bannerbannerbanner
Зарево. Оправдание хаоса

Диана Ва-Шаль
Зарево. Оправдание хаоса

Полная версия

Посвящается моему путеводному огоньку и самому светлому человеку.

Маме.

Ты всегда жива в моем сердце.


Часть 1. Штефани Шайер

1

Горячий кофе обжег горло, и тепло терпкого напитка разлилось по моему телу. Я тяжело выдохнула, поднимая глаза к небу, затянутому грозовыми серо-коричневыми тучами. На улице стоял зябкий предрассветный сумрак, а порывистый холодный ветер, столь нехарактерный для середины лета, не приносил особенного наслаждения от пребывания на улице. Заваренное зерно источало пряный аромат, а мне вдруг подумалось, что за последние месяцы, во время которых весь мой сон поглотили черный кофе и уйма работы, в моем организме стало излишне много этой горьковатой дымной жидкости, которая вместо крови движется теперь по моим венам.

Выбросила пустой бумажный стаканчик в урну, желая как можно скорее вернуться в прогретую машину, и, приподняв рукав кожаной куртки, посмотрела на часы. Утро. Около шести часов.

Внезапно, где-то вдали, над домами, поднялась в воздух стая птиц, и их трескучий крик эхом разнесся по округе. В тихом пригороде города в столь раннее утро неоткуда было взяться такому шуму, который мог бы заглушить птичий голос. Тревожно, плаксиво… Точно все сомнения ушедших дней повалились невыносимым грузом на плечи – такой долгий путь проделан, такой серьезный риск висит над головой острием меча; оступится так легко, и так опасно. Опаснее, чем когда бы то ни было.

Поежившись, я двинулась к небольшому белому трейлеру, громко стуча каблуками по асфальту.

– Поехали, – с ходу бросила Эндрю; он кивнул и, оправив ворот ярко-оранжевой рубашки, завел трейлер. – И сними ты уже эти чертовы солнцезащитные очки! Где ты видишь хотя бы какие-то признаки солнца?

– Там же, где и ты смысл и практичность всей этой поездки, – я фыркнула, смерив Эндрю снисходительным взглядом. – Знаешь, я не устану повторять, что все мероприятие очень рискованное. Ладно, даже не буду заикаться про документы для таможенников, которые ты где-то вырыла. Промолчу про печати на них и подписи сама знаешь кого… – Эндрю повел головой, а я лишь сжала губы, предпочтя промолчать. – Промолчу, что после последних наших публикаций нам бы вообще нигде лицами не светить, ладно! Но ты действительно думаешь, что какую-то значимую или полезную информацию мы найдем здесь? В самом захудалом городке, который только можно представить? Почти на всей территории Государства введен комендантский час, на Востоке объявлено чрезвычайное положение; и я не говорю о полностью перекрытых трассах, и уж тем более не упоминаю повсеместные анализы и социальные ограничения. И, Штеф, я даже не заикаюсь о закрытом Севере, – Эндрю качнул головой; нас немного тряхнуло, и трейлер выехал на главную дорогу. – Туда, где мы действительно могли что-то раздобыть, нас не пропустят, даже если сами Небеса возьмут на себя роль наших протекторов. А это просто один из многих приграничных городков. Причем в чертовой Перешеечной области! Почти у границ Севера!

– Ты вроде водитель, верно? Так и веди машину, – ответила грубее, чем хотела, но Эндрю пропустил колкость мимо. Постаралась выдохнуть, точно это могло заглушить сомнения и стражи, и продолжила более примирительным тоном. – Послушай, я тоже не хочу, чтобы мы проделали такой путь впустую. Но, уверена, здесь мы соберем материал. Может это и заездный городишко, но один из немногих открытых на главных связующих магистралях. Местные издания пестрят новостями о хаосе в больницах и оцепленных кварталах, а это благой знак – правительственная цензура не настолько затянула удавку. Тем более, как ты правильно подметил, это один из многих приграничных городков. Не думаю, что здесь глаза и уши сыска будут так остры, что заметят утечку информации.

