Дик Фрэнсис
Высокие ставки
Глава 2
Владелец разбитой машины принял мои извинения, вспомнил, что его машина застрахована, и решил в суд на нас не подавать. Полисмен вздохнул, перечеркнул свои записи и удалился. Джоди опустил пандус своего фургона, вывел Энерджайза и поспешно увел его в сторону конюшен. А я подобрал свой бинокль, снял пострадавшее пальто и задумчиво направился в весовую.
Целых десять минут все было тихо-спокойно – до тех пор, пока Джоди вернулся из конюшни и обнаружил, что я своего распоряжения насчет него не отменил.
Он нашел меня в небольшой толпе, стоявшей на веранде перед весовой.
– Эй, Стивен! – начал он. – Ты, видно, забыл им сказать, что я по-прежнему на тебя работаю!
Он не проявлял ни малейшего беспокойства – только легкое раздражение по поводу моей забывчивости. На миг я готов был сдаться при мысли о том, какая буря сейчас разразится. И снова принялся малодушно убеждать себя, что он ведь действительно хороший тренер и мои лошади действительно время от времени берут призы… Я мог бы просто внимательно следить за счетами, так, чтобы он знал об этом… А что до всего остального… Легко ведь можно сделать так, чтобы в будущем меня не обкрадывали…
Я набрал воздуху в грудь. Теперь или никогда!
– Я не забыл, – медленно произнес я. – Я своего решения не отменял. Я забираю лошадей.
– Чего?!
– Я их забираю.
Неприкрытая ненависть, отразившаяся на его лице, потрясла меня.
– Ублюдок!
Люди начали оборачиваться в нашу сторону.
Джоди выкрикнул еще несколько нелицеприятных эпитетов, очень громко и отчетливо. Я краем глаза заметил, как вокруг запорхали белые блокнотики репортеров, и решился пустить в ход единственное, что могло заставить Джоди заткнуться.
– Сегодня я ставил на Энерджайза на тотализаторе.
– Ну и что? – тут же ответил Джоди, прежде чем до него дошло, что это может значить.
– Я закрываю свой счет у Дженсера Мэйза.
У Джоди был такой вид, словно он готов меня растерзать, но он снова не спросил почему. Он стиснул зубы, покосился на репортеров – на этот раз он был им явно не рад – и прошипел очень тихо и угрожающе:
– Если ты что-то скажешь, я подам на тебя в суд за клевету!
– За оскорбление личности, – автоматически поправил я.
– Чего?
– Клевета – это то, что распространялось письменно, а оскорбление наносится устно.
– Короче, если ты что-нибудь скажешь, я тебя привлеку!
– Ты настоящий друг! – заметил я.
Глаза Джоди сузились.
– Для меня было большим удовольствием нагреть тебя как можно круче!
Наступила тяжелая пауза. Я внезапно проникся отвращением к скачкам и подумал, что лошади никогда уже не будут доставлять мне такого удовольствия, как раньше. Три года простодушной радости развеялись, как дым.
В конце концов я просто сказал:
– Энерджайза оставь здесь. О перевозке я позабочусь.
Джоди с каменным лицом развернулся на каблуках и скрылся в весовой.
С перевозкой проблем не было. Я договорился с молодым шофером, владельцем транспортного предприятия, состоящего из одной машины – его собственной, что он заберет Энерджайза в свою конюшню, а на следующий день отвезет его к тренеру, которого я подыщу.
– Темно-гнедой конь. Почти черный, – сказал я. – Сторож вам скажет, в каком он деннике. Конюха при нем, скорее всего, нет.
Оказалось, что шофер, он же владелец фирмы, может подыскать и конюха, чтобы тот присматривал за Энерджайзом.
– Все с ним будет в порядке, – сказал он. – Не тревожьтесь.
Он привез на ипподром еще двух лошадей, одна из которых участвовала в последней скачке, и пообещал мне, что вернется, когда отвезет ее в конюшню, где-то через час после окончания скачек. Мы обменялись телефонами и адресами и ударили по рукам.
