Денис Игнашов
Memento Finis: Демон Храма
Я оценил юмор Ракицкого и невесело усмехнулся:
– Иногда следование беспредметным идеям может иметь вполне осязаемые последствия. История перстня Соломона, скорее всего, имеет такое же отвлечённое продолжение, как и дело поиска Святого Грааля. Сон желаемого проецируется на мир действительности, воспроизводя бесконечность отвлечённых мистических объяснений.
– Кстати, о Святом Граале, – отметил Ракицкий. – По одной из версий, Грааль есть совсем не чаша, а камень, который имел сверхъестественную природу. Достаточно распространена среди страждущих мистического объяснения одна мифологическая история. Согласно ей это Граалем был драгоценный изумруд, который выбил мечом архангел Михаил из короны Люцифера во время его низвержения. Не видите связи?
– И этот камень был огранён, получил надпись имени Бога и стал перстнем царя Соломона? – продолжил я мысль профессора.
– Вот видите, – сказал Ракицкий. – Вы и сами чудесным образом можете продолжить логическую цепочку рассуждений Полуянова. А за мистическим подтверждением этой идеи далеко ходить не надо. Вы наверняка должны были слышать о Вольфраме фон Эшенбахе.
– Миннезингер, один из самых известных эпических поэтов немецкого средневековья. Автор стихотворного рыцарского романа «Парцифаль», – вспомнил я когда-то почёрпнутые в одной из книг сведения.
– Именно он. Напомню вам известные и широко цитируемые строчки из его романа в переводе Льва Гинзбурга… Старец Треврицент рассказывает Парцифалю, где хранится Святой Грааль, – Ракицкий, вспоминая, сосредоточенно потёр лоб и, манерно вскинув руку, прочитал наизусть:
Святого Мунсальвеша стены
Храмовники иль тамплиеры –
Рыцари Христовой веры –
И ночью стерегут и днём:
Святой Грааль хранится в нём!..
Грааль – это камень особой породы:
Lapsit exilis – перевода
На наш язык пока что нет.
Он излучает волшебный свет.
Как вам, Руслан? Объяснение, кажется, лежит на поверхности?
– Что такое lapsit exilis? – спросил я.
– Да-а, – промычал Ракицкий укоризненно. – Плохо не только то, что вы не знаете латыни, но и то, что не читаете художественную литературу… Это случайно или сознательно испорченный латинский текст, который исподволь предполагает многозначность этого выражения. Эти два слова можно перевести по-разному. Выбирайте сами – «камень господа» (lapis herilis), «камень с неба» (lapis ex coelis), «камень мудрости», «философский камень» (lapis elixir). Как вам больше нравится.
– И вы считаете этот отрывок средневекового поэта доказательством того, что перстень хранился у тамплиеров? Не слишком ли открыто это заявление для тайного дела?
– Руслан, прошу, не критикуйте меня. Я лишь воспроизвожу, как могу, – заметьте, по вашей просьбе – логику мысли нашего общего знакомого – Вячеслава Полуянова. Моё отношение ко всем этим идеям было и остаётся абсолютно скептическое. Но, чтобы не лишать Славу поддерживающей мистической аргументации, я готов показать вам ещё некоторые выдержки из одной книжки.
Ракицкий поднялся с кресла, подошёл к книжному шкафу и через минуту поиска достал из него небольшую книжку.
– Обратите внимание на эти строки, – сказал он и показал пальцем на строки открытой страницы.
«Легенда о Камне, – прочитал я название и стал бегло поглощать текст, оставляя в памяти некоторые особо поразившие меня строчки: – …дух воздуха, принёс царю Соломону Камень… (Соломон) указал отбить часть Камня, и взять чистого серебра, и сковать перстень, и начертать на Камне чашу мудрости, пламенем просиявшую…И в Храме Иудеи не остался «Огонь Носящий» …Но лукавство Храма служителей похитило Сокровище у Повелителя Индии, чтоб вознести в чужую страну…Лучшее напоминание о мощи камня положено в змеином камне… Лукавые владыки не надолго владели Камнем, не зная, что лишь устремление к добру покоряет огонь Камня… Поистине, я видел его – осколок щита мира! Помню величину его, длиной с мой пятый палец, серый отблеск как сухой плод. Даже знаки помню, но не понял их… Говорят, Камень сам приходит, взять его нельзя… И последний полёт на Запад осветил царство небывалое неудачного единения народов Запада. На каждом луче Востока уже ищут Камень. Время настаёт, сроки исполнятся. Рок суждённый записан, когда с Запада добровольно Камень придёт. Утверждаем ждать и понять Камня путь…Ждите Камень!»
