Диана Билык
Капитанская дочка для пирата
Глава 4. Энзарио
Не сплю. Как дурак, не сплю всю ночь. И весь день держусь около трюма. Как тень. Брожу туда-сюда, кручу канаты, отдаю команды, а сам взглядом прикипаю к неприметной двери.
Прислушиваюсь. Уши начинают гореть от напряжения. Но девка упрямо молчит и не зовет. Что за толстолобик!
Кулаки уже гудят от нервов, я бесконечно сжимаю их и разжимаю. Понимаю, что без нее никуда не двинусь.
Пару раз гаркаю на матросов просто так, срывая злость. А пусть не расслабляются! Они притихают и до конца дня меня не трогают. Наверное, на моем лице все написано: "Не приближайся – задушу!"
Когда Ойс заваливается за горизонт, я не выдерживаю и иду к пленнице. Прежде чем войти, прижимаю ухо к металлу и слушаю. А если я опоздал? Упертый старый дурак! Она ведь ранена и голодна…
Потерять сейчас единственный шанс на спасение из-за своей гордости, будет страшнейшей моей ошибкой.
Что-то внутри шуршит. Жива! От радости резко распахиваю дверь, но на лицо надеваю бесчувственную маску. Кажется, огромная тень отскакивает от моих ног на потолок. Девушка сидит в том же месте, где я ее оставил. Грязная. Растрепанная. Но все такая же коварно красивая. Зараза! Синие блюдца распахнуты и блестят ненавистным огнем.
Да, можешь ненавидеть меня. Только живи.
Наклоняюсь и протягиваю ей руку.
– Идем, красотуля. Согрею тебя и накормлю. Хватит дуться. Губы пересохли, пить же хочешь. Зачем упираешься?
Замирает и смотрит, как на скользкого кальмара, протянувшего щупальце. Терплю и не отвожу взгляд. Пусть. Только бы согласилась выйти и поесть, а дальше я придумаю что-нибудь. Приструню и заставлю помочь.
Она будет сопротивляться, я чувствую это нутром, вижу в глубине зрачков. И не могу не признать, что этот не гаснущий костер протеста заводит. Я будто вернулся на много лет назад и с восторгом смотрю на бушующее море. Яростное, дикое и дурманящее кровь.
Сердце отплясывает в груди, а фурия что-то обдумывает, и время тянется невыносимо медленно.
Вдруг она кивает и вкладывает тонкие пальчики в мою ладонь. Опускает ресницы и позволяет себя поднять, даже ненароком прислоняется к груди, всего на мгновение, но я чую подвох.
Море никогда не сдается. И во время шторма оно перемелет твои кости, если позволишь себе хотя бы минутную передышку.
Стискиваю зубы и стараюсь не дышать, потому что, даже сквозь пот и грязь, от нее одуряюще пахнет ландышами.
Главное не терять бдительность.
Малейшая возможность, и тонкий налет беспомощности растает, как дым, обнажив острые когти и зубы.
Мог бы, не дышал бы, но умирать и воскресать на глазах строптивицы последнее, что я решусь сделать. Стискиваю ее сильней, прижимая к себе за талию. Девушка глухо стонет, сомкнув бледные губы. Она едва на ногах стоит, но в глазах не умирает убийственное пламя.
Промораживает своим взглядом капитанская дочка. Веду плечом, смахивая ползущий по спине холод. Кажется, что с потолка на меня ледяная вода капает.
– Как звать тебя? – спрашиваю первое, что приходит в голову и веду пленницу к выходу. Осторожно, медленно. Будто боюсь сломать.
Отворачивается и в глаза не смотрит, вздрагивает сильнее, когда добираемся до двери.
– А-ария, – она морщится, стоит нам шагнуть на палубу. Цепляется за мою руку и тихо шипит. Слишком сильно сдавил. Мрак ее раздери, будто из стекла сделана. А гонору на сотню воинов хватит! Бросаю взгляд на рану и недовольно хмурюсь. Повязку бы сменить. Она и так слишком уж горячая и дышит тяжело, не хватало еще, чтобы залихорадила. Захлопываю дверь и веду к каюте, не обращая внимание на жадные взгляды мужиков.
