России, у меня нет французских родителей», – когда я произнесла эту фразу в агентстве недвижимости первый раз, я думала, что я шучу, мы сейчас все посмеёмся и найдём удобное решение. Риелтор не смеялся.
– У вас совсем нет французских родителей?
– Ну у меня есть одна мама и один папа, они оба из России…
– И всё? И больше никого?
– Я из России, я там родилась и выросла, у меня нет родственников во Франции…
– Ну как же так, мадам.
Он не выглядел раздраженным или расстроенным. Скорее, обескураженным. Ну как же так, как же такая прекрасная мадам может жить без французских родителей. Ну хотя бы одного! Ну хоть постоянный адрес во Франции у мадам есть? Банковский счёт? Французское свидетельство о рождении? Ну хоть что-то у мадам есть?! Эта ситуация не казалась бы такой абсурдной, если бы не одно «но». Дело происходило в Ренне, одном из самых студенческих городов Франции. Я была далеко не первым иностранным студентом, ступившим на гордую бретонскую землю. Немцы, португальцы, пуэрториканцы и сенегальцы сталкивались с той же проблемой. Мне казалось, что уж если из года в год в одни и те же агентства недвижимости приходят толпы иностранных студентов и ни у одного из них нет французских родителей, то система как-то должна была уже подстроиться. За это время уже можно было бы придумать другой список документов. Но нет, на каждую волну иностранных студентов они реагируют известной фразой «никогда такого не было, и вот опять» и не оставляют попыток как-то повлиять на весь мир, чтобы он наконец начал жить по безумным законам французской бюрократии. И, что удивительно, он начинает! Так или иначе, нам всем удалось найти какое-то жильё. Кто-то смог выбить общежитие, кто-то снимал квартиру вместе с французом (когда квартиру на пятерых снимает один Пьер и четверо явно-не-Пьеров), я же вспомнила про дядю Жака.
Дяди Жака у меня нет и не было. Сложно найти родственника, которого у тебя нет, но нет ничего невозможного для человека с воображением. У меня было хорошее воображение и острое желание поставить где-то наконец свой жёлтый чемодан. Через знакомых друзей папиных знакомых мне в руки попал скан копии паспорта некоего француза Жака. У Жака было очень французское имя и очень русская фамилия. Одна ночь в фотошопе – и у Жака также появилась престижная работа с хорошей зарплатой и новая подпись, которую он поставил на моём гарантийном письме. У меня же на следующий день появились ключи от студии. Небольшое пояснение номер один: это противозаконно, и я всех призываю никогда так не делать. Небольшое пояснение номер два: около 30 % французов хоть раз в жизни подделывали документы, чтобы снять жильё.
Впрочем, среди французов есть тонкая прослойка тех людей, которые понимают. Понимают, что в чужой стране сложно быстро во всём разобраться, что есть разные культурные особенности и это не обязательно недостатки, что, в конце концов, быть далеко от дома – это грустно и одиноко. Это те французы, которые успели попутешествовать. Однажды ко мне после лекции подошла Шарлот и сказала: «Извини». Я очень удивилась, так как совсем не могла понять за что, она же только вернулась после семестра в Таиланде. «Я прожила три месяца в другой стране и поняла, как это тяжело. Насколько разными могут быть люди и насколько иногда нужна поддержка. Я подумала, что тебе здесь, наверное, тоже непросто». Я стояла с открытым ртом. Нет, мы не стали после этого подругами, весь оставшийся семестр она меня особо не замечала, но сам факт, что она оказалась способна на такую рефлексию меня очень порадовал. Похожая история была с моим бывшим дражайшим М. К моменту нашего знакомства он успел пожить в США, Германии и Англии, повстречаться с немкой и русской и понять, что всё в мире устроено по-разному, так что у нас никогда не возникало конфликтов на почве культурных расхождений, мы их спокойно обсуждали.
Если первый барьер можно назвать бюрократическим, то второй барьер, стоящий между французами и остальным миром, – языковой. Дело не только в том, что они не хотят и/или не могут говорить по-английски. В конце концов, странно было бы ожидать, что вся Франция вдруг забудет родной язык. Учить язык страны, в которой ты планируешь жить, это нормально.
Однако довольно забавно, как они при этом воспринимают иностранцев, говорящих по-французски. Если человек говорит плохо и с явным акцентом, то это вызовет некое умиление и снисхождение. Так родители смотрят на двухлетку: «Ничего не понятно, но как старается! ВО-ДЫ? ТЫ ХО-ЧЕШЬ ВО-ДЫ? Дай ему воды, я не знаю, что ещё это может быть». Примеров сотни.
Моя мама периодически навещает меня в Париже и часто теряется в городе, но я за неё не переживаю, потому что на помощь ей всегда придут неприветливые, но гостеприимные французы. Они всегда приводят маму за ручку ко мне на место встречи, потому что она пытается спрашивать направления по-французски. Она пытается говорить, и это растопляет их сердце. Бедная мадам потерялась, ей нужно помочь! Они вместе с ней изучают карту, ищут нужный адрес и умиляются её акценту. Узнав же, что я говорю хорошо и почти без акцента, они высказывают мне всё, что успели обо мне подумать, пока вели ко мне мою бедную мать. Парадоксальным образом во Франции лучше плохо говорить по-французски, чем хорошо.
В Ренне, куда я переехала в самом начале, меня регулярно подвозили по нужному адресу, потому что вид у меня был явно не местный и явно потерянный, говорила я с заметным акцентом и в целом вызывала жалость.
Однако стоило мне поднабраться нужных слов и сильно приглушить акцент… Окружающие вдруг стали относиться ко мне с гораздо меньшей симпатией. Я попала на тот уровень, когда ошибки стали вызывать не умиление, а раздражение. Как мне сказал булочник на углу улицы Сен-Мишель: «Мадам, говорите нормально! Почему вы не можете говорить нормально?!» Меня перестали воспринимать как иностранного гостя, приехавшего ненадолго, и стали видеть во мне надоедливого родственника, приехавшего и всё никак не уезжающего. Раз уж ты остаешься, изволь сразу стать французским французом, никаких пробных периодов и переходных этапов.
К иностранцам французы умеют относиться либо снисходительно, либо как к равным, и сложно сказать, что лучше. Как ни странно, это связано с тем самым равенством из революционного девиза. Например, до недавнего времени стоимость образования во Франции для иностранцев и французов была одинаковой именно потому, что считалось: у всех должны быть равные возможности и доступ к учёбе вне зависимости от происхождения, веры, идеологии и проч. В то же время это означало, что к иностранцам, приехавшим во Францию на долгое время, будут предъявляться ровно те же самые требования, к ним будут применяться ровно те же стандарты, что и к родившимся и выросшим на земле франков и галлов, – никаких скидок и поблажек.
Идея, конечно, хорошая, но в реальной жизни она вызывает некоторые проблемы. Так, например, я чуть не попала на пересдачу. Я училась маркетинговым коммуникациям (то есть на рекламщика), и на экзамене нас попросили каждого придумать слоган со словом «requin». Я не знала, как requin переводится. Спросила у преподавателя, но он только развёл руками: он не имеет права никому подсказывать и помогать. Мне повезло, что Арно, сидевший слева, понял суть моей проблемы и быстро нарисовал акулу на бумаге для самокруток.
Преодолевать языковой барьер во Франции всегда приходится именно приехавшим в страну. Французская гордость и самодостаточность стоят на страже между французами и иностранными языками. Французы не любят учить иностранные языки, в первую очередь английский, потому что – зачем?