Дин Лейпек
Дракон должен умереть. Книга I
– И как мне в этом поможет иголка?
– Очень просто. Смотри. Я беру иголку, подношу к своему пальцу и…
– И?
– И ничего. Я уколол себе палец, но при этом никак не отреагировал на это. Это не значит, что я не почувствовал укола. Просто я был готов к нему. Ты должна для начала научиться именно этому. Предвидеть боль и уметь осознавать ее причины и возможные последствия. Понимаешь, о чем я?
– Примерно. Значит, я должна уколоть себе палец, но никак не отреагировать на укол?
– Именно.
– Ну хорошо. Я беру иголку, подношу ее к своему пальцу и… Ай!
– Да ты прямо всадила ее в себя.
– Ну, если я буду колоть тихонько, я в любом случае ничего не почувствую, и безо всякой тренировки. Ай… Ай-яй-яй.
– Подожди, я перевяжу его.
– Пустяки. Я учусь не замечать боль. Дай я еще раз попробую.
– Попробуй. Но все-таки не протыкая палец насквозь.
– Хорошо. Я беру иголку и… Ай! Сагр, я не могу не чувствовать укол. Иголка колется, как бы я ни пыталась думать иначе.
– А ты не пытайся думать иначе. Ты просто старайся думать, что в этом нет ничего страшного.
– Я и так знаю, что в этом нет ничего страшного.
– Тогда в чем проблема? Продолжай. Только без лишнего… энтузиазма.
* * *
– Сегодня опять будем пальцы колоть?
– Нет. А то ты останешься без пальцев.
– А что тогда?
– Сегодня будем читать. Начнешь вот с этой книги.
– А что это?
– Учебник по драконьему языку.
– Ты же сказал, что у них нет языка.
– Нет. А учебник есть. Открывай.
– Ого! Это что за белиберда?
– Это не белиберда. Это зашифрованный текст. И к концу дня ты должна научиться легко и быстро его читать.
– А как?
– А как – это ты должна сама догадаться. В этом, собственно, вся задача и состоит.
* * *
– Сагр, это нечестно!
– Что нечестно?
– Здесь каждая следующая страница зашифрована по-другому!
– Конечно. А ты думаешь, дракон все время думает одинаково?
* * *
– Сагр, а когда Генри снова приедет?
– Когда-нибудь.
– А почему он не может приехать сейчас?
– Вероятнее всего, потому, что он занят?
– Чем?
– Понятия не имею. Чем обычно занимаются молодые лорды?
– Насколько я знаю, ничем.
– Значит, он занят ничем.
– Значит, он может приехать?
– Джоан, есть разница между «занят ничем» и «ничем не занят».
– Какая?
– Большая. Я бы даже сказал, онтологическая.
* * *
– Как можно думать сразу о нескольких вещах одновременно? Я пыталась, но у меня вообще не получается. Я могу очень быстро думать подряд разные мысли, но одновременно – нет.
– Потому что о нескольких вещах одновременно думать и не получится. Можно только думать об одной и той же вещи с разных точек зрения.
– В смысле?
– Ну, например, перед нами стоит кувшин с водой. Когда ты видишь его или думаешь о том, чтобы взять его со стола, ты воспринимаешь кувшин в его истинном виде, существующем действительно, здесь и сейчас. Понимаешь, о чем я?
– Примерно.
– У всего в нашем мире есть три сущности. Есть действительная сущность, то есть то, что существует прямо сейчас. Есть сущность изначальная, то есть причина, начальная точка существования, идея о вещи, или действии, или любом другом явлении действительного или недействительного мира. И есть сущность будущая, то есть то, какой будет конечная точка существования данного предмета и каковы будут последствия его существования. Все эти сущности связаны между собой – например, сущность изначальная в момент своего возникновения была действительной, а сущность будущая является изначальной сущностью для того, что стало последствием этой сущности. Понятно?
– Теперь нет.
– Хорошо. Возьмем все тот же кувшин. Сейчас он стоит целый на нашем столе. У него есть изначальная сущность, тот момент, когда он был задуман и создан из глины. И у него есть будущая сущность, например, тот момент, когда он будет разбит. Это если рассматривать его как просто кувшин. Если же думать о нем, как именно о кувшине с водой, то у него есть изначальная сущность, когда в него налили воду, и сущность будущая, когда ты выльешь воду из кувшина в кружку. Для кружки с водой при этом момент наливания воды будет изначальной сущностью, а для самого наливания воды – сущностью действительной. Теперь понятно?