– Ария, – повторяю, едва попадаем в полумрак. – Фурия, – добавляю, когда свет от люнн согревает холодным пламенем её волосы.
Девчонка ощутимо вздрагивает в моих руках, но ничего не говорит. Слишком уж она покорная, подозрительно все это. Когда добираемся до каюты, она замирает в нерешительности и смотрит почти испуганно.
Чего же ты только сейчас заартачилась, красотуля? Дергается, но я держу крепко, втаскиваю ее внутрь и закрываю дверь. Медленно проворачиваю ключ в замке и вешаю его на шею. Все-таки идти с кем-то такого роста, как Ария, дьявольски неудобно, приходится размять затекшие плечи.
Поворачиваюсь к девчонке, а у нее глаза блестят и мечутся из стороны в сторону, а на дне зрачков паника, почти ужас.
Отступать некуда, разве что прижаться поясницей к краю стола. Ее губы бледнеют и подрагивают, будто еще чуть-чуть и сознание потеряет прямо здесь. Алый огонь волос по плечам рассыпается, а в прорехе виднеется глянцевая кожа и тугие сосочки. У меня голову ведет от этой картины, но стискиваю кулаки и остаюсь стоять на месте. Я ее сюда не для удовольствий привел, а для дела.
– Душ там, – не говорю, а приказываю и показываю в сторону. А девчонка стоит, как каменная, и молчит. – Или ты сама, или я тебя выдраю так, что ничего не захочется, кроме ласки.
Прищуриваюсь и слежу за ее реакцией. Ну-ну, что на это скажешь?
– Мне что, при тебе м-мыться? – в глазах уже не просто паника, там шторм похлеще тех, что настигали меня у самых дальних закутков этого мира.
– Нужна ты мне, – фыркаю. – Иди уже.
Отлипает от стола и неуверенно ступает в соседнюю комнатушку. Пальчики за лохмотья цепляются, чтобы прикрыться, а коленки так дрожат, что мне даже становится смешно.
Фурия-фурия, зубочисткой своей перед лицом размахивает, жрать отказывается да нос задирает. А как в логово хищника попала, так и все!
Стух костер революции.
Пока она плещется, я от греха подальше выхожу в кухню. Суп-пюре с креветками самое то, чтобы на ноги ее поставить. Оценит ли? Да мне все равно, лишь бы ласты не склеила. Медуза рыжая. А глазища какие, умели бы резать – давно бы из меня морскую капусту сделали.
Когда возвращаюсь назад, вода еще льется. Долго что-то. А вдруг девке плохо стало?
Жду еще несколько минут, а они тянутся, как корабль на северном полюсе, когда лед пробивает. Медленно, спокойно. Тьфу ты! Да где там спокойно?!
Хожу по каюте, стирая дорогой сирвийский ковер, а вода все течет, течет…
Так, хватит!
Распахиваю дверь в душевую.
Девчонка дергается и бьется больной рукой об выпирающий из стены кран. Морщится от боли и только через секунду понимает, что на ней ни единой нитки, а я пялюсь во все глаза. Внутри возбуждение смешивается с глухой злостью. На нее, на себя. Взгляд скользит по белой коже и застывает на тонком узоре, тянущемся по ключицам. Ветка цветущего папоротника. Настолько искусная, что мне кажется листики сейчас зашевелятся.
– Я уж подумал, ты тут утонула, фурия. Скорость явно не твоя сильная сторона.
Она обхватывает себя руками и сжимается, как еж, что готовится выпустить колючки.
Скрываю с крючка у двери полотенце и бросаю в нее. Прикрылась бы уже скорее, ради всего святого! Зажмуриваюсь, всего на мгновение, а перед глазами волосы алые и соблазнительный изгиб молочно-белого бедра.
– Заканчивай! – рявкаю, а голос предательски ломается. – Поешь и поговорим.
А когда выхожу, хочется половину каюты разгромить.
