Диана Билык
Танец мотылька
Глава 7. Не сумасшедшая
В кабинете Веры Васильевны прохладно и пахнет еловыми шишками. Мне вспоминается Новый год и мандарины.
Обожаю веселые праздники в кругу семьи, жаль, последнее время собирались нечасто. Мы все выросли. У каждого семьи, работа, съемное жилье. Сестры больше в кругу друзей отмечали, брат обычно уезжал с компаньонами в горы – кататься на лыжах, а я, как всегда, или работала, или отходила от предновогодней нагрузки. Попадала к родителям только третьего или четверного января, и то, как повезет.
Психотерапевт открывает дверь шире. В проходе она смотрится, как волшебница. Свет из окна оттеняет ее статный силуэт, волосы аккуратно подобраны.
– Проходи, Вика, – женщина пропускает меня вперед и показывает на небольшой диванчик.
Хочу сесть достойно, но мягкое сидение проваливается, и я чуть ли не закидываю ноги к верху. Хихикаю. Меня эта больница и путаница с суженным-ряженым скоро доведут до истерики. Тело отзывается резким прострелом в ребрах.
– Осторожней, – улыбается доктор и садится напротив за массивный стол с кипой папок на краю.
Ее лицо мне кажется знакомым. Теплые желтые глаза и слегка выгнутые брови. Бросаю взгляд на ее серьги: камушек-гвоздик переливается на солнце и засвечивает глаза, цепочки колышутся от выверенных движений. Она берет ручку, вытягивает листик из стопочки, а затем листает тетрадь, наверное, мою историю болезни.
– Вика, расскажи, как ты себя чувствуешь?
И тут меня начинает трусить. Я осознаю, что наступило время тех самых вопросов.
– Как после аварии, – бормочу и прячу голову поглубже в шею, будто страус в песок. Рассматривать ковер – лучший из вариантов поведения, которые мне сейчас приходят на ум. Я не хочу отвечать, не хочу вспоминать, а еще больше, не хочу говорить о Марке.
– Ко мне заходил следователь… – и Вера Васильевна бьет по самому больному, – он просил провести с тобой беседу о муже.
Неслышно скриплю зубами. Охаю от нового прострела в ребрах. Дышать становится тяжелей, вместо вдоха неприятный булькающий свист.
– Виктория, ты точно в порядке?
– Кажется, – отвечаю с усилием.
– Послушай, все что ты здесь скажешь, будет только между нами. Только если, конечно, ты не убила кого-то, – сквозь улыбку женщины пробивается серьезный настрой. – Лишь тогда я буду вынуждена дать показания. Так как у нас не стандартное посещение, я обязана открывать следствию нужные детали.
Замираю от ее слов. Что она несет? Кого убила? О чем речь? Женщина продолжает:
– То есть врачебная тайна не полностью в твоем распоряжении, но личные темы я не буду выносить из кабинета. Понимаешь меня?
Не понимаю. То есть: я скажу личное, о том, что не помню мужа, и, если это окажется важным для расследования – моя тайна будет раскрыта? Хорошенький расклад. Тетенькая, вы, наверное, не в своем уме!
– Вика? – переспрашивает меня психотерапевт и ласково улыбается. И я не верю этой улыбке. Не. Ве. Рю!
– Что? – хочется зарычать, но я смахиваю на дурочку: притворяюсь, что не поняла вопроса.
– Расскажи мне о Марке, – она слегка отклоняется на спинку кресла. Оно скрипит.
Я – букашка в банке. Мне не хватает воздуха.
– Он – хороший, – выговариваю, а сама ищу за что зацепиться взглядом, чтобы не показывать этой мучительнице глаза.
– Ты говоришь как-то не уверено.
– Я не знаю, что еще сказать…
– Ты любишь его?
Незримый удар под дых, который выбивает остатки воздуха. Тут же простреливает от спины до груди, отчего хочется сложиться пополам.
– Вика, ты не можешь уклоняться от вопросов. Ты должна отвечать.
– Наверное, – бормочу, а сама едва ли нахожу силы сделать вдох. Неужели она не видит, как меня ломает?
– Если ты думаешь, что сможешь избежать этого – ты заблуждаешься. У меня история болезни на столе, и я знаю, что у тебя ничего серьезного, так что, не ломай комедию, – Вера Васильевна говорит странно, резко и надменно. Она совсем не похожа на врача, который помогает душам.
Меня бросает в пот. Вытираю пальцами крылья носа. Заношу руку, чтобы просушить лоб, но вспоминаю о порезе и оставляю затею.
