Диана Ибрагимова
Гедонис. Этот счастливый токсичный мир
– Позвольте узнать, как вас зовут и чем я могу вам помочь? – спросил я, когда мы уселись в кресла друг напротив друга.
– Меня никак не зовут, – заявил мужчина. – А пришел я сюда с проблемой Нулевки. Точнее, даже не так! – Он выждал паузу и, подняв указательный палец, гордо произнес: – Я придумал, как сделать счастливыми всех неудачников мира! Но только мне понадобится твоя помощь, молодой человек.
– Очень заинтригован, – признался я. – Но позвольте сперва уточнить, откуда вы прибыли и какой у вас уровень?
У нас, на западе, свободно говорить на «ты» принято было только с близкими друзьями, а Нулевку в светских беседах называли строго Нулевым кварталом. Но на востоке, за горным хребтом Путиссон, разделяющим материк на две почти равные части, у людей был совсем другой менталитет. Эванс, любивший исторические сравнения, называл жителей востока «дикой общиной». Они были очень дружны с соседями, со всеми говорили на «ты», не чурались грубых словечек – например, нулевиков называли неудачниками. А еще славились тем, что легко нарушали личное пространство, поэтому я удивился, что мужчина не протянул мне руку для «сцепки корнями», как они называли этот исконно восточный вид рукопожатия. Переплетение пальцев у них символизировало родство всех людей, произошедших от богини Виты, общность их корней. Так было принято здороваться.
– Я из Атлавы, а уровень у меня четвертый.
Я едва удержал челюсть на месте. Мужчина рассмеялся, заметив мое недоумение. Его глубокий хрипловатый смех звенел в стекле колонн, отражался от потолочных узоров, плясал между подвесками люстр.
«Атлава – это же столица Шестого округа!» – думал я.
Этот восточный округ славился Рыбным озером, которое входило в пятерку крупнейших закрытых водоемов мира, и обилием пастбищ. Шестой еще называли Округом рыбного и мясного хозяйства. Расстояние между Тизоем и Атлавой было шесть тысяч километров только по прямой. Как этот мужчина вообще сюда попал?
– Погодите, вы сказали, у вас четвертый уровень?
– У меня вечно теперь четвертый. – Он продемонстрировал мне правое запястье, на котором раньше был удольмер в виде дерева, в середине которого находилась шкала с уровнями, но теперь, когда капсулу с Рацием вынули, осталась только одинокая четверка на запястье. Это означало, что мой собеседник на пенсии, и четвертый уровень, на котором он провел большую часть жизни, останется с ним навсегда.
– И давно вы не работаете? – осторожно спросил я.
– Так уже двадцать лет как! – Мужчина опять рассмеялся. Надо сказать, смеялся он заразительно. – Ладно, ладно, молодой человек, не буду тебя терзать. Я знаю, ты ломаешь голову, пытаясь понять, как я сюда добрался, если междугородние маршруты доступны только с пятого уровня, а мой не менялся уже двадцать лет. Я пришел в Тизой пешком! Пришлось здорово попотеть. Особенно тяжко было в горах, но я справился. Все ради идеи!
– Но вы могли просто отправить мне письмо из Атлавы, – шокированно произнес я, даже не пытаясь скрыть удивление. – Вы пришли сюда пешком с другой части света, просто чтобы поговорить со мной?
– На кону судьба всех неудачников мира! – с важным видом заявил мужчина. – Разве какая-то бумажка объяснит тебе мою теорию лучше, чем я сам? Мне пришлось бы написать целую книгу с пояснениями, а откуда у тебя время ее читать? Я знаю, что ты очень занятой молодой человек. На твоих плечах весь Гедонис лежит. А у меня времени много, вот я и пришел к тебе сам. Заодно и мир посмотрел, попутешествовал.
Тут в дверь постучали, и вошел Эванс. Под мышкой у него была зажата папка с документами, а перед собой он катил тележку с чайным сервизом и многоуровневой хрустальной десертницей, полной всевозможных лакомств.
– Минутка чая, монсиры! – улыбнулся он нам. – Орланд, вам нужно срочно подписать один документ. А вы угощайтесь, уважаемый, – обратился он к посетителю.
– Ого! У вас тут даже пирожки есть! – обрадовался тот. – А с чем?