Заноза мелкая, я же тебя вытравлю из головы, из натянуто-напряженных жил и жара в паху. Всего лишь смазливое личико, всего лишь я голоден, всего лишь несносный запах ландышей. Как яд проникает в кровь и заставляет дергаться в последних конвульсиях.
Все-таки грохаю по стене ботинком, отчего люнны тревожно разлетаются и забиваются в углу, будто живые светляки. Становится мрачно, как в склепе. Как в моем сердце.
Ария выходит из душа вся такая смущенная и свежая, как весенний ветер. Завернутая в мягкое полотенце. Еда уже ждет ее на столе, потому что, видит богиня, я просто не мог подойти к ней близко и не свихнуться от цветочного запаха, окутывающего ее невидимым облаком.
Встаю у противоположной стены и скрещиваю руки на груди. Лицо предельно суровое и мрачное. Ничто не должно выдать моего волнения.
Девчонка устраиваться за столом и берет ложку дрожащей рукой. Ест медленно и аккуратно, хотя заметно, как ей сложно сдерживать бушующее желание наброситься на еду жадно, как голодный зверь.
Поднимает на меня взгляд и застывает, как статуя.
– Что тебе нужно, пират? Давай сразу к делу.
Говорит спокойно, спина прямая, как палка, но одну руку под столом держит, сжимая край полотенца. Одежку я ей не дал. Пленникам не положено чувствовать себя комфортно. Пусть краснеет и трясется. И думает, насколько она беззащитна.
Сажусь, потому что моё волнение и злость скоро станут заметны невооруженным глазом. Какие цветы? Откуда она девчачье мыло взяла в моей каюте?
Или мне запах ландыша уже мерещится?
– А то ты не знаешь? – царапаю её розовые плечи взглядом и от резкого удушья утыкаюсь в свою тарелку. Закипаю, но, сдерживаясь, беру спокойно вилку и хладнокровно протыкаю мясо зубьями.
– Без понятия! – она вдруг бьет кулаком по столу, и в глазах вспыхивает дикая ярость. – Ты захватил нас! Ты убил папу! И теперь я еще и знать должна, почему?!
– Утихни, фурия, – голос звенит, наши взгляды сталкиваются, как два клиника, – или выброшу тебя обратно в трюм, на пару дней!
А она не слышит меня совершенно, вскакивает, с грохотом роняя тяжелый стул.
– Что тебе надо?! – она не просто кричит – воет раненым зверем. Взгляд мечется из стороны в сторону и падает на острую спицу, что приютилась на кресле справа.
Какой я идиот!
Рывок, и сталь в ее здоровой руке, губы растянулись в безумной усмешке, но секундного промедления достаточно, чтобы я успел выхватить "оружие".
Скольжу вперед, короткий взмах, и полотенце расходится точно посередине. Девка сдавлено вскрикивает, когда впечатываю ее в стену. Прижимаю всем телом, и вырываю спицу из дрожащей руки.
Фурия не утихает и метит ногтями в глаза, но я успеваю отклонить голову. На горле и груди остаются алые отметины-царапины, а девчонка обмякает, как кукла. За ее спиной расплывается кровавое пятно.
Повязка взмокла, и на плече девушки дико цветет оранжевый цветок.
– Морская тварь! – подхватываю упрямицу и несу на кровать. Ария вялая, как сорванный вчерашний одуванчик. Голова болтается на моём плече, мокрые волосы щекочут сквозь тонкую рубашку.
Чтобы не искушаться, накрываю фурию до пояса простыней, а полотенце немного стягиваю вниз, стараясь не оголить грудь. Хватит с меня бессонницы.
Обрабатываю рану, сначала очистив от мелких щепок. Пришлось повозиться, хорошо, что девчонка отключилась.
Когда лью на воспалённые ткани спирт, она не просыпается, даже не дёргается. Меня подкашивает от ярости и отчаяния. Старый идиот! Если девка помрёт, считай, что сам подписал приговор своему сыну. Я должен её вытащить, любой ценой.
