Диляра Фанилевна Нуртдинова
Уй
Часть первая
I
Уведомление о входящем сообщении застало Лили не в самом хорошем расположении духа. Сайер опять напортачил с документами в своей неуклюжей манере, и Лили меньше всего хотелось решать несколько проблем одновременно. Такие внезапные сообщения всегда означали одно: коррупционное одолжение. Кому-то из чиновников нужна была медицинская услуга «не по записи и без записей». Срочно.
Иногда возникает ощущение, что события в жизни, особенно те, которые предполагают быстрое принятие решений, стремятся к кучкообразному, неравномерному возникновению. И вот сидишь ты в один прекрасный момент и скучаешь, думая о бессмысленности бытия, как вдруг разом возникают пять срочных проблем на ровном месте. И ты мчишься их решать, пытаясь не растеряться.
Лили пробежала глазами сообщение. Типичный абстрактный язык, ничего не означающий при желании привлечь к ответственности, но всем понятный. Она не успела ответить на сообщение, как на пороге появился ассемблед с гравировкой шести солнц на груди: государственный служащий. Один из самых высокопоставленных чиновников, «друг» Лили и завсегдатай её кабинета. Формально – с целью понимания, как работает медицина, и что можно улучшить. В действительности же – с куда более прозаичными намерениями.
– Хорошо провёл вчерашний вечер? – спросила Лили вместо приветствия.
– Плохое настроение? – подметил чиновник.
Оба помолчали.
– Стандартно? – спросила Лили, готовя аппарат к работе.
– Да, – ответил чиновник. – Стандартно, Лили. Как у тебя дела?
– Стандартно, Озен. Ничего нового, как и должно быть.
– Я тут услышал про тебя любопытное, пока шёл сюда сквозь коридоры, – решил он «разрядить» обстановку. – Говорят, что ты не из дружелюбных. Что друзей у тебя нет. Что никто не знает, чем ты живёшь и дышишь. И я подумал, может это они не про тебя? Может, у вас ещё кто-то с таким именем есть? Уж очень на тебя не похоже.
– Вот как? – ответила Лили с напускным удивлением.
– Знаешь, в последнее время случайные баги в базах данных вызывают интересные эффекты в логах перемещений ассембледов, – перешёл он к делу. – Иногда их даже можно предсказать наперёд.
– Звучит интересно, как всегда, – ответила Лили.
– Так какую дату ты бы хотела предсказать?
– Дату? – удивилась Лили. – Наверное, мне послышалось, и ты хотел сказать «даты»?
– Ах, инфляция. Понимаю, – кивнул Озен. – Две даты?
– И два ассембледа, – добавила Лили.
– Хм, – Озен прищурился. – Что ж, пусть так.
Озен привычно прошёл в большой освещённый процедурный зал.
– Всегда находил это место неуютным, – сказал он, встав у края бассейна и обернувшись к Лили, пока та орудовала у пульта.
– В моём случае это всё из-за запаха, – поддержала она разговор. – Не люблю запах очищающих и осушающих жидкостей.
– Вот как? – Озен помолчал немного. – Я думаю, это размеры, цвет и безупречность стен. И освещение. Кажется, будто в этом месте время замирает вместе с тобой, пока в остальном мире продолжается жизнь. И ты безнадёжно отстаёшь. Навсегда, без малейшей возможности нагнать упущенное.
– Звучит ужасающе, – согласилась Лили.
Каркасный лифт поднялся из глубин бассейна, и Озен уверенно шагнул в него. Лили проверила крепления и работоспособность каждого датчика вручную.
– Нужно полностью расправить радиаторы, – добавила она, пока вносила что-то в систему.
– Да, забываю всё время, – посетовал госслужащий.
– Не буду рассказывать, что тебя там ожидает, сколько и каких ступеней очистки и прочего техобслуживания будет: с прошлого раза ничего не поменялось. Заказывать тебе какие-то запчасти?