– Главное, чтобы великая матерь-цензура пропустила, – немного погодя, ответил Эндрю. – А тот материал, который ты хочешь собрать, даже со связями нашего босса опубликовать будет проблематично. Со всеми, Штеф. До сих пор почти всю информацию по теме успешно подчищали.

– Сделаем акцент на слове "почти", – улыбнулась хитро. – Сэм спит? – Эндрю кивнул и, похлопав его по плечу, я двинулась внутрь трейлера.

Машину немного покачивало. Стянув куртку, я тяжело опустилась на маленький диванчик. На раскладном столике передо мной лежала потрепанная записная книжка, наушники, бейдж-визитница Сэма, на которой рукописными округленными буквами было выведено "Сэмуайз Дорт", и крупная папка с бумагами, заметками, кривыми рисунками и газетными вырезками – "Выступление Трех вновь перенесено – монархи готовятся сделать несколько объявлений", "Перебои со светом в столице", "Магистрали в западном направлении перекрыты", – перебирать которые не хотелось. Я чувствовала, что голова моя тяжела, глаза закрывались. Бессонные ночи волнения при пересечении таможенных постов давали о себе знать; однако знала, ляг сейчас на кровать – не смогу уснуть. Тем более, я совершенно не приспособлена спать в едущей машине.

Перевела взгляд на однотипный пейзаж, безмятежно скользивший за окном: белые двухэтажные домики с темной крышей мелькали в повторяющемся ритме, редкие деревья-стрелы, вонзающиеся в хмурые небеса. Мы миновали красивый мост с кованой оградой; вода в реке казалась грязной, графитово-коричневой, и ее бурные потоки выбивались из восприятия рядом с аккуратными частными домиками.

Жутко. Устрашающе по-своему. Впрочем, в последнее время мнительность, эмоциональность, порой переходящая все границы, чувство ужаса и страха, возникающие из пустоты, стали особенно острыми: заставляли крутиться, дергаться, и не давали покоя ни на минуту – что-то надвигалось, не нужно было быть провидцем, чтобы это понимать. Вопрос заключался лишь в том, в какой из сфер нашей жизни громыхнет первым делом.

Собственное моральное истощение списывала на общую усталость и нервозную обстановку. Хотя, безусловно (и себе-то я лгать не могла), причина крылась куда глубже – слишком очевидно и слишком болезненно. От прошлого не сбежать и не укрыться. Не заглушить работой, не перебить рискованными решениями, не притупить; оно всегда возвращалось внезапными воспоминаниями в минуты тишины, ночными кошмарами, подкрадывающимися слезами и комом в горле… Начинать с чистого листа трудно. Иногда казалось, что сделать это возможно, только предав огню предыдущие главы жизни. Но для того нужно быть либо слишком смелой, ибо отчаянно глупой – и потому я искала исцеление в другом. Полностью потеряв себя, с абсолютной пустотой внутри ребер, отдалась работе. Без остатка. Без страха и сомнений. Наверное поэтому, смотря на проплывающие домики за окном, на оформленные для поездки бумаги, у меня не возникало вопросов, как же мне хватило смелости на все это.

Ввязалась в авантюру, озвучивать детали которой было пугающе даже в собственных мыслях.

Сэм громко сопел во сне, свернувшись на маленьком поношенном диванчике; всю ночь делал монтаж видео, а потом еще и чинил антенну – последние дни она почему-то работала с ужасными перебоями, – не удивительно, что он уснул сразу же, как только присел. Улыбнулась, почему-то вспоминая, сколько лет дружбы нас связывали с Дортом – когда-то играли в одном дворе, потом учились вместе, вместе пошли в институт. Тогда я и не думала, что судьба сложится именно так – хотя, вообще не предполагала, что настолько все закрутиться, переменится, вывернется и разразится, – и нам предстоит работать бок о бок.