– Кто это написал? – спросил я.
Ракицкий молча развернул обложку – «Е.И.Рерих. Криптограммы Востока».
– Это мистические откровения, записанные Еленой Рерих. Говорят, это записи подсознательного ряда, открывавшиеся ей во сне. Обратите внимание на выражение «Храма служителей», – произнёс Ракицкий. – Действительно, похоже на тамплиеров; и путь движения камня – на Запад – соответствует полуяновской логике перемещения реликвии с Ближнего Востока в Западную Европу.
Ракицкий опустился в кресло и включил настольную лампу. Было уже совсем темно.
– Значит, Полуянов ищет перстень Соломона, – задумчиво вымолвил я. – Но зачем ему письмо Ногаре, содержание которого он, возможно, знает наизусть? Может быть, он думает, что там скрыт какой-то код, позволяющий раскрыть местонахождение реликвии?
– Я не хочу строить догадок, – отрезал Ракицкий. – Жизнь научила меня доверять только фактам. И опираясь на факты, – профессор характерным жестом показал на меня, – я должен заметить следующее. Одно из двух – либо Слава действительно нашёл что-то очень важное, либо он обладает огромным желанием это найти и незаурядным даром внушения, раз спецслужбы устроили настоящую охоту за его головой. Я всё-таки уверен в последнем. И для этого утверждения у меня есть все основания. Я хорошо знал этого упрямого, горячего, увлекающегося парня, который своим азартом искателя мог увлечь кого угодно. Как уж он смог заинтересовать своими исследованиями спецслужбы, я не знаю. Но было огромной ошибкой с его стороны привлекать подобные структуры для помощи в этих поисках. А потом, письмо…
– Что письмо? – нетерпеливо спросил я Ракицкого.
– Письмо Ногаре – фальшивка.
– Как фальшивка?! – воскликнул я, приподнявшись на стуле.
– Грамотно исполненная, профессиональная подделка. И не более того… В своё время я сделал химический анализ бумаги и чернил письма. Выяснилось, что хоть лист бумаги, на котором написано письмо, и можно отнести к четырнадцатому веку, чернила же произведены в восемнадцатом веке, по прошествии четырёхсот лет с момента смерти французского канцлера… Неизвестные, используя старую бумагу и имитируя почерк канцлера Ногаре, сфабриковали этот документ. Видимо, кто-то из предков нашей семьи пытался извлечь из этого выгоду или, что тоже возможно, пал жертвой мошенников. Вот и вся история…
Я посмотрел в окно. Ночь плавно опустилась на город.
– Скажите, Стефан Петрович, – спросил я, – зачем вы для встречи с Андреевым порекомендовали мне прочитать книгу, написанную Полуяновым, причём ту, отношение к которой академика было однозначно негативное?
– Извините, Руслан, но я действительно считал эту книгу о тамплиерах лучшей из всех, какие были изданы Андреевым. Слава талантлив, это у него не отнять. – Слова профессора прозвучали абсолютно искренне.
– Вы догадывались о появлении Полуянова в Москве?
– Я знал, что он должен рано или поздно вернуться. Это время пришло… – Ракицкий тяжело вздохнул и задумчиво посмотрел в сторону. – А хотите, я покажу одну из последних фотографий Славы из его старой московской жизни? – неожиданно спросил профессор.
Ракицкий поднялся с кресла и опять подошёл к книжному шкафу. Порывшись в верхнем выдвижном ящике, забитом старыми фотоальбомами, он извлёк из него на свет небольшую цветную фотографию и протянул её мне.
– Это одна из последних фотографий Славы, сделанная в 1983 году за пару месяцев до его отъезда за границу, ― сказал Ракицкий.
