Денис Безносов
Свидетельства обитания
Попробуй приподнять.
Зачем.
Подпихнем простыню.
Вот.
Да.
Положи на бок.
Ты можешь как-то деликатнее.
Поздно деликатничать.
Еще.
Да.
Вот так.
Да. Держи так. Аккуратнее.
Я держу.
Ты ворочаешь. Не надо. Мы так долго будем.
Я стараюсь.
Мы даже толком не договорились, как будем действовать.
Почему. У нас не очень-то много вариантов.
Мы договорились, что пока уберем.
Куда.
Куда-то, где не будет мешать.
Тебе все-таки не кажется, что это глупая идея.
Нет. Не кажется. Других идей у меня нет. Подержи.
Держу.
Аккуратней. Не ворочай туда-сюда.
Я держу.
Аккуратней.
Я аккуратно.
На три. Раз, два, три.
Тяжелый.
Человек, когда умирает, становится тяжелее. Почему-то.
Мускулатура расслабляется. Организм перестает функци
Подпихни. Так.
Функционировать, сердце останавливается, мускулатура, связки, все расслабляется, смещается центр тяжести. Потом
Еще раз.
Кровь застывает. Кислород не поступает. Начинается распад. Ферменты. Дополнительная жидкость. Трупное окоченение. Посмотри на выражение лица. Все, что сдерживало, размякло. И все человеческое тело точно так же размякает. Это иллюзия, в общем-то.
Что начинается распад.
Что мертвый тяжелее живого.
Не чувствуешь.
Я его не взвешивал.
Завязывай тут.
На самом деле это обыкновенное перераспределение веществ. Как подушка. Спишь на подушке, она принимает определенную форму. Потом ты ее расправляешь, по-другому распределяешь внутренность. Так же и в теле
Завязывай.
Все просто перераспределяется. Раскладывается по другим полочкам.
Циник.
Почему. Физиология. Можно сколько угодно болтать о дихотомии, дуализме
Душе.
Душе. И прочих религиозных украшениях. Но по факту физиология. Никуда не денешься. Бедное, голое, двуногое.
Ну, ты бы все это хотя бы не тут бы.
Да ладно. Что теперь. Затяни крепче.
Как так получилось.
Ну как получилось. Каждый делает так, как ему требуется. Ему потребовалось так.
Каждый сам решает, что ему нужно.
Хочешь сказать, это такой сознательный шаг. Лечь и лежать, пока не закончишься. Решил, сделал. Лежишь такой, думаешь, а чего мне вставать-то, какой в этом был бы глубинный или хотя бы поверхностный смысл. Нету никакого, думаешь, а раз нету никакого смысла, тогда и вставать не нужно. Ничего же не изменится оттого, что ты прекратишь валяться, поднимешься, что-то начнешь скрупулезно делать.
Примерно так делают все. По правде говоря. Все ложатся и лежат.
Ну, нет. Кто-то что-то по-прежнему делает.
Никто ничего не делает. Все лежат и ждут, кто-то вертикально, кто-то горизонтально. Но никто ничего существенного не делает.
Кто-то делает.
Брыкается. Выглядит это довольно смехотворно.
Христиане зовут это гордыней. Мол, возомнил.
Кстати, да. Он прав. Не случайно религия это не любит.
Вот именно. Лежи, слушайся, прислушивайся.
Ему кажется, что это было неизбежно.
Получается, что вот это было неизбежно.
А что это.
Кажется, фонарик.
Как включается.
Поверни. Ручку. Дай покажу.
А.
Тут вообще много всякого интересного.
Он любил собирать причудливые вещи.
Никогда мне не рассказывал.
И мне.
А мне рассказывал. Даже показывал. Вещи ведь суть человека, не сам же он. Вот эту шкатулку он купил в каком-то северном городке, у старика на развале. Замок открывается комбинацией символов. Комбинацию он записал ему на бумажном пакете. Вот. Это курительная трубка. Ему ее сделал какой-то знакомый охотник. А это
Это из войлока.
Да. Собачка из войлока. Симпатичный сувенир.
Причудливый набор.
По-моему, вполне обычный. Туристический. Не понятно только, зачем это все с собой притащил сюда.
Чтобы не утрачивать окончательно связь с привычной жизнью. Свидетельства нормальности. Усыпляют рассудок, успокаивают. Создают уютную атмосферу. Как в детстве.