Больше четырех лет работы в издательстве за плечами. Таких быстрых и таких нестерпимо долгих; то, чего мы достигли сейчас, было написано потом и кровью, слезами и холодом казематов политсыска… Легкого старта не было, и в колею мы не влились сразу – долгое время нашу тройку не особо признавали, потому не приходилось якшаться любой халтуры, сплетен и работы на режим. Смелость пробуешь на вкус крупицами. Людей начинаешь считывать далеко не с первого раза. Находить соратников можно только через ошибки. Наше постоянное стремление влезть в гущу событий, покопаться в темах, в которых копаться нельзя: это и вывело нас к нынешнему руководителю издания "Багровые небеса", человеку отчасти опрометчивому, импульсивному, но очень принципиальному и смелому, даже в нашем Государстве смогшему найти лазейку цензуры и авторитетных покровителей.

Ближе к центру города людей все больше, дома все выше, а небо все темнее.

Невероятным риском являлось решение направиться сюда. Однако доверенное лицо меня заверило: информация по интересующей теме здесь будет, и определенные ниточки в организации встречи со знающим лицом дернуты. Правда, мы опаздывали почти на сутки к условленному сроку встречи: какими бы качественными не были сделанные пропускные документы, чья бы фамилия не стояла в подписи, но перемещение между территориальными единицами Государства уже многие десятилетия оставалось, мягко говоря, сильно ограничено, но последний месяц таможенники вовсе озверели. Все это связано, конечно, с эпидемией на Севере, которую уже сталось невозможным прикрывать слухами, домыслами и происками "оппозиционеров и дилетантов". Неизвестная болезнь с невероятной быстротой беспощадно косила города, и о надвигающемся кошмаре, "каре Небес" не шептался только ленивый.

Да, Эндрю мог и не упоминать закрытый Север. Упоминание его, как мне кажется, еще через пару недель попадет под такой же строжайший запрет, как и гражданская война на юго-западных территориях, как исчезнувшая полтора года назад организация "Анцерб"…

А потому, какой бы рискованной не была наша поездка, нельзя было упускать даже малейшую возможность понять происходящее.

Я фыркнула, глянув украдкой на свежую газету рядом с Сэмом. Заголовки пестрили об еще одном чиновнике за решеткой; о том, что гражданская война (да и любые боевые действия) на далеком юго-западе завершилась еще в прошлом году, а любое тому опровержение – враки, саботаж и попытки подрыва авторитета власти. Впрочем, подобные формулировки давно перестали быть в новинку. Правительственные писцы клепали одни и те же статейки под копирку, силясь из последних сил убедить народ Государства в легитимности власти Трех; подконтрольности ситуации на закрытом Севере, где по слухам произошел чуть ли не Армагеддон, и на юго-западе, где полуостров и по совместительству очаг сопротивления "Холодный штиль" уже тринадцатый год вел гражданскую войну за свое легальное право на отделение.

 

Чиновник на первой полосе газеты, – Иванко Хорст, – один из немногих, кто начал открыто выступать за право "Холодного штиля" на отделение; он же стремился осветить события и ситуацию на Севере. А теперь, отстраненный от должности, лишенный звания Маркизуса Северных земель, после месяца в казематах, он оказался за решеткой по обвинению в государственной измене, которую, якобы, совершил с десяток лет назад.

Трейлер затормозил резко, я дернулась вперед, еле успев удержать равновесие и придержать папку с документами. Сэм качнулся, машинально ухватился за диван, просыпаясь и выпучивая глаза. Трейлер вновь тронулся.

– Что происходит? Где мы, Штеф? – Сэм, тяжело дыша и оглядываясь в окно, потер глаза. – А, ну да… Все заспал. Надеюсь, сегодня быстрее управимся.

– Если материала не будет – выспимся, – проговорила в ответ, затем кивая на его ядовито-зеленую футболку со странным оранжевым монстром – Скоро приедем, переодень верх.

Сэм вздохнул и закатил глаза, а я, вновь отвернувшись к окну, облокотилась о спинку сидения.

Мы быстро миновали несколько проспектов, свернули на объездную, где находилась нужная нам больница.

Городок °22-1-20-21-14, расположенный в северной части Перешеечной области. Небольшой, провинциальный и рабочий. Казалось бы, что может случиться в таком тихом месте? Но меня ведь заверили, что сюда следует наведаться. Мне стоило лишь довериться. Что я теряла? Время? Не думаю, что политический сыск Трех, – жнецы, – сейчас особенно тщательно гонялся за мелкими отступниками и журналистами; проблем хватало и без изданий, возомнивших, что свобода слова вернулась.