Потом я – скорее из вежливости, чем потому, что мне хотелось смотреть остальные заезды, – вернулся в ложу, принадлежащую человеку, который перед тем угощал меня ланчем и вместе со мной любовался победой моей лошади.
– Стивен, где же вы были? А мы вас ждали, чтобы отметить победу!
Чарли Кентерфильд, хозяин ложи, встретил меня с распростертыми объятиями, с бокалом шампанского в одной руке и сигарой в другой. Еще восемь или десять гостей сидели за большим столом, застеленным белой скатертью, на которой теперь вместо остатков ланча красовались полупустые бокалы с шампанским, программки сегодняшних скачек, бинокли, перчатки, сумочки и билетики от букмекеров. В воздухе витал слабый аромат гаванских сигар и хорошего вина, а за плотно закрытой стеклянной дверью находился балкон, с которого открывался вид на ипподром, продуваемый декабрьским ветром.
Четыре заезда были позади, оставалось еще два. Середина дня. Промежуток между кофе с коньяком и чаем с пирожными. Все довольные и веселые. Уютная комнатка, дружеская болтовня с легким налетом снобизма.
Милые, порядочные люди, которые никому не делают ничего плохого.
Я вздохнул про себя и ради Чарли постарался изобразить хорошее настроение. Я пил шампанское и выслушивал поздравления по поводу блестящей победы Энерджайза. Мы все ставили на него… Дорогой Стивен, какая удача… Какой замечательный конь… Какой замечательный тренер этот Джоди Лидс…
– Угу, – ответил я довольно сухо. Но этого никто не заметил.
Чарли предложил мне сесть на пустой стул между ним и дамой в зеленой шляпке.
– На кого бы вы поставили в этой скачке? – поинтересовался он.
Голова у меня была абсолютно пуста.
– Я не помню, кто участвует в этом заезде.
Чарли немедленно сменил тон. Я и раньше замечал за ним такое: мгновенная реакция на новые обстоятельства. Видимо, в этом и крылся ключ к его колоссальному деловому успеху. Он мог лениво сидеть в кресле, добродушно потягивать сигару и растекаться воздушным пудингом, но разум его непрерывно работал.
Я криво улыбнулся.
– Давайте пообедаем вместе, – предложил Чарли.
– Сегодня вечером?
Он кивнул.
Я поразмыслил.
– Давайте.
– Хорошо. Скажем, в «Парксе», на Бошам-плейс, в восемь.
– Договорились.
Мы с Чарли уже несколько лет были чем-то средним между хорошими знакомыми и друзьями. Мы радовались друг другу при случайных встречах, но нарочно не встречались. Сегодня он впервые пригласил меня в свою ложу. Приглашение на обед означало окончательный переход на новый уровень.
Пожалуй, он мог неправильно истолковать мою рассеянность. Но я все равно хорошо к нему относился, а потом, ни один человек в здравом уме не станет отказываться от обеда в «Парксе». Надеюсь, ему не придется пожалеть о пропавшем впустую вечере…
Гости Чарли понемногу принялись разбегаться – они отправились делать ставки на следующую скачку. Я взял забытую на столе программку и понял, почему Чарли так интересовался моим мнением: в этой скачке с препятствиями участвовали двое из лучших фаворитов, и газеты обсуждали ее уже в течение нескольких дней.
Я поднял голову и встретился взглядом с Чарли. В глазах у него было любопытство.
– Ну, так который из двух?
– Крепитас.
– Вы на него ставите?
Я кивнул:
– Уже поставил. На тотализаторе.
Чарли фыркнул:
– Я предпочитаю букмекеров. Чтобы заранее знать, сколько я получу в случае выигрыша. – Если учесть, что его ремеслом были банковские инвестиции, это было вполне логично. – Только сейчас мне неохота спускаться вниз.