Сентиментально.
Циник. Ты сам просто взял и уехал.
Да. Взял и уехал. У меня не было выбора. Вот Кляйн, что-то вроде художника, наоборот, избавлялся от предметов.
Ну и что. Я вообще не знаю, кто это
От любых. Его интересовала пустота.
Ни у кого не было никакого выбора.
Ему становится не по себе.
Мне что-то не по себе.
Почему.
Потому что он как будто заглянул в собственное будущее, и оно нравится ему меньше настоящего.
Потому что я как будто заглянул в собственное будущее, и оно нравится мне меньше настоящего.
Ты чего-то иного ожидал.
Я ничего вообще не ожидал. Я смирился.
В этом твоя основная проблема. Я ожидал спокойствия и безопасности.
И все мы пребываем в спокойствии и безопасности.
А у меня почему-то нет полного ощущения спокойствия и безопасности.
Потому что ты слишком многого хочешь.
Чего. Ничего я особенно не хочу. Как можно чего-то тут хотеть. Мы втроем сидим в замкнутом пространстве, чего-то ждем
Ничего я не жду.
Или не ждем. Сидим. Разговариваем. Спорим о какой-то ерунде. Этот все время говорит про мебельщика. Ничего не происходит. Мы чего-то ждем, но ждать как будто нечего. Мы все в этом вопросе согласны между собой. Ждать нечего, но мы сидим. В спокойствии и безопасности. И терпим. И выйти никуда нельзя. Даже выглядывать из окошка нельзя. Это вот такая безопасность. Ничего нельзя. Трудно это назвать нормой.
Ему снятся странные кошмары.
Мне снятся странные кошмары.
Кошмары всегда странные.
Там за окном идет снег. В комнате жуткое семейство. Мальчики, девочки, мамы, папы. Птицы. А за окном все время снег.
А ты что делаешь.
А меня там нет. Я наблюдатель. Съемочная камера, оператор. Камера слежения. Не знаю. Меня там нет. Но я помню все детали.
Кошмары все странные.
То есть тебе тоже что-то снится.
Ничего мне не снится уже давно.
А я, наоборот, отделаться не могу от этого семейства.
Снег, птицы, семья. Звучит очень обычно. В словаре слово сон должно иметь примерно такое объяснение. Сон, это когда вы спите и видите снег, птиц, семью. Атмосфера, знакомая каждому. Проекция.
Я все время просыпаюсь.
Ну уж лучше просыпаться, чем вот так вот. Уснул, помер.
Ты ж не знаешь, что ему снилось.
Я думаю, то, что ему снилось, ни в какое сравнение не шло с реальностью, ради которой он даже не захотел встать с кровати.
Мне кажется, ему вообще ничего не снилось.
То есть он просто лежал эти недели, ничего не видел, ни о чем не думал.
Думаю, так и было. Думаю, это закономерно. Учитывая наши обстоятельства.
Пустота.
Что-то в этом роде.
Нас поставили в такие условия.
Всех поставили в такие условия. Выбора ни у кого не было.
Был. Либо послушаться, либо вот так.
Вот так оказалось не лучше.
Ты, по крайней мере, живой.
Он тоже был живой. В тех же обстоятельствах. А теперь видишь.
Ладно, давай. Понесли.
Давай. Тяжелый.
Тяжелый.
Аккуратнее. Подержи дверь.
Держу.
Аккуратней. Не урони.
Да держу я. Идем.
Опять.
Запрокинь голову.
У меня так все время, с детства. В самый неподходящий момент.
Тебе звонили.
Нет.
Ему звонили один раз.
Мне звонили один раз.