Одно знала точно: я не просто не имела права пропустить встречу с главным врачом местной больницы, являющимся доктором медицинских наук, уехавшим из Севера чуть больше года назад.

Когда за окном показалась больница, с удивлением отметила про себя, что представляла она собой достаточно большое здание (особенно, для такого небольшого города), около которого скопилось невероятное число машин; Сэм тоже в недоумении уставился в окно, смотря на забитую стоянку. Эндрю не сразу нашел место, чтобы припарковаться.

Мотор трейлера сначала надхрипнуто загудел, а после затих.

– Прибыли! – Эндрю обернулся к нам, – можете выходить.

***

Птицы парили почти у самой земли, на улице было душно, и ветер будто исчез. Пахло сыростью. Там, за зданием больницы, где виднелись высокие ограждения, стояли военные и полицейский конвой. В небе с гулом пролетел черный вертолет – символика Трех на нем была перекрыта другим змеяшимся символом, который я не успела разглядеть, – и, проводив его взглядом, я обратилась к Эндрю.

– Ты с нами пойдешь, – спросила, стоя у двери трейлера и накидывая куртку на плечи, – или ждать будешь?

– Идите, я чуть позже пройтись хочу. Ноги разомну, да хоть город гляну; будет что своим рассказать. Так далеко нас не заносило…

Я согласно кивнула, не выдавая легкого мандража. Сэм, впопыхах собрав сумку с аппаратурой и надев более-менее адекватную толстовку поверх излюбленной футболки, следом выскочил из душного трейлера, захлопнув дверь. Я бросила на него взгляд; судорожно вдохнула и выдохнула, осмотревшись вокруг.

Нам нужен материал. И мы его получим. Или создадим.

Подтолкнув Сэма в бок, стремительно направилась к дверям больницы, все еще внимательно рассматривая происходящее за ее зданием. Выглядело все это тревожно и серьезно, что, несомненно, радовало – вероятность плодотворной работы, громкого дела, способного истинно омрачить богоподобный образ Трех, росла. Возможно, подтверждение существования эпидемии на Севере, могло не только открыть глаза людям, но и подтолкнуть их к действиям.

И, хвала Небесам, машин жнецов поблизости не наблюдалось.

Сэм нагнал меня уже на лестнице и недовольно пробубнил что-то себе под нос, открывая передо мной дверь и пропуская вперед.

В больнице пахло всевозможными медикаментами, а в воздухе витало почти осязаемое чувство печали и отчаянья. Я дрогнула, останавливаясь на мгновение и стараясь унять дрожь в теле. Ноги мои окаменели, а ладони взмокли; есть вещи, которые оставляют клеймо на всю нашу жизнь – можно научиться жить с ним, но избавиться не удастся никогда. Заставила себя прогнать навязчивые мысли, вспомнить о том, почему и ради чего мы здесь. Шагнула вперед, окидывая взглядом помещение: да, такая же больница, как и сотни других. Врачи в белых халатах все время куда-то бегут, пациенты либо находятся в палатах, либо стоят у окна, с некоторой завистью смотря на людей, что находятся за пределами этих треклятых стен. Кто-то обязательно плачет, кто-то радуется и покидает больницу, желая боле никогда сюда не возвращаться. В углах – огромные белые горшки с высокими растениями, зеленый цвет которых, по идее, должен успокаивать. И вся эта тишина, прерываемая тихими голосами, стонами, криками и гудением аппаратов, начинает потихоньку сводить с ума…

На потолках висели горизонтальные бактерицидные лампы, от которых исходил синеватый цвет. Некторые перегорели, и участки длинных коридоров погрузились в неприятный, жутковатый, полумрак.

Сэм продолжал зевать, лениво держа под мышкой темную сумку, и ему было совершенно плевать на окружающую обстановку: он так хотел спать, что даже не заметил моей мимолетной заминки (или решил не делать на ней акцента?). Но в любом случае я была уверена: если предложить ему поспать прямо здесь, на больничном холодном полу, Дорт бы без раздумий согласился.