– Почти. А как все эти сущности помогают думать одновременно?
– Очень легко. Обычно, когда ты думаешь о кувшине, ты воспринимаешь его лишь в его действительной сущности. А надо научиться одновременно принимать во внимание его изначальную сущность и сущность будущую, то есть воспринимать не отдельный момент бытия кувшина, а все его бытие целиком. Чему ты улыбаешься?
– Бытию кувшина. Он сильно вырос в моих глазах.
– Хорошо. Это вообще крайне полезное упражнение, и не только для того, чтобы говорить с драконами. Заставляет на многие вещи посмотреть по-другому.
– Я уже поняла.
* * *
– Ты давно знаешь Генри?
– Давно.
– Как давно?
– Очень давно.
– Сагр! Он же учился у тебя, правильно?
– Учился.
– И сколько ему тогда было, когда он начал?
– Примерно столько же, сколько и тебе. Джоан, не беги сломя голову, я за тобой не успеваю.
– И чему ты его учил?
– Тому же, чему и тебя. Только в его случае драконов приходилось искать на стороне.
– И он стал Мастером драконов?
– Нет. Он не доучился.
– Почему?
– Началась война, а это более подходящее занятие для юноши из знатного рода.
– Значит, Генри был на войне? Как настоящий рыцарь?
– Был. Только как оруженосец. Его посвятили уже после. Как нового лорда Теннесси.
– Его отец погиб на войне?
– Да.
– И после этого Генри стал рыцарем, и участвовал в турнирах. Он сам мне рассказал. А почему он больше в них не участвует?
– А он не рассказывал?
– Нет.
– Значит, и мне не стоит.
– Но, Сагр!..
– Идем, Джоан. Солнце уже садится.
* * *
– Ты сказал, что у всего есть три сущности. Как же тогда драконы могут думать одновременно на десяти, или двадцати, или скольких там уровнях?
– Каждая сущность инвариантна.
– Ин… что?
– Инвариантна. Сущность, даже действительная, всегда переменчива. Вернее, на нее можно смотреть с разных точек зрения. Бытие одного и того же предмета может быть, в зависимости от того, кто его воспринимает, положительным или отрицательным, а это уже дает не три, а шесть сущностей. Кроме того, начало и конец бытия могут быть разными и иметь разные причины и следствия.
– Но тогда это получается бесконечное количество вариантов!
– Конечно.
– И дракон видит их все?
– Не могу ручаться, что все, но очень много, значительно больше, чем способен видеть человек.
– А сколько способен видеть человек?
– Обычно люди видят одну. Но способны без больших усилий воспринимать до трех, примерно. После определенной тренировки можно научиться видеть четыре, пять, даже шесть. Зависит еще и от того, какое бытие и в каком контексте мы рассматриваем.
– Хотела бы я научиться видеть их все…
– Научись видеть хотя бы три, для начала. Это уже будет очень неплохо.
* * *
– А какая начальная сущность у неба?
– Никакой.
– Ты же сказал, что у всего есть три сущности!
– Не совсем. Есть несколько исключений. Небо – одно из них. У него только одна сущность – действительная.
– А у чего еще только одна сущность?
– У любви.
– Как это? Всякая любовь с чего-то начинается, и она всегда рано или поздно закончится.
– Ты путаешь понятия. Начаться и закончиться может привязанность, влюбленность, страсть. А у настоящей любви нет начала и конца. Она или есть, или ее нет.
– Ясно… А еще есть что-то, что просто есть?
– Есть. Свет и Тьма. Они тоже просто существуют. А еще есть одна вещь, у которой вообще нет сущности.
– Какая?
– Смерть.
* * *
– Холодает.
– Да что ты говоришь. А я-то думал, что это лужи стали к утру замерзать.
– А что мы будем делать, когда ударят морозы?
– Одеваться потеплее. И печку топить.
– Мы и так ее топим.
– Значит, будем больше топить.
– А если дрова закончатся?
– Заготовим новые.