На экране двое мужчин, одетых в одинаковые серые одежды. Лица размыты. Они сидят на взгорке, на земле, согнув ноги в коленях. Один смотрит куда-то вбок, за пределы кадра, второй исподлобья смотрит в объектив. Голос за кадром, скажи что-нибудь. Мужчина, смотрящий в кадр, открывает рот, что-то еле слышно говорит, его слов не разобрать. Голос за кадром, как ты здесь оказался. Мужчина, смотрящий в кадр, отвечает, его слова не разобрать. Голос за кадром, что думаешь, будет с тобой дальше. Мужчина, смотрящий в кадр, отвечает, его слова не разобрать. Тишина, около полутора минут. Оба сидят молча, не переводя взгляд. Голос за кадром, а ты, ты тут как оказался. Мужчина, смотревший куда-то вбок, лениво поворачивает голову, некоторое время смотрит в кадр, как будто не понимая, что вопрос обращен к нему. Голос за кадром, ну чего ты молчишь, как ты тут оказался. Мужчина, смотревший куда-то вбок, открывает рот, что-то еле слышно говорит, его слова не разобрать. Голос за кадром, то есть оба вы тут случайно. Оба мужчины синхронно кивают. Голос за кадром, как же это так получается, что я тут сознательно, так сказать, добровольно, сам пришел, потому что ощущаю некоторую, так сказать, душевную необходимость, потому что я сознательный человек, благодарный за все, что мне дали безвозмездно, а вы, значит, оказались тут случайно, под гнетом, так сказать, обстоятельств, не по своей воле, вас, видите ли, из уютных кроваток достали силой, волоком притащили, так сказать, а вы, такие невинные, умные, с вами нельзя было так, верно говорю, нельзя было с вами так, со мной можно, а с вами, так сказать, нельзя, одним, потому что суждено, а другим, так сказать, негоже, так говорю, верно, ну чего ты смотришь на меня. Мужчина, смотрящий в кадр, открывает рот, что-то объясняет, изредка жестикулирует, иногда слегка кивает головой, не отводит взгляда, его слова не разобрать. Мужчина, смотревший куда-то вбок, смотрит в кадр, неподвижно. Голос за кадром, хорошо получается, ничего не скажешь, а то, что по-другому нельзя было, ты не понимаешь, а что иначе другие бы пришли и сделали, чего им заблагорассудится, ты не понимаешь, а что так нельзя поступать, потому что мораль, так сказать, не позволяет так поступать, а то, что ты спасибо сказать должен, что сидишь тут и со мной разговариваешь, не понимаешь это, или ты, так сказать, выше этого, выше меня, таких, как я, тебе подобных, так. Оба молчат около полутора минут. Мужчина, смотрящий в кадр, произносит что-то короткое и опускает голову. Голос за кадром, ну вот это правильно, с самого начала надо было так, слушаться, и ты тоже должен слушаться, мы все в одной тарелке, разных путей тут нет, мы все в одной ситуации оказались, и правильно это, что оказались, нельзя было иначе, вы оба поймите, в ваших интересах, в общих интересах, нет у меня, так сказать, других интересов, кроме общих, мы просто должны сделать, что от нас ожидается, понимаете, мы просто должны идти до конца. Мужчина, смотревший куда-то вбок, что-то произносит. Голос за кадром, нет, ты тоже, и ты, и я, все в этом дерьме по горло, тут нет разных, тут все, так сказать, в одной куче дерьма, ты нос не вороти, ты тоже такой же, как все, все такие же, как все, просто кто-то это сразу понимает, а кто-то, как вы, так что сидите оба, ждите, пока не разрешу, поняли, пока я не разрешу, пока я не скажу, что вам дальше делать, не смотри на меня так, я решу, когда и что надо будет делать, поняли, я, так сказать, вижу наперед, а вы только и думаете, как избежать, нет уж, будет по-моему, по-нашему, мы тут поколениями знаем, что делать, а вы только и думаете, чтоб избежать, не получится так, теперь вы тут, у меня, под колпаком, так сказать, под мышкой у меня, буду делать что потребуется, поняли, что мне потребуется, поняли, чего ты на меня смотришь, сиди, пока не разрешу встать. Двое мужчин долго смотрят в объектив. Слышно, как дует ветер.
Бастер К. бежит по улице, скрываясь от прохожих, он чудовищно напуган, он прячется от всех, не издавая ни единого звука при беге, тяжело дышит, останавливается на минуту, затем оглядывается, бежит снова, прячется за любой постройкой, бежит, вбегает в подъезд, по лестнице, еще пролет, к квартире, ключи, поворачивает, распахивает дверь, вбегает, закрывает за собой, на все замки, чтобы никто, чтобы не пробраться, запрыгивает в кресло, тяжело дышит, тяжело дышит, тяжело дышит и постепенно начинает дышать спокойнее, ему легче дышать, он в безопасности, дальше он будет изучать свое жилище, дальше он окажется наедине с собой и своим глазом, но сейчас он в безопасности, сейчас становится приемлемей и несколько тише.
