Дей Шиное
Слётки
Глава 2
– Ты уже приняла таблетки? – спрашивает мать, когда я ещё заспанная и толком не отошедшая от ночного кошмара вхожу на кухню.
– Я ещё не поела, – докладываю я и начинаю кашлять. Голос сел. Хотя неудивительно. На улице к вечеру здесь становится ужасно холодно и без обогревателя спать невозможно.
– Завтракай и пей, – командует маман.
Я сажусь за стол и подтягиваю к себе тарелку с яичницей. Стёпа, сидящий рядом, ковыряет в тарелке нечто, едва напоминающее на еду: распотрошённую субстанцию, перемолотую его редкими зубами, котлету, помидор, яйцо, всё это он жуёт и выплёвывать. Аж аппетит пропал, фу, бля.
Быстро прикончив завтрак, я направляюсь в ванную. Там умываюсь, чищу зубы и привожу себя в порядок. Даже немного крашусь. После этого делаю один пшик маминого кензо и иду к себе в комнату.
Я нахожу рюкзак и сую в него руку. А вот таблетницу не нахожу… Тогда моё тело подаёт тревожный звоночек – пульс ускоряется, даже в жар бросает. Я принимаюсь искать эта сраную таблетницу под кроватью и подушкой, на столе у окна и в других злачных местах.
Со мной часто происходит нечто подобное. Я легко забываю, где лежат вещи. Могу забыть, где лежит вещь, даже если положу её прямо перед собой. Чёрт. На меня снова накатывает злость, а я совершенно не умею её контролировать.
Незаметно пробравшись на кухню, чтобы окинуть взором все места, через которые вчера проходила перед сном, я уже собираюсь уходить.
– Мариша?
Мать замечает меня раньше, чем я успеваю свалить.
– Да? – сквозь зубы отзываюсь я. Меня слегка потряхивает.
– Ты выпила таблетки?
Я сжимаю руки в кулаки, пряча те в карманах спортивок.
Врать глупо. Если мать найдёт таблетницу раньше меня, то сразу поймёт, что я их не пила. Тогда она, скорее всего, отберёт у меня мою свободу. Опять. Под арест попадут наушники, я не смогу слушать любимые песни, не смогу гулять с девчонками, значит, отпуск превратится в заключение.
Я смотрю на свои ноги, затем на маму, ожидающую ответа, и неожиданно говорю совершенно спокойно:
– Да, я уже выпила их.
– Хорошо, – она верит мне на слово, что ещё удивительнее. Она никогда мне не верит, особенно после того, как случился последний рецидив.
Я тогда наломала дров.
Санитарам пришлось снимать меня с крыши, которую я вскрыла гаечным ключом. Я вся была в крови. Все руки были в порезах.
Мне казалось, что меня преследуют, и что я на самом деле не человек, а птица. Если выпустить всю кровь, я стану совершенно лёгкой и наконец-то смогу взлететь. Это всё, чего я тогда хотела. Улететь от преследователей, странных ночных фигур, наблюдающих за мной в каждом неосвещённом промежутке. Они никогда не подходили слишком близко, но всегда оставались где-то достаточно рядом, чтобы я чувствовала их дыхание или мимолётные прикосновения сзади.
Я боялась, что окончательно сойду с ума.
В тот период я вообще не спала, если родители уезжали по работе или задерживались до ночи. В доме свет горел всегда и во всех комнатах. Я ходила с ножом по квартире. Каждый звук и скрип заставлял меня сжимать рукоятку так крепко, что на ладонях образовались мозоли. Из дома после заката я не выходила. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Ведь именно этого они и хотели. Чтобы я вышла из дома туда, где они легко смогут влиться в прохожего и причинить мне боль. Уж со Стёпой я легко справлюсь, если они вдруг решатся – в этом я никогда не сомневалась. Но они пока что не решались.
– Маринка.
Голос отца отвлекает меня от размышлений. Он протягивает мне свёрток и раскладной нож.
– Нарежь на бутерброды, – говорит он, а затем садится за стол.
Я разворачиваю свёрток и кладу колбасу на доску, открываю нож и начинаю резать колбасу. Пока мать не решает вмешаться. Она выхватывает нож из моей руки и кричит на отца:
– Ты с ума сошёл!?
– Что такого? – недоумевает тот.
– Нашёл кому доверить, – отстранив меня, она сама начинает нарезать эту чёртову колбасу. – Иди, Марин. Займись чем-нибудь.
Меня дважды просить не надо.
Стащив два ломтика колбасы, я двигаю на улицу, уже в коридоре громко заявив:
– Я гулять, – быстро обувшись, я ухожу.
После вчерашнего знакомства мы договорились с девочками встретиться у той самой яблони, чтобы они научили меня плести венки.
Когда я подхожу к месту встречи, они уже ждут меня при параде. В этих своих традиционных костюмах, красивые, будто и не спали вовсе.
Свята и ещё одна девочка помогают мне собрать нужные цветы. Все цветы мы кидаем на плед, на котором потом сидим и… просто плетём венки. Хотя это не так уж и легко, как кажется.
В итоге мой венок получается самым убогим.
– Прекрасный венок, – говорит одна из девчонок. Но я-то понимаю, что это наглая ложь.
Потом мы играем в догонялки. Меня, как новенькую, назначают водой. Девочки завязывают мне глаза и заставляют прислониться к одному из деревьев.
– Считай до тридцати, – говорят они, и с хохотом разбегаются.
Отсчитав ровно тридцать, я снимаю повязку и кидаюсь их искать.
Бушующий ветер скрывает их голоса, которые я улавливаю из раза в раз.