– Ладно, – махнула Сэму рукой, – иди, снимай что-нибудь. А я поспешу на встречу, мы и без того сильно выбились из графика; придется поднапрячься, чтобы компенсировать сутки задержки. Боюсь, как бы не аукнулось, слишком тяжело было договориться о беседе…

– Так ты действительно нашла себе здесь информатора? – Сэм сощурился, а я, театрально пожав печами и круто разворачиваясь, двинулась вперед. – А что снимать-то? – раздался голос парня за моей спиной.

– Будто не знаешь, – усмехнулась в ответ.

Дорт громко выдохнул, хотя это скорее напоминало стон полнейшего разочарования.

Ни Сэм, ни Эндрю не знали наверняка, кем был наш безымянный помощник. Кто содействовал организации встречи с доктором, кто сделал документы и пропуска для таможенников. Благо, и Эндрю, и Сэм понимали – порой лучше не задавать лишних опросов. Меньше знаешь – меньше смогут выведать, в случае чего, жнецы.

"Мы едем, потому что это соответствует нашему мировоззрению и нашей позиции, – пожал перед выездом плечами Эндрю, – остальное неважно. Ты знаешь, что делаешь, и не нам в тебе сомневаться".

У администратора уточнила, где находится кабинет главврача – половина проходов заблокирована, полицейские в спешке выводили людей из больницы, – услышав мою фамилию, девушка за стойкой сообщила, что меня уже ждут; направила, куда идти, и посоветовала поторопиться, покосившись на людей в форме. Медлить я не стала, тем более что и самой хотелось поскорее покинуть это место, и решительно направилась к главврачу; благо, его кабинет временно перенесли на первый этаж этого крыла – неужто благословение свыше?

Пока шла, мимо меня периодически пролетал медперсонал; пациентов, судя по всему, в этой стороне не было. Медсестры, полицекие… Напряжение висело густой пеленой в воздухе и оседало тяжестью в легких. На короткое мгновение холод пробежал по позвоночнику, а страх натянул нервы для беспощадной на них игры – но озадаченность лишь подначивала идти вперед. Сомневаться в том, что все услышанное не байки, и что инфекция действительно добралась уже сюда, в °22-1-20-21-14, не приходилось.

Скопление военных за зданием больницы, военная техника в городе, перекрытые дороги и кварталы – сомневаться уже точно было нельзя. То, что мы смогли въехать – истинно чудо. Будто сама судьба соблаговолила.

Коридор. Куча закрытых дверей, лестницы, ведущие наверх… И вот уже и кабинет того, кто мне нужен. Выдохнула, выпуская волнение. Постучала. Открыла дверь, делая осторожный шаг.

Мужчина, лет сорока, убирал бумаги в небольшой сейф, стоящий у его стола.

– Можно? – я тихо прикрыла дверь за собой. Врач обернулся, поправляя квадратные очки в аккуратной оправе и быстро закрывая дверцу сейфа, – доктор Гивори, если не ошибаюсь?

– Доброго утра, – кивнул он, бросая ключ на стол и усаживаясь в высокое кожаное кресло, – чем могу быть полезен? – мужчина указал на стул у стола, а я в этот момент обратила внимание на его руку: ладонь перебинтована, сам бинт уже поалел от крови.

– Спасибо, – быстро прошла вперед и осторожно опустилась в кресло под пристальным взглядом мужчины. Затем изящно достала из кармана одну из последних визиток и протянула ее доктору. – Штефани Шайер. Журналист, корреспондент и просто заинтересованная сторона. Хотела задать Вам пару вопросов.

Мужчина кивнул и внимательно изучил визитную карточку, о чем-то напряженно думая. Часы на стене громко цокали; с улицы через открытое окно доносились обрывки разговора.

– Мне описывали Вас несколько иначе. Впрочем, это не играет роли, – он небрежно отбросил визитку, пока я испытующе изучала интерьер кабинета. – Врачебная этика не позволяет мне разглашать тайны моих пациентов, – сухо заметил Гивори, – я надеюсь, Вы помните это.