Торжественная музыка. При возникновении непредвиденных обстоятельств либо обстоятельств непреодолимой силы, просим вас оставаться дома. В случае обращения к вам со стороны ведомств просим неукоснительно следовать рекомендациям, отвечать на вопросы четко и развернуто, при необходимости предъявить требуемые документы, подтверждающие обстоятельства. Просим отнестись к требованиям с должным пониманием, не вступать в спор с уполномоченными представителями, послушно следовать рекомендациям. Меры, предпринимаемые нами, продиктованы сложившейся ситуацией, требующей единения и взаимовыручки. Меры, предпринимаемые в условиях возникшей ситуации, предприняты в соответствии с правилами, утвержденными руководством. Мы не рекомендуем оспаривать решения руководства. Мы не рекомендуем сопротивляться. Мы не рекомендуем ставить свои интересы выше общих. У нас общие интересы. Мы действуем в наших общих интересах. Мы действуем в ваших интересах. Торжественная музыка становится громче, затихает.
Ему снятся похороны. В комнате стоит стол, на нем продолговатый ящик небольшого размера. Вряд ли туда может поместиться целое человеческое тело. По бокам от ящика сидят незнакомые люди, шумно переговариваются. Девочка сидит в углу на корточках, обхватив руками голову, заткнув уши, сосредоточенно смотрит в пол. Идет снег. Шум стихает. Девочка недоверчиво поднимает голову, вокруг никого нет, только снег. Она видит озеро в центре комнаты, воду, затянутую тонкой ледяной коркой, белые пятна снега. Ее волосы подрагивают от легких порывов ветра. Она поднимается на ноги, босыми ступнями ступает по паркету, аккуратно подходит к краю воды. Аккуратно ступает по льду, идет по поверхности озера. Доходит до центра. Запрокидывает голову. Около секунды тишины. Внезапно проваливается. Слышно, как где-то вверху пролетает большой, набитый человеческими телами самолет.
К пятнице Вегнер ощущает странное образование у себя в грудине, у основания шеи, где ключица. Вероятно, у него растет дугообразная косточка, где был тимус, мягкий розовато-серый, подверженный последовательной атрофии, с плеврой по бокам. Он взмахивает руками, ключица слегка пружинит, отдает по грудной клетке, будто бы легким хлопком внутри. Теперь Вегнер смотрит на небо немного по-другому, с едва уловимым интересом. Заметно меньший интерес у него вызывают окружающие предметы.
Не понимаю, что дальше. Наверно, у меня впервые. Обычно понимал. По крайней мере, мог предположить. Сейчас не понимаю. Не могу предположить.
Зачем тебе строить планы. Зачем тебе понимать, что будет дальше. Ты в безопасности. Относительной безопасности. Плохо было там, здесь терпимо.
Не очень-то терпимо. Я с трудом справляюсь. Ты ж понимаешь, что с нами всеми будет примерно то же.
Необязательно. Просто нельзя давать себе возможности впасть в подобное состояние. Вот ты почему молчишь.
Вы разговариваете. Мне нечего добавить. Я, в общем, согласен. С нами случится то же, что с ним. Вопрос времени.
Вот вы оба себя мучаете. Сами себе делаете хуже. Никакой не вопрос времени. Иначе зачем мы вообще. Чтобы мучиться от безысходности. Думали, будете отдыхать, развлекаться.
Нет. Понятно было, что тут будет. Непонятно было, как долго все это продлится. Тут, в общем, не плохо
Ты открой шкаф и посмотри. Там в шкафу все наглядно.
Я же не говорю, что нет препятствий, трудностей.
Это не трудности, это труп в одеяле. Был человек, а стал труп в одеяле.
Он живой тоже был в одеяле.
Смеется.
Смешно. Когда я стану трупом в одеяле, тоже будете смеяться.
Ну а как надо реагировать.
Его подташнивает.
Меня немного подташнивает.
Нервы. Неудивительно. Это от нервов. И оттого, что ты ничего не ешь.
Не могу.
Надо через не могу.
Я боюсь спать.
Вот это ты зря.
Как будто я сознательно запрещаю себе спать.
Мне не надо.
Чай пойдет на пользу.
Не надо.
Мне кажется, у чая нет никакого вкуса.