– Вика, ты любишь Марка? – настойчивей спрашивает психотерапевт.
Я решаю, что кивка будет достаточно. Так не хочется слышать собственное вранье.
Женщина улыбается:
– Хорошо. Расскажи самое яркое впечатление, связанное с мужем.
Дыхание все еще затруднено, я хриплю, немного откашливаюсь и понимаю, что мне нечего сказать. Придумать? Но это же выяснится. Это будет потом. Как я хочу домой! Там все станет ясно. Есть родители, которые подтвердят эту путаницу, братья, сестры, друзья… Стопорюсь на последнем. У меня нет друзей: только коллеги, партнеры и конкуренты. Я не подпускаю к себе чужаков. Есть еще он. Но его просить о помощи я не буду.
– Мы ходили в кино, – начинаю я.
Женщина кивает, улыбается одними губами.
– На какое?
– Не помню название, плаксивая романтическая комедия, – в душе я заливаюсь истерическим смехом, даже ресницы подрагивают, но я сдерживаюсь, чтобы не захохотать вслух.
Вера Васильевна щурится. Внимательно смотрит мне в глаза, затем снова кивает. Она ждет, молча. Значит, мне нужно еще что-то говорить. Ладно, сочиняю дальше:
– Мы ели попкорн, пили колу, а потом гуляли по Набережной.
– А почему тебе этот день запомнился?
– Марк сделал мне предложение, – тихо говорю я, и сама сжимаюсь от этой лжи. Доктор, видимо, воспринимает это, как смущение. Она уводит взгляд и быстро что-то пишет в тетрадь.
– Вика, сейчас будет трудный вопрос.
Я нервно сглатываю. Наверняка, спросит о личной жизни или что-то подобное. Что тут трудного? Если первая ложь прошла, пройдет и вторая.
– Давайте, – уже бодрее отвечаю я.
Ребра, не переставая, ноют. Малейшее движение и меня пронизывает невидимой стрелой боли. Что-то я нарушила, когда прыгнула на лестнице. Вот дура! Не хватает еще самой же затянуть выздоровление.
– Куда вы ехали, перед тем как случилась авария?
Задерживаю дыхание.
Кто-то кричит над ухом, чья-то рука скользит по лицу и разрезает мою щеку кольцом. Я падаю. Сверху сыплются сумки, пакеты, ошметки разноцветных тканей, пропитанных кровью, обломки синих сидений. Один из них врезается в ребро, и я затихаю.
– Тяжелые воспоминания, но придется, – мягко говорит Вера Васильевна.
Смотрю на нее стеклянными глазами и чувствую, как по щеке катятся слезы.
– Разве это поможет тем, кто погиб? – зло выдавливаю я.
– Поможет разобраться в причинах.
– Каких причинах? Я при чем?! – вскрикиваю, и тут же забиваюсь в угол дивана от ее гневного взгляда.
– Может и не при чем, но ответить нужно.
– Кому?
– Тебе, прежде всего, – уже ласковей отвечает она.
Щупаю рукой обсохшие губы. Жутко хочется пить.
Женщина встает и бесшумной походкой подходит ближе. Садится рядом, прикладывая руку мне на плечо.
Я чуть отстраняюсь: не люблю прикосновения чужих людей.
– Ты рада, что Марк выжил?
Меня это задевает. Я максимально отодвигаюсь.
– Что вы говорите? Конечно!
И здесь меня скручивает от ослепительной боли. Я сжимаю беспомощно живот, но это не помогает. Из глотки вырывается стон.
– Вика? – Вера Васильевна склоняется и смотрит на меня. Свет больно режет сетчатку. Женщина отодвигает мою руку, и я вижу, как яркое алое пятно расплывается по футболке.
Глава 8. Кто ты?
В каморке полумрак. Приоткрываю тяжелые веки и вижу обеспокоенное лицо Марины, а поодаль – Бенедикта Егоровича. Они говорят приглушенно, почти шепотом. Я не могу разобрать смысл.
– Давай, и начнем…
– Хорошо, – отвечает девушка и прокалывает мне кожу на внутренней стороне локтя, после чего я медленно уплываю в морок сна.
С глубоким вдохом выскакиваю из объятий Морфея. Будоражит назойливое ощущение, будто на меня смотрят.
Не моя палата – совсем другая. Широкая и чистая. Отмечаю красивый узор на паркете и персиковые шторы с ламбрекенами. Освещение в комнате от небольшого бра на противоположной стене.