Я бросил взгляд на фото. Четыре человека стояли около большой доски в знакомой мне по обстановке учебной аудитории МГУ. Двоих я сразу узнал. Это были Стефан Ракицкий, тогда ещё менее седой и казавшийся повыше ростом, и его племянник Вячеслав Полуянов, молодой парень в мешковатом сером советском костюме с уверенным, чуть насмешливым, прямым взглядом зелёных глаз. Рядом с Ракицким стоял высокий, сухой, абсолютно седой пожилой мужчина в круглых очках. Безупречный светло-коричневый шерстяной костюм и старомодная бабочка, благородная осанка, прямой нос, отрешённый взгляд и сдержанная, немного снисходительная улыбка на устах. В руках сосед Ракицкого держал чёрную трость с белым костяным набалдашником. Старик выглядел очень несовременно, но удивительно органично; казалось, он словно сошёл с фотографии тридцатых-сороковых годов и был похож на типичного англичанина середины двадцатого столетия. Рядом с ним, с противоположной от Ракицкого стороны, стоял светловолосый молодой человек в ярком разноцветном свитере. Судя по всему, он тоже был иностранец. Об этом можно было догадаться по его картинной белозубой улыбке и непонятно-восторженному заинтересованному выражению глаз.
– В апреле 1983 года в Москву приезжал известный английский историк Дэвид Хилл. Пожилой мужчина в центре – это он, ― пояснил Ракицкий. ― А это его ученик Джеймс Лоуренс, американец. ― Профессор показал пальцем на улыбающегося парня с краю. ― Хилл очень долго общался со Славой, он был искренне удивлён и обрадован, когда узнал, что Слава интересуется историей тамплиеров. Он даже приглашал его в Англию… Через два месяца Слава исчез во Франции, а Хилл умер в этом же году в декабре от рака.
Профессор посмотрел на часы. Было уже полпервого ночи.
– Уже поздно, – устало сказал он.
Я быстро и суетливо поднялся со стула, но Ракицкий остановил меня движением руки.
– Переночуете у меня. Вам опасно куда-то уходить сейчас.
Старый профессор постелил мне в кабинете на диване и скрылся за дверью. Облокотившись на подушку, я долго сидел, наблюдая, как за окном в жёлтом свете одинокого фонаря под силой налетавшего порывами ветра играла тёмная листва высокого тополя. Непонятная обречённая грусть разъедала моё сердце.
Неужели ничего нет? Неужели новая версия тайны тамплиеров – это лишь очередной фантом, воспалённым воображением одного обрушивший беды и напасти на головы многих? Мифы прошлого заставляют людей настоящего совершать глупости, искать то, чего не было и нет, желать будущего, которое не может наступить, но само стремление к которому ранит и уничтожает. Удивительно было ощущать себя пешкой в чужой игре, печальный финал которой был предрешён изначально. Это было так просто и бестолково по своей сути, что, действительно, походило на правду.
Я не мог уснуть и продолжал смотреть в окно. Шальные образы проплывали перед моими уставшими глазами, скрываясь в ночной темноте. На какой-то момент мне вдруг показалось, что внизу, за окном, скрытый листвой тополя неподвижно стоял человек. Я как будто даже разглядел силуэт мужчины, его руку и мерно подрагивающий красный огонёк сигареты. Но новый сильный порыв ветра поднял ветви дерева, обнажив его ствол, и моё видение исчезло.
«Белый цвет – Серёжа, с Китоврасом схожий», ― пришла на память посвящённая Есенину клюевская строчка, которую я увидел на портрете поэта в квартире Софьи Петровны. Личность Асмодея не давала Вячеславу Полуянову спокойно жить, подумал я. Даже в поэтических ассоциациях историк пытался найти перескакивающие через тысячелетия отзвуки мифического существования.
Я встал, прошёлся по комнате и остановился около книжного шкафа. Случайно мой взгляд упал на стул, стоявший в углу. На нём, слегка прикрытый каким-то журналом, лежал экземпляр «Рыцарей Храма». Я взял его и раскрыл на первой странице. На ней уже знакомым мне почерком Полуянова было выведено: «Моему дяде и учителю. Спасибо за вновь открытый мир». С книгой в руках я лёг на диван и погрузился в чтение. Бессонница не отпускала. Так, держа в руках книгу Полуянова и вновь перечитывая уже известные мне строчки, я встретил рассвет.
