Дима Льевич
Жемчужина для шейха. Ты будешь моей

Глава 2

Мы проехали почти весь город и заехали в не очень приятный район, в котором чаще всего, как я слышала по новостям, происходят всякие ограбления, пьяные драки и даже изнасилования. Я сюда никогда бы не зашла. А теперь оказываюсь прямо в центре этого мрачного уголка города. С опаской выглядываю по окнам и вжимаюсь головой в плечи.

– Катька, – шепчу и ловлю ее руку, крепко сжимая пальцы, – нехорошо все это.

– А где, вы говорите, находится гостиница вашего друга? – спрашивает Катя у этого мужика за рулем.

Поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом в зеркале заднего вида. Совсем не таким, каким он смотрел на нас в кафе, и даже когда усаживал в машину. Теперь он пропитан чем-то суровым, даже злым, наверное. Я зачем-то тянусь к ручке открытия двери, как слышу щелчок, за которым все двери замыкаются. И у меня желудок проваливается куда-то вниз, просто обрывается.

– Вы что это делаете? – слышу свой голос как сквозь воду.

– Везу вас на работу, как мы и договорились. – И смотрит холодно в зеркало. – Уже почти приехали.

– Здесь? В этом месте не может быть престижной гостиницы. Я точно знаю, – не выдерживает уже тоже напрягшаяся Катя.

– Ты не всего знаешь, юная леди.

– Я не помню, чтобы мы на ты переходили, так что попрошу…

– Не в праве ты чего-либо просить, – вдруг бросает он, и мы с подругой одновременно переглядываемся и глотаем по огромному комку.

– Остановите машину и выпустите нас, немедленно! Я кому говорю! – повышает голос Катя, когда видит, что мужик не реагирует. – Живо, не то я в полицию позвоню, и вам здорово влетит!

– Пасть закрой и сиди молча! – рычит он и сворачивает между домами из красного кирпича. Тормозит около железной двери и сигналит.

Не успеваю я достать из сумочки телефон, как из дома высыпают двое здоровяков в черных футболках и один щуплый паренек в пиджачке, брюках и остроконечных туфлях. Ураганом открывают двери о обдает меня зловонным дыханием:

– Пойдешь со мной. А это пока побудет у меня, чтоб глупостей не наделала.

– Вы не можете! – кричит Катя, пытаясь сопротивляться, когда и ее силой выволакивают из машины. – Да вы хоть знаете, кто мой папа? Он вас на куски порвет, гады! Я все ему расскажу!

– Замолчи, умоляю, – скулю я срывающимся голосом, упрашивая подругу не злить этих людей. Мне страшно, до жути страшно представить, что они могут с нами сделать сейчас. Никто ведь не знает, где мы и с кем. Мы никого не предупредили, никому ничего не сказали. Нас просто украли среди бела дня. И мы по собственной воле сели в машину, почти улыбаясь.

– Умничка, Оля. Ты же у нас Оля, верно? – спрашивает длиннопалый. – Мне нравятся смышленые бабы, только здесь тебе это не пригодится. Здесь я решаю, когда тебе думать, а когда делать; когда есть или спать; говорить или молчать. Ведите ее в смотровую, а я пока разберусь с их документами.

– В смотровую? Эй, какую еще смотровую? Вы совсем одурели? Отпустите!

Я смотрю на подругу, как она дергается, и сама пытаюсь высвободиться: наступаю на ногу этому, который ведет меня за локоть. Он кричит, но толку никакого это не дает. Он только еще больше злится и заряжает мне пощечину наотмашь, от которой я плашмя падаю на пол.

А длиннопалый, вижу сквозь накатившие слезы, скалится, как ненормальный, и потирает подбородок.

– Бойкая курочка попалась. Но ты это, сильно ей мордашку не порть. Она ею еще будет нам денежку приносить, – командует он. И амбал, ударивший меня, снова тянет меня за локоть, поднимает и волочет по коридору, затаскивает в большую холодную комнату, в которой только несколько стульев, белая ширма, как в больнице, и пустой стол под заклеенным изнутри темными обоями окном.

– Жди здесь, – кричит мужик, толкает меня на пол и уходит. Следом сюда же буквально бросают Катю и с грохотом, отчего я аж подпрыгиваю и зажмуриваюсь, захлопывают дверь.

