Шумеру, Египту, Персии, Китаю и некоторым другим державам Древнего мира принадлежат многие важные и подчас поразительные технические и социальные изобретения. В числе сохранившихся памятников искусства и архитектуры есть и такие – например, египетские пирамиды, – которые даже сейчас внушают благоговение. Но самым важным для будущего развития человеческого общества новшеством той эпохи безусловно является изобретение письменности. Служившая в первые времена для фиксирования сделок и хозяйственных подсчетов, письменность в дальнейшем стала основным вспомогательным средством логического мышления и позволила людям создавать абстрактные теоретические модели. Первыми проявлениями потенциальных возможностей теоретического мышления можно считать астрономические карты, часы и географические карты, созданные этими древними обществами для совершенствования сельского хозяйства, навигации и, естественно, военного дела. Но в полной мере потенциал человеческого мышления раскрылся только с появлением древнегреческих полисов, когда, собственно, и возникла демократия.
Большинство древних царств можно с большим основанием отнести к теократиям. Император или фараон считался либо богом, либо представителем богов. Он и окружавшие его жрецы управляли государством и выступали посредниками между богами и массой простых людей. Последних вряд ли можно назвать гражданами в современном значении этого понятия, поскольку у них не было практически никаких прав и никаких средств, чтобы выразить свое отношение к политике государства. Поэтому даже после изобретения письменности обыденная жизнь и верования в первых государствах если и изменились, то только для привилегированного меньшинства. В повседневной жизни доминирующую роль играли мифы и религиозные представления, а жреческое сословие считалось инстанцией, способной предсказать будущее, даровать хороший урожай и обеспечить каждому блаженство в загробном мире.
Важным исключением из этого ряда был Китай. Базовая социальная структура там мало чем отличалась от существовавшей в Шумере, Египте и Персии: авторитарный правитель на вершине, сразу за ним образованная правящая элита, а внизу масса неграмотных подданных. Но Китай заметно отличался тем, что религия не играла в нем такой легитимизирующей роли, как в других державах. Конфуцианство и легизм ничего не говорят ни о сверхъестественных силах, ни о загробной жизни; поэтому они не соответствуют тому определению религии, какое мы ей дали. Вместе с тем они предлагают системы ценностей и, вне сомнения, способствовали формированию китайского чувства идентичности. Конфуцианство и легизм требовали оказывать почет и повиноваться древним, старшим и вышестоящим, особенно императору. В результате китайское общество стало столь же традиционалистским, как в Шумере, Египте и других государствах, где власть правителей опиралась на религию. Но китайский император правил не с помощью жрецов, а с помощью образованной интеллигенции, которая пополняла ряды многочисленной бюрократии, полностью контролировавшей государство.
Как же отличалось это государство от тех, которые возникали в Греции!
Знание – единственное благо, незнание – единственное зло.
Сократ
Мы развиваем нашу склонность к прекрасному без расточительности и предаемся наукам не в ущерб силе духа. Богатство мы ценим лишь потому, что употребляем его с пользой, а не ради пустой похвальбы. Признание в бедности у нас ни для кого не является позором, но больший позор мы видим в том, что человек не стремится избавиться от нее своим трудом. Одни и те же люди у нас одновременно бывают заняты делами и частными, и общественными. Однако и остальные граждане, несмотря на то что каждый занят своим ремеслом, также хорошо разбираются в политике. Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем. Мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки при помощи выступлений с речами за и против. В отличие от других, мы, обладая отвагой, предпочитаем вместе с тем сначала основательно обдумывать наши планы, а потом уже рисковать.
Речь Перикла в изложении Фукидида (Thucydides, 1943, p. 113)[123]
Примерно в начале VIII в. до н. э. на берегах Эгейского моря возникло общество, не похожее ни на одно из ранее существовавших. Это общество имело «совершенно новое представление о предназначении человеческой жизни и впервые продемонстрировало, на что способен человеческий разум»[124]. Оно сформировалось в виде городов-государств, которые ничем, кроме владения определенной территорией, не напоминали города-государства Месопотамии. Они были демократическими в степени совершенно небывалой прежде и мало где встречавшейся впоследствии. В этом качестве они представляют собой чрезвычайно поучительное явление для любого исследователя демократии.