– Вот эти с хурмой, эти с яблоками, а эти с ежевикой – самые осенние вкусы! – Эванс лучезарно улыбнулся, протягивая мне папку.
– Ну, богов надо почитать, так что я попробую с хурмой, – с важным видом сказал мужчина, выбирая пирожок.
Пока он был занят делом, я прочел сообщение Эванса. Очевидно, что это был никакой не документ на подпись. Таким образом мой секретарь передавал мне срочные послания, чтобы не шептать на ухо и не смущать посетителей.
На листе было напечатано:
«Постарайся задержать этого человека еще хотя бы на пятнадцать минут. Я должен провести кое-какую подготовку. Когда закончите беседу, отправь его ко мне. Скажи, что я помогу ему с документами или с чем-то еще».
Эванс перестал играть в «Ваше Величество», значит, дело было серьезное.
Я скользнул взглядом к концу страницы, где виднелась еще одна строка, напечатанная крошечным бледно-серым шрифтом: «Это родной дед Ал-рэя Гибиса».
Я едва сдержался, чтобы резко не посмотреть на мужчину, смакующего пирожок с хурмой. Поставил закорючку внизу страницы и кивнул Эвансу:
– Благодарю.
Тот схватил папку и мгновенно скрылся за дверью.
– Как у вас хорошо пекут! Тесто прямо во рту тает!
Я улыбнулся, отпивая чай. Мужчина ел, громко причмокивая и хлюпая. Всем видом показывая, как ему вкусно.
«Подумать только, его родной внук – Ал-рэй Гибис».
С этим парнем у меня была весьма четкая ассоциация – Конгломерат.
Глава 3
Ал-рэй. Маска
Отделенный мир, Западный Гедон, г. Тизой,
10 кления 1025 г. эры гедонизма
– Так вы готовы убивать людей?
Я взболтал кубики льда в стакане с газировкой и усмехнулся, взглянув на Халла.
– Они сами себя убивают, монсир, я-то тут при чем? Мое дело – предоставить им выбор: понежиться на десятом уровне пару годков и сгореть или торчать в своем отходнике, пока их не сошлют в психушку и не закопают под деревом. Эти неудачники уже никогда не всплывут со дна. Они понимают, на что идут.
– И вам их не жалко? – Темные глаза Халла не отрывались от моих.
– Бросьте, монсир. Грязь невозможно отмыть от грязи. Можно только дать ей самой стечь в канаву.
Халла осклабился, обнажив крупные и выпуклые, как дольки чеснока, зубы. В свете барных ламп они казались желтыми. Этот человек словно бы весь состоял из квадратов. Его коренастый торс крепился к коротким толстым ногам, а челюстью можно было землю рыть, как ковшом экскаватора. Даже уши Халла были похожи на мясистые прямоугольники. Такая внешность никак не сочеталась с именем, которое хотелось произносить мягко, на придыхании.
– Но почему вы готовы пойти на такой риск? Вы должны понимать, что, если попадетесь, вас ждут не две трионы отработок на Аморановых островах[7], а гораздо больше. После этого чистилища неизвестно, что останется от вашего здоровья. Вы готовы его потерять? Ради чего?
– Да банальное тщеславие, монсир, – сказал я без увиливаний. – Что странного в том, что историк хочет стать частью истории? Я все время изучаю биографии великих людей. Понятно, что мое имя в учебники не впишут, но я тоже мечтаю помочь Гедонису стать утопией. И пока только у вашей организации есть шанс это сделать. На политиков надежды нет. Эвкали так и будет размазывать сопли по тарелке, поддерживая низы.
Халла вел этот допрос уже полчаса, но я был чист, как минералка в моем стакане. Я знал, что рыжий бармен за стойкой – ходячий полиграф. Если он поймает меня на лжи, гипнологи Конгломерата перепишут мне память и я выйду из этого бара, не понимая, зачем сюда заходил. А еще такое вмешательство может серьезно повредить мою психику.