Глава 14
Утром в кабинет заглянул Ракицкий. Он сразу обратил внимание на лежащую на тумбочке около дивана книгу, но ничего не сказал по этому поводу.
– Руслан, вы хоть спали немного? ― участливо спросил он, увидев мои красные от бессонной ночи глаза.
Я устало кивнул. Заботливый профессор приготовил мне на завтрак тосты и сварил крепкого чёрного кофе.
– Пересидите некоторое время у меня, ― предложил Ракицкий. ― Всё это должно скоро закончиться. Полуянов исчезнет так же внезапно, как и появился, и унесёт с собой всю эту опасную и бестолковую сумятицу.
– Я должен встретиться с ним прежде этого.
– Вы уверены?
– Мне необходимо найти Карину.
– Понимаю, понимаю. ― Ракицкий печально опустил голову. ― Если бы я мог увидеть Славу и поговорить с ним! Я убедил бы его оставить свои бесплодные и опасные поиски и не отравлять жизнь невинным людям… Его фантазии зашли слишком далеко…слишком далеко… Что вы собираетесь делать?
– Мне надо увидеться с одним человеком, ― ответил я, не желая раскрывать свои планы. Ночью, ещё раз раздумывая над своим положением, я всё-таки решил навестить Софью Петровну, хотя и понимал, что это наверняка грозит мне опасностью.
– Ну, Бог вам в помощь, ― промолвил профессор. – Надеюсь, вы знаете, что делаете.
Когда я вышел из подъезда, то не успел сделать и нескольких шагов. Со скамейки, стоявшей во дворе, поднялся человек и преградил мне дорогу. Я сразу узнал его. Это был уже знакомый мне лжесантехник, отобравший у меня в памятный день записную книжку. Хорошо запомнившаяся наглая ухмылка и хитрый взгляд светлых глаз. Где-то сзади материализовалась ещё одна странная фигура, а справа – третья. Незнакомые люди аккуратно обступили меня, отрезав все пути отступления.
– Доброе утро, ― неторопливо, растягивая слова, сказал «сантехник» и улыбнулся.
Я огляделся, стараясь оценить обстановку.
– Не глупите, ― предупредил мой порыв старый знакомый. ― Вам ничего не грозит. С вами хотят просто поговорить.
И «сантехник» взглядом показал мне на дальнюю скамейку, стоявшую в глубине двора. На ней сидел незнакомец. В вежливом и чутком сопровождении обступивших меня людей я не спеша подошёл к нему. Незнакомец встал и протянул мне руку для приветствия.
– Здравствуйте, Руслан. Вот мы с вами и встретились, ― сказал он вполне дружелюбно и широко улыбнулся.
Незнакомец, на удивление, имел весьма благожелательный и миролюбивый вид. Слегка полноватый, невысокий мужчина среднего возраста был одет в демократичные джинсы и лёгкий джемпер. Если бы не обстоятельства, то, встреть такого человека на улице, я даже не обратил бы на него особого внимания. Лысая голова и спрятанный за линзами дорогих позолоченных очков нарочито расслабленно-безучастный взгляд. Обеспеченный столичный житель на прогулке. Для типичности картины не хватало только собаки, столь любимого москвичами животного.
– Меня зовут Джордж Бартли, ― неожиданно представился незнакомец и по-американски широко улыбнулся. ― Давайте присядем.
Мы сели.
– Вы удивительно хорошо говорите по-русски для обладателя такого имени и такой фамилии, ― заметил я.
Бартли улыбнулся.
– Это совсем не удивительно. Я русский, ― сказал он и тут же спросил: ― Вы не удивлены нашему появлению?
– В принципе я был готов к этому.
– Как хорошо, что мы друг друга понимаем. ― Бартли посмотрел на меня, прищурившись на яркое утреннее солнце. ― Не надо ходить вокруг да около, и всё предельно открыто.
– Можно сначала задать небольшой вопрос? ― Я ещё раз огляделся, наблюдая, как вокруг нашей скамейки красноречиво прогуливались мой знакомый «сантехник» и крепкие молодые люди.