Только теперь я замечаю за ширмой койку и передвижной столик с блестящими инструментами, как в операционной или в кабинете гинеколога. И вздрагиваю, будто меня током ударили. А по спине пробегает холодок.

– Ты так и будешь молчать? – Оборачиваюсь к Кате. – Я тебе говорила, что все это слишком подозрительно и просто. Почему ты меня не послушала? Ты меня никогда не слушаешь!

– По-твоему, это я во всем виновата?! Ты чего, подруга, совсем забылась? Ты мышь серая, никогда никуда не лезешь, всех боишься, от всего дергаешься и в угол забиваешься. Только я тебя толкаю, тяну за собой. Да если бы не я, то ты бы и…

– Вот именно! Если бы не ты, то я бы не оказалась в такой ситуации!

– Ты? А на меня тебе начхать? Или ты думаешь, мне здесь нравится и я именно этого хотела?

– Ах ты ж стерва!

– Да я тебя сейчас…

Она вцепляется мне в волосы и дергает на себя, что я снова падаю на пол – хоть и тяну ее за собой – и больно ударяюсь коленками. Она хочет уже ударить меня, как дверь рядом с нами снова открывается. Входят двое мужчин, вместе с длиннопалым, который держит под мышкой ноутбук, и одна грузная женщина в белом медицинском халате. Мы обе замираем в том же положении: Катя – с занесенной над моим лицом рукой, а я – держа ее за волосы.

Главный разнимает нас, как детей, разводит в стороны и проходит посредине к столу. Усаживается, раскрывает компьютер, складывает перед грудью кончики пальцев и смотрит на меня, на Катю и в монитор поочередно. Второй мужик становится позади нас, перегораживая собой дверь.

– Итак, Вильнева Екатерина и Жемчужная Ольга, – тянет он на выдохе, а мне это кажется, будто судья приговор озвучивает, четко давая нам понять, что с этого момента наша жизнь окончена. Нормальная жизнь, по крайней мере.

Он снова называет меня по имени, как и несколько минут назад, и до меня только сейчас доходит, что я его ему не называла. Никто не называл! Да, у него сейчас наши паспорта, но тогда, чуть раньше, он не слышал, как меня зовут. А в кафе он только с Катей познакомился.

Я аж холодею, понимая, что этот человек не просто какой-нибудь сутенер, кем он, я почти уверена, и является, а мы, судя по сложившейся обстановке, теперь его работницы, но и настоящий маньяк, отбитый на всю голову. Он следил за нами, выбирал и решил получить именно нас!

И в эту секунду женщина, зайдя за ширму к столику с инструментами, надевает голубые перчатки и громко щелкает латексом на запястьях, выбивает облачко талька и закашливается. И мы с Катей крутим головами то на длиннопалого, то на нее и обратно.

– Что итак? – почти шепотом спрашивает подруга?

– Начнем!

***

– Что? Мой папа с тебя шкуру живьем сдерет, ты понял? Козлина!

– Угомонись, сука, никто тебя не станет даже искать. – Он поворачивает компьютер к нам монитором и показывает. – Я все о тебе знаю. У тебя только мать осталась, и та тебя не особо жалует. А ты, – тычет на меня пальцем, – вообще круглая сиротка. Так что прекращайте ломать комедию.

– Чего тебе от меня надо, хлыщ? – повторяет она, вскакивая на ноги. – Ну узнал ты о нас что-то, но не все!

И пока мужик улыбается, не торопясь отвечать, грузная женщина сбоку рокочет:

– Вот ты, самая дерзкая и непонятливая, будешь следующей, а сперва посмотришь. Гляди, болтать и вопросов меньше задавать будешь. А пока раздевайтесь. Полностью. Осмотрим вас.

Я хлопаю глазами, кажется, попадая в полнейший шок, открываю и закрываю рот, но произнести ничего не могу.

– Давай, малышка, – обращается она ко мне. – Ты первая. Раздевайся скорее и иди сюда. Мне некогда с вами тут сюсюкаться.

– Я? – наконец выдавливаю из себя звук. – Не нужно ничего со мной делать, пожалуйста.