– Могу поделиться с вами своей ставкой.
– А сколько вы поставили? – осторожно спросил Чарли.
– Десять фунтов.
Он рассмеялся:
– А ходят слухи, что вы мыслите исключительно в пределах трех нулей!
– Это профессиональная шутка, – сказал я. – Ее неправильно понимают.
– А что имеется в виду?
– Я иногда пользуюсь прецизионным токарным станком. Он позволяет установить точность в пределах трех нулей – после запятой. Ноль-ноль-ноль-один. Одна десятитысячная дюйма. Это мой лимит. Большая точность мне недоступна.
Чарли хмыкнул:
– А на лошадей вы тысячами не ставите?
– Бывало пару раз.
На этот раз он явно расслышал сухость в моем голосе. Я небрежно встал и направился к стеклянной двери, ведущей на балкон.
– Они уже выходят на старт, – сказал я.
Чарли молча вышел на балкон вслед за мной, и мы стояли рядом и смотрели, как две звезды заезда, Крепитас и Уотербой, гарцуют мимо трибун, сдерживаемые своими жокеями.
Чарли был чуть ниже меня, гораздо плотнее и лет на двадцать старше. Он носил превосходные костюмы так, словно привык к ним с детства, и никто, слыша его мягкий, густой голос, не догадался бы, что его отец был водителем грузовика. Чарли никогда не скрывал своего происхождения. Напротив, он гордился им, и гордился по праву. В согласии со старой образовательной системой его послали в Итонский колледж, как мальчика из местного округа, на деньги муниципального совета, и Чарли сумел наряду с образованием приобрести там также правильное произношение и светские манеры. Его золотая голова несла его по жизни, как волна несет умелого пловца, и то, что он родился под самыми стенами знаменитого учебного заведения, вряд ли было такой уж случайностью.
Другие его гости тоже вышли на балкон, и Чарли переключился на них. Я их плохо знал – в основном в лицо – и кое о ком что-то слышал. Для случайной встречи вполне достаточно, для более близкого знакомства маловато.
Дама в зеленой шляпке коснулась моей руки зеленой перчаткой:
– Уотербой выглядит чудесно, не правда ли?
– Чудесно, – согласился я.
Она широко улыбнулась мне, близоруко щурясь из-за толстых очков.
– Вы не могли бы сказать, сколько предлагают сейчас за них букмекеры?
– Пожалуйста.
Я поднял бинокль и навел его на таблички букмекеров, сидящих перед трибунами чуть справа от нас.
– Насколько я вижу, Уотербой – один к одному, Крепитас – пять к четырем.
– Вы так любезны! – тепло ответила дама в зеленом.
Я перевел бинокль чуть дальше и нашел Дженсера Мэйза. Он стоял в середине ряда букмекеров, толпившихся вдоль перил, отделяющих трибуны для участников от общих мест. Худощавый человек среднего роста, с крупным острым носом, в стальных очках, с манерами епископа. Он никогда мне особенно не нравился, и беседовали мы исключительно о погоде. Но я ему полностью доверял – а это было очень глупо.
Он стоял, опираясь на перила, опустив голову, и беседовал с кем-то, находившимся на трибунах для участников. Его собеседника загораживала от меня толпа народа. Потом толпа рассосалась, и я увидел, что беседует он с Джоди.
Вся фигура Джоди выражала крайнюю степень раздражения. Он что-то яростно говорил Дженсеру. Дженсер отвечал ему скорее успокаивающе. Когда Джоди сердито махнул рукой и удалился, Дженсер поднял голову и проводил его взглядом, с лицом скорее задумчивым, чем озабоченным.
Дженсер Мэйз достиг той стадии в карьере букмекера, когда удачливый одиночка превращается в главу крупной и респектабельной фирмы. Для игроков Дженсер Мэйз был уже не человеком, а учреждением. К югу от Глазго существовало множество букмекерских контор, носящих его имя, и недавно он объявил, что во время следующего сезона будет спотеировать скачки на короткую дистанцию для трехлеток.