Лоб у пленницы горячий, губы обсохли, а кожа покрылась болезненным потом. Соображай, Энзо! Хватит пялиться на её очерченные скулы и такую манящую ложбинку между грудей.
Скачу, как козёл, в кухню и, не объясняя ничего коку, хватаю бутыль с уксусом и мчусь назад. По дороге настраиваюсь и сцепляю зубы до хруста. Не глазеть. Не глазеть! Это совсем не то, что мне нужно.
Легко сказать, но сделать невозможно. Таращусь на её грудь и тёмный треугольник волос внизу живота, будто оголодавший пес на кость. Сижу рядом каменным изваянием и до белых косточек сжимаю в кулаке мокрую тряпку.
Глава 5. Ария
Над головой звездное небо полное зеленых лент и красноватых всполохов. Стою на обрыве, над бушующим морем. Смотрю, как пена оседает на черных острых скалах, похожих на гнилые зубы.
Холодный ветер рвет простое хлопковое платье, тянет и толкает в спину. Упираюсь из последних сил, но куда там! Весь мир восстает против меня. Морская пучина внизу раскрывается, как пасть неведомого чудовища, и я надрывно кричу.
Падаю и цепляюсь руками за жухлую траву, но невидимые пальцы ветра оплетают лодыжки и дергают, подтаскивая к самому краю.
– Помогите! – щеки обжигают злые слезы.
На лицо падает тень, и я поднимаю голову. Не вижу спасителя, лишь смазанный образ. Не понимаю, кто мог откликнуться на зов.
Чьи-то пальцы хватают за запястье и тянут, но радость быстро сменяется ужасом, когда некто поднимает меня в воздух и одним резким толчком отправляет за край. В бесконечный мрак бушующего моря.
Кричу и сквозь боль рвусь вверх.
– Воу! Тише, красотуля. Швы разойдутся, – шипит возле уха знакомый голос. Мои ноги и руки словно в тисках зажаты, а спину и бедра согревает чье-то жаркое тело.
Пытаюсь освободиться, но враг только сжимает меня сильнее, до хруста в ребрах, и я замираю. Чувствую, как теплое дыхание щекочет шею, а по спине разбегаются мурашки.
– Еще одна такая выходка и распну, – в горло упирается что-то острое.
Чуть опустив голову, я замечаю знакомую спицу, и в груди стягивается тугой холодный узел.
– Давай заключим сделку, фурия, – низкий голос прокатывается по коже жаркой волной, – ты дашь мне то, что попрошу. А потом можешь катиться на все четыре стороны. Высажу в первом же порту и скроюсь за горизонтом.
– Ты – убийца! – шиплю в ответ, – пальцем не пошевелю, ясно? Можешь в море бросить, на части кромсать! Клянусь, я тебя удавлю! За отца отомщу.
Враг ругается сквозь зубы и прижимается теснее. Мне почти нечем дышать, я танцую на краю бездонной пропасти беспамятства и через секунду с ужасом ощущаю, как он возбужден.
– Не убивал я его! – шепчет прямо в ухо, – он упал мне под ноги уже на последнем издыхании! Только имя твое успел сказать.
– Лжец!
– Мне плевать, веришь ты или нет! – спица давит сильнее, ощущение такое, что кожа на шее сейчас лопнет. – Или ты поможешь, или живой не сойдешь с этого корабля. Ты хочешь жить, я знаю.
– Что тебе надо? – глухо хриплю, потому что давление почти невозможно терпеть.
– Карта, красотуля. Я хочу использовать карту твоего отца.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
Так вот оно что! Хочет добраться до сокровища, а папы нет в живых. Некому открыть секрет. Знает, тварь, что карта по крови передается. Но я же никогда даже не прикасалась к ней! Только в общих чертах знаю, что семье нашей доверено сокровище, для охраны.
– Ты ведь знаешь секрет, – тянет пират возле уха. – Я по дыханию слышу, по сердечку, что птичкой бьется в груди, по глазкам бегающим вижу.