Город-государство в настоящем смысле этого термина можно считать самым важным нововведением древних греков. Полис был для них не просто набором институтов для организации политической жизни. Он формировал и определял все аспекты повседневной жизни – политические, экономические, социальные и культурные. «Полис был тем средством, с помощью которого греки целенаправленно стремились сделать жизнь и всего сообщества, и отдельного человека более достойной, чем прежде»[125]. Эта цель совпадает с той главной целью государства, о которой я говорил в главе 1: содействие интересам всех его граждан. Как я подчеркнул там, слово «интересы» не следует, – и я во всяком случае этого не делаю, – понимать в смысле узких материальных интересов. Если у людей возвышенные цели, государство должно помогать им в достижении этих целей. По стандартам наших дней у греков были очень возвышенные цели. «Аretē (доблесть, достоинство, добродетель) грек понимал как превосходство в интеллектуальном, физическом, практическом и моральном планах, как максимальное раскрытие потенциала, свойственного человеку как таковому»[126]. В этой главе мы сначала предпримем обзор истории и достижений древних греков, а также опишем созданные ими демократические институты. Затем мы очень кратко поговорим о Римской империи и ее институтах.
Подобно другим древним цивилизациям, древнегреческое общество сформировалось из мигрирующих групп, которые пришли на Балканский полуостров, вероятно, около 2000 г. до н. э[127]. В течение следующих нескольких столетий возникло Микенское царство; насколько можно судить по археологическим данным, в его сильно укрепленных городах жил воинственный народ. Вероятно, где-то в 1200 г. на территорию микенян вторглись греки-дорийцы и за сто лет полностью завоевали ее. После этого наступили «темные века», длившиеся примерно три столетия. Занятая греками территория включала многочисленные острова, да и на материке горы, море и скалы дробили пригодную для постоянного обитания и обработки землю на изолированные участки. Физические условия занятой греками местности сами по себе способствовали формированию небольших, отделенных друг от друга и практически автономных сообществ, точно так же, как много столетий спустя этому способствовали горы и долины Швейцарии. Неудивительно поэтому, что греческие государства были небольшими и по площади, и по населению.
Географические условия также помогают объяснить, почему одни полисы, например Афины, стали демократиями, а другие, например Спарта, остались автократиями. Сухая, гористо-скалистая местность вокруг Афин очень подходила для выращивания оливок. Но урожай в этом деле сильно зависит от вложенного труда. Поэтому Афинам было выгодно дать крестьянам хорошие стимулы тщательно ухаживать за оливковыми деревьями. Крестьяне могли откликнуться очень быстро, если бы получили права владеть определенной собственностью и продуктами своего труда. Чтобы обеспечить эти права, нужно было уравнять в политическом отношении всех граждан. Таким образом, афинские граждане-крестьяне получили право собственности и право голоса в немалой степени благодаря физическим условиям местности и типу экономической деятельности, которому эти условия способствовали[128].
В Спарте все сложилось иначе. Окружавшие город плодородные равнины располагали к созданию крупных зерновых хозяйств; их обслуживали бесправные крепостные, которых было легко контролировать. Поэтому Спарта оставалась олигархическим государством, и реально им управляли богатые владельцы крупных поместий. По сравнению со Спартой Афины напоминали коммуну свободных мелких фермеров. Свойственное Афинам более эгалитарное распределение дохода, возникшее в силу особенностей местности и сельскохозяйственного производства, вполне согласуется с тезисом Буа (Boix, 2003), согласно которому демократия возникает лишь в тех сообществах, где богатство распределяется достаточно равномерно.
Афинское гражданство налагало на его обладателя обязанность полностью снаряжать себя для военных действий. Гарантированное владение имуществом укрепляло готовность граждан защищать свое государство, наращивать его богатство и территорию. Насколько можно судить, именно возникновение индивидуального права собственности значительно помогло тому, что у афинян сформировалось территориальное самосознание, ставшее весьма важным фактором в развитии представления о гражданстве[129].
Поскольку нас интересуют демократические институты, при описании политических институтов Древней Греции мы обратим внимание прежде всего на соответствующие отличительные черты полиса афинян. Однако сначала мы позволим себе небольшой обзор его интеллектуальных достижений и роли религии в греческом обществе.
Между 1100 и 700 гг. у греков благодаря торговым отношениям с финикийцами появился алфавит. Финикийский алфавит состоял из 22 букв, обозначавших согласные звуки. Греки добавили буквы для обозначения гласных, ввели три новых согласных и создали первое по-настоящему фонетическое письмо. Этот греческий алфавит ляжет в основу всех позднейших индоевропейских алфавитов.