Баром это место, конечно, трудно было назвать. Тут даже алкоголь не наливали. По крайней мере, сегодня. В наше время, когда ученые обнаружили, что спиртное ускоряет развитие маразма, спиться стало тяжело. Бар «Ностальгия» бывал битком забит только в алкогольные дни, когда сюда приходила толпа теряющих память стариков, чтобы хлопнуть разрешенную норму, порыдать, вспоминая то, что еще осталось в их головах, и приблизить момент полного забвения. А в обычные дни в этот сырой полуподвал Нулевки редко кто заходил: пить разбавленный до состояния сладковатой воды сок или соломенный чай было куда приятнее в уличных кафешках – тоже убогих, но хотя бы не похожих на склеп.
Это место для меня было натуральным склепом. От стен воняло канализацией, от колонн – гниющим деревом и плесенью, а искусственные цветы, облепленные паутиной и пылью, болтались на балках, как похоронные венки. В те времена, когда вместо Парков памяти еще были кладбища, такими цветами украшали могилы. Иногда тяжело быть историком: слишком много мрачных ассоциаций.
– Так что, я в деле?
Халла выжидающе посмотрел на бармена, потом перевел взгляд на работников за нашими спинами.
В зале был всего десяток столов, которые легко мог обслужить один-единственный официант, но прямо сейчас там убиралась дюжина высоких, подтянутых парней. Они все как с конвейера сошли, кроме бармена – рыжего коротышки с детским лицом – и квадратного Халла. Парни явно не преуспели в своей работе за последние полчаса: на полу все еще было столько грязи, что, если счистить ножом, слой выйдет с полпальца, не меньше.
– Не вижу проблемы, – наконец пожал плечами бармен, не отвлекаясь от методичного протирания стаканов, – он явно с нами на одной волне.
– Что ж, нам всегда нужны люди, – расслабился Халла, опершись о стойку локтем. – Чем шире будет наша сеть, тем лучше. Однако. – Он замолчал, наградив меня тяжелым взглядом. – Вы должны понимать, что Орланд и его крысы не сидят на месте. Тайная полиция прикрыла уже немало наших гнезд. Они ищут путь к верхушке. Пытаются понять, кто здесь главная птичка. И эти ублюдки довольно хороши в последнее время, хотя, конечно, до нас им далеко. Поэтому, прежде чем доверить вам эйфорию[8], мы должны убедиться, что вы не раскроете важную информацию, если вас поймают и попытаются расколоть под гипнозом. Оперативники будут продолжать ворошить нижние уровни, но мы не дадим им залезть даже на вторую ступень.
– Я так понимаю, вы и есть представитель второй ступени? – спросил я с любопытством. – А сколько всего этих ступеней? А я смогу тоже подняться на вторую? Что для этого надо сделать?
Халла рассмеялся.
– А вы, и правда, тщеславный молодой человек. Что, так хочется оказаться поближе к верхушке? Все-таки надеетесь, что ваше имя попадет в учебники?
Я усмехнулся.
– Куда ж без этого.
– Важную информацию я вам, конечно, пока не выдам. Но скажу так – у нас есть возможность карьерного роста. Я понаблюдаю за вашей работой, и, если все будет хорошо, мы поговорим о повышении. А сейчас я попрошу вас пройти в подсобку, к нашему гипнологу. Биография у вас чистая, осталось поставить блокировку от правительственных шавок. Вы не волнуйтесь, наши специалисты работают аккуратно, психику не повредим. Из побочек бывает только легкая головная боль, но держится она недолго.
Я с готовностью кивнул и уже собрался подняться со стула, но тут в левом ухе раздался женский голос:
«Представление окончено. Пора снять маску».
Я понял, что не могу пошевелиться. Сперва подумал, что это гипнолог успела незаметно подойти ко мне сзади, но голос звучал из динамика.
«Один… два…»
…На счет «три» меня словно прошиб разряд тока.
Надпочечники выбросили в кровь адреналиновый взрыв.
«Кислородный контроль!» – На той стороне заметили мое учащенное дыхание.
Я задержал воздух в легких и оценил обстановку. Двенадцать парней – это гораздо больше, чем мы думали. Судя по тому, как топорщится одежда, все вооружены. Шокеры? Транквилизаторы? Запрещенка? Нет, не тот уровень опасности, чтобы носить огнестрел. Это слишком рискованно даже для Конгломерата.
«Маска, это Акула. Мы у входа. Запускать подтанцовку? Прием».