– О, безусловно! – улыбнулась, посмотрев на него, – не переживайте, мне нет дела до конкретных личностей. Я прибыла к вам совершенно по иному вопросу.

– Я помню, – мужчина издал короткий смешок, – к сожалению, с утра меня оповестили о том, что все материалы о вспышке неизвестного нам заболевания не должны предаваться огласке, – он бросил короткий взгляд сначала в угол кабинета, где я увидела небольшую камеру, на которой горел зеленый индикатор, а затем на сейф, и этого было достаточно, чтобы понять, что именно хранится под замком. – Как вы понимаете, это была далеко не просьба, а разглашение будет иметь серьезные последствия, – Гивори на секунду замолчал. Затем сказал якобы разочарованно, но глаза его выдавали важность этих слов. – Хочу Вас огорчить, кроме прежних, уже озвученных гипотез и предположений, Вы не узнаете ничего.

– Значит, инциденты действительно имели место, а сумасшествие пациентов – не байки и страшилки, а вполне реальная вспышка какого-то заболевания?

Гивори еле заметно кивнул:

– Вы не первая, кто старался разузнать, в чем, собственно, дело.

– Ну, в таком случае мне останется лишь довольствоваться быть первой, кто найдет ответы на все вопросы, – проговорила с нескрываемым напором.

Было ясно: правительственные глаза и уши не дремлют и здесь, силясь избежать утечки информации. А значит, здесь действительно есть что узнать. Не зря мы четверо суток мучились в дороге со всеми барьерами, ограничениями и пробками.

Гивори молчал, и я цокнула, пытаясь показать, что молчание меня не устраивает:

– Неужели Вы полагаете, что я буду разглашать имя моего информатора? Доктор Гивори, в стране паника, которая вскоре может перерасти в настоящий неконтролируемый хаос. Разве нам нужен еще один сценарий юго-западных территорий? – сказала скорее не для доктора, а для маленькой, мигающей в углу, камеры. – И очередная ситуация с агрессивными оппозиционерами? Люди напуганы. Слухи об эпидемии раздаются в каждом углу. Верноподданным нужны хотя бы какие-то конкретные ответы, а не обрывки чужих сплетен. Если Вы что-то знаете, это ведь шанс помочь другим. К тому же, Вы не будете отрицать, что пациенты находятся почти в пограничном со смертью состоянии и нападают на других, пытаясь… – осторожно заметила я, подняв бровь, – покусать.

– Не буду, – кивнул мужчина мне в ответ. – И могу сказать Вам одно: это явно не психическое заболевание, как думают многие, – продолжил он наигранно скучающим голосом, но я быстро достала из внутреннего кармана куртки потрепанный кожаный блокнот с ручкой, и так же скоро стала записывать за Гивори, – Во-первых, психическими заболеваниями нельзя заразиться от носителя. Во-вторых, не может такое количество людей почти в одно время заразиться одним и тем же заболеванием, связанным с нарушением психики, – я кивнула, продолжая делать заметки, – внезапная вспышка. Один день спокойный, а на второй у нас уже забито целое отделение. Третий, и вот уже полицейские и военные оцепляют целые кварталы и районы. Поговаривают, в город даже прибыли спецподразделения. А мы, – он развел руки, – мы даже не можем взять у больных анализы… – Гивори помедлил. – Они в крайней степени агрессивны, – мужчина потер перебинтованную руку, – и кровожадны. Некоторые из наших врачей заразились за прошлые сутки, трое умерло от нападения больных. Мы смогли огородить зараженный корпус. Сейчас там работают лучшие специалисты.

 

– Да уж… Тянет на главный заголовок, – помедлив, несколько тяжело ответила. Затем внимательно и серьезно посмотрела на Гивори, – если бы Вы, когда что-нибудь раскроется, позвонили мне, я была бы Вам безумно благодарна… Конечно же, без нарушения Ваших врачебных клятв, – я приподняла руки ладонями вверх.

– Я бы правда сказал Вам больше, но я переживаю за свою сохранность, – внезапно прямо и честно выпалил Гивори. – Тем более, это все настолько граничит с чистым безумием, что Ваш главный заголовок могут счесть желтым.