«Создание фонетического алфавита освободило память от значительной нагрузки, которой требовали прежние системы чтения, и сделало грамотность гораздо доступнее. Греку не нужно было запоминать шесть-семь сотен иероглифов или клинописных символов либо несколько тысяч идеограмм. Чтобы стать грамотным, довольно было выучить два с половиной десятка фонограмм, или букв. Главное преимущество алфавита состояло в экономности и точности, с которой он позволял читателю преобразовать графические символы в звуки речи… Если сравнивать измеримые достоинства систем письма – простоту использования, скорость и распространенность в обществе, алфавит является, безусловно, самым эффективным методом письма из когда-либо изобретенных» (Donald, 1991, pp. 297–298).
Письменность, а также методы накопления и хранения письменных материалов изобрели не греки. Но греческий алфавит дал им возможность гораздо быстрее и проще вносить информацию на «внешний носитель» и извлекать ее. А это, в свою очередь, позволило очень значительно расширить содержание внешних носителей и выработать теоретический подход.
«Теоретический подход, т. е. целенаправленное теоретическое использование символического мышления, имел мало шансов на появление, пока письмо не сочеталось с другими визуальными символическими средствами. Примерно с 700 г. до н. э. Древняя Греция стала несомненной родиной теоретической цивилизации. Человеческое мышление внезапно и одновременно заявило о себе в таких областях, как философия, математика, геометрия, биология и география, не говоря о прочих… В самом деле, греки впервые в полной мере использовали новую когнитивную архитектуру, ставшую реальной благодаря визуальному символизму… Важнейшим новшеством стало простое обыкновение фиксировать теоретические идеи, т. е. графически выражать процесс устного обсуждения событий. У греков, несомненно, были талантливые предшественники в Месопотамии, Китае и Египте. Но ни одна из этих цивилизаций не выработала традиции фиксировать словесные выражения и размышления, устные обсуждения, воспроизводящие процесс мышления в действии. Великое открытие состояло в том, что общедоступная форма фиксирования идей, пусть еще незрелых, позволяла впоследствии продумать и отточить их. Письменная литература впервые стала содержать обширные блоки теоретических размышлений – порой весьма абстрактных – по целому ряду фундаментальных вопросов. Само появление этих книг означало, что идеи отныне хранились и передавались гораздо более надежно и единообразно, чем это было возможно в устной традиции. Размышления о каждом предмете, от закона и морали до устройства мироздания, записывались, изучались поколениями учеников, обсуждались, оттачивались и корректировались. Так возник коллективный процесс изучения, формулирования и проверки. Он был изъят из ведения биологической памяти и вынесен вовне, на общественное обсуждение, в форме системы внешнего носителя данных. Греки создали нечто гораздо более важное, чем набор символов, скажем алфавит, или особое средство внешней фиксации, скажем бумага особого качества или печатание. Они изобрели процесс внешне закодированного когнитивного обмена и обнаружения» (Donald, 1991, pp. 340–343; курсив в оригинале).
Изобретенный древними греками коллективный процесс накопления знаний, вероятно, наиболее отчетливо явлен в диалектических системах Аристотеля, Платона и других греческих философов и лучше всего известен нам по этим системам. В список достижений древних греков также можно включить риторику как особую форму поиска знания, которой древнегреческие философы пользовались весьма плодотворно.
«Коллективный процесс изучения, формулирования и проверки» лежит и в основе научного метода, который древние греки впервые стали применять широко и систематически. Сделать это им было значительно легче по той причине, что «процесс демифологизации протекал в Древней Греции очень интенсивно, вероятно более интенсивно, чем в любом другом обществе до эпохи Просвещения в Европе две тысячи лет спустя»[130].
«Наконец, благодаря поразительной интеллектуальной свободе в Древней Греции научное мышление достигло вершин. Древнегреческий ум был на удивление свободным от потусторонних ограничений, оставлявших место для смутных предположений о таинственном вмешательстве богов. Древние греки жили во внятном мире настоящего, открытом для человеческих действий и человеческого восприятия. Олимпийские боги служили частью древнегреческого пейзажа и древнегреческой жизни, неотъемлемым элементом культурного сознания. Ощущение бессилия перед могуществом природы больше не довлело над древними греками. Наблюдение природы было пронизано пантеистическими и поэтическими тонами. Наука стала аспектом философского мышления.
Скачок от мифологических культур Древнего Востока к ориентированной на реальный мир древнегреческой культуре возвел науку с уровня разрозненных эмпирических наблюдений до логически последовательной натурфилософии, занятой главным образом вопросами космологии. Древнегреческий ум впервые заместил мифическое, или религиозное, представление о мире рациональными объяснениями и тем самым впервые уравнял пределы науки с пределами мироздания. В этом отношении общепринятое мнение о возникновении науки в Древней Греции вполне обоснованно. Даже если древних греков где-то на три тысячи лет опередили внушительные, но разрозненные начинания (которые Мокир [Mokyr, 2002, pp. 18–19] называет “единичными заявками”), мы вправе считать древнегреческую науку первой систематической и универсальной попыткой объяснить устроение всего космоса» (Goldstein, 1995, pp. 45–46).
Справедливость выводов Голдстейна убедительно подтверждается на примере учения Фалеса. «При всем практицизме древних греков они страстно любили задавать практически бесполезные вопросы»[131]. Откуда мы? Из чего состоит мир? Что такое добродетель? Истина? Многие народы, конечно, задавали подобные вопросы и до древних греков, но ни один не поставил их так много и не продвинулся столь далеко в ответах, как древние греки. Фалес был одним из тех мыслителей, который сформулировал проблему в типично древнегреческой манере: «Из чего состоит мир?». Ответ, данный им, «был основан на совершенно абстрактном теоретизировании… [абсолютно свободном] от всякого религиозного мистицизма, которого вполне можно было ожидать от мыслителя, чьи предшественники оперировали только мифологическими смыслообразами»[132]. «По его мнению, космос и земля возникли в силу естественных процессов, а не по велению богов»[133]. Даже если мы не считаем ответ Фалеса – мир возник из воды – верным, то его метод поиска ответа используется до сих пор.
Таким образом, отличительной чертой древних греков, насколько можно судить, была именно «твердая вера в разум»[134]. В Древней Греции рациональное мышление приобрело наивысший статус. Можно говорить о двух принципиально различных способах теоретизирования, созданных в Древней Греции. Они существуют по сей день и делят ученых и мыслителей на два лагеря. Первый способ основан на убежденности в силе априорного мышления. Его приверженцы считали, что лишь чистое мышление способно обнаружить истину, а сведения, полученные с помощью чувственного восприятия или путем каких-либо наблюдений, способны лишь отдалить от истины. За сложностью и многообразием наблюдаемых явлений скрываются немногочисленные, простые и всеобщие законы, правильное понимание которых тождественно объяснению устройства мироздания. Это направление мысли привело к возникновению метафизики и математики и последующим успехам обеих дисциплин. Чтобы оценить вклад и влиятельность этого направления, достаточно упомянуть таких его представителей, как Евклид, Зенон, Пифагор, Сократ и Платон.
Абстрактное мышление достигло апогея у Пифагора и его последователей. Пифагор считал, что миру присущ внутренний порядок, облеченный в математическую форму. В его понимании мир представлял собой «математически структурированный космос, возникающий согласно фундаментально простым законам внутренней и внешней гармонии, т. е. был всекосмической проекцией мироощущения древних греков, считавших динамическую гармонию основой всего сущего»[135]. По мнению Голдстейна, «пифагорейская картина мира… оказала на наше мышление столь сильное влияние, что оно заметно по сей день».
Чистое априорное мышление способно достичь высот, совершенно недоступных эмпирику. Однако ложное звено в цепочке умозаключений может повести его неверным путем. Вот только один пример. Пифагорейцы установили, что звук и числа связаны определенным отношением. В частности, гармонический интервал октавы два к одному, и соответствующие тональности производятся струнами, одна из которых вдвое длиннее другой. Отсюда пифагорейцы сделали вывод, что числа составляют основу всего – мироздания, искусства, скульптуры, даже религии и морали. Бог стал единицей, справедливость – четверкой, а прочие этические понятия выражались квадратами последующих целых чисел.
Другой способ теоретизирования, тоже свойственный древним грекам, мы сейчас называем научным методом. Он представляет собой последовательный процесс формулирования гипотез, их проверки, переформулирования и дальнейшей проверки, т. е. цепочку умозаключений, содержанием которых являются накопленные эмпирические данные. Само слово «гипотеза» – древнегреческого происхождения. Данный метод теоретизирования ближе всего к тому, который выше описал Мерлин Дональд. Главным его представителем следует, несомненно, назвать Аристотеля, но можно упомянуть и великого математика Архимеда. Можно не верить тому, что свое знаменитое объяснение плавучести Архимед проверял, лежа в ванне. Однако практическая полезность изобретений, основанных на его идеях, например Архимедова винта, заставляет предположить, что его заботило отнюдь не только математическое изящество доказательств.
Таким образом, во главе списка новшеств, которыми мы обязаны древним грекам, следует поместить процесс логического мышления. Древние греки формулировали самые глубокие вопросы, стоящие перед людьми, а потом искали ответы, не связывая себя суевериями и мифами, которые предлагали в качестве ответов более ранние общества. Далеко не все ответы, найденные древними греками, выдержали проверку временем, но сами методы поиска безусловно ее выдержали.