Надо было кашлянуть в ответ, но я медлил, растягивая удовольствие. Стресс превращал мое тело в совершенный механизм, готовый действовать на пределе и за пределами возможностей. Норадреналин мобилизовывал мускулатуру для атаки. Зрачки расширялись и улавливали больше света, печень усиленно выделяла глюкозу, легкие быстрее перекачивали кровь, я даже перестал чувствовать вечный голод.
«Маска, не вздумай лезть один, если опасно! – послышался в наушнике голос Болтушки. – Ты вообще без оружия! Забыл?»
Каждый мой нерв натянулся до тонкой нити, готовой вот-вот лопнуть, правая рука пылала от удовольствия. Человеческий страх во мне мешался с восторгом зверя, выпущенного из клетки. Да, «подтанцовка» определенно была нужна, однако стоит появиться ребятам, и напряжение ослабнет, магия момента сойдет на нет. Все потухнет, так и не взорвавшись. Но разбираться в одиночку с дюжиной – чистое безумие. Почти самоубийство. Я точно псих.
Прошу включить таланик.
В ответ на мысленную просьбу Раций выбрался из подкожной капсулы у основания шеи и начал перестраивать тело в боевой режим. Еще больше концентрации. Больше энергии. Воздух стал тормозить звуки, чтобы я улавливал каждый из них.
– Сюда, пожалуйста, – сказал Халла, подойдя к двери в подсобку. – Вижу, вы сильно напряжены, не нервничайте так, все будет хорошо.
О да, я был на взводе. А бармен – на расстоянии вытянутой руки.
Короткий удар в шею. Рыжий скорчился над стойкой. Удар в затылок – грохнулся на столешницу и начал сползать по ней. «Официанты» тут же побросали свои метлы и швабры, переключились на меня. В ход пошли первые дротики с транквилизаторами. Я сиганул за стойку. Услышал каскад вонзающихся в пластик игл и череду разбивающихся о поверхность пуль. Острый химический запах ударил в нос. Никакого пороха. Отлично.
– Держите его! – запоздало рявкнул Халла.
Я схватил металлический поднос и, закрываясь им от пуль, сам выскочил из-за стойки.
Два дротика угодили мне в ногу.
«Официанты» тут же переменились в лице. Расслабились.
Крепкая штука, да?
Я вытащил дротики. Почувствовал, как меня слегка ведет.
– Прием, – резко сказал в рацию Халла.
Надо было действовать быстро, пока он не растрепал информацию обо мне. Я метнул поднос вбок, сбив кого-то, рванул к Халла, но мне перекрыли дорогу два парня. Запоздали слегка. Не думали, что столько продержусь.
В спину выпустили еще два дротика. Я услышал. Резко нагнулся. Поймал один на лету. Второй и третий попали в незадачливого «официанта», который выскочил передо мной. Второму повезло меньше: с моим кулаком лучше не встречаться.
Я прыгнул через стол, добрался до Халла и всадил транквилизатор ему в шею. Спокойной ночи.
Рывком перевернул стол, закрываясь от новой порции дротиков и пуль. Все шло по плану. Парни решили, что не могут вырубить меня стандартной порцией из-за моих габаритов. Поэтому пустили в дело все запасы. Но с моим бешеным метаболизмом мне требовалась слоновья доза. И она могла сработать лишь в тот момент, когда я не использовал на всю катушку таланик пятого типа. В таком состоянии, как сейчас, достать меня можно было только запрещенкой, да и то не факт.
Раций уже довел инстинкты до предела. Меня накрыло визуальное и слуховое исключение. Я перестал видеть лишние детали и замечать посторонние звуки. Тела – собрание мишеней: челюсти, виски, уязвимые сочленения. Я чувствовал, как перед ударом энергия поднимается по ноге, переходит в мускулы спины, груди и плеч. Каждое звено добавляло движению силу, и она взрывалась на конце моего кулака.
Удар в челюсть – противник рухнул на стол.
Движение сзади. Уклонение. Поворот.
Схватил второго за плечи, удар в солнечное сплетение.
Третий справа. Бедро и колено провели энергию по телу, как два рычага. Сбил противника с ног большой берцовой. Мои голени – дубинки. Я столько раз колотил ими грушу, что мышцы начали отмирать, вместо них наросли кости.