– Сагр, а сколько лет ты тут живешь?
– Много. С тех пор, как умер старый мастер.
– И ты нигде больше не был?
– Гостил в Тенгейле несколько раз.
– И тебе не скучно так жить?
– Скука, Джоан, удел тех, кто не умеет думать.
* * *
– Сагр, а как драконы думают про то, у чего есть только одна сущность или вообще ее нет?
– Никак. Они очень стараются об этих вещах не думать. Потому что здесь они теряют возможность играть значениями, соприкасаются с самой сокровенной истиной мира, а этого драконы очень не любят делать. Лучше не говорить с ними о таких вещах.
– То есть с драконом нельзя говорить о смерти?
– Нет.
– А как они думают о небе? Они же летают по небу, они должны как-то о нем думать.
– Они не думают о нем. Они думают о восходящих и нисходящих потоках воздуха, направлении ветра, отражении и преломлении солнечного света – словом, о чисто практических вещах. В общем-то, о небе им думать совершенно необязательно. Вот ты часто думаешь о земле, по которой ходишь? Не о том, ровная она или нет, сухая или мокрая, а просто о земле как таковой?
– Нет.
– А зря.
* * *
– Сагр, а когда я начну учиться говорить со своим драконом?
– А тебе так не терпится?
– Конечно!
– Во-первых, не раньше, чем ты научишься не вертеться на месте, когда я тебе что-нибудь объясняю, и не кусать губы, когда нервничаешь. Вот так, молодец. А во-вторых, я хочу дождаться Генри.
– Почему?
– Потому что это будет очень сложно и к тому же очень опасно.
– Ох. Спасибо. Я прямо-таки почувствовала прилив уверенности.
– Боишься?
– Теперь да.
– Хорошо. Тебе это полезно.
* * *
– Если снег так и продолжит идти, нас завалит по самую крышу.
– Вполне возможно.
– И что же мы тогда будем делать?
– Будем зимовать.
– И сколько нам придется зимовать?
– Пока снег не растает.
– И скоро это случится?
– Не знаю. Но когда-нибудь это случится обязательно. Я живу здесь очень давно, Джоан, но еще ни разу зима не продолжалась весь год.
* * *
– Сагр?
– Да?
– А ведь Генри не сможет прийти к нам, пока снег не растает? Он не пройдет по перевалу.
– Не пройдет.
– Значит, он еще очень не скоро придет.
– Скорее всего. А ты скучаешь по нему?
– Нет.
– Джоан! Как насчет второго правила?
– Да.
– Что да?
– Да, я скучаю.
Ты ― дракон
Когда немного потеплело и выглянуло нестерпимо яркое солнце, отражающееся от нестерпимо белого снега, Джоан и Сагр выбрались на улицу и стали разгребать двор. Она поняла, почему одна из стен прилепилась к самой скале. В заветрии утеса снега намело намного меньше, чем вокруг, и под самым обрывом даже осталась узенькая, почти не засыпанная снегом каменистая тропинка. Джоан проследила взглядом тропинку дальше, туда, где ущелье поворачивало, скрываясь за скалами, и там…
– Сагр! Смотри! Там кто-то идет.
– Где?
– Вот там, у самого поворота.
Сагр прищурился. Вдоль отвесной стены пробиралась маленькая фигурка.
– Сагр! Это Генри!
– Вряд ли. Ты верно заметила, что он не сможет пройти через перевал. Это кто-то из деревни.
– Да нет же! Это точно он! Я же вижу.
– Ты не можешь видеть на таком расстоянии.
– Глупости, какое тут расстояние. Конечно, это он. Лицо его, и куртка, вон на кармане оторванная застежка…
– Джоан! Прекрати нести чушь. Тут добрая миля. Я с трудом могу разглядеть человека, а ты говоришь про застежку…
Она удивленно посмотрела на него.
– Но я вижу. Честно!
– Готова поспорить?
– Да!
– И что будет, если это не Генри?
– Я так сильно расстроюсь, что еще что-нибудь требовать с меня будет несправедливо.
Сагр улыбнулся:
– Договорились.
– Можно я пойду ему навстречу?
– Нет.
– Но…
– Пойдем вместе.