– Это просто украшение. Нет там ничего, – вру самозабвенно, даже смеюсь, а враг за спиной все больше напрягается. – Сказка, понимаешь? Всего лишь сказка!
– Да не заливай! – он смеется, откидываясь немного назад. Хочу ударить его локтем, но от движения больно тянет рану на плече. – Спокойно, фурия. Не обижу. Что ты бесишься? Или возбуждена так, что крышу сносит?
– По себе не суди, животное, – выплевываю зло, – боль меня не возбуждает!
– Фурия, ты ответишь за свои слова, – игривый, но хриплый голос пролетает над плечом. Пират чуть отстраняется, но не отпускает, а лишь поворачивает на спину и нависает надо мной, как тень. – Животное, говоришь? – его рука крепко держит мои кисти на животе, а вторая юрко пробирается под взмокшую простынь. – Я могу сделать с тобой, что захочу, дорогуша, – сильно, но не больно, сжимает грудь. – А ты меня откровенно достала.
Внутри все замирает от ужаса. Самое время отступить, сдаться, дать то, что хочет. Тихий голосок здравого смысла пищит где-то на задворках сознания, но ярость глушит его снова.
– Или убери руки, – я поворачиваю голову, – или карту свою можешь сожрать, потому что без меня она ни на что не сгодится! – я хрипло смеюсь. – На корабле полно способов отправиться к праотцам, пират. Не уследишь, я гарантирую.
Блефую нагло. Но это должно сработать.
– Помереть хочешь? Так я устрою, – хрипит он и будто невзначай проводит ладонью по окаменевшему соску. Смеется сквозь сомкнутые губы и резко отстраняется. Брезгливо морщится, будто зеленый помидор укусил. – Поднимайся!
Хочется заорать в ответ, но мысли разбегаются, как тараканы.
Он встает около кровати и протыкает меня грозовым взглядом.
– И за борт, – показывает на дверь. – Это мой дом, мой корабль – и ты или подчиняешься, или идешь на корм пираньям!
Сползаю с кровати, цепляюсь здоровой рукой за ноющее плечо. Ноги дрожат, но я выпрямляюсь и встречаю его взгляд, не отвожу глаза и криво усмехаюсь. Встряхиваю головой и, откидывая волосы назад, шагаю вперед.
– Я лучше утону, чем подчинюсь бандиту, – цежу сквозь зубы и вскидываю подбородок, – пираньи хотя бы не убивают себе подобных из-за сокровищ.
– Куда поперлась? – усмехается пират и вальяжно подходит ближе. – Думаю, полсотни голодных мужиков на палубе не дадут тебе утопнуть. Что стоишь? Ну, иди, раз решила, морская ежиха, – уголки его губ дрожат от смеха, а в глазах читается то ли страх, то ли издевка.
Я уверенно обхожу его по кругу и иду к двери. Наблюдаю, как он поворачивает голову, как на глаза падает прядь угольно-черных волос, выбившись из тугого хвоста. Пират вообще выглядит взъерошенным, взведенным, как пружина. Свет от люнн танцует на смуглом лице, высекает искры из колечек в ухе, а улыбка застывает, точно свечной воск.
– Смотри, пират, – шепчу одними губами и распахиваю дверь настеж.
Подлетает и хлопает ладонью по дереву, запирая вход. Желваки ходят ходуном, губы белеют от злости.
– Хорошо. Переиграла. Правда, жить совсем не хочешь? – прищуривается и оценивающе скользит холодными глазами по коже. – Не убивал я твоего отца! А за корабль извини.
– Раз уж пираньи отменяются, то одежду дай, – скрещиваю руки на груди, а коленки дрожат так, что только чудом стою. Приходится переносить вес с ноги на ногу, чтобы враг не заметил, как я близка к знакомству с полом, – я могу, конечно, и так ходить, но мне тебя жаль.
– А меня это ничуть не смущает, – он даже поворачивается так, чтобы я видела, что мой обнаженный вид его волнует.
– Ну, раз штанов не жалко, то поговорим так.
Прохожу к столу, поднимаю с пола две половинки полотенца и устраиваюсь на стуле, бросив одну половинку на бедра, а вторую обвязав вокруг груди.