– Деточка, если тебе кажется, что этот дядя грубый, то ты ошибаешься. Больнее всего могу сделать только я. И не заставляй меня нервничать. А то у меня руки начинают тогда дрожать, – злорадно посмеивается женщина.

– Но я не хочу, – скулю я, обращаясь больше сама к себе.

– Поднимайся сама, спускай все свои шмотки и иди вставай на кушетку, или Антон тебе поможет! – гаркает тётка. – Да, Антоша?

Тот прочищает горло, как бы говоря, что он готов, конечно, «помочь мне взять себя в руки». Ясно, что выбора нет. Приходится повиноваться. Начинаю расстегивать верхние пуговицы блузки, и Катя ловит меня за руку:

– Ты чего делаешь? Не слушай ты этих козлов, – шепчет она и поглядывает на длиннопалого.

А тот дает отмашку Антону, только пальцем поведя, и этот здоровяк хватает Катю одной рукой за волосы, а другой с нормального такого замаха бьет ей под дых, что бедняжка выплевывает весь воздух из легких и падает на пол, скрючившись.

Я только и успеваю взвизгнуть, но прикрываю ладошкой рот, чтобы не начать орать со страху во всю глотку. А из глаз просто как из крана плещут слезы.

И с первым шагом этого вышибалы в мою сторону я выставляю руки перед ним, отступаю на шаг, глотаю вязкую слюну и насколько могу быстро раздеваюсь. Снимаю блузку, стаскиваю юбку, роняя ее на пол. Перешагиваю ее и обнимаю себя руками.

– Умничка, но и белье тоже снимай, – велит женщина, глядя на меня с полным безразличием. В отличие от мужика за столом.

Отвожу взгляд куда-то в растресканную штукатурку на стене и расстегиваю лифчик. Снимаю его и обхватываю груди рукой, чтобы хоть немного прикрыться. Зажмуриваюсь на секунду, когда взглядом натыкаюсь на постанывающую подругу чуть сбоку, и стягиваю с себя трусы. Отправляю их туда же, на пол к юбке.

– Вот. Хорошая девочка. А теперь топай сюда.

– Стоп, – подает голос длиннопалый и поднимается из-за стола. Медленно идет ко мне, пронизывая меня своим кровожадным, сумасшедшим взглядом. – Так-так. А ну, ручки убери. Дай на тебя посмотреть.

Отворачиваюсь и невольно кривлюсь от отвращения, опускаю руки и чувствую себя не то что без одежды, а будто вообще без кожи и внутренностей сразу. Что за уроды! Как они спокойно спят ночами, вытворяя такое с девушками?

И ощущаю холодную, жесткую руку на своей правой груди. Вздрагиваю, даже, кажется, подпрыгиваю на месте и инстинктивно отмахиваюсь от этих прикосновений. Но тут же получаю наотмашь сильную пощечину и с трудом удерживаюсь на ногах. Распахиваю глаза от внезапной отрезвляющей боли и уставляюсь взглядом на этого мужика. Не знаю, что сказать, но из груди рвется что-то вроде «если уж и трогать кому, раз мы оказались в таком положении, то пусть это делает та женщина; она хоть в перчатках, а не этими вот грязными ручищами». Но не могу и звука издать, кроме шумного «ах».

– Еще раз так сделаешь, и я тебя отправлю на помойку, бомжей обслуживать, поняла меня? – с язвительной улыбкой, но холодно и совершенно безмятежно говорит он.

Глупо киваю, убираю руки за спину, закрываю глаза, глотая слезы. И ощущаю, как он нагло и бесцеремонно трогает, сжимает мои груди обеими руками, сдавливает пальцами соски и что-то бормочет себе под нос.

– Хорошая? – интересуется женщина. А я просто начинаю всхлипывать и трястись на месте.

– Шикарная. А попка какая у нее, ух. Я бы сам ее отодрал, – веселится он и шлепает меня по ягодице. Становится сзади, приседает, слышу по дыханию, и, слегка расталкивая руками мои бедра, заставляет меня раздвинуть ноги. – Да, и тут все красивенько, аккуратненько. Хорошая курочка. Давай, Люба, посмотри, что там у нее внутри, затем вторую посмотрим и будем закругляться. Нужно еще несколько девочек сегодня подыскать.