Четвертого завалил набок в броске. Легкий укол в шею, и глубокий сон обеспечен.
Пятый сиганул сзади. Нет, парень, это не твой день. Сейчас я читаю воздух.
Атака с разворота, замаскированная в приседе на полу. Тело – сжатая пружина. Упор рукой на пол. Перенос всей массы в удар. Нокаут.
Влево – вправо – назад. Чисто.
Я рванул к подсобке и распахнул дверь в поисках гипнолога. Пусто. Прислушался, распахнул шкаф. Шифр заранее определил, что там черный ход.
Фонарика не было, однако зрение быстро перестроилось. Металлический туннель оказался пуст, но я слышал, как кто-то ползет по нему наружу. В такую узкую дыру мне было не влезть. Но не страшно. На другой стороне беглеца ждали мои ребята.
«Акула, это Маска. Рыбка плывет в сеть. Рыбакам стоять на стреме, остальные ко мне. Без шума. Прием».
«Маска, это Акула. Вас понял. Аут».
Прошу отключить таланик.
Дополнительный Раций отправился обратно в подкожную капсулу на затылке.
Зрение постепенно перестало быть туннельным. Я услышал собственное тяжелое дыхание и почувствовал дрожь в теле. Откат вряд ли мне понравится. Я выдохнул, стиснув зубы, и вернулся в зал, куда уже ворвалась часть моего отряда «Морал».
– Ох е, да их тут дюжина! – послышался тонкий голос Свистка – нашего мелкого. Он первым подскочил ко мне, оббежав «официантов». – Командир, чего не позвали?! Серьезно ранены?
– Так, царапина, – отмахнулся я, держась за бок. Даже не заметил в горячке, как меня чем-то полоснули. – Проверьте остальные помещения, обыщите каждый угол.
– Есть!
Вряд ли Халла хранил эйфорию прямо тут, но кто его знает.
– Парни, я на детокс. Протокол повторять не буду, сами знаете.
– Принято!
Я надел маску, накинул капюшон и двинул к выходу. Почти вывалился на улицу, схватившись за дверь. Заштормило так заштормило, но свежий воздух прибавил бодрости. Солнце давно село, а звезды скрылись за тучами, поэтому небо рассекали только огни подвесных электричек вдалеке. Было прохладно, но правую руку до сих пор обдавало жаром. Удовольствие поднялось, однако час расплаты был близок. Я уже чувствовал боль и тошноту. Порез на боку пульсировал. Видимо, хорошо задело.
Парни все еще болтали по рации, мешая оценивать обстановку. Я вынул наушник из левого уха и, спустя двадцать мучительных ступеней, оказался на поверхности. Невдалеке люди спокойно гуляли по проспекту, не подозревая о потасовке в баре. Мы сработали чисто.
«Стрела, это Маска. Подъезжай к черному ходу. Прием».
«Парсек».
Парсек на языке Стрелы – это не астрономическая единица, а пара секунд.
Почти в тот же миг темноту проулка – фонари мы на время отключили – прорезал свет фар синего электрофургона с надписью «Из рук в руки», который вел Стрела. Из нашей компании он единственный был с четвертого уровня и днем работал на этом самом фургоне. Развозил на нем бывшие в употреблении, но еще вполне годные вещи из верхних районов в нижние.
Когда-то Стрела был десятником и моим напарником. Но потом ему раздробило ноги так, что при всех достижениях медицины нормально не собрали. Стрела не отчаялся и научился в совершенстве водить любой транспорт, всегда мог подбросить куда угодно и, если надо, накостылять обидчикам. В прямом смысле. Он надеялся, что скоро изобретут достойные протезы, с помощью которых он сможет легко бегать, но пока они не особо радовали. Впрочем, Рикарда Дубарро над этим работала. И в ее честь фанатеющий Стрела уже второй год ходил бритый на полголовы, носил очки с красными стеклами и ненавидел Орланда Эвкали. Он бы и волосы покрасил в алый, но краска ненатуральных цветов была доступна только верхам. Так что Стреле приходилось довольствоваться природно-рыжим.