– Вика… – кто-то шепчет в стороне. Нервно вздрагиваю и поворачиваю голову.
На меня смотрит синеглазый черноволосый мужчина. Ковыряюсь в памяти кто это может быть, и меня, словно кнутом, встегивает воспоминание – Марк.
Он какой-то другой, не такой как тот. Совсем другой, будто обновленный.
Сколько я пролежала в отключке? Почему нахожусь здесь?
Кровати стоят рядом. Нас разделяет провал шириной в локоть. Лицо мужа сухопарое и светлое: никаких бинтов и пластырей, ни одной гематомы. Несколько ссадин и царапин на подбородке и три скобы возле нижней губы.
– Сможешь подойти? – шепчет он. Голос кажется немного охрипшим.
Я замираю. Натягиваю повыше одеяло. По ощущениям я в тонкой ночной сорочке, считай, почти голая. Что я здесь делаю?! Где моя норка?
Марк ждет.
В больнице тишина. Закрытые шторы и светильник говорят о том, что сейчас либо поздний вечер, либо ночь.
– Медная моя, иди ко мне, – настаивает мужчина.
От его слов сковывает сильней. Надо отсюда как-то выбраться, и желательно – без шума.
Я не смотрю ему в глаза. Вцепившись онемевшими пальцами в края одеяла, направляюсь к двери. Посередине комнаты запутываюсь в ткани.
– Вика? Что случилось? Куда ты? – бормочет Марк вслед.
Не буду отвечать. Не буду!
Скрипит кровать: Марк приподнимается. Слышу его шумное дыхание.
Дверь распахивается, и вперед выступает Лиза.
– О, рыжая проснулась! – она сгребает меня своими лапищами и разворачивает назад. Я чуть ли не волочусь по полу. – Тебе что, приспичило?
Киваю, еще киваю и еще, чтобы понятней было. Это невозможно! Поселили меня с чужим мужиком! Как я должна на это реагировать?
– У вас тут все удобства в палате. В коридор можно не бегать, – девушка выталкивает меня в середину комнаты.
– Я не могу здесь лежать!
– Почему это? – удивляется медсестра. Ее длинные ресницы пляшут, как веера.
– Не могу, – выдавливаю, понимая, что если скажу, что не помню – полечу сразу в отделение совсем по другому адресу. Что мне стоит помолчать?
Оборачиваюсь и смотрю на Марка: он следит за мной приторным взглядом, таким ласковым и нежным… аж тошно. Другая мечтала бы об этом, а я горю. Не хочу! Верните мою жизнь!
– Здесь матрац жесткий. Я не могу спать, ребра ломит, – мелю все подряд. – Можно мне назад, в ту палату?
– Двинулась? Это подсобка была, – Лиза скидывает с меня одеяло и толкает в сторону душевой. Я прикрываюсь руками: ночнушка слишком прозрачная.
Марк, глаза его синие, вылупился и смотрит, как зачарованный.
– Давай бегом, пока я добрая, – смеется медсестра. – Когда выйдешь, поможешь мужу. Я думаю, что вы тут сами разберетесь. Все, спокойных вам снов, счастливчики, и не буяньте! – она грозит пальцем и, кокетливо виляя задом, исчезает за дверью.
Я застываю. Марк довольно улыбается и манит рукой.
– Вика, ну, что ты как не своя? Иди ко мне!
Отступаю машинально.
– Я…
– Ну, хватит! Я знаю, что ты в шоке, но уже все хорошо. Иди сюда, медная, – он тяжело приподнимается и скидывает ноги с кровати. Он же после операции!
– Как-то быстро ты оправился, – бормочу, отступая. Спина упирается в холодную стену.
Марк едва заметно стреляет взглядом. Затем выдыхает и, все же, встает.
– Да ничего серьезного. Пару ребер сложили и зашили порез на плече.
Только сейчас замечаю похожую перемотку, как у меня, под его футболкой. Она слегка выпирает через трикотаж, бинты захватывают большую часть левого плеча.
Задерживаю дыхание. Он чужой мужчина. Я его не знаю, знать не хочу, и не желаю, чтобы он подходил.
– Вик, что с тобой не так? Ты, словно, сама не своя, – Марк добирается до меня короткими шагами и уже протягивает руку, чтобы коснуться лица, но я подныриваю и отскакиваю в сторону. – Вика?! – мужчина вскидывает руки от возмущения.