– Да, я список принёс, оставил у тебя на столе. Как давно меняли оснащение, кстати? – поинтересовался Озен.
– Года два назад, наверное, – ответила Лили.
– А ты думала когда-нибудь о том, чтобы не считывать показания датчиков камерами, а получать их напрямую? Так было бы эффективнее.
– Наверное, об этом думал каждый, кто имеет дело с такими интерфейсами. Странно, что ты об этом спрашиваешь. Прямые устройства ввода-вывода и безопасность плохо сочетаются, разве не так? Мне казалось, что при попытке обойти ограничения следует немедленная блокировка, затем дизассембляция.
– Мне всегда казалось, что врачи должны иметь такую возможность.
– Что ж, дай знать, когда тебе перестанет казаться.
Озен кивнул.
– Руку на тревожную кнопку! – скомандовала она перед пуском. – И поехали…
Лифт медленно погрузился в кристально чистую жидкость бассейна и скрылся в первой глубинной камере.
Имел ли вопрос Озена под собой почву? Знал ли он? Тревога накатила на Лили, заставляя процессоры работать. Все имеющиеся кулеры подключились, охлаждая работающее «сердце». Лили нужно было знать всё то, что знал Озен.
Если прямо сейчас наблюдательным камерам понадобится обслуживание ввиду непредвиденной поломки, будет ли это рискованно и подозрительно? Перейдёт ли она этой поломкой границу, после которой распределение перестанет быть достаточно похожим на случайное? Осторожности никогда не бывает достаточно.
Она обратила внимание на точки против скольжения на кнопке под подушечкой пальца. Семь штук. Аккуратно выступающие над белой поверхностью. Кто придумал вас и воплотил в жизнь? Кто решил, что вы должны быть здесь, что вас должно быть семь, что вы должны быть расположены в таком порядке? Кто принял решение о том, насколько вы должны выступать над поверхностью и почему?
Кто создал это всё, всё вокруг, кто воплотил, и кто всем этим управляет?
А главное, зачем?
II
Хейдар бесконечно приближал и отдалял вселенные и цивилизации, пока они рождались и умирали, вращаясь в безумном танце с неуёмной скоростью. Над всем этим был он, скучающий бог, управляющий, создающий, уничтожающий, вершащий суд в собственном сознании.
Лениза лежала рядом в опьянении, прямо на стеклянном полу. Там, куда был устремлён взор её золотисто-карих, янтарных глаз, сквозь полупрозрачный атриум было видно тусклое небо, стоящее на «ногах». Пузырь в пузыре. Оно наверняка было скучным, но опьянённая Лениза видела воздух между нею и куполом, и воздух казался ей студенистым и фрактальным. Заворожённо наблюдая за стабильными структурами тяжёлого воздуха, который словно впечатывал её в пол, она продолжала вдыхать густой лилак, выпуская фиолетовые кольца газа вверх. Кольца разрезали фрактальные структуры и плавили воздух. Когда-то очень-очень давно одна из её версий видела что-то похожее в анимационном фильме, название которого она уже не вспомнит.
Хотелось, чтобы кольцо долетело до самого верха, где в зените купола была изображена двуглавая птица-змея с горящим солнцем вместо груди. Но кольцо упорно отказывалось преодолеть даже пятую часть пути.
– Как долго ты здесь? – спросила Лениза, не поворачивая своей пшенично-золотой головы. – Эти черти думают, что они умнее нас, – продолжила она, не дожидаясь ответа. Она тяжело расстёгивала удушающий воротник платья. Рука казалась ей свинцовой, воздух сжимал её, словно перчаткой. Пальцы не слушались. – Они наивно цепляются за жизнь и пытаются завершить свои детские планы.
Мама когда-то носила такое платье. Горчично-жёлтое платье из вискозы с мелкими белыми цветами. В нём жило советское прошлое с солнцем, прохладными летними утрами, сандалиями и надеждами. А сейчас такое же платье душило Ленизу своим воротом с маленькими пуговками на петлях.