– Маска! – взвизгнула Болтушка, когда я открыл дверь. Перед глазами так плыло, что сперва я увидел вместо сидевших внутри Эйны и Шифра два пятна – розовое и темно-зеленое. – Только не говори мне, что у тебя опять интоксикация!
– Да нормально, – сказал я, но в салон меня затаскивали в четыре руки – две горячие и две ледяные.
– Тебя эволюция стороной обошла, или как? – взвинтилась Болтушка. – Ты же обещал сам не лезть, если их будет много!
Розовое пятно постепенно обрело очертания – пучок волнистых светлых волос, две длинные коралловые пряди, обрамляющие лицо. Курносый нос, красные линзы, длинные накладные ресницы, пухлые губы. Розовая футболка с надписью «Я конфетка, но меня не раскусишь», шорты на лямках ей в тон, кроссовки на платформе. С виду – фарфоровая куколка. По натуре – змеюка, каких поискать. Орланд не зря прозвал ее розовым чудовищем.
– Да их была всего дюжина! – ляпнул я и получил затрещину ладошкой с опасно острыми ногтями.
Пока Эйна меня не добила, Шифр – наш аналитик, получивший позывной из-за необычного способа общения, – высунул патлатую голову из толстовки, как черепаха из панциря, стянул с меня маску и приставил к губам бутылку со специфическим запахом антидота. Слава токсикологам, что я еще не помер после таких миссий. Проглотил священного зелья сколько смог и откинулся на спинку сиденья.
У обычных людей таланик работал не так активно, как у меня, и интоксикация наступала гораздо медленней. Таланики вообще нельзя было использовать долго. Особенно это касалось мощных типов, где Рация содержалось больше, чем в других. Точнее говоря, капсула у всех была одна и та же, чтобы не приходилось вырезать и вставлять новую всякий раз, когда менялся уровень, но работа ее зависела от удольмера. Люди с нулевого по пятый вообще не имели права пользоваться талаником, он у них попросту не работал. Я же находился на десятом, так что мой допноситель[9] выделял самое больше количество Рация, но я прибегал к его помощи редко из-за отката. Он становился все сильнее, и я не имел права просто отключиться. Надо было сперва подбодрить ребят.
– Болтушка, ты в этот раз превзошла себя, – сказал я Эйне. – Отлично сработано. Это была лучшая маска за всю историю моих ролей.
– Бармен, правда, ходячий полиграф? – Судя по голосу, наша мастерица гипноза слегка успокоилась.
– Да. Хорошо, что ты сделала глубокое внушение, более слабое он бы просек. Я уверен, что к утру у нас будет Жемчужина.
Я старался говорить бодро, но язык предательски заплетался.
– Маска, у тебя кровь! – взвизгнула Болтушка, увидев темное пятно, проступившее сквозь мою куртку. – Ты почему не сказал, что ранен, болван?!
Ее голос доносился до меня, как из глубины туннеля. Откат вошел в полную силу мгновенно. Голова резко потяжелела, тело обмякло, я безвольно качнулся вперед и нырнул лицом в безразмерную толстовку Шифра, пахшую мятными леденцами, которые он всегда носил в карманах.
* * *
Не знаю, сколько времени я пробыл в отключке, но очнулся уже возле дома, подлатанный во всех смыслах. Судя по идеально-ровным стежкам на мне и на футболке, Шифр постарался. Из Стрелы рукодельник, как из меня домосед, а Болтушки в фургоне не было. Наверняка уже потрошила Халла и его помощников, пытаясь пробить их знаменитую блокировку.
Восточному небу, как и мне, вспороли бок, и оно алело рассветом, перебинтованное облаками у горизонта. Стрела дремал, опустив спинку сиденья, Шифр стоически охранял меня. Он всегда сильно поджимал губы, и мне порой казалось, что рта у него нет вообще. Как, впрочем, и глаз. Они были красивого темно-зеленого цвета, но Шифр прятал их за челкой.
Обычно он сутулился, но сейчас сидел очень прямо – переживал.
– Есть результат? – спросил я. – Жемчужину достали?
Мы гонялись за ней с тех пор, как узнали, что Конгломерат планирует глобальную аферу, завязанную на какой-то важной персоне. Пришлось провести огромную работу, чтобы добраться до Халла и доказать, что он – распространитель эйфории. Иначе мы не смогли бы его накрыть.