– Пожалуйста.
– Как вы меня нашли?
– Это было не так уж сложно… ― Бартли поморщился. ― Но зачем вам вникать в эти технические детали? От нас достаточно сложно скрыться.
– А почему вы не взяли меня в квартире Ракицкого?
– Зачем же беспокоить пожилого человека.
– Вы знали, когда я появлюсь на улице?
На круглом лице Бартли опять появилась улыбка:
– Если вы в чём-то подозреваете своего научного руководителя, то скажу вам правду – он тут ни при чём.
– Кто вы?
– Скажем так – одна из заинтересованных сторон известного вам дела.
– Весьма туманно, ― сказал я. ― Вы работаете на иностранную спецслужбу?
– Вы задаёте так много вопросов. ― Бартли усмехнулся. ― Такое впечатление, что вы хотели найти нас, а не мы вас. Давайте лучше перейдём к делу.
– Извольте.
– У меня к вам всего два вопроса. Первый: где Полуянов? Второй: где письмо Ногаре?
Я попытался изобразить удивление на лице. Наверное, у меня это очень плохо получилось.
– Только не надо играть в изумление, ― сразу оценил мои слабые актёрские способности Бартли, характерно скривившись. ― Не стоит нам говорить о том, что вы не знаете, кто такой Полуянов и то, что никогда не видели письмо Ногаре. Мы знаем о вас практически всё, и нам нужна только правда. Итак, вы отвечаете на наши вопросы, и мы расстаёмся навсегда.
Я заметил, как «сантехник», стоявший недалеко от скамейки спиной ко мне, повернул свою голову вполоборота. Бартли внимательно наблюдал за мной, молчаливо ожидая ответа.
– Я знаю, кто такой Полуянов. Я видел и читал письмо Ногаре… Но, к сожалению или счастью, я ничего не знаю о местонахождении ни Полуянова, ни письма, ― ответил я.
Бартли огорчённо покачал головой и хлопнул себя по колену.
– Ну, что ж, ваша позиция понятна, ― сказал он и поднялся со скамейки. ― Поговорим об этом позже и в другом месте.
Мягкой, неторопливой походкой Бартли направился к появившемуся около подъезда «мерседесу» и скрылся в его салоне на заднем сидении. Когда машина уехала, на её месте возник серый «фольксваген» с синими номерами.
– Нам пора, ― сказал подошедший ко мне «сантехник» и движением головы показал на автомобиль.
– Караул готов? ― горько усмехнувшись, спросил я.
Лицо «сантехника» осталось непроницаемым. Мой юмор был не оценён.
В машине я оказался на заднем сидении между двумя рослыми молодцами, «сантехник» сел впереди рядом с водителем. Моя свобода оказалась совсем недолгой. Честно говоря, я и не надеялся, что смогу уйти от преследователей. Время мне необходимо было для того, чтобы узнать о деле Полуянова как можно больше и понять, что необходимо сделать. Не скажу, что это мне вполне удалось, но то, что многое для меня открылось в другом свете, было несомненно.
Завизжали тормоза, «фольксваген» тряхнуло, и он встал. Водитель вполголоса выругался. До меня донеслось отрывочное «…козёл узкоглазый… откуда он взялся?..», и я догадался, что мы на кого-то наехали. Краешком глаза я заметил, что мы остановились где-то в переулке под аркой сталинского дома. Впереди уже был виден кусочек Ленинградского проспекта. Водитель хотел было открыть дверь, но «сантехник», выхватив откуда-то пистолет, громко крикнул: «Вперёд!» То, что случилось потом, произошло абсолютно молниеносно. Разом треснули оба стекла задних дверей машины. Я инстинктивно нагнулся вперёд, обхватив голову руками, а сверху на меня посыпались осколки стекла. Что-то мягкое, большое и тяжёлое свалилось мне на спину, прижав меня лицом к коробке между двумя передними сидениями. Сверху кто-то крикнул, я услышал шум борьбы, злое сопение, глухие удары. Вдруг стало тихо. Тело, придавившее меня, исчезло, и я смог поднять голову. На меня сквозь две прорези в чёрной маске смотрели серые глаза.