* * *
Генри остановился и прислонился к каменной стене. Оставалось пройти совсем немного, значит, можно было позволить себе немного передохнуть. Он достал фляжку, хлебнул, поморщился и откашлялся. Посмотрел наверх, и в этот момент увидел две фигуры, спускающиеся к нему по узкой дорожке вдоль скалы, где снега было поменьше. Он сразу понял, кто есть кто. Джоан бежала вприпрыжку, легко, как горная коза, перепрыгивая камни и на бегу преодолевая узкие и опасные места. Генри слышал, как Сагр пару раз предостерегающе окликнул ее, но она не обратила на него внимания. Последние несколько шагов Джоан преодолела одним прыжком, соскочив с большой каменной ступени, и остановилась прямо перед Генри. У нее были раскрасневшиеся от холода щеки, сияющие глаза, выбившиеся из под капюшона заиндевевшие волосы – и улыбка от уха до уха.
– Ты вернулся!
Он улыбнулся:
– Я же обещал.
– Сагр! – Она обернулась назад. – Я же говорила, что это Генри!
– Говорила. Значит, ты выиграла. Мы, кстати, не договорились, что будет в этом случае.
Она улыбнулась, как показалось Генри, слегка смущенно.
– Как ты добрался сюда? – спросила она, недоверчиво поглядывая на его широкие лыжи.
– С трудом. Пойдемте, я уже порядком замерз. И устал.
* * *
Генри сидел, вытянув ноги, чувствуя, как мышцы постепенно согреваются и расслабляются. Он обожал это ощущение – вернее, целый сонм ощущений, обозначаемый простым словом «добрался». В доме было очень тепло, как обычно, сильно пахло самыми разными травами, молоком – и настойками. Генри клонило в сон, и потому он только вполуха прислушивался к тому, что рассказывала Джоан, пока они ужинали. Она говорила, не умолкая, перескакивая с одного на другое, сбивчиво и очень увлеченно. Генри кивал, стараясь делать это в правильных местах.
Когда поток слов иссяк, и еда тоже закончилась, Джоан сложила руки точно так же, как это делал обычно Сагр, и сильно задумалась, глядя перед собой. Спустя некоторое время она спросила:
– Сагр, а у огня есть все сущности? Или он как свет?
– Есть, и не три, а гораздо больше.
– А как тогда их отделить друг от друга?
– Кого?
– Ну, например, сущность пламени свечи и света от нее?
– Никак. В этот момент сущность пламени и света сливаются в одну.
Она кивнула и снова задумалась. Генри приподнял брови, и Сагр утвердительно прикрыл глаза. Значит, она уже учится различать сущности. В таком случае можно попробовать…
Генри еще раз посмотрел на Джоан. И в этот момент ему показалось, что ее глаза, обычно спокойного орехового цвета, на мгновение стали ярко-желтыми. Он моргнул, и все снова стало нормально. «Пламя свечи, – подумал Генри не очень уверенно. – Это пламя отразилось в ее глазах».
* * *
– Генри!
– Что?
– Смотри, как я умею!
Он прищурился и увидел, как Джоан ловко забирается по уступам скалы наверх и потом спрыгивает, делая в полете сальто.
– Отлично! А ты помнишь, что если ты свернешь себе шею, то мне отрубят голову?
– Конечно! Но я-а-а не сверну-у-у себе-е-е ше-е-ею-у-у, – пропела она, мгновенно подскочила к нему и замерла, стоя на одной ноге и подняв руки.
– Ты уверена?
– Уверена, – Джоан выпрямилась и медленно опустила руки таким величественным и грациозным движением, что Генри вздрогнул. – Я же дракон.
«Ты – дракон», подумал он и еще раз поежился.
– Пойдем домой, Джо. Я уже начал замерзать.
* * *
– Джоан, сосредоточься, пожалуйста.
– Я сосредоточена, Сагр! Я настолько сосредоточена, что, кажется, сейчас сожмусь в одну маленькую сосредоточенную точку.
– Ты все запомнила?
– Да. Я должна смотреть на свечу, отпустить мысли и думать лишь об ощущении полета.
– Правильно.
– Сагр!
– Да?
– Я не могу одновременно быть сосредоточенной и отпустить мысли.