Тем не менее на больших скачках он по-прежнему стоял в ряду букмекеров, чтобы лично разговаривать с самыми богатыми клиентами и не позволять другим букмекерам их переманивать. Чтобы вовремя раскрывать свою акулью пасть и заглатывать новых неосторожных рыбешек.
Я поморщился и опустил бинокль. Я, наверно, никогда не узнаю, на какую сумму меня обокрали Джоди с Дженсером. Что до моего самоуважения, от него они оставили только жалкие крохи.
Скачка началась. Суперскакуны боролись не на жизнь, а на смерть, и Крепитас обошел Уотербоя на целый корпус. На тотализаторе мне должны были выплатить небольшую сумму за него и довольно значительную – за Энерджайза. Но двух выигрышей в один день было недостаточно, чтобы развеять мое уныние. Я отказался от чая с пирожными, поблагодарил Чарли за ланч, простился с ним до вечера и спустился к весовой, посмотреть, не осенит ли меня вдохновение насчет нового тренера.
Кто-то догнал меня сзади и схватил за руку:
– Слава богу, я вас нашел!
Это был молодой шофер, которого я нанял, чтобы перевезти Энерджайза. Запыхавшийся и очень озабоченный.
– В чем дело? Фургон сломался?
– Нет… Слушайте, вы сказали, что ваша лошадь черная, да? В смысле, я ничего не напутал?
– Что с ним?! – Пожалуй, от волнения мой голос сделался чересчур резким.
– Ничего… по крайней мере… с ним – ничего. Но только лошадь, которую оставил мне мистер Лидс, – это рыжая кобыла.
Я отправился с ним в конюшню. Сторож по-прежнему улыбался, довольный тем, что у кого-то что-то не так.
– Ну да, – с удовольствием подтвердил он. – Лидс уехал с четверть часа тому назад в наемном фургоне и увез одну лошадь. Сказал, его собственный фургон разбился, а Энерджайза он оставляет по распоряжению владельца.
– Лошадь, которую он оставил, – не Энерджайз! – сказал я.
– Ну а я чего сделаю? – с достоинством возразил сторож.
Я обернулся к молодому человеку:
– Рыжая кобыла с большой белой проточиной?
Он кивнул.
– Это Асфодель. Она участвовала в первом заезде. Ее тренирует Джоди Лидс, но она не моя.
– И что же мне с ней делать?
– Оставьте ее здесь, – сказал я. – Мне очень жаль. Пришлете мне счет за труды.
Шофер улыбнулся и сказал, что я ему ничего не должен. Это почти восстановило мою веру в человечество. Я поблагодарил его за то, что он меня разыскал. Мог бы ведь по-тихому увезти эту кобылу, а потом прислать мне счет. Молодой человек был шокирован моим цинизмом. Я подумал, что до знакомства с Джоди я таким не был.
Джоди все-таки забрал Энерджайза.
Я полыхал медленным гневом. Злился я отчасти на себя самого. Как я этого не предусмотрел? Ведь если он был готов заставить Энди-Фреда переехать меня, первая неудача наверняка бы его не остановила! Он твердо решил взять надо мной верх и увезти Энерджайза к себе. Я недооценил его кровожадность и его наглость.
Нет, вряд ли мне удастся так легко избавиться от Джоди. Я вернулся к своей машине и уехал с ипподрома, думая только о том, какого тренера мне нанять и как скоро мне удастся перевезти своих лошадей на новое место.
Мы сидели за золотистым полированным деревянным столом. Чарли улыбнулся мне и отодвинул пустую кофейную чашку. Его сигара была наполовину докурена, портвейн наполовину допит, и в животе у него покоился обед, приготовленный в одном из лучших ресторанов Лондона.