– Я не могу, – бормочу и пячусь по стенке, пока не натыкаюсь головой в лампочку.
– Да что не так?! – удивляется он. Его обгорелые брови сходятся на переносице.
– Марина сказала, что тебя по кусочкам собирали. Вчера с операции, а сегодня уже на ногах?
– Медсестра, что ли? Та они тут те еще сплетницы. Что ты, как маленькая? Иди сюда, говорю! Не заставляй за тобой бегать по палате, у меня так швы разойдутся. Точно, как твои, глупая, – Марк ступает еще ближе, и мне уже некуда уходить. Только в коридор.
Вблизи у «мужа» пронзительные глаза. Они мне нравятся, но я его боюсь. Какое-то странное чувство, выплывающее из глубины подсознания. Это не объяснить.
Глава 9. Чужак
Задерживаю дыхание. Мне нужно что-то придумать, чтобы не выдать себя. А сердце колотится так, что я уже ничего не соображаю. Притвориться, что мне плохо? И опять уколы? Не пойдет.
Марк ступает тяжело. Босые ноги касаются моих холодных пальцев, и я уже не могу двинуться с места. Он нависает надо мной – я врастаю в пол. Вот пристал! Что он хочет?
– Дорогой, – начинаю я, а от напускной фальши начинает мутить. – Мне нужно…
– Что?
– Ну… – киваю в сторону душа.
– Поцелуй быстро мужа и иди купайся, а то приходится за тобой бегать чуть не по всей больнице. Мне это напомнило наше первое свидание, – Марк внезапно оказывается слишком близко. Я слышу его сердцебиение и тонкий терпкий запах. Он блаженно лыбится.
Сглатываю. Я не помню, не помню, ни хрена, не помню! Это бесит. И чужой мужик тянется меня поцеловать. Кричать? Капец! Это тупик. И почему я не сказала, что потеряла память? Может все же было бы легче?
Теплые руки обнимают мои щеки. Марк проводит пальцем по обгорелой брови: невесомо, нежно, но меня ломает от этих прикосновений. Это почти тоже самое, что лечь в постель с первым встречным. Невероятно!
– Милая, ты как загнанная лань. Что-то не так? Дрожишь. Ты что боишься меня? – Марк прищуривается и долго осматривает мое лицо.
Я слышу собственное хриплое дыхание и не чувствую ног. Замечаю блики в его зрачках, небесно-голубые кристаллики покрываются тонкой поволокой инея. Закрученные местами редкие ресницы дрожат.
Мужчина придавливает меня к стене. Чувствую его силу и мощь. Что же будет, когда он выздоровеет?
– Ма… – но он затыкает мне рот поцелуем. Сначала проникает настойчиво, жгуче, до боли, а затем чуть замедляется и словно ждет ответной ласки. А фиг! Сжимаю губы до предела. Дерзкая рука соскальзывает на мою шею и движется вниз. Ну, уж нет! Кусаю его.
– Вика!
Я делаю виноватое лицо и, пока он не опомнился, убегаю в душ. Чувствую, как сперто дыхание, и под ребром все так же мешается камень.
– Прости… – хочется сказать «те», но я вовремя останавливаюсь, – я случайно! – кричу из кабинки.
Долго стою неподвижно, прислушиваясь к шороху в комнате. Тихо. Блин! У него и так на губе швы. Жалею его? А вдруг он и в самом деле мой муж? Как это? То есть то, что я помню свою жизнь по минутам, особенно последние пару лет, не считается? Ладно бы вышибло совсем, но ведь помню же кто я, что делала и как жила. И, тем более, с кем! Я все помню!
Пальцы замирают на завязках рубашки. Нужно выбрать правильное поведение. Возможно, так меня побыстрее выпишут. Интересно, приходил ли следователь? Может, он принес вещи? Долго я не выдержу в одной комнате с незнакомым мужчиной. Или придется признаться, или ждать, пока выпишут, ну, или сбежать…
Прыскаю от нелепой мысли. Стягиваю тонкую ночнушку и включаю воду.
Стараюсь не мочить швы. Выглядят они совсем не страшно: две тонкие линии от солнечного сплетения до правой подмышки. Бинтов нет. Немного припухшие в местах склепок.
Меня подкашивает странное ощущение неправильности, словно вся эта больница – затянувшийся нелепый сон.
Склоняю голову и мою волосы, долго наслаждаясь каждой чистой каплей. Шампунь, на удивление, пахнет приятно и свежо. Хорошо хоть не хозяйственное мыло положили. И в конце купания понимаю, что не хочу выходить. Так и стою с включенным краном, размышляя, как действовать дальше с этим приставучим лже-мужем.