«Бш. раб», – написал Шифр на своем планшете и сунул мне под нос.
Это означало: «Болтушка над этим работает».
– Маска, какого токсина? – резко сказал Стрела, повернувшись ко мне. – Ты же обещал!
Без красных очков вид у него был неожиданно бледный, почти больной, а без улыбки он выглядел, как иной человек без кожи – неестественно до мурашек.
«Придурок», – показал мне доску Шифр. Вот так, без всяких сокращений, чтобы я понял его наверняка.
– Да ладно вам, парни! – попытался я разрядить обстановку. – Все было под контролем.
– Ты обещал в этот раз не рисковать, – отрезал Стрела. – Если ты еще раз это повторишь, я тебя фургоном перееду, понял?
Повисло тягостное молчание. Правая рука была холодной. Полагаю – у всех нас.
– Понял, – кивнул я и замолк, стараясь выглядеть пристыженным. – Вы правы, я безбашенный придурок. Не знаю, что на меня нашло. Просто у них не было запрещенки, а я так засиделся в последнее время…
«Маньяк адреналиновый», – ткнул меня носом в доску Шифр. Он все еще сильно злился, раз писал без сокращений.
– Согласен, прости. И такой придурок, как я, не заслуживает ваших переживаний, так что прекращайте тратить на меня удовольствие. Давайте уже перейдем на сторону мира и добра, ладно? Мы только что провернули большое дело!
Прошла минута… две… три…
– Иди уже домой, – фыркнул Стрела, наблюдая за мной через зеркало заднего вида. – А то такой зеленый, что на улице с деревом спутают и удобрениями польют. Когда Болтушка вернется, придумаем тебе коллективное наказание, понял?
«Вали домой, кусок идиотизма», – подтвердил Шифр.
Я с улыбкой взъерошил его темные волосы.
– Ты уже нарвался на две трионы отработок, ты в курсе?
Шифр судорожно стер и написал снова:
«Докажи».
Мы со Стрелой рассмеялись. Никто из нас, кроме Болтушки, не знал, почему Шифр не разговаривает. Но я был почти уверен: этот парень просто не хотел, чтобы его отправили на Аморановы острова за злословие.
Мне, и правда, было плохо, поэтому я не стал спорить и, привычно надев маску, вышел из фургона.
Впереди виднелись позолоченные завитки парадных ворот. Они странно выглядели на фоне лаконичных соседских заборов, и многие мои знакомые втайне считали, что это пошловато. В наше время пытаться имитировать роскошь, и правда, было нелепо. Но вы объясните это моим родителям, которые выросли на исторических книгах – папа – и на дамских любовных романах прошлых веков – мама. Их стараниями наш дом выглядел как особняк на старинной открытке – двухэтажный, с огромной гостевой зоной в подвале, просторной кухней, тремя спальнями, одну из которых я переоборудовал в спортзал, когда родители переехали на Парадис. А еще двумя ванными, двумя кабинетами и двумя кладовками.
Ясное дело, с дворцами догедонистической эры мой дом не шел ни в какое сравнение. Но сейчас нигде на десятом уровне нельзя было найти коттедж с сотней комнат. Мы ратовали за разумное потребление, и, честно говоря, для меня одного этот дом был слишком велик.
Только подойдя к крыльцу, я услышал, как Стрела завел фургон и поехал. Видимо, до последнего боялся, что я грохнусь в обморок и придется брызгать на меня водой из фонтана. Я больше переживал, что меня вырвет на клумбу под окнами.
Идти на второй этаж, где я обычно обитал, сил не было, так что я встал под прохладный душ внизу. Глаза защипало от тонны грима: для каждой вылазки мне приходилось серьезно маскироваться, потому что сегодняшняя роль была далеко не единственной.
Перевязка на боку сразу намокла, и залатанный Шифром порез под слоем обезболивающей мази противно заныл. Ну и токсин с ним – завтра заживет. За годы работы в полиции таланик перестроил работу моего тела так, что регенерация ускорилась в разы. Я снял парик открыв короткий ежик волос ярко-желтого, моего любимого цвета. Отклеил бугорок на носу и накладные щеки. Потом намылил лицо и шею. Грязные разводы грима потекли на бледно-желтый кафель.