Интересно, как он выглядел в молодости, до того, как обзавелся солидным брюшком и двойным подбородком? Крупные бизнесмены лучше смотрятся, когда они немного полноваты. Тощие и голодные – это новички, энергичные начинающие. А Чарли набирал мудрость и зрелость с каждым фунтом лишнего веса.
У него были прямые седеющие волосы, поредевшие на макушке и зачесанные назад по бокам. Глубоко посаженные глаза, крупный нос, плотно сжатые губы. Лицо не слишком приятное, но запоминающееся. Однажды встретившись с Чарли, люди потом его обычно узнавали.
Он пришел один. Ресторан, который он выбрал, состоял из нескольких небольших зальчиков, по три-четыре столика в каждом, так что там легко было уединиться. Чарли весь вечер говорил о скачках, о еде, о премьер-министре, о состоянии биржевого рынка, но так и не сказал, зачем он меня позвал.
– У меня такое впечатление, – добродушно заметил он, – что вы чего-то ждете.
– Вы еще никогда не приглашали меня на обед.
– Мне нравится ваше общество.
– И все?
Он стряхнул пепел с сигары.
– Нет, конечно.
– Я так и думал, – улыбнулся я. – Но возможно, я воспользовался вашим гостеприимством на основании ложных предпосылок.
– Сознательно?
– Быть может. Я ведь не знаю, что у вас на уме.
– Отчего вы так рассеянны? – спросил Чарли. – Когда такой человек, как вы, погружается в нечто вроде транса…
– Я так и думал! – вздохнул я. – Нет, это не полезная умственная деятельность. Это последствия ссоры не на жизнь, а на смерть между мною и Джоди Лидсом.
– Очень жаль.
– Что жаль? Что мы поссорились или что это было не вдохновение?
– И то и другое, я полагаю. А из-за чего вы поссорились?
– Я отказался от его услуг.
Чарли изумленно уставился на меня:
– Господи, почему?
– Он сказал, что, если я кому-нибудь это расскажу, он подаст на меня в суд за оскорбление личности.
– Вот как! – Чарли внезапно оживился, как пришпоренная лошадь. – А что, он действительно может подать в суд?
– Думаю, что да.
Чарли затянулся и выпустил дым тоненькой струйкой из уголка рта.
– Не хотите рисковать?
– Ну, вам довериться можно, вы человек надежный…
– Абсолютно, – подтвердил он. – Дальше меня это не пойдет.
Я ему поверил. И сказал:
– Он придумал способ обворовывать меня на крупные суммы, так что я даже не знал, что меня грабят.
– Но ведь вы должны были заметить, что кто-то…
Я покачал головой:
– Наверно, я не первый, с кем проворачивают такую штуку. Это так просто…
– Продолжайте, продолжайте! – сказал Чарли. – Чем дальше, тем интереснее.
– Хорошо. Предположим, вы – неплохой и довольно талантливый тренер скаковых лошадей, но при этом питаете непреодолимую тягу к чужим, незаработанным деньгам.
– Предположим.
– Тогда вам прежде всего нужен глупый лох с кучей денег и энтузиазма, ничего не смыслящий в скачках.
– То есть вы?
– То есть я. – Я печально кивнул. – Кто-то рекомендует мне вас как хорошего тренера, на меня производит большое впечатление ваш деловитый вид, и я прибегаю к вам и спрашиваю, не могли бы вы купить мне хорошую лошадь, потому что я желаю сделаться владельцем.
– И я покупаю по дешевке хорошую лошадь и сдираю с вас за нее целое состояние?
– Нет. Вы покупаете самую лучшую лошадь. Я очень доволен. Вы начинаете тренировать эту лошадь, и скоро она уже готова к скачкам. И тут вы говорите, что знаете одного хорошего букмекера, и знакомите меня с ним.
– Гм-гм…
– Вот именно. Однако букмекер действительно оказывается весьма почтенным человеком. Я не привык делать крупные ставки и поэтому очень доволен, что могу довериться столь достойному господину. Вы, мой тренер, говорите мне, что лошадь подает большие надежды и что мне стоит поставить по маленькой на то, что она займет одно из призовых мест. Ну, скажем, по сто фунтов.