– Пошли, ― тяжело дыша, прошипел человек без лица и, резко схватив меня за куртку, потащил из машины, держа в другой руке бейсбольную биту.
Откровенно по инерции я вцепился в валявшийся под ногами пакет со своими вещами. Вылезая из автомобиля, успел заметить разбитые стёкла задних дверей машины, тело одного из охранников, который без сознания лицом вниз лежал на мостовой, злые глаза и разбитую в кровь губу «сантехника», который тоже лежал на мостовой, раскинув широко ноги и держа руки за головой. Лицом к нему, носом в бордюр лежали второй охранник и водитель «фольксвагена».
Человек в маске затолкал меня в стоявшую рядом иномарку. В автомобиль запрыгнули ещё два человека в масках. Водитель нажал на газ. Ревя мотором и визжа шинами, машина на полной скорости проскочила арку и вылетела на проспект.
Опять зажатый, как и минуту назад, между двумя охранниками, лица которых в отличие от предыдущих были спрятаны под масками, я находился в машине, которая, нарушая все мыслимые правила дорожного движения, неслась в сторону центра. Руки бессмысленно сжимали пакет, тело била мелкая дрожь. Все молчали. Сидевший справа от меня человек стащил свою маску. Я увидел знакомые светло-серые глаза и немного курносый нос. Это был майор Сарычев. Поправив взъерошенные волосы и смахнув со лба пот, он бросил:
– И снова здрасьте.
– Вы?! ― громко вырвалось у меня в изумлении.
– Не ожидал? ― Сарычев достал сигарету и, не обращая внимания на бешеную скорость машины, закурил. ― Вот снова и пересеклись наши пути-дорожки.
– Но как?.. Почему?… ― сыпались из меня вопросы.
– Всё потом, парень. А теперь нам надо добраться до тихого места. ― Сарычев затянулся сигаретой.
Водитель кидал автомобиль из стороны в сторону. Он, не сбавляя скорости, на грани столкновения пролетал мимо других машин, которые не успевали иногда даже реагировать на эти молниеносные и опасные манёвры. На перекрёстке с Беговой автомобиль резко свернул вправо, уйдя на Третье кольцо. В какой-то момент водитель сбавил скорость, встроившись в общую струю движения. Мы покрутились по северо-западу Москвы, выехали на Волоколамское шоссе. Через полчаса мы уже были в Химках и, поплутав по маленьким улочкам, остановились во дворе старой пятиэтажки.
Моим новым убежищем стала трёхкомнатная квартира. Когда мы в неё зашли, Сарычев сразу отвёл меня в одну из комнат и прикрыл за собой дверь.
– А тебя всё-таки зацепило, ― сказал он, показывая мне на правую щеку.
Я машинально провёл по ней рукой. Ладонь оказалась в крови.
– Пустяки, ― сказал Сарычев. ― Небольшая царапина.
Майор подал мне чистый платок.
– Как вы нашли меня? ― спросил я, вытирая щеку и руки.
– Я был уверен, что ты появишься у Ракицкого, и потому мы наблюдали за его домом.
– Не вы одни… ― пробормотал я.
– Я знал это.
– На нас напали… на квартире, ― сбивчиво говорил я, как будто оправдывался. ― Я убежал через лаз…
Сарычев кивнул.
– Миша – предатель… ― неуверенно проговорил я.
Сарычев ещё раз утвердительно кивнул, показывая, что в курсе всего произошедшего со мной.
– Алексей… Я не знаю, что с ним случилось…
– Он погиб, ― коротко отрезал майор, вытащив из пачки ещё одну сигарету.
Повисла неловкая тишина. Сарычев ходил по комнате, держа в одной руке сигарету, а другой задумчиво теребя свой подбородок. Он подошёл к окну и открыл форточку, скинул пепел в разбитую чашку, стоявшую на подоконнике.
– Ты знаешь, Руслан, – сказал майор, – наша история приобрела очень гнусное продолжение. Теперь мы с тобой связаны, как никогда.
Я удивлённо посмотрел на Сарычева.
– Алексей убит, Миша ранен… ― Сарычев запнулся.
Дверь открылась, и в комнату заглянул человек с узкими раскосыми глазами и круглым лицом.