Хоть там он меня не лапал. Я б вообще сознание потеряла, начни он еще ко мне там свои руки тянуть, козлина!

Сопротивляться, как я поняла, нет абсолютно никакого смысла. Если и начну, то что я им сделаю, всем троим? Только хуже будет, и правда. Потому я послушно подхожу к кушетке, залезаю на нее так, как велит женщина в перчатках, и терплю. Блин, как же тяжело все это пришлось терпеть! Холодный металл, грубые, неприятные прикосновения. Но все закончилось очень скоро.

– Эта еще девочка, – говорит моя мучительница. И все у нее прямо-таки прекрасно.

– Ох, я так и знал! Да! Какая умничка, что сохранила себя, – радуется и ржет, как гиена, этот длиннопалый. – Я за тебя хорошенько выручу. Пойдешь на какое-нибудь разовое элитное мероприятие или к дорогому, самому дорогому клиенту. Они любят нетронутых девочек. И платить за таких любят хорошие денежки.

– Раздевайте вторую. Хватит ей кряхтеть там. А ты вставай, одевайся и подожди пока с Антошей.

А для меня все как в каком-то тумане. Страх и ужас как-то сменились стойким ощущением, будто меня уже изнасиловали и выбросили. Это меня, кажется, и ожидает. И я совсем никак не могу этого остановить. Вот и безвольно, как марионетка, поднимаюсь, собираю свои вещи, кое-как натягиваю их на себя и, обхватив себя руками, становлюсь с пустым взглядом около стеночки. Просто жду. Не знаю чего. Очередного кошмара, которого со мной захочет сделать этот сутенер и его дебильная компашка.

Я будто бы выпадаю из реальности и почти ничего не слышу, не вижу, что происходит в комнате дальше. Только спустя какое-то время слышу вердикт, что Катя «уже использованная». Ей так же велят подниматься, но не слышно, чтобы приказывали одеваться.

И это самое страшное. Потому что дальше этот мужик говорит:

– Антон, отведи нашу красавицу, наше сокровище, в комнату к остальным. Только аккуратно с ней, понял? А там… Пусть осваивается. Скажи, чтоб ее там девчонки ввели в курс дела, как положено. А я пока сниму пробу товара. И только потом ей провести инструктаж и отправить… Да куда-нибудь, лишь бы бабки приносила. А пока что я поиграюсь немножко. – Он ухмыляется, глядя на все еще обнаженную Катю, и потирает себя в причинном месте рукой.

– Ясно. Мне выйти?

– Конечно, Люба, выйти! Не будешь же ты мне тут свечку держать. Ну что за вопрос?

– Вы не можете! – вдруг просыпаюсь я и подаю голос. – Так же нельзя!

– Мне все можно, – слышу сквозь ехидный смех уже через закрывающуюся за мной дверь, когда Антон, вышибала этот, утаскивает меня за локоть по коридору куда-то в темноту.

И вот тут, кажется, у меня окончательно сдают нервы от всего этого ужаса, насилия и жестокости. И я просто теряю сознание, проваливаясь в блаженное и лишенное каких-либо чувств беспамятство.

***

Жалко, что ненадолго.

Прихожу в себя на мягком, хотя холодном кожаном диване. Отлипаю от него щекой и медленно открываю глаза по мере того, как ко мне возвращается рассудок и силы.

– Очнулась, – слышу рядом женский голос. Кажется, женский. Звучит как из трубы.

– Эй, ты как? – спрашивает другая девушка.

– Вроде нормально, – еле шевелю языком. Вспоминаю, что произошло и спохватываюсь, резко вскакивая на ноги.

– Тише, тише. Все нормально, – успокаивает меня какая-то брюнетка, касаясь моего плеча. А я отпрыгиваю от нее, как ужаленная.

Стараюсь взять себя в руки и осматриваюсь вокруг все еще затуманенным взглядом. Комната, погруженная в полумрак из-за все так же заклеенных окон, на которых решетки стоят изнутри так, что даже не добраться до тех обоев, чтобы отодрать их и впустить сюда солнечный свет. Только ощущение такое, что уже и не день, а вечер. Может, из-за усталости, стресса. Еще три девчонки рядом. И все красивые как на подбор: пухлые губы, ресницы длинные, точеные скулы, фигурки как у пчелок – грудь вперед, попа назад. Только цвет волос отличается. Рыжая, блондинка и настоящая брюнетка, с таким сильным черным цветом. Хотя кто знает, скорее всего, крашеная. Есть еще некоторые, но кто-то из них спит, с головой накрывшись одеялом, а кто-то отвернулся и молча пялится в стену, не обращая внимания на все происходящее.