– За мои штаны не беспокойся, – огрызается пират и мнется у двери. Слышу, как выдыхает, стараясь не шуметь, и только потом идет к столу. – Пить хочешь?
Глава 6. Энзарио
Рыжая львица смотрит на меня, будто не я старше, а она. Грозная и властная. Скрутить бы ее и выжимать стоны из алого манящего ротика. Морская зараза, совсем сбрендил!
На вопрос о воде отворачивается и еще сильнее закручивает руки на груди. Без полотенца было интересней, но и так у меня уже крышу рвет. Пусть лучше сидит и не двигается, чем разгуливает и соблазняет своими прелестями.
– Не хочешь, значит, пить? – хмыкаю. Наливаю из графина в стакан воды. Медленно. Дразнясь. Девчонка нервно вздрагивает, а я ликую. Вот же глупая, не протянет же долго, если будет упираться и дерзить. Без воды ослабеет быстро. Ла-а-адно. Давай, по-другому.
Сажусь рядом, задевая, будто случайно, ее колено. Отодвигается. Ожидаемо. Смеюсь про себя. Ставлю полный стакан на стол и, сдавливая пальцами, долго смотрю на него. Когда боковым зрением замечаю робкий поворот головы девушки, жадно и с наслаждением напиваюсь, но оставляю на дне пару глотков.
– Будешь пить?
Отворачивается.
Хмыкаю. Кто бы сомневался!
Я встаю, допиваю остаток, но не глотаю его, а резко наклоняюсь к Арии. Беру в плен ее плечи, тяну на себя подбородок. Фурия почти не сопротивляется, только взвизгивает и впивается в мои руки холодными пальцами. Прижимаю свои губы к ее и толкаю воду.
Смотрю на нее, глаз не закрываю, но фурия даже не пытается отвернуться. Руки у нее свободны, пальчики впиваются в мои волосы и тянут ближе. Один глоток, второй… И тут же боль пронзает нижнюю губу.
Во рту солоно от крови, а девчонка отталкивает, и глаза ее будто красной дымкой затягиваются. Ходячее противоречие! То жжет отвагой, то сжимается, как пугливый птенец, то снова взбрыкивает и дает отпор! В этой взъерошенной птичке сотни демонов, мрак меня разорви!
Слизываю капельку крови на губе и ухмыляюсь. Думает, сможет мне противостоять?
Хочу сбежать от ее испуганного, но глубокого взгляда. Не вдыхать запах, что впитался в кожу настоящей паранойей. Хочу выровняться и уйти, грохнув дверями и забыв дорогу к этой каюте. Но я, как пацан, загораюсь и не хочу тормозить. Якоря сорваны, господа! Полный вперед!
Не спал, в штанах уже не пожар – сгорело все. В ушах звенит от возбуждения. Знала бы она, чего мне стоило не взять ее ночью! Зараза мелкая!
И все-таки налетаю на ее губы. Мои раны заживают быстро, а укусы фурии, как комариные, это даже приятно. Остро. Не пускает чертовка! Смыкает челюсть и впивается пальцами в мои волосы сильней, будто выдрать хочет. Пусть дерет – не жалко – все равно отрастут.
Сжимаю ее затылок и тяну на себя, второй рукой миную полотенце и добираюсь до налитой груди. Моя пленница, что хочу, то и делаю. Под пальцами еще живут прошлые прикосновения к ней, а мне мало, я еще хочу. Зря она игралась со старым и голодным морским волком, у которого бабы не было больше двух лет.
Рычу и толкаюсь языком, скольжу по зубам. Не сдается, вертит головой. Не пускает. Капитан Энзо никогда не отступает от того, что хочет. Не в моих правилах.
Выкручиваю сосок под пальцами, заставляя девушку вскрикнуть, и выхватываю, наконец, поцелуй.
Я ее заставлю делать то, что я хочу, а нет – буду ласкать, пока не оттает.