– Это называется по маленькой?!
– Вы ставите мне на вид, что это немногим больше расходов на содержание лошади за три недели.
– Вот как?
– Именно. Я немного покряхтел – до сих пор я никогда не ставил больше десятки – и поставил. Но лошадь действительно показала хороший результат и заняла третье место, так что в результате букмекер заплатил мне, а не я букмекеру.
Я допил свой портвейн. Чарли прикончил свой и заказал еще кофе.
– В следующий раз, когда лошадь участвует в скачках, – продолжал я, – вы говорите мне, что сейчас она действительно в хорошей форме и, если я хочу сорвать по-настоящему крупный куш, это надо делать теперь, пока об этом не пронюхали букмекеры и прочие игроки. Букмекер предлагает мне хорошую ставку, я в эйфории и решаюсь рискнуть.
– И ставите тысячу?
– Тысячу, – кивнул я.
– И?
– Об этом становится известно, и мой конь делается фаворитом. Однако день для него оказывается неудачным. Он скачет хуже, чем в прошлый раз, и приходит пятым. Вы очень расстроены. Вы не понимаете, в чем дело. Мне приходится вас утешать и говорить, что в следующий раз конь непременно придет первым.
– Но этого не происходит?
– Происходит. Он блестяще выигрывает скачку.
– Но вы на него не ставили?
– Ставил. На этот раз ставка была не пять к двум, как раньше, а шесть к одному. Я поставил пятьсот фунтов и выиграл три тысячи. Я был абсолютно счастлив. Я вернул все, что потерял, и даже значительно больше, плюс еще приз за скачку. Я оплатил из выигрыша счета тренера и отчасти окупил стоимость лошади. Мне начинает нравиться быть владельцем. Я прошу вас купить мне еще одну лошадь. Можно даже двух или трех, если найдутся подходящие.
– И на этот раз вы выкладываете большие деньги за аутсайдеров?
– Ни в коем случае! Моя вторая лошадь – чудесный двухлеток. Он выигрывает первую же скачку. Я ставил на него всего лишь сотню, но, так как ставка была десять к одному, я был весьма доволен. Поэтому в следующий раз моя лошадь оказывается первым фаворитом, о ней пишут во всех газетах, и вы уговариваете меня поставить действительно крупную сумму. Вы говорите, что такая возможность представляется нечасто и что все противники вашему коню, как говорится, в подметки не годятся. Вы меня убедили. Я выкладываю три тысячи фунтов.
– О господи! – сказал Чарли.
– Вот именно. Мой конь с самого начала ведет скачку, как настоящий чемпион, и все идет чудесно. Но на середине дистанции в пять фарлонгов у седла ломается пряжка, подпруги расстегиваются, и жокею приходится остановить лошадь, потому что иначе он упадет.
– Три тысячи! – вздохнул Чарли.
– Псу под хвост, – кивнул я. – Вы безутешны. Подпруга была новая, а вот пряжка подвела… Ничего-ничего, говорю я, покряхтывая. Попробуем в другой раз.
– И вы попробовали?
– Вы быстро схватываете. В следующий раз лошадь – снова фаворит, и, хотя на этот раз мне не удалось вернуть себе предыдущий проигрыш, мой конь снова выиграл приличный приз, так что в целом я не остался в убытке и получил массу удовольствия. И был весьма доволен.
– И так оно и шло?
– Так оно и шло. Я обнаружил, что вид скачущих лошадей доставляет мне все больше и больше радости. Особенно когда эти лошади мои. Конечно, это хобби обходится недешево – владельцы редко остаются с прибылью, – но оно того стоит.
– А что потом?