Я огибаю все ближайшие деревья, в надежде обнаружить хоть одну из них. Мне даже мельком кажется, что я замечаю кусочек чьего-то подола за дубом в паре метров от меня. К нему тут же бегу, хватаюсь за дерево и резко заглядываю с громким:
– Попалась!
Но там никого не нахожу. Только два белых гриба.
– Что делаешь? – раздаётся голос позади, и я оборачиваюсь.
Вадик ухмыляется, удерживая мяч одной рукой. Сегодня он выглядит ещё круче, чем вчера.
Вообще-то, Вадик – это прямо мой тип. Он загорелый, высокий и с длинной чёлкой, ведёт себя как плохой парень, а в душе добрый… мне так кажется.
Я начинаю судорожно отряхивать футболку от грязи и поправлять волосы.
– Я… играю с девчонками в прятки.
– Правда? – удивляется Вадик. – А мне казалось, что они ещё спят, – он вдруг протягивает мне руку с мячом. – Не хочешь сыграть?
– А девочки?
– Подождут, – он подмигивает мне, не переставая улыбаться, и разворачивается, направляясь к игровой площадке. На полпути он притормаживает, чтобы окликнуть меня: – Ты идёшь?
Я озираюсь по сторонам. Может, Вадик и прав. Пару бросков погоды не сделают.
С этой мыслью я следую за ним.
Мы кидаем мяч с Вадиком на спор. У него таймер на телефоне – полчаса. Тот, кто забьёт больше – выиграет. Какие-то такие условия.
По истечении тридцати минут больше всего бросков насчитывается за мной. Я попала семнадцать раз, а Вадик всего двенадцать.
С достоинством приняв поражение, он кидает мне мяч и спрашивает:
– Значит, сделала меня? – на его безупречном лице сияет просто обезоруживающая улыбка.
– Получается, сделала, – не совладав с собой, я тоже ему улыбаюсь, и без предупреждения возвращаю мяч. Вадик его ловит и охотно подхватывает новую игру.
– Чего же хочет выдающаяся звезда баскетбола? – он делает пару шагов назад и опять кидает мне мяч.
– Мне нужно время, чтобы всё обдумать. Такую награду нельзя тратить на какую-то фигню, – я, наоборот, делаю шаг ближе к нему, отправляя обратно кручёный.
– Тогда думай, – он передаёт мяч броском сверху. – Давно занимаешься баскетом?
Я подпрыгиваю, чтобы поймать мяч.
– Ненавижу командные игры. Предпочитаю быть одна.
– Значит, у нас больше общего, чем кажется, – усмехается Вадик.
В этот момент с другого конца поля я слышу голоса, зовущие его. Вадик полностью поворачивается на вой приближающихся товарищей и машет им рукой.
Я бросаю мяч на землю и даю дёру. Не хочу контактировать с кем-то, кроме Вадика. Я пока что не готова.
Быстро добежав до яблони, я притормаживаю, чтобы отдышаться. Моё сердце взволнованно колотится, и лицо предательски горит, словно произошло что-то стыдное. Пытаясь охладить щёки ладонью, я не сразу замечаю, как с крыльца дома неподалёку на меня глядит Свята. Она стоит у поручня и гладит одной рукой кошку. Когда я понимаю, что она уже успела заметить меня, то улыбаюсь ей. Но Свята мне не улыбается. Она склоняет голову набок и начинает приближаться. Складывается впечатление, что она не идёт, а плывёт. Будто по воде или болоту, слегка проваливаясь в высокую траву ногами.
Подойдя совсем близко, она протягивает руку и касается указательным пальцем моей щеки.
– Ты нашла меня, – говорит Свята, наконец-то улыбнувшись.
При этом её палец кажется холоднее, чем снег.
***
В среду ребята отмечают праздник Ивана Купала. Я не знаю, что это такое, но всё равно с вечера попросила маму приготовить что-нибудь для меня с собой, чтобы можно было заточить вместе с девочками.
К утру на столе стоят свежие яблочные пирожки, которыми пахнет на весь дом.
Сложив штук пять в пакет и убрав те в свой рюкзак, я кричу:
– Я гулять с подружками!
– Ты выпила… – начинает звучать из кухни, но я перебиваю:
– Да, мамуль, выпила! – и направляюсь на выход.
Таблетки со вчерашнего дня так и не обнаружились. Но я не отчаиваюсь. Рано или поздно найдутся. Может, мать отыщет их раньше, и тогда мне достанется, а, может, я сама найду таблетки в какой-нибудь нычке и продолжу пить дальше.
Всё это уже неважно. У меня наконец-то появились друзья, которых не смущают мои шрамы на руках, и мои странности. Этого достаточно, чтобы каникулы стали настоящими каникулами, а не как обычно.
Добравшись до яблони, я встречаю девочек. Свята подхватывает свою корзинку, и мы все вместе, одной большой толпой, идём к озеру.
– Там уже собралось много людей, – сообщает Свята.
– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я.
– Чувствую.
Мы добираемся до места минут за десять.
Свята, оказывается, права. Там, на озере, собралось немало народу. Поначалу меня это смущает, но как только я замечаю, что окружающим нет до меня дела, то немного расслабляюсь.
Сбросив свои вещи чуть подальше от толпы, девочки достают венки, которые сплели вчера. Даже для меня Свята сплела венок поприличнее, который надела на мою голову.
Я по-быстрому сняла с себя футболку и осталась в одних шортах и топике, чтоб совсем уж не оголяться в присутствии девочек, которые вообще одежду не снимают. Они заходят в воду прямо так, и только тогда я подмечаю, что у них совсем нет обуви. Ни у одной из них.