– Сколько я?..

– Недолго. Часа четыре-пять.

– Что? И это недолго?

– Ты спала, – поясняет рыжая девушка. – Мы не хотели тебя будить. Мы здесь, знаешь, все на одних условиях. В одной лодке плывем, как сказал бы… Ай, не важно.

– Не спала я… – бормочу и нахожу глазами сидящую в самом углу комнаты, на полу, свою подругу. Она обхватывает прижатые к груди колени и смотрит в одну точку перед собой немигающим взглядом. Даже не плачет. Но на щеках остались такие разводы черные – тушь потекла, – говорящие, что ей крепко досталось.

Подхожу к ней и на секунду останавливаюсь, слыша совет одной из девчонок:

– Ты бы не… трогала ее пока.

– Катюш… – Присаживаюсь перед подругой на корточки. Хочу погладить ее по волосам, протягиваю руку и застываю в сантиметре. И только касаюсь, как она бросает на меня взгляд разъяренных, полных ненависти, злости и безысходности глаз и кричит:

– Убери свои руки! Это ты во всем виновата!

– Я? Но я…

– Да, ты! Если бы ты постоянно не тряслась из-за любой ерунды, мне бы не пришлось бросаться на все подряд, только бы доказать тебе… что-то. Но ты же у нас, как оказалось, хорошенькая, ценная. Тебя не трогают. Не тр… – Ее голос срывается в плачь, а плечи начинают вздрахивать.

Осторожно приближаюсь и обнимаю ее, прижимаю к себе и глажу по голове.

– Ну все, все. Мы справимся. Выберемся отсюда и забудем все это как страшный сон.

И это говорю я, та самая трусиха, которая даже тени своей боится? И как я смогу нам помочь, если я вообще не представляю, что можно сделать и что нас ожидает. Хотя о втором, глядя на разукрашенных девчонок, долго догадываться не приходится.

Катя постепенно успокаивается и даже, кажется, засыпает. Я аккуратно поднимаюсь и спрашиваю у девчонок:

– Что тот козел имел в виду, говоря, чтобы меня ввели в курс дела? Что-то намечается?

Блонди вздыхает:

– Мы знаем только, что некоторых из нас отобрали… Сама знаешь, по каким критериям, иначе не сидела бы здесь, с нами. Ну и когда подвернется какой-нибудь богатенький клиент, который хорошо заплатит, ну, за…

– Ага…

– Или массовое мероприятие какое-нибудь, – подхватывает другая. Пока только некоторым, – кивает назад, – не повезло пойти «поработать».

Понимаю теперь, почему они в таком подавленном состоянии. После такого вообще жить не захочется. Ужас! Что за изверги? Ублюдки! Как можно вот так обращаться с людьми?!

– А вы не пытались сбежать? – задаю, наверное, самый правильный вопрос за весь этот день.

Девчонки хлопают глазами, переглядываются, и черненькая говорит:

– Нас не оставляют без присмотра. Самих никуда не отпускают. Ну, как говорили другие, раньше.

– Ты здесь давно? —кривлюсь от какой-то неловкости, спрашивая это.

– Скажем так, успела несколько человек встретить и провести. Даже не знаю, куда их потом девают после «работы», но сюда не возвращают. Ну, не всех. Да и вряд ли у них всего одна комната, да? А сбежать не получится. Девочки говорили, что их из рук в руки передают, а потом амбалы этого Паши забирают и везут обратно. Это вот, – тоже кивает назад, они рассказывали.

– Поняла.

Поняла, что мы оказались в полнейшей заднице, из которой выход только один. Самый неприятный. Но не видать им свеженького мяса! Я так просто не дамся. Не знаю, что буду делать, но пошли они, козлы.

За дверью слышатся приближающиеся шаги. Моя решимость вмиг куда-то улетучивается, будто и не было. А сердце начинает гулко колотиться в ребра. Что? Кто? Чего им нужно?