– Да ничего. Просто у меня появились мелкие подозрения. Я старался выбросить это из головы, говорил себе, что это чудовищная несправедливость по отношению к вам после того, как мои лошади брали столько призов, и все благодаря вам. Но подозрения умолкать не желали. Видите ли, я заметил, что мои лошади проигрывают именно тогда, когда я делаю самые крупные ставки.
– Ну, это могли бы сказать многие владельцы, – заметил Чарли.
– Да, конечно! Но я подсчитал все крупные ставки, которые ко мне не вернулись, и вышло что-то около сорока тысяч фунтов.
– Великий боже!
– Мне стало ужасно стыдно, но я все же задался вопросом: что, если предположить – только предположить! – что каждый раз, как я ставлю больше тысячи, мой тренер с моим букмекером сговариваются, просто оставляют деньги себе и делают так, чтобы лошадь не пришла первой. Предположим, что, когда я ставлю, скажем, тысячу, они делят денежки пополам, а лошадь спотыкается, или не выходит на старт, или ломается пряжка на подпруге… Предположим, что на следующий раз лошадь в великолепной форме и скачка выбрана такая, чтобы соперники были значительно слабее, и лошадь, само собой, выигрывает, и я снова доволен и счастлив… Предположим, что в таком случае мой тренер и букмекер ставят на лошадь сами – на те деньги, которые они получили с меня в прошлый раз… Чарли слушал затаив дыхание.
– Если моя лошадь выигрывает, они тоже выигрывают. Если лошадь проигрывает, они теряют не свои деньги, а мои.
– Чистенько!
– Да. Потом проходит несколько недель, сезон гладких скачек заканчивается, подходит время стипль-чезов. А вы, мой тренер, нашли для меня превосходного молодого стиплера, действительно первоклассную лошадь. Я ставлю на него в первой скачке, и он выигрывает без особого труда. Я восхищен. Но и озабочен, потому что вы мне сказали, что в Сэндаун-парке будет скачка, словно специально для него созданная, и что он непременно выиграет, и советуете сделать на него очень крупную ставку. Но теперь я исполнен жутких страхов и подозрений, и, поскольку этот конь мне особенно нравится и мне не хочется, чтобы он сломался оттого, что его придерживают, когда он мог бы победить, – а я уверен, что с двумя другими лошадьми именно это и произошло, – я говорю, что не буду на него ставить.
– Это встретили в штыки?
– Еще как! Вы энергичнее, чем когда бы то ни было, убеждаете меня сделать крупную ставку. Я отказываюсь. Вы явно разочарованы и предупреждаете меня, что я об этом пожалею, потому что лошадь непременно выиграет. Я отвечаю, что обожду до другого раза. Вы говорите, что я совершаю большую ошибку.
– А когда я все это говорил?
– Вчера.
– А сегодня? – спросил Чарли.
– А сегодня мои подозрения разыгрались с новой силой. Сегодня я подумал, что, быть может, вы дадите коню выиграть, если он сможет, специально затем, чтобы доказать мне, что я промахнулся, не поставив на него. Так что в следующий раз вы без труда убедите меня сделать самую крупную ставку.
– Эге-ге!
– Именно. Поэтому сегодня я не сказал вам, что некоторое время назад я, из-за возникших у меня подозрений, открыл кредитный счет на тотализаторе и поставил там тысячу фунтов на свою лошадь.
– Какой вы нехороший!
– Разумеется.
– И ваша лошадь выиграла.
– Он выглядел великолепно. – Я криво улыбнулся. – А после скачки вы мне сказали, что я сам виноват, что не поставил на него. Вы сказали, что предупреждали меня. И что в следующий раз мне стоит слушаться ваших советов.
– И что?
– И тогда, – я вздохнул, – тогда все мои подозрения превратились в уверенность. Я знал, что он обманывал меня и другими способами. По мелочам. Множество мелких предательств. Ничего страшного. Я сказал ему, что следующего раза не будет. Я сказал, что забираю лошадей.
– И что он сказал на это?
– Он не спросил почему.
– О боже! – сказал Чарли.