Дверь кабинки распахивается. Я успеваю только ахнуть и отстраниться чуть в сторону. Марк протягивает мне полотенце и подает руку, странно ухмыляясь. Не нравится мне это.
Хватаю сорочку с крючка, нелепо прикрывшись нею.
Мужчина многозначительно смотрит на мою грудь. Опускает взгляд, скользя наглым взором по взмокшей коже, затем снова трясет передо мной полотенцем.
– Ты очаровательна, но я уже хочу спать. Освободишь кабинку?
– О! Да, конечно! – я мигом заворачиваюсь в махровую ткань и выползаю наружу. Только сейчас замечаю, что Марк разделся и стоит передо мной в чем мать родила. И чувствуя прилив тепла к щекам, резко отворачиваюсь и направляюсь к кровати.
– Тебе придется помочь, – говорит Марк, будто нарочно таким ровным тоном, что охота его треснуть.
Я закатываю глаза. Как все это надоело! Смирно иду назад. Ну, это же помощь! Не могу же я быть последней свиньей?
Снова эта ухмылочка на его лице и блеск на радужках. Всматриваюсь. Ну, не бывает такого цвета глаз. Чувствую, как на плечах высыхает вода и меня бросает в дрожь. Или это от страха? Почему мне кажется, что вся эта путаница чья-то игра?
Марк поворачивается спиной и протягивает намыленную мочалку. Вожу нею по его широкой спине, стараясь не цепляться взглядом за обнаженные ягодицы.
Аккуратно мою его, обхожу несколько ран под лопаткой.
Ничего себе мышечный корсет! Откашливаюсь, а Марк тихо смеется. Будто бы понимает, что я вижу его впервые. Он оборачивается. Отмечаю его греческий нос и чуть вздернутый подбородок.
– Спасибо, – проговаривает мужчина, а я застываю, глядя в его странные до ужаса глаза.
Из окаменения меня выводит небрежное прикосновение: Марк скользит влажной рукой по шее вверх и подцепляет слегка мою косичку.
– Я не смог бы жить без тебя… – выдыхает мужчина и намеревается вытянуть голову из душевой, чтобы снова поцеловать, но я резко отстраняюсь. Я не знаю, что ответить. Нелепо улыбаюсь и юркаю в кровать.
Долго не могу уснуть. Слышу, как «муж» выходит из душа, шаркая подошвами тапок. Останавливается около кровати. Гладит меня по голове, перебирая мокрые локоны. Я притворяюсь, что сплю: еще один поцелуй не выдержу. Боюсь, что в ход пойдут кулаки и колени. Не хочется поднимать шум.
Марк целует меня в лоб. От него пахнет тем же шампунем: чайным деревом и лаймом с легкой сладкой нотой.
Сначала мне кажется, что мужчина уже лег, но потом слышу противный скрип.
Что он там делает? Пол ходит ходуном. Хочу обернуться, но вдруг наступает тишина. Да мало ли, может стул двигал. Но тут теплая рука ложится сверху и притягивает к себе. Распахиваю глаза и вижу темноту.
– Доброй ночи, любимая…
Глава 10. Нелепости продолжаются
Утро. Я резко открываю глаза. Как уснула, не понимаю.
Пол ночи не могла успокоиться: сердце колотилось в груди, словно оно решило выйти из строя. Старалась не шевелиться, чтобы не касаться мужчины, хотя это было глупо. Особенно, если считать, что он притянул меня к себе так сильно, что я чувствовала все изгибы его тела. Старалась не думать об интимности происходящего, надеясь, что он уснет, и я выползу из плена его рук. Но от малейшего моего движения Марк подтягивал к себе, прижимая плотней, отчего я переставала дышать. Меня бросало то в жар, то в холод.
Тогда же и решила, что с утра признаюсь в потере памяти. Лучше уж в психушку, чем вот так.
Тело жутко затекло, лежать неподвижно на одном боку с больным ребром оказалось невероятно трудно. Долго не высыхали волосы. Ночью раскрытые руки сковало ледяным холодом. Это дома я свою густую шевелюру феном сушу, а здесь я просто зарылась под одеяло в надежде спрятаться от реальности, не задумываясь о красоте и удобствах. А когда Марк повернул лицо и зарылся в моих кудрях, стало еще хуже, хотя и теплее. От его шумного дыхания над ухом запирало легкие и не получалось сделать вдох. Я пробовала расцепить пальцы мужчины, чтобы передвинуться на другой край кровати, но не могла даже на миллиметр отстраниться.