Девчонки даже не шелохнулись, только глаза подняли на открывающуюся после звука отъезжающей задвижки дверь. В комнату один из тех мужиков, которых я заметила в фойе, когда нас тащили на осмотр, ввозит тележку, как в отелях, на которой в несколько ярусов уложена разная еда.

– Ешьте и быстро спать. Завтра каждой из вас найдется работенка.

– Я хочу в туалет. И умыться нужно, – пищит рыжая.

Мужик смеряет нас всех строгим взглядом, хмыкает.

– Идем со мной. Остальным ничего не надо больше?

Вопрос, конечно же, был риторическим, потому что сразу после него он вывел девчонку за локоть из комнаты и с силой захлопнул дверь.

Мы поели. Как бы ни было противно принимать подачки от своих поработителей, от этих моральных уродов, но питаться нужно. Не умирать же с голоду. Да и кому от этого протеста станет лучше? Катя только не притронулась к ужину. Но мне удалось ей подсунуть несколько ломтиков сыра и несколько оливок.

Странно. Держат нас в таком гнилом месте, а кормят отборно. Ну деньги у них явно хорошие водятся, это уж точно.

После перекуса я немного успокоилась и решила попробовать уснуть. Толку дергаться и нервничать, убеждала я себя. Может, завтра представится какая-нибудь возможность убежать или хотя бы побольше разузнать, с чем и с кем мы столкнулись.

***

– Поднимайся давай! – слышу будто издалека грубый мужской голос, а следом меня прямо выдергивают из сна, за волосы, и тянут к выходу.

– Эй, ай! Отпусти, козлина! Я тебе не скот какой-нибудь. Я сама ходить умею.

– Закрой пасть и перебирай ногами. Тебя босс хочет видеть.

– Ладно! Только волосы отпусти. Больно.

Он слегка ослабляет хватку, и мы идем по тому же коридору и, как мне сперва показалось, в ту же комнату, где нас вчера осматривали. Но эту дверь мы проходим, и передо мной открывают следующую, с табличкой, написанного на которой я не успеваю разобрать. Заводят внутрь, и я понимаю, это кабинет того самого босса. На меня голодными глазами смотрит длиннопалый и облизывается.

– А ты даже с утра выглядишь аппетитно. Настоящая красотка. – Переводит взгляд на своего вышибалу и рычит: – Ты все еще здесь? Молодец, проваливай!

Тот отмахивается, бухтит что-то и быстро ретируется, заперев за собой дверь.

Длиннопалый подходит ко мне поступью хищного зверя и оглядывает со всех сторон с ног до головы.

– Юбчонка, смотрю, немножко помялась, но это нестрашно. Гардероб у нас хороший, подберем тебе наряд по размеру. Но это позже. Сначала мне нужно кое-что о тебе узнать.

Сглатываю вязкую слюну и снова начинаю трястись. А еще больше меня бросает в дрожь, когда он говорит следующее:

– Утром, знаешь ли, мне всегда хочется ласки и нежности. Ну такой я человек. А ты, раз уж новенькая, в этом мне поможешь. Заодно покажешь, что умеешь, чтобы я знал, какую цену за тебя выставлять.

Я только открываю рот, чтобы возразить, сама еще не понимая, что именно и как, а просто создавшуюся неконтролируемую бурю из головы выгнать, но не успеваю и воздуха хапнуть.

– Э не! Не вздумай даже. Ты же понимаешь, что я твой хозяин и могу делать с тобой все, что хочу. Не будешь меня слушаться – ты просто исчезнешь без следа. Только не сразу, – глупо хихикает он, – а сначала доставишь удовольствие всем. Сначала мне, а потом и остальным, кто захочет развлечься. И ты все будешь чувствовать. А потом уже «сотрем» тебя, если тебе угодно так это назвать. Хотя я могу и называть все своими именами, если хочешь.

Медленно, почти незаметно кручу головой, глядя на этого полнейшего маньяка налившимися слезами глазами.

– Я не слышу. – Он подходит еще ближе и подставляет руку к своему уху. – Мне нужен ответ. Откуда мне знать, может, ты как раз и хочешь всего того, что я описал, а я тут тебя защитить пытаюсь зачем-то.