– Снова что ли голой по палубе пройти? – шипит сдавленно между голодными поцелуями-укусами, – ты же поговорить хотел. И я кажется сказала убрать руки!
– Я передумал, – гневаюсь и снова целую. Чтобы знала, как мне перечить, игла морская!
Поцелуй отдает горечью и солью. Ария отвечает, но механически. Я не могу понять, что в ее крошечной взрывной голове. Сейчас отпустит и с ласковой улыбкой сердце ножом проткнет?
Страсть и вожделение скручивают меня тугим узлом так резко, что темнеет в глазах. Приходится отстраниться, чтобы заставить себя остыть. Я все равно никого не боюсь, так что фору даю пленнице.
Отхожу назад и рассматриваю дело рук своих. Девчонка сидит какая-то пришибленная, с опухшими губами и взглядом таким темным и тяжелым, что стол перед ней вот-вот загорится. Мне пора остановиться.
Сейчас, немедленно! Остыть! Принять душ. Ледяной.
Или клянусь штормовым ветром – фурия не уйдет нетронутой. Видит море, я не сторонник насилия, но если замешкаюсь, то до греха меня доведет, бестия красноволосая.
Без слов ухожу, сжав до бела кулаки. Дверь в ванную распахиваю и ныряю под холодную воду. Кажется, что пар идет от моей кожи. Упираюсь руками в стену, чтобы не рухнуть.
Зараза мелкая! Вкусная. Сладкий яд.
Как Сталас, богиня камня и проклятий – глянула и в статую меня превратила! Гигантская тридакна! Дожить бы до порта – там любая шлюха подойдет, чтобы сбросить балласт. Лишь бы не чувствовать себя голодным ничтожеством.
Холод сквозняка обнимает разгоряченные плечи, и я понимаю, что не захлопнул дверь. А она сидит и смотрит, прожигает льдистыми глазищами, дырки пробивает между лопатками. Будто гладит. Будто прикасается.
– Глаза не поломай! – говорю, слегка повернув голову. Исподтишка замечаю, как Ария поджимает губы и, краснея, отворачивается.
И меня накрывает снова. Каменею, как мальчишка.
Та-а-ак! Кают свободных нет, но с ней под одной крышей находиться будет невыносимо. Однозначно сорвусь. Значит, придется кого-то подвинуть. Кого? У моряков и так каморки на четверых, да и с моим ростом не одна кровать не подойдет – ноги от колен свисать будут. Что делать? На палубе сидеть и избегать встреч? Тварь! И карту нужно открыть!
Фурия залетела в мою жизнь разрушающим вихрем. Разрушила привычное и заставила меня окунуться в старые, болезненные воспоминания. Не хочу. Не хо-чу! Но я должен завоевать ее доверие, должен расположить к себе, чтобы она открылась и помогла. А дальше можно и на покой. Все равно назад дороги нет.
Глупость же, глупость! Право первого на корабле – надежная защита для девушки, но стоит только голодным волкам учуять, что свежее мясо неподалеку и ничто ее не спасет. Нельзя без присмотра оставлять. Убьют еще, а мне потом что? Голову пеплом посыпать и за борт виновных бросать?
Фурия – моя последняя надежда. Разумеется, эта бестия никогда об этом не узнает. Пусть думает, что ради забавы держу, пусть верит, что мне нужно сокровище. Зуб даю, что ее папаша даже не удосужился объяснить, что именно прячется там, за отметками на карте.
Закрываю воду, а от меня натурально валит пар. Довела.
Обматываюсь полотенцем и выхожу, а девчонка взгляд к полу приклеила, сидит, красная, не шелохнется. Тем лучше.
Достаю золотой медальон и бросаю на стол. Тот звякает жалобно, и на лице Арии впервые проступает не ненависть или горе, а тихая глубокая печаль. Бездонная, как море вокруг нас. Протянув руку, она касается безделушки и тяжело вздыхает. Поднимает взгляд и смотрит так вопросительно и тяжело. Не с укором даже, а как-то обреченно.
– Давай поговорим, пират, – произносит она тихо и опирается на крышку стола.
