Денис Иванов-Ковалёв
Откровение
Приземлилось я у подножия возвышенности, где и нёс свою вечную службу Адам. И, видимо, нёс уже давно, так как врос в землю по самые уши, являя на свет только лик свой, застывший, как и устремлённый в вечность взор.
– Адам? Кристателька сказала, что ты можешь знать и помнить многое и многих. Помоги мне вспомнить, кто я!
Ничего не поменялось в выражении каменноликого великана. Даже узор бровей над впадинами тяжёлых век. Словно крепко спал исполин в мягкой снежной перине.
Несколько раз я повторяло просьбу, сдувало снежные шапки с макушки стража, заглядывало в пустые глаза – всё было напрасно, Адам безмолвствовал.
– Кажется, оглох наш Адам, – прорезались звенящие нотки. – Землёй уши забило, вот и не слышит теперь ничего…
– Кристателька? Это ты? Где ты?
– Я везде. Забыл? – малозаметным ручейком из-под головы Адама забил родничок и, прокладывая змееобразную канавку в снегу, заспешил к реке.
– Точно… – вздохнуло я, усевшись мхом на Адамову голову и задумавшись.
Вновь сошли снега, обнажив засверкавший на солнце грунт. Засвистели с уходом зимних невзгод птицы, прославляя весну и тепло, что несла она в каждом лучике. Из-под прошлогодних трав, мёртвыми стеблями крывшими землю, потянулись зелёные росточки, скоро насытив цветом весенний пейзаж.
– Можешь посидеть на Скамье, половить умные мысли… Вдруг вспомнишь, чего желаешь? – прожурчал родник под сенью головы Адама.
– На Скамье?
– Да, на каменной Скамье. Так её люди окрестили. Она здесь, недалеко, за деревьями.
Валун, и вправду походивший на скамью, нашёлся не сразу. Примостившись на срезанную его часть, я вновь погрузилось в раздумья. Мысли проскакивали одна за другой, да вот не задача – то терялись в лесном шелесте и уносились прочь листопадом, то замерзали с лунным светом в снежных крупинках, загораясь и тут же угасая.
– Кристателька, – спустившись по весне вместе с талыми водами, я вновь оказалось в русле знакомой речушки, – не помогла мне Скамья ничего вспомнить…
– Как насчёт Поля Чудес?
– Поля? Чудес?
– Да, есть и такое. Следуй вверх по моему течению и по солнцу, как минуешь второй по счёту пруд.
– Что я найду там?
Рассмеявшись бойким дождём, просыпавшимся на зеркальную поверхность и исказив ту в многочисленных круговых узорах, молвили воды:
– Чудеса, конечно! Что же ещё?
Ничего не оставалось, кроме как довериться очередному совету Кристательки, да отправиться в путь: понестись с вестями птичьих трелей о долгожданной влаге с небес наперегонки с шепелявым ливнем, замереть вместе с лесной глушью, когда в вышине рокочущей поступью отзывался гром.
Но вот брызнули из-за взлохмаченной каймы туч первые солнечные лучи, заискрились в сырости дорог и тропинок, засверкали в каплях, собравшихся на листочках и травах. Достигнув к этому времени второго пруда, потянулось я за лучиками туда, куда катилось по облачным хребтам солнце. А когда скрылось то, оставив горизонту лишь алый отблеск, в вечернем свете передо мной предстало то самое поле.