Душу скручивало в тугой узел. Лже-муж начинал бесить.
И вот, наконец, утро.
Шторы приоткрыты, вялое солнце бродит по орнаменту на полу.
Аккуратно поднимаю руку Марка. Выползаю, но тут же заваливаюсь назад.
– Доброе утро, золотая, – шепчет мужчина на ухо, а меня трусит.
– И тебе доброе, – максимально вежливо выдавливаю я и снова оттягиваю его ладонь. – Выпусти, мне пи-пи надо.
– Только после утреннего поцелуя.
О! Ну сколько можно?
– Нет! – резко отстраняюсь, толкнув его локтем, и тяну за собой одеяло. Нечего пялиться!
– Это почему же? – Марк вальяжно поворачивается на бок и подпирает голову ладонью.
Он так и не оделся вчера! Бесстыдник. Бросаю назад одеяло, чтобы он прикрылся, а сама убегаю в душ – переодеться. Но во что? Где моя одежда?
Дверь в ванную открывается.
– Держи, – Марк протягивает сложенные аккуратной стопкой спортивки и футболку, – Лиза еще вчера принесла.
Я нервничаю. Спокойно стоять возле голого мужчины нереально, особенно если он выдает себя за твоего мужа. Довольно пикантная ситуация, правда?
– Благодарю, – процеживаю сквозь зубы.
– Так официально. Вика, меня уже порядком напрягает твое поведение. Ты или говоришь, что не так или… – он застывает на полуслове. Задумался.
– Все нормально, у меня просто шок, – оправдываюсь. Я боюсь. Он страшный. А вдруг психанет? Лучше Зуеву признаюсь.
– Хорошо, и мы, наконец, должны поговорить о том, что случилось перед аварией, – Марк понижает странно голос.
Опа! А что случилось? Округляю глаза.
«Муж» щурится, будто проверяет, помню я или нет. Он пугает меня до колик.
– Да, конечно, – бросаю я и закрываю перед его носом стеклянную матовую дверь душа.
Слышу тихую ругань, затем – удаляющиеся шаги. Мужчина шуршит тапочками по паркету.
Облегченно выдыхаю.
О чем он говорит? Что еще случилось?
Играть комедию дальше нет смысла, я только больше запутываюсь в этой нелепой паутине. И что меня дернуло сделать вид, что помню его? Что значит «помню»? Моя жизнь – это танцы и работа, там нет никаких мужей, свадеб и прочего! Почему я должна выкручиваться? Но интуиция ведет меня в обратном направлении и твердит мне молчать. Какое жуткое и неприятное чувство.
Быстро ополаскиваюсь и переодеваюсь.
Выхожу из ванны и сталкиваюсь с Марком взглядом. Он заправил импровизированную двуспальную кровать и разлегся на ней, закинув руки за голову. По его широкоскулому лицу плавает странная ухмылка: довольная и загадочная. Что теперь?
Оборачиваюсь и понимаю в чем дело. Свет из окна падает на дверь душа и просвечивает все, что там находится. Вот же ж! Извращенец! Специально дверь в ванную не закрыл! Кровь приливает к лицу. Я нервничаю и, хлопнув дверью, выхожу в коридор.
– Привет, Вика, – тут же перехватывает меня Марина.
Она осматривает мои раны на лице. Удовлетворительно качает белым колпаком, из-под которого выглядывают светлые кудряшки.
– Через полчаса Бенедикт Егорович проверит твои ребра.
– А можно к нему сейчас?
– Нет, он занят. Он сам зайдет.
Хочется завыть.
Ладно. Полчаса потерпеть могу, но вот я совсем не желаю признаваться в амнезии при «муже».
– А Зуев не может меня осмотреть у себя?
– Что за глупости? Все, иди, у меня пациентов на уколах еще восемнадцать человек.
Марина выглядит устало. У нее чуть припухшие веки и розовые, налитые щеки. И почему она не Марья или Маруся? Так и прилипает к ней образ барышни из старинных славянских сказок, не хватает только цветастого платочка и веретена.
Я уже собираюсь уйти, но вдруг вспоминаю:
– А ты не знаешь, приходил ли вчера следователь?
«Марья» приподнимает глаза от кучки крохотных бумажек на столе и смотрит на меня так многозначительно, что я ретируюсь и иду по коридору прочь.