– Они уходят, ― коротко сказал он Сарычеву, бросив на меня сквозь свои щелочки глаз заинтересованный взгляд.
Майор вышел вместе с азиатом из комнаты. Я остался один. Я сидел на старом потрёпанном диване и периодически подносил платок к щеке, стирая с неё выступавшую из царапины кровь. По телу после внезапно возникшего психологического напряжения растекалась равнодушная сонливая усталость. После бессонной ночи и утренней встряски с двойным захватом организм требовал отдыха, тяжёлая чугунная голова отказывалась что-либо понимать. Я неподвижно сидел на диване, непроизвольно покачиваясь, бесцельно бродил взглядом по полупустой комнате и покорно ждал майора. Но он не возвращался. За дверью была слышна приглушённая речь, чьи-то шаги. Не в силах больше бороться с вдруг овладевшей мной усталостью, я прилёг на диван. Взгляд, помутнев, остановился на клочке обоев, отставшем от стены в углу. Но я его уже не успел рассмотреть. Тяжёлые веки опустились, и я провалился в сон. Сквозь дрёму я ещё слышал, что кто-то открывал и закрывал дверь, ходил, а потом все звуки исчезли, утонули в тишине.
– Эй, Руслан, подъём…
Я быстро проснулся. Передо мной стоял Сарычев.
– Сколько времени? – заплетающимся голосом пробормотал я, садясь на диван и протирая глаза.
– Уже час дня… Обедать будешь?
Я утвердительно кивнул.
На обед была пицца с колбасой и острый корейский салат. Мы остались втроём. Немногословный азиат быстро разделил всю имеющуюся еду на три примерно равные части.
– Это Бурят, – заметив мой вопросительный взгляд, сказал Сарычев. – Он будет с нами некоторое время.
Тем временем Бурят, не обращая на меня внимания, ловко орудовал большим боевым ножом, нарезая помидоры и огурцы.
Мы молча поели. После чего Сарычев, отодвинув от себя тарелку с недоеденной пиццей, сказал мне:
– Пойдём, поболтаем.
Майор плотно прикрыл за собой дверь комнаты, закурил, молча прошёлся по комнате, дымя сигаретой.
– Итак. У нас получается очень неприятная история. Алексей убит, Миша ранен и находится в больнице, ― произнёс он и добавил: ― И во всём этом оказался виновен я.
– Не понимаю, ― удивлённо пробормотал я.
– В них стреляли из моего пистолета…
– Но как это могло произойти?
– Руслан, меня подставили… Всё было хорошо спланировано и грамотно исполнено. Миша впускает нападавших. Они убивают Алексея из моего «стечкина», который был похищен перед этим, легко ранят Михаила. В итоге они получают тебя и нейтрализуют на долгое время меня. Единственно, они не знали о лазе. Это всё изменило… Теперь и тебя, и меня ищут.
– Значит, всё-таки это Миша.
– Да, он… Миша рассказал, что это я ворвался в квартиру, устроил там стрельбу и похитил тебя.
– И ему поверили?! – в изумлении воскликнул я. – Эта версия выглядит, по крайней мере, странно.
– Пистолет, показания Михаила… Для моего ареста это было бы достаточно. Может быть, я и не пустился в бега и даже сдался бы, но у меня нет уверенности, что один лишь Миша здесь замешан. Я не знаю, действовал ли он в одиночку и по собственной инициативе или получил чьё-то распоряжение.
– Пахомов? – неуверенно спросил я.
Сарычев нервно смял сигарету и бросил её в чашку, стоявшую на подоконнике. Я увидел его раздражённое лицо.
– Этого нельзя исключать, ― коротко ответил он, видимо, не желая обсуждать этот вопрос. – Ты мой единственный свидетель и должен мне помочь.
Я указал головой в сторону двери:
– А ваши помощники?
– Нет. Это не эфэсбэшники. Мои старые друзья, бывшие однополчане.
– А квартира?
– Вчера вечером пришлось снять.
После непродолжительного молчания я решил рассказать об утренней встрече со своими преследователями:
– Меня сегодня утром встречал у Ракицкого некий Бартли.