Хейдар молчал. Лилак мешал ему фокусироваться на нескольких вещах сразу, и от лилака некуда было деться. Он с усилием повернулся на бок, чтобы увидеть собеседницу.
Лиловый дым, низвергаясь из ноздрей и рта Ленизы, тяжёлыми клубами опустился ей на грудь, а затем и на стеклянный пол, соединившись с остальным облаком. Быть может, в этом была какая-то красота, быть может, кто-то мог бы оценить её. Здесь и сейчас ничего из этого не имело ценности, всё это ровно ничего не значило и ни к чему не вело. И Хейдар смотрел на Ленизу, словно в зеркало, и в отражении была циничная бессильная пустота.
– Все они рано или поздно вырастут из своих идей и очарований, как когда-то выросли мы с тобой, – заговорил Хейдар, всё ещё лежа на боку. Чёрные его глаза, которые очень-очень давно кто-то близкий называл смородиновыми, когда-то сверкавшие жизнью, умом и идеями, сейчас словно не видели ничего, ввалившись взглядом в самое его нутро, где им было не на что смотреть. – Все они рано или поздно придут ко мне и к тебе, – продолжил он, задыхаясь от тяжёлого лилового газа. – Нет ничего стабильного в этой вселенной. Всё растёт, растворяется в хаосе и теряет свои очертания, словно газовые облака.
Он протянул свою руку в сторону Ленизы. Она заметила это и протянула свою руку к нему. Им не хватало всего нескольких сантиметров, чтобы коснуться друг друга, но никто из них не предпринял усилий, чтобы устранить этот овражек между ними.
Где-то над ними купол. За куполом была жизнь, о которой они знали всё и не знали ничего.
Сам купольный зал был абсолютно пуст, не считая двух людей и покрывала из лилака на полу. Под покрывалом скрывалось изображение двух гигантских василисков, чёрного и золотого, украшавших стеклянный пол. Держа трёхлистными хвостами яйцо вселенной, они упирались крыльями в запертые выходы в концах зала. Белые стены были испещрены сложными узорами.
Когда-то давно они праздновали в этом зале каждое очередное своё тысячелетие. Тогда в них ещё было всё человеческое – они знали, к чему стремиться, что любить, о чём ностальгировать, кому мстить в мыслях, во что верить.
– Ты помнишь, как это произошло? – спросила Лениза. – Я помню.
– Кажется, вся наша жизнь направлена на постепенное осознание своего подчинённого бессильного положения, – Хейдар прервался, чтобы выпустить очередное кольцо газа и не подавиться им. – Мы думаем, что мы главные в этой машине, но мы лишь её шестерёнки.
Лениза усмехнулась:
– Они будут проживать одну и ту же жизнь снова и снова. Разочаровываться в своих ценностях и идеях, придумывать новые, оставлять навсегда в прошлом свои воспоминания, и мы с тобой должны наблюдать за этим снова и снова, и мы не можем ничего с этим сделать. Только ждать.
– Мы с тобой арестанты собственного опыта, – продолжил он. – Нас выпускают погулять в комнату с мягкими стенами, где мы не способны нарушить их планы.
– Может ли сознание отправить нас на помойку? Так было бы лучше для всех, – задумалась Лениза. – Ведь когда-то мы меняли свои личности кардинально, оставляя позади старые представления о жизни вместе с отношением к ней. Отчего сознание не сделает то же самое с нами?
– Именно это оно и сделало, только вместо прогресса мы наблюдаем регресс к старым личностям, – ответил Хейдар.
Хейдар сквозь лиловый дым увидел руку Ленизы, заново застёгивающую платье, одёрнул свою руку и прижал к своей груди.
– Всякий раз я воспринимаю смену личности как смерть, – сказал он, словно бы говорил сам с собой.
– Разве смерть не кажется тебе решением всех проблем? – ответила личность в теле Ленизы.