– Можешь. Ты просто должна отпустить мысли… сосредоточенно. Медленно и четко, осознавая, что ты делаешь.
Джоан кивнула. Генри стоял у девочки за спиной, держа руки у нее на плечах. Сказать по правде, ему было сильно не по себе. Он только один раз делал то, что они собирались сейчас сделать, и результат тогда оказался близким к плачевному. Конечно, Джоан была феноменально подготовлена, но все же…
– Хорошо, Джоан. Начинай.
Было очень тихо. Генри слышал дыхание Сагра, спокойное и ровное, и дыхание Джоан, которое становилось все медленнее и глубже. Пламя свечи слегка дрожало, на стене колыхались тени. Ему казалось, он слышит…
…как ветер, гуляющий по вершинам сосен, рассказывает им о неведомых островах, затерянных посреди океана. Как чайки рыдают на похоронах уходящего солнца, и сама вода окрашивается в цвет крови, чтобы потом стать траурно-черной. Как капли дождя, разбиваясь о листья, падают на землю мириадами брызг…
…стук заступа о промерзшую землю…
…гул лавины далеко в горах…
…звон металла под кузнечным молотом…
…лязг меча…
…гул толпы…
…скрип гравия под сапогом…
…шелест ветра на конце крыла…
…свист ветра сквозь пустоту…
Здравствуй, Генри.
Кто ты?
Я – Имдагосиад. Начало.
Отпусти ее.
Не могу. Я должен отпустить остальных.
И для этого тебе нужна она.
Да. Она – Последняя. Конец.
И тогда Генри увидел это – конец. Он крикнул, потому что не мог ничего сделать, и не мог смотреть на то, что видел. Он видел…
– Генри!
Он резко открыл глаза, вырываясь из своего кошмара. Джоан сидела на стуле, белая как мел, и смотрела на Генри широко раскрытыми глазами. Он лежал на полу, а Сагр склонился над ним.
Генри неловко поднялся на ноги, не спуская взгляда с Джоан. Она смотрела в ответ, и Генри понял, что она сейчас видела то же самое. Смерть – и собственное бессилие, как во сне, когда не можешь пошевелиться, хотя нужно бежать.
– Что это было? – спросил Сагр несколько раздраженно.
Генри с трудом оторвал взгляд от Джоан и повернулся к нему.
– А что ты видел?
– Ничего. Я видел только, как вы оба отключились почти одновременно, а потом страшно кричали. Я мог бы подумать, что вы вдвоем решили меня здорово разыграть, если бы у вас обоих на время не пропал пульс.
Генри снова повернулся к Джоан. Она сидела на самом краешке стула и очень сильно дрожала.
– Сагр, мне кажется, нам обоим сейчас надо что-то очень укрепительно-успокоительное. У тебя есть что-нибудь такое?
– Конечно. Пустырник.
* * *
– Джоан спит, Генри?
– Да.
– Значит, Имдагосиад? Легендарный светлый дракон, который освободит всех остальных драконов?
– Так он себя назвал. Но у нас нет никаких причин ему верить. С другой стороны, это многое бы объяснило. Хотя бы цвет.
– Расскажи мне, что ты видел.
– Я видел… Как она умирает. Только она была старше.
– Насколько старше?
– Не сильно. Лет двадцать, двадцать пять.
– И от чего она умирала?
– А это так важно?
– Не знаю. Но, по всей видимости, ее смерть как-то связана с тем, что Имдагосиад должен отпустить драконов. Интересно, кстати, что он имел в виду под словом «отпустить»?
– Непонятно. Насколько я знаю, драконы совершенно свободны.
– Насколько я знаю, да. Но мы мало что знаем.
* * *
Ночью Джоан приснился кошмар. Она уснула прямо за столом почти сразу, как выпила пустырник, и Генри отнес ее на кровать за занавеской. Они долго сидели и разговаривали с Сагром, и уже когда оба собирались ложиться, Джоан с криком проснулась. Сагр расспрашивал ее о том, что она увидела, но Джоан наотрез отказалась говорить, и скоро снова уснула.
Генри едва успел закрыть глаза, как его разбудил тот же крик. На этот раз Джоан пожаловалась, что ей холодно. Сагр потрогал ее лоб и тихо выругался. Заставил Джоан выпить кружку отвара, хотя та плакала и плевалась. После этого она уже не просыпалась, но все время ворочалась, стонала и что-то говорила во сне. Сагр просидел с ней полночи, а под утро разбудил Генри, чтобы тот его сменил.