Из ванной выбирался самым постыдным образом: на карачках. Не было сил встать, и перед глазами все плыло. Путь из прихожей на кухню показался мне почти вечностью. Пока полз к дивану мимо входной двери, пальцы прилипли к свежей газете. Отклеив страницу от ладони, я увидел под ней размокшую фотографию пожарного с широкой улыбкой и одуревшим котом под мышкой. Невольно ухмыльнулся. В газетах никогда не напишут о том, что произошло сегодня ночью в баре «Ностальгия». На то мы и тайная полиция. Я занимаюсь делами, о которых не пишут в новостях: маньяки, банды, убийства, самоубийства, наркотики, притоны, запрещенное оружие. Мои парни не носят форму и ходят только в гражданском. Нас трудно отличить от обычных людей, и это создает преступникам большие проблемы, особенно если мы используем глубокое внедрение, как сегодня.
Я наконец рухнул на диван.
– Доброе утро, ба. – На подоконнике меня дожидался карликовый гибискус в пурпурном горшке. – Как ты тут? Извини, вообще нет сил тебя перенести. Отложим до обеда, ладно?
Я закрыл глаза и провалился в сон, а в полдень меня разбудила телефонная трель. Определитель номера сообщил, что звонят прямиком из приемной Орланда. Это мог быть только один человек.
Я взял трубку и снова улегся на диван.
– Приветствую, монсир! – послышался бодрый голос Эванса.
Монсир… Вот у кого я стащил это древнее словечко. Так раньше называли персон мужского пола. Видимо, когда Эйна превратила меня в историка, я неосознанно стал использовать это обращение.
– Эванс, дружище, я не в том состоянии, чтобы сплетничать о твоих любовных успехах. Всю ночь усиленно писал рассказ, понимаешь? Вдохновение накатило.
Я на самом деле работал писателем, но только днем и для отвода глаз. Соседи были уверены, что я ненавижу публичность и поэтому всегда ношу маски. На самом деле это был просто удобный способ появляться дома в гриме, не вызывая вопросов. Моя мания скрывать лицо никого не волновала: это же десятый уровень. Тут все выделялись, как могли. Эванс прекрасно знал о моей работе в полиции, но я всегда перестраховывался, говоря по телефону.
– Право, монсир, у меня такая новость, что я просто не могу вам не рассказать! Это почти вопрос жизни и смерти.
Я напрягся. Эванс понял, что я пришел с задания и паршиво себя чувствую, но не предложил перезвонить. Это неспроста.
– Выкладывай, – сказал я, зажмурившись. Голова все еще гудела, и я боялся, что не уловлю сути его рассказа.
– У меня в приемной сидит ваш кровный предок! – прошептал Эванс.
Я распахнул глаза.
– Кто?
– Максий Кедр из Атлавы собственной персоной.
– Просто однофамилец, – быстро сказал я. – Моему деду, если бы он еще был жив, уже стукнуло бы шестьдесят. Люди столько не живут. А даже если он еще не стал деревом, то уже точно осыпался кроной[10]. Так что он не мог оказаться в твоей приемной, Эванс.
– Но он прямо здесь, монсир, – заявил тот. – Точнее, он пока в тронном зале с Его Величеством. И да, ему шестьдесят лет, но он в своем уме. Правда, осмелюсь заметить, мышление у него довольно уникальное.
Я ощутил прилив злости и с трудом сдержался, чтобы не ответить резко.
– И что он там делает? Он меня искал?
– Нет, он явился представить Его Величеству свою теорию гедоскетизма.
Я закатил глаза.
– А мне ты зачем позвонил?
– Вашему достопочтенному дедушке сейчас некуда пойти, монсир. Вы же знаете, как обстоят дела с жильем в столице. Люди даже в Нулевом квартале в очередях стоят, а он не сделал предварительной записи. Боюсь, ему придется ночевать на улице, и вообще-то он не против, но Атлава, насколько я знаю, расположена в субтропическом поясе, а у нас тут умеренный, и уже наступила осень, а ваш дедушка отказывается даже от одежды. Вы с ним оба невероятно упрямы, кажется, это у вас семейное. Я боюсь, что он просто замерзнет на улице.