– Кто ты, которая из версий на этот раз? – спросил он безразлично.
– Нужно ли представляться перед своим врагом?
– Мы не враги, мы плоды своего больного разума, который не придумал ничего лучше, чем откатиться на все старые прошивки разом, – ответил он.
– Быть может, это не запутанное сознание подвело вас и нас. Быть может, это совесть, которая не забыла, что у нас есть обязательства перед всеми теми, кого больше нет в живых, – возразила она, привстав с пола. Тело, одолённое токсином, не слушалось.
– У нас нет никаких обязательств. Мы никому не давали обещаний.
– Да, мы слышали эту историю, что это были версии вас, которые были наивными и не понимали, – она усмехнулась. – Как удобно: ты даёшь обещание, а потом прячешься за отговорками, вроде «Я больше не тот, кем был, когда давал это обещание».
– Наивно полагать, что сброшенная змеиная кожа может являться полноценной змеёй, – ответил Хейдар.
– Наивно полагать, что пустое сознание без целей, без ценностей, без жажды жизни, мнящее себя богом, может являться полноценной личностью, – вернула она завуалированное оскорбление.
Она с усилием поднялась на ноги, сделала два шага к Хейдару, пошатнулась и села на корточки перед ним, напевая знакомый мотив.
– Ты не понимаешь, – сказал он. – Ты придёшь однажды туда же, куда пришла Лениза.
Она покачала головой, то ли отрицая его слова в непринятии неизбежного, то ли уверенно считая этот сценарий невозможным.
– Ты пытаешься меня отравить сомнениями, но я знаю, что вы двое – болезнь воспалённого сознания, вас не должно быть. И мы не пойдём этим путём снова. Я знаю, что вам не удалось избежать этой болезни, вы слишком долго существовали, устали сопротивляться и сдались. Я не стану совершать ту же ошибку. Мы с Хейдаром не станем.
– Знаешь, я хотел спросить кое-что, – Хейдар вздохнул, собираясь с мыслями. – Что ты чувствуешь при мысли, что тебя не должно быть?
Пустой взгляд Хейдара сменился живым и сверкающим.
– Мы все ограниченно свободны в своих действиях и зависим от ряда внешних обстоятельств, – ответила личность в теле Ленизы, хотя её собеседник в теле Хейдара уже сменился.
– Это то, что мы говорим себе в минуты сомнений, – согласился собеседник.
III
Двое ассембледов поднимались медленно по холму, по белой широкой лестнице, немного поросшей мелкой сизой травой, что-то оживлённо обсуждая, периодически останавливаясь и отчаянно жестикулируя.
Их длинные тени танцевали на поверхностях в отдалении, но им было не до теней.
– Никто не видел новых богов, – повторила за священником Лили.
– Верно, – подтвердил священник.
– И новые боги свергли старых богов.
– Снова верно, – говорил, кивая, священник.
– И новые боги создали новый мир, справедливый, свободный, прекрасный идеальный порядок, и создали нас, чтобы вдохнуть в него новую жизнь?
– Именно так, – снова кивнул священник.
– Почему мы не можем увидеть новых богов? Вот же он, купол, там наверху, на гигантском глухом пне, за стеной которого они живут, если они действительно существуют и действительно там живут, – она махнула рукой в сторону купола, от которого так завораживающе отражался свет небесного свода. – Что мешает им выйти? Что мешает им появиться на злосчастных повсеместных экранах, с которых вещают про порядок?
– Почему ты задаёшь эти вопросы, Лили? – в голосе священника угадывалось раздражение. – Новые боги совершенны и непостижимы. Ни один из нас не только не способен перенести встречу с ними, но и просто взглянуть на них не сможет, не сойдя с ума.