Так они дежурили весь день и всю ночь. На рассвете Генри задремал, сидя на полу у кровати Джоан, и ему приснилось, что король Джон сидит за своим шахматным столом, а напротив него в кресле лежит отрубленная голова Генри. Король печальным голосом твердил, что он же предупреждал, а голова сокрушенно моргала и время от времени говорила королю, какой ход нужно за нее сделать. Генри резко вскинулся, выныривая из этого бреда, и услышал, что дыхание Джоан изменилось. Он приподнялся и посмотрел на нее. Она лежала на боку, а не на спине, и спала хорошо и глубоко. Он пощупал ее лоб, разбудил Сагра, сказал, что Джоан лучше, и завалился спать.
И тогда ему приснился еще один сон, очень странный сон, смутивший настолько, что Генри было неловко даже вспоминать об этом утром. В его сне…
Но после Генри уже не думал о нем. Неделю спустя, когда Джоан окончательно пришла в себя, и он уже мог не опасаться за ее здоровье – и свою голову, – Генри уехал, и если не совсем забыл про существование Джоан, то, по крайней мере, вспоминал о ней не часто.
Не так часто, как вспоминала она о нем.
* * *
В следующий раз он приехал на день рождения Джоан. Хотя Генри догадывался, что лучшим подарком будет он сам, все-таки несколько свертков он принес, отчего праздник получился вполне праздничным, хотя и камерным. От короля пришла книга – сборник северных легенд, с золотым тиснением на мягкой коже и королевским экслибрисом на первой странице, на такой тонкой бумаге, что об ее край можно было при желании порезать палец. Леди Теннесси передала Джоан летнее платье, простое, но очень изящное, с наказом носить его в теплое время года не меньше раза в неделю, «потому что женщина не должна все время ходить, как батрак». К платью прилагалась подробная рисованная инструкция, каким образом его можно выпускать и надставлять, чтобы оно продолжало расти вместе с Джоан, и Генри видел по глазам девочки, что его мать не ошиблась в выборе.
Его собственный подарок был более невзрачным, чем два других. Он отдал Джоан свой складной карманный нож, с которым пробегал все детство по горам и которым вырезал много полезных и еще больше бесполезных вещей. Джоан, однако, подарок оценила, и попросила Генри, чтобы он научил ее что-нибудь вырезать. Они долго сидели на теплом весеннем солнце, выстругивая кошек, собак, змей, лягушек – и драконов – из дерева. У Джоан были ловкие пальцы, и она быстро училась, так что последний дракончик, вырезанной целиком ею самой, получился даже лучше, чем выструганные Генри. Джоан такое занятие ужасно понравилось, и она расставила все фигурки на подоконнике маленького окошка в виде небольшой выставки. Немного погодя Джоан извлекла из этой компании своего дракончика и, несколько заминаясь, спросила у Генри, не хотел бы он взять его с собой. Генри принял подарок со всей серьезностью и положил в нагрудный карман, где носил только самые ценные вещи – и письма любимых женщин. Сейчас карман был пуст, и когда две недели спустя Генри спускался с гор, ему казалось, что дракончик слегка впивается в него когтями на каждом шаге.
* * *
Еще раз Генри приехал в конце лета и остался на целый месяц – отчасти потому, что обожал ходить осенью по горам, отчасти потому, что ему очень хотелось целый месяц провести в глуши. Ему необходима была тишина. Он расстался с Кларой Бринн хорошо, очень хорошо. Но это не избавило его от желания вернуться. И он отлично понимал, что возвращаться нельзя.
Они с Джоан устраивали долгие прогулки, и даже целые походы – с ночевками, охотой и навыками выживания в горах. Порой, когда Генри смотрел, как Джоан слетает с крутого склона или, наоборот, взлетает вверх по практически отвесной стене, сердце уходило у него в пятки. Но она делала это так ловко, уверенно и даже грациозно, что Генри в конце концов почти перестал беспокоиться и пугаться. Почти.