– Защитить? – переспрашиваю и закрываю глаза, смахивая с ресниц слезы. Они густо стекают по щекам, и я ощущаю соленый вкус.

– Да, курочка моя. Все ведь просто: либо ты слушаешься и делаешь все, что я приказываю, либо… Либо, – скалится он. – Выбор за тобой. И я хочу услышать ответ прямо сейчас. Я не люблю ждать. Особенно с утра, – цедит он последние слова сквозь зубы и тянется рукой к своей мотне.

Ужас, ужас. УЖАС! Лучше бы меня просто убили вчера, чем сейчас все это выносить. Я не могу. Не могу ни одного, ни другого сделать. Почему все так? За что мне все это? Я никому ничего плохого не сделала… Пожалуйста, кто-нибудь…

Пытаюсь выключить мозг и хотя бы так спастись от всего происходящего.

– Ладно… – неслышно двигаю губами.

– Что? Громче!

– Ладно!

– Вот и умничка, – радуется этот ублюдок и расстегивает на себе штаны, вываливая передо мной свой орган. – А теперь опустись на колени и сделай так, чтобы я стонал от удовольствия. От этого многое может зависеть. Как минимум мое отношение к тебе. Вдруг ты станешь моей любимицей?

Как бы я ни пыталась противиться себе, мне приходится выполнить его указание и опуститься перед ним на пол. Но меня спасает стук в дверь позади.

– Я занят! – кричит мужик.

– Это важно, Павел Валерьевич.

– Важно здесь у меня! – нервничает он, но прячет все обратно в штаны и идет открывать. – Что такое?

– В ресторан звонил наш… ваш шейх, – слышу сзади разговор, не оборачиваясь. – У него завтра большой праздник. Нужно все как в прошлом году, только круче, – говорит тот.

– Ясно. Уведи эту обратно, к остальным, – монотонно говорит длиннопалый, прицокивая на меня языком, и уходит.

Меня, конечно же, снова хватают за локти и тащат в ту же комнату. В которой приходится сидеть целый день. Но это куда лучше, чем альтернатива, от которой меня, хоть и, кажется, временно, но спас тот телефонный звонок от какого-то там шейха. Арабского, что ли? Я бы сейчас даже засмеялась, не будь все так печально.

К обеду следующего дня, через часа два после завтрака и всех утренних «ритуалов», которые каждой из нас любезно позволили провести поочередно, под пристальным надзором, в комнату заходит длиннопалый и останавливается в двери. Смотрит оценивающе на всех нас, как на безумных фанатов рокера на его концерте, и чешет подбородок. Затем говорит:

– Итак, девчули. Планы меняются.

– Планы? Какие планы? – перешептываются девчонки.

Он смотрит на ту, которая громче всего спросила, хмурится и говорит:

– Мы сейчас поедем с вами на одно очень важное и прибыльное мероприятие. Вы будете не просто девочками для развлечения, которых должны были доставить после полудня, а сперва потрудитесь в роли обслуги: когда прикажут, поднесете шампанское, закуски, себя и что угодно. Будете мило улыбаться, крутить бедрами и сиськами, сосать с огромной радостью и удовольствием, если вам об этом даже краем глаза намекнут. В общем и целом, делать все, абсолютно все, что от вас потребуется.

– Но…

– Рот закрой и слушай, что папочка говорит! Итак, курочки мои, у вас пятнадцать минут на все про все, затем выезжаем. И попробуйте только заартачиться и подвести меня – убью! Усекли? Усекли, я спрашиваю?!

Перед тем как уйти и прислать сюда нескольких мужиков, чтобы все проконтролировали, он сказал, что поедут все, кроме какой-то Илоны, Риты и моей Кати. Якобы им там делать уже нечего и для них найдется другая работа.

Нам даже не дали возможности попрощаться или что-нибудь возразить. Всем скопом загнали в большую душевую, заставили быстро мыться, еще раз, и бриться во всех местах. Затем велели привести себя в приличный вид. Одежды нам никакой не дали, кроме купальников и каких-то пляжных тряпок или набедренных повязок. Выгнали чуть ли не пинками на улицу, рассадили по машинам и повезли куда-то. И еще через несколько минут привезли к побережью моря, где на волнах покачивалась громадная, как дом, белая яхта.