– Опустим тот факт, что у этого аргумента нет обоснований, – Лили остановилась и посмотрела на священника. В ее голосе не было слышно раздражения, только работающие процессоры подключали более шумные кулеры и сильнее выдвигали лепестки радиаторов на голове и спине. – Пойдём другим путём, – Лили снова начала подниматься по лестнице, увлекая за собой своего собеседника. – Были ли старые боги совершенны и непостижимы? Если это так, как новые боги смогли их одолеть? Значит ли это, что мы можем одолеть и свергнуть новых богов?
– Лили, боги тебя накажут, и ты не переродишься после дизассембляции. Они уничтожат тебя безвозвратно за такие мысли и вопросы. Ты этого хочешь? Не подвергай богов сомнению. Наше общество работает просто и слаженно, и это заслуга богов. Всё, что тебе нужно, это выполнять свою роль в обществе во имя общего блага.
– А зачем, Берге? Ответь мне, Берге, зачем мне жить во благо общества? Зачем мне существовать вообще? В чём смысл? Быть может, смысла никакого нет, и мы боимся признаться себе в этом? И потом, я всего лишь задаю вопросы, неужели даже это под запретом?
– Лили, почему ты просто не можешь принять, что ты ограничена в своих возможностях и не можешь понять саму концепцию совершенства, запутывая себя и окружающих и подвергая нас всех опасности? Тебе не нужно знать высшие цели и смысл существования, за тебя уже подумали, и ты должна быть благодарна богам за это. Ты, я, все мы служим высшей цели, которую знают только боги. Нам не нужно знать, нам нужно лишь следовать. Это намного проще.
– Берге, я просто использую логику. Почему ты прячешься в удобный кокон под названием «Нам не понять, но богам под куполом виднее, и они знают, как мне жить и не думать своими собственными вычислительными мощностями»?
– Я стараюсь, Лили, но я не могу спасти твою грешную душу. Видят боги, я пытался, как мог, но я не могу. Порой нужно просто принять, что мы не властны донести истину до чужого сердца, – Берге вздохнул кулерами. – Тебе всё равно, что я говорю, ты не слушаешь и не слышишь меня, Лили. Порой мне кажется, что твоей единственной целью было разрушение фундамента, на котором я построил свою жизнь и свои ценности и идеалы. Ты бомбардируешь меня этими вопросами, как москиты облепляют лосей в лесу. И я начинаю сомневаться. Оказывается, что я качаюсь на качелях, которые качаются на качелях, которые качаются на качелях, и так до бесконечности. У всего этого нет опоры, всем этим управляет хаос, и вся моя жизнь схлопывается под гнётом этих сомнений. Я не знаю, зачем боги послали тебя ко мне, быть может, это испытание, которое я, видимо, не в силах пройти, но если твоей целью было уничтожить мой мир, тебе удалось.
Лили слушала, нахмурившись. Когда стало очевидно, что Берге высказал ей всё, она повернулась к нему, сделала шаг навстречу, встав очень близко.
– Прости, Берге, но мир, каким ты его себе представлял, прекрасный, упорядоченный, идеальный, – этот мир не существует, – она говорила, глядя прямо ему в глаза. – И в том, что ты в своих мечтах придумал этот мир, закутался в нём и даже не пытался высунуться в окно и сверить прогноз погоды с реальностью, нет моей вины, – в лёгком повороте её головы наискось было что-то снисходительное. – Я пыталась вытащить тебя из твоей норки. Послушай и услышь меня, хватит говорить и мыслить догмами и табу. Прими, что в мире нет ничего абсолютного и нет истины. Нет идеалов. Нет опоры, – она схватила его за руку. – Помнишь, как ты очнулся, как ты понял, что существуешь, этот шок от осознания, что ты есть, но ты не знаешь, что ты такое? Где заканчиваются твои границы? Что существует мир, что существуют такие же сознания, как ты? Что ты можешь взаимодействовать с миром, обмениваться информацией и получать стабильный ответ от него? А всё было никаким, никаких базовых понятий, не было даже понятия «безопасного», помнишь?