Дракона меж тем как будто и не было – после того памятного разговора Джоан выглядела и вела себя как совершенно обычная девочка. Ну, может быть, невероятно ловкая девочка.
Но это было не то, чего они опасались.
Генри обрадовался – видимо, все оказалось куда проще, чем он думал. Прошел всего-то год – а Джоан уже умеет контролировать дракона настолько, что…
– Контролировать дракона? – поднял брови Сагр. – Ты сам себя слышишь?
Они шли к дому после небольшой прогулки. Джоан горной козой скакала далеко впереди.
– Но… – начал было Генри.
– Никто не может научиться контролировать дракона. Ни один человек. Это невозможно.
– Какой тогда смысл держать ее здесь? – спросил Генри немного резко, задетый сухим тоном Мастера. – Если ее ничему нельзя научить?
– Я учу ее контролировать себя, Генри, – невозмутимо заметил Сагр. – Тому, чему тебя, кажется, так до конца и не научил.
Генри ничего не ответил, глядя туда, где Джоан грациозно спрыгнула с высоты в полсотни локтей на узкий уступ скалы.
– Дракон оберегает эту девочку, – продолжил Мастер. – Потому что она ему нужна. Лучшее, что мы можем сделать – уберечь ее от нее самой.
– От нее самой? – переспросил Генри, повернувшись к Сагру.
– Конечно. Если дракон решит с ней договориться, поделиться с ней своими знаниями или силой… Представляешь, что тогда будет?
Джоан обернулась к ним и помахала рукой. Генри махнул в ответ.
– И как же нам защитить ее? – спросил он тихо.
– Не оставлять одну.
* * *
Когда Генри приехал осенью, Джоан попросила привезти ей книг. «Нормальных книг», – уточнила она, поморщившись, и Генри понял, что Джоан уже освоила все тома академической литературы, имевшиеся у Сагра, а перечитывать их по второму кругу ее пока не тянуло. Генри уже начал обдумывать, каким образом он может притащить приличное количество книг – потому что парой томов явно было не обойтись – как вдруг ему в голову пришла идея совершенно другого рода. Он обдумал ее немного, посоветовался с Сагром – и они вместе пришли к выводу, что это вполне неплохая мысль.
Так было решено, что эту зиму Джоан проведет в Тенгейле. Сагр считал, что девочке пойдет на пользу смена обстановки, и что под присмотром Генри она не будет представлять большой опасности.
Поразмыслив еще немного, Генри предложил пригласить в Тенгейл короля. Джоан пришла от этой идеи в полный восторг, Сагр не возражал. Они быстро собрались, чтобы успеть спуститься с гор до снегопадов. Генри отвел Джоан в замок – и почти сразу же уехал вместе с Ленни за королем, оставив девочку на попечение своей матери. Нельзя сказать, что ему это нравилось – но вовсе не потому, что он опасался за Джоан. Ни разу больше Генри не видел, чтобы ее глаза становились желтыми, и ни разу больше не замечал призрачных серебряных крыльев за ее спиной.
Куда больше опасений у него вызывала его мать. Генри не мог быть уверен до конца – но почему-то ему казалось, что в его отсутствие они будут говорить о чем-то таком, о чем им лучше не говорить.
Например, о нем.
* * *
– Я не могу, Генри, – повторил король в очередной раз, со смесью смущения и недовольства.
Генри молчал. Он очень многое хотел сказать – но не мог. Это были совсем не те слова, которые стоило говорить своему сюзерену.
– Она очень вас ждет, ваше величество, – заметил Генри наконец тихо, очень стараясь, чтобы в голосе не слышно было укора. Судя по тому, что король поморщился, получилось не очень хорошо.
– Я уже сказал тебе, Генри. Сейчас совсем не время.
Генри кивнул. Король не рассказал ему ничего внятного – но Генри уже успел узнать последние придворные слухи. Судя по всему, на этот раз принц Джон попал не просто в неприятную историю – кто-то бросил слово «отравился», другие подхватили, и теперь весь двор вполголоса обсуждал, что принц пытался покончить с собой.
– Ваше величество, – снова осторожно начал Генри, – я понимаю, что вам сейчас должно быть тяжело – но это действительно очень важно для Джоан. Я не могу ручаться… – Генри запнулся, чувствуя, что действует не совсем честно. Потом вспомнил про Джоан и продолжил: – Я не могу ручаться, что ей не станет хуже, если вы не приедете.