Сарычев кивком дал понять, что знает, о ком я говорю:
– Джордж Бартли. Несколько дней назад я вышел на него. Сотрудник английской частной сыскной компании «Лотус Секьюритис», бывший агент ЦРУ. Известная персона в узких кругах. Вообще-то, зовут его Игорь Барташевич, он сын эмигранта из Советского Союза. Его отец Леонид Барташевич, кстати, тоже примечательная личность. Он был командиром полка Красной Армии, в годы войны попал в плен, стал сотрудничать с немцами. Есть информация, что он работал в специальном разведывательном центре под контролем и руководством сотрудников нацистской контрразведки. После войны он исчез. Лет через пятнадцать объявился в США. Советские власти долгое время безуспешно добивались его выдачи, но американцы всегда отвечали отказом. Сын Леонида Игорь родился уже в США, учился в Стэнфордском университете, долгое время работал в ЦРУ. Недавно вышел в отставку, обосновался в Великобритании и стал работать в частном сыске.
– Но как вы узнали, что именно Бартли ищет Полуянова и письмо?
– Ничего сверхъестественного. Обыкновенная оперативная работа. Всегда есть люди, которые что-то знают о деле, что-то слышали и видели. Задача оперативника – найти этих людей и получить от них необходимую информацию. Вот мы и поспрашивали людей, собрали по крупицам данные, и получилась достаточно стройная картина. Это всего лишь дело техники и времени. Это тем более просто, если объект и способы поиска объекта у нас с конкурирующей фирмой сходятся.
– А помощники Бартли?
– Это чернорабочие. Местные ребята, бывшие сотрудники милиции и спецслужб, работники одной из частных охранных компаний. Они особо не в курсе целей и задач Бартли, но за хорошие деньги обеспечивают ему поддержку и прикрытие. Единственным непонятным лицом в этой компании является твой обидчик, укравший у тебя записную книжку. Его в Москву, возможно, привёз сам Бартли.
– Бартли действует по своей инициативе?
– Скорее всего, нет. Он выполняет чей-то заказ. Но кто заказчик мы не знаем. У Бартли две цели: Полуянов и письмо Ногаре. Причём, как я понял, письмо имеет собственную ценность, а не является лишь приманкой для историка.
– Зачем они убили Сергея?
Сарычев неопределённо пожал плечами.
– Я думаю, это не входило в планы Бартли. Возможно, это действительно была случайность или излишнее рвение со стороны исполнителей.
Я опустил голову. Сарычев прошёлся по комнате и встал около окна, спиной ко мне.
– Бартли оказался умным и информированным игроком. Он узнал, что его вычислили, и нанёс превентивный удар. Я обвинён в убийстве Алексея и нахожусь в розыске, ― произнёс майор.
– А если вам встретиться с вашим начальством и всё объяснить? ― Моё предложение прозвучало наивно.
Сарычев отрицательно покачал головой. «Он наверняка подозревает в сговоре своего шефа, Пахомова, – подумал я, – но не хочет об этом говорить».
– И теперь вы решили взять инициативу в свои руки, захватив меня? ― спросил я.
Сарычев повернулся:
– Это мой единственный шанс. Мне нужно разобраться с Бартли.
– А если просто арестовать американца и его сообщников?
Сарычев горько усмехнулся:
– Во-первых, это птичка не моего уровня. Даже если бы я мог это сделать физически сейчас, не решился бы на это. Нужна особая санкция сверху, да и доказательств его противоправной деятельности нет. Во-вторых, в моём положении беглеца это вообще невозможно. Надо с ним поторговаться, а для этого нужен товар. Ты понимаешь, о чём я говорю…
– Полуянов? Я не знаю, где он сейчас находится.
– Но ты знаешь, где находится письмо. Не так ли? – Сарычев впился в меня глазами.
Я молчал.
– Генерал был прав. ― В голосе Сарычева я услышал удивительные для меня нотки удовлетворения от полученного молчаливого подтверждения своих слов. ― Ты не рассказал нам всего, что знал… Но, может быть, это было и к лучшему.
Последнее замечание майора мне уже не казалось странным. «Он не доверяет Пахомову и считает, что именно тот его подставил… Возможно, у генерала появились некоторые общие интересы с Бартли», ― пронеслось у меня в голове смелое предположение.