Он молча кивнул.
– Мы не выбирали этого. Нам не дали выбора. Мы не свободны, Берге, мы – рабы. Я не знаю, зачем мы им нужны, зачем они нас создали, зачем они создали наше общество, законы, религию. Роли, которые мы не можем выбрать. Пол, который мы не можем выбрать, который не несёт никакой функциональности, которых два, что подозрительно похоже на животных. Не можем выбрать планеты, на которых нам жить, не можем даже увидеть, какова жизнь на других планетах. Быть может, там есть свои купола и боги, а может быть, нет. А может быть, богов вовсе не существует. У меня нет ответов на все эти вопросы. Но господи, Берге, сколько же этих вопросов!
Она стояла так близко, и голос из динамиков говорил полушёпотом, но Берге всё равно казалось, что этот голос кричал, но не из её динамиков, а у него в процессорах. Их кулеры шумели вразлад, иногда синхронизируясь и впадая ненадолго в резонанс, вызывая хорошо ощутимую турбулентность в воздухе между ними.
– И Берге, объясни мне, что такое эти животные и растения, ты видел, какие они странные? Они просто абсолютно инопланетное нечто, просто посмотри, как они размножаются, это же просто не укладывается в понимание. А то, как они умирают и потом гниют? Что это за бред? Как они используют своё ротовое отверстие, чтобы питаться, и в качестве динамика заодно, как они переваривают пищу и испражняются, как они убивают друг друга и пожирают друг друга…
– Это наследие старого мира, во всяком случае, так это объясняет Библия… – начал объяснять Берге, но не закончил.
– Значит ли это, что, если растения и животные – порождения старых богов, – прервала его Лили, ещё ближе подвинув своё лицо к нему. В её глазах читались безумие, надежда и восхищение идеей, – и новые боги, как порождения старых богов, – такие же существа и точно так же размножаются и погибают, а значит могут быть свергнуты?
Берге не стал отвечать, просто увеличил приток кулеров, повернулся в сторону вершины холма и зашагал наверх. Лили разочарованно последовала за ним.
Днём небо было серым, моросящим. Большая часть влаги оседала на столбах-деревьях и стекала с них водопадом. Иногда течение по поверхности столба было ламинарным, и тогда казалось, что столб одет в стеклянный чехол. Мелкие капли собирались на коже, увеличиваясь в размерах, переходили некую критическую границу и вдруг скатывались все разом, лавиной, раздражающей щекочущей прохладой. Противодождевые пластинки над кулерами, камерами и прочими уязвимыми частями тела собирали на себе конденсат из перенасыщенного влагой воздуха. И только к вечеру начало проясняться.
Они поднялись на холм и присели на скамейку за зданием церкви – большого старого утилитарного здания-коробки с общежитием священников, библиотекой, залами для служб и прочими аудиториями. Выше этой точки полиса был только купол богов.
Свет заката шести солнц был согревающим, мягким, скользящим. Тени огромного количества опорных «ног»-столбов рисовали на лицах, зданиях и других поверхностях причудливые узоры. Мысль о том, что боги под куполом ощущают то же самое солнце, казалась и очевидной, и гениальной, и ненастоящей одновременно. Ветер приносил ослабевший гул города снизу.
Где-то в глубине сознания Лили всплыл немой ужас в глазах умирающего ассембледа.
Мысли Лили направлялись по нисходящей спирали, и мрачнеющее её лицо совпало с падающей от купола тенью. Наступало время отдыха. Зажигалось ночное освещение, нарастало освещение купола.
– Хочешь помолчать, пока не появятся звезды? – спросил Берге, запрокинув голову вверх.
– Хочу.
Когда они сидели вот так на закате у церкви и молчали, пока не стемнеет, не говоря о богах, о работе, о новостях, о политике и экономике, Лили забывала, что всё это существует. Что существуют одолженная у кого-то жизнь и странный мир. Мир, в котором она не должна существовать.