Король поморщился. Закрыл лицо руками. Шумно вздохнул.
– Я не могу, – неразборчиво пробормотал он в ладони. Поднял взгляд на Генри, и тот увидел, что король опять сильно постарел.
– Дело не в Джоне. Не только в нем – хотя я и не хочу сейчас его оставлять. Понимаешь… Я боюсь.
– Чего, ваше величество? – удивился Генри. – Джоан совершенно не опасна. Она стабильна, контролирует себя…
– Я не этого боюсь, – прервал его король. – Я… Понимаешь, я думаю, что мне не стоит снова сильно к ней привязываться.
– В смысле… привязываться? – не понял Генри.
– Видишь ли… – снова замялся король. – Я уже привык к тому, что ее нет рядом. Мне кажется, не стоит этого менять. Мы не знаем, чем закончится ее обучение… Что, если все так и останется? Или… станет еще хуже? Представляешь, как мне будет тогда тяжело?
Изумление застыло на лице Генри, превратившись в маску.
– Не надо, Теннесси, – почти резко бросил король. – Не смотри на меня так. Я не приеду. Это решено.
Генри медленно поднялся.
– Разрешите идти, ваше величество? – спросил он медленно и спокойно.
– Иди, – кивнул король. Затем будто бы что-то вспомнил – вскочил и из ящика стола достал шкатулку. – Передай ей это от меня.
– Конечно, – голос Генри не дрогнул.
Выходя, он постарался закрыть за собой дверь как можно аккуратнее и тише. Это стоило ему большого усилия. Но он справился.
* * *
Чем ближе Генри подъезжал к Тенгейлу, тем тоскливей становилось у него на душе. Он пытался придумать, что скажет Джоан, как сообщит ей – и не мог.
Весь последний день пути шел дождь – противный холодный осенний дождь, который промочил Генри и Ленни насквозь задолго до того, как они добрались до замка. Вечером похолодало – дождь из холодного стал ледяным, а когда они въезжали в замок по откидному мосту, и вовсе превратился в мокрый снег. Падая на влажную землю, снег превращался в кашу, потом стал подмерзать, каменные плиты и ступени в замке покрылись прозрачной гладкой коркой, а поверх стал ложиться белый, еще как будто бы не настоящий первый осенний снег. Фонарь, освещавший вход в Большой дом, высвечивал хлопья, которые летели все медленнее, оседали на неровных грубых каменных стенах, налипали на широкие доски тяжелых дверей, заметали высокий порог.
Внутри было удивительно тепло, тихо и пусто. Генри остановился в холле – греясь и одновременно собираясь с мыслями.
Где-то наверху скрипнула дверь. Он вскинул голову – и увидел Джоан, стоявшую на узком каменном карнизе на уровне второго этажа, прямо над входом в зал. Дверь осталась от старой планировки дома, когда над залом была мансарда, а вместо большого холла с широкой парадной лестницей гостей встречали темные сени и несколько узких крутых лестничных маршей, втиснутых между стен.
– Что ты там делаешь? – удивленно спросил Генри.
– Исследовала балки в зале, – невозмутимо ответила Джоан. – На них, кстати, тоже очень пыльно.
– Тоже?
– Как в том трактире.
– А. Спустись, пожалуйста.
– Хорошо, – пожала плечами девочка – и тут же спрыгнула на пол.
– Где папа? – спросила Джоан, подходя. Генри замер. Это был именно тот вопрос, которого он боялся всю дорогу.
– Он… Король не сможет приехать.
Наверное, если бы Джоан расплакалась или просто огорчилась, это было бы лучше. Но ее лицо с тонкими чертами замерло, на мгновение стало очень холодным, резким, почти неприятным, а потом она ответила, тихо и отчетливо:
– Ясно.
– С твоим братом случилась беда. Король не мог его оставить.
Джоан кивнула, коротко и серьезно.
– Конечно.
Генри смотрел на Джоан, на ее лицо, которое неожиданно стало очень взрослым, собранным – и как будто чужим. Она не встречалась с ним взглядом.
– Джо… – начал он тихо, но она резко помотала головой.