В эту же секунду дверь в кабинет распахнулась и на пороге показалась медсестра, халат которой был изрядно запачкан… Кровью. Девушка тяжело дышала, ошалело смотря на мужчину.

– Доктор Гивори! – воскликнула она, – больные из третьего корпуса пытаются выломать двери! Их очень тяжело сдержать!

– Как?! – закричал мужчина, подскакивая с места. Он бросил на меня взгляд, резонно указал на дверь, не произнеся ни слова, в то время как мой взгляд вдруг упал на ключи, лежавшие на столе… – Покиньте мой кабинет! – рявкнул Гивори, и я, сорвавшись с места и чуть не перевернув кресло, проскользнула мимо медсестры. – Где же… Ну, к черту! Пусть кабинет остается открытым! Полиция уже на месте? Силовики подъедут?

Голоса растворялись в шуме. Сердце колотилось где-то в горле, не давая дышать; я обеспокоенно думала о Сэме… Мысли не могли собраться воедино: гул, крики, стоны наполнили коридор, а от волнения немного кружилась голова. Я быстро направлялась к выходу, и чем ближе подходила, тем отчетливее слышала вопли, удары и непонятное рычание, сопровождающееся отборной руганью. Лампы продолжали беспрерывно мигать, страх зазмеился по шее, затягиваясь удавкой.

А когда сделала шаг, открывшаяся картина заставила пошатнуться. Полицейские, выставив щиты перед собой, пытались затолкнуть больных в двери, из которых вторые пытались выбраться. Пациенты тянули к силовикам руки, клокотали нечеловеческими воплями… И всюду была кровь. Запах едкий, нестерпимый, тошнотворный. Разило гнилью, затхлостью, кисло-сладкой тухлятиной…

В тот момент я не различила словно ничего, но картинка отпечаталась в памяти контрастным изображением: эти обезображенные лица и тела, эти укусы, совершенно не походившие на долетавшие слухи – это не укусы, это вырванные ошметки мяса и мышц, кровавый фейерверк. Все вокруг казалось искаженным и зловещим, словно я оказалась в кошмарном сне.

Закричать бы в тот момент, убежать поскорее оттуда или хотя бы отвернуться… Но все что я делала, это стояла на месте, в состоянии аффекта, и смотрела, ощущая, как тошнота подходит к горлу. Земля подо мной пошатнулась; неистовые крики звенели в ушах. И все внутри сжалось. Кислота заполнила рот…

– Просим Вас покинуть здание! – один из полицейских налетел на меня сзади, чуть не сшибая с ног; он тряхнул меня за плечи. – Покиньте здание! Сейчас же! Здесь не безопасно!

Не помню, невнятно ответила ли я что-то, или сразу бросилась к дверям; лишь знаю, что духота на улице лишила возможности вдохнуть полной грудью, а у меня будто выкачали весь кислород из легких. Еле удержала рвотный позыв и, наверное, бы упала прямо там и покатилась по лестнице, если бы меня не поймал Дорт.

– Сэм! – я схватила его за ворот толстовки, и больше ничего не могла сказать. Меня вдруг начал бить сильный озноб. Всю трясло. Дрожь во всех конечностях. И… страх. Обескураживающий. Липкий и холодный. С запахом крови и гнили.

– Идем, – мужчина кивнул и, придерживая за руку, помог дойти до трейлера.

Ни разу я не оглянулась на больницу. Ни слышала из-за шумах в ушах ничего. Прибывшее подкрепление полицейским вроде как помогло немного утихомирить хаос, оставшийся внутри больницы, но тот хаос, что зародился внутри меня на долгое время стер любые мысли обо всем, что волновало последние месяцы и годы. Шок.

На улице было душно. Нестерпимо душно, и воздуха не хватало. От асфальта шел жар, и, казалось, все вокруг колышется в этом еще не разразившемся пекле.

Я даже не догадывалась, что несут грядущие дни. Даже не догадывалась, что день нашего прибытия в °22-1-20-21-14 навсегда изменит мою жизнь.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru