Денис Орехов
Гирлянда
Ослепительно-белые искрящиеся снежинки россыпью самоцветов окружили пушистую темно-зеленую елку, щедро укрытую голубоватым инеем и разукрашенную пестрыми яркими огоньками гирлянды. Маленькие шарики лампочек переливались и мерцали всеми цветами радуги. То они будто соревновались, кто же быстрее добежит до золотой звезды на самой верхушке ели, то внезапно рассыпались в причудливом танце, перемигиваясь между собой самым неожиданным образом. Искры неугомонной гирлянды ярко отражались в стеклянных шарах, развешанных на ветках неведомой заботливой рукою. Но самым волшебным и удивительным было то, что снежинки ни в какую не желали опадать в пушистые сугробы под новогодней елкой или опускаться на гостеприимно подставленные зеленые иголки. Они чудесным образом будто замерли прямо в воздухе и ярко выделялись на фоне черного космического неба, становясь почти неотличимыми от настоящих звезд.
А затем, прямо в небе, появилось вытянутое грустное лицо. Огромное, больше любой елки, заслоняющее весь горизонт. Это был Юрий Андреевич, космонавт. Или, как теперь было принято говорить, звездолетчик.
Юрий Андреевич погружался в печаль. Он в сотый раз рассматривал приборную панель, но не находил на ней ровным счетом ничего интересного или нового. Все те же мерцающие дисплеи, всё та же сводка параметров корабля, стремительно несущегося по орбите планеты. И рядом все тот же напарник, крутящий у себя в руках игрушку: стеклянный шар с новогодней елкой внутри.
– Ну что ты такой кислый? – спросил его Петр Сергеевич, задумчиво разглядывающий зависшие в шаре снежинки. – Смотреть противно.
– Даже сквозь снежинки? – поинтересовался Юрий Андреевич.
– Даже сквозь снежинки, – подтвердил бортмеханик и со вздохом аккуратно водрузил безделушку обратно на стол. – Ну встретишь Новый год на орбите, ты же звездолетчик. Делов-то. Вон у нас даже оливье в тюбике завезли, холодец опять же…