Китайцы говорят, что чайный напиток изобрел Шэнь-нун, китайский божественный земледелец, покровитель медицины, царь снадобий. Еще говорят, он придумал сельскохозяйственные орудия. Он ходил по Китаю с котлом, собирал травы, и однажды, как обычно случайно, как яблоко на Ньютона, ему туда упали листья. Выпил, взбодрился.
Молчат.
Отвратительный звук.
У меня дед всегда так пил.
Китайцы так едят лапшу. Так они благодарят повара.
У меня дед всегда пил очень горячий чай, без сахара. Но никогда не пил его сразу. Отпивал по глоточку. Еще он очень громко сморкался.
И храпел.
И храпел. Как все старики. Сердечная недостаточность.
То есть предлагаешь не обращать внимания.
Да. Я предлагаю не обращать внимания.
Ему тяжело дышать.
Мне тяжело дышать.
Давай. Успокойся. Дыши вместе со мной.
Я пойду. Не могу больше с вами.
Содержит системные яды, канцерогенные и мутагенные вещества.
Мало ли что еще.
Кляйн называет это вакуумом. Зал небольшой парижской галерейки, свежеокрашенный в белый, серый ковролин на полу, синее окно, проход с синими занавесками, тот самый синий. Пустая стеклянная витрина, выкрашенная в белый. Позднее ему потребуются неоновые трубки, но сейчас достаточно и этого. Чтобы говорить о том, чего нет. Накануне открытия Кляйн сидит посередине зала, поджав под себя ноги и запрокинув голову, смотрит на пустой белый потолок. Ему нравится ощущать отсутствие предметов, свободу от вещей, неизбежных за пределами помещения, но устраненных здесь. Ему понятнее находиться здесь, нежели в меблированной комнате, откуда он бы хотел однажды выпрыгнуть в пустоту, раскинув по сторонам руки. Сейчас он ощущает отсутствие. Он сидит так около получаса, затем нехотя поднимается на ноги, в глазах ненадолго темнеет, подходит к стеклянной витрине, аккуратно открывает дверцу. Она кажется ему плохо закрепленной на петлях, хрупкой. Здесь может поместиться взрослый человек. Аккуратно забирается в витрину, садится на корточки, обхватив правой рукой колени, левой рукой прикрывая за собой стеклянную дверцу. Кляйн склоняет голову, смотрит вниз, долго сидит, в зале резко гаснет освещение.
Сначала не было понятно. Я вышел из дома, пошел в сторону овощной лавки, закурил. От подъезда до овощной лавки ровно полсигареты. По дороге я видел примерно то же, что и всегда, собаку, человека в очках с поводком, сорокалетнюю женщину с зонтиком, хотя никакого дождя в помине не было, соседскую девочку в зеленой куртке, потухший фонарь на углу дома. На обратном пути я увидел пустоту. Она была повсюду, как бы проникая в мир, но не изничтожая его, как бы поселяясь на ветках деревьев, в мусорных пакетах, в шерсти собаки. И люди по-прежнему были на своих местах, но в них тоже было пусто. Примерно так. Я шел обратно и видел, что вокруг стало вот так. Но ничего не было понятно. Шел и всматривался в пустоту. Поднялся на свой третий этаж, долго сидел и смотрел на стену, не включая свет. Мне стало страшно, по-настоящему, как будто кто-то умер или произошло что-то неотвратимое. Может, и произошло что-то неотвратимое. Может, так и было изначально задумано. Потом всякий раз, когда я выходил наружу, я видел нечто подобное. Пустота прорастала в предметы, в одушевленные, в неодушевленные. К привычной сырости прирастало это чувство, когда на ходу путаешься, не помнишь последовательности. Не буквально. Именно на ходу. Это сиюминутное, очень короткое, почти неразличимое сначала, как гул прибывающего поезда в метро, потом назревающее, как когда тебе сообщают нечто пугающее, а ты некоторое время сидишь как ни в чем не бывало, как петух, когда ему отрубят голову, бегает, примерно так. Идешь, оно впутывается в голову, всполохом, чтобы дальше без оглядки, чтобы как будто ничком в серое бесформенное, но мягкое, чтобы окунуться, но едва. Примерно так. Не знаю. С каждым разом было невыносимее. Я буквально ощущал пустоту в носу, на языке, в горле, на коже. Не можешь привыкнуть. И боишься привыкнуть. Повторяешь про себя, что привыкать ни в коем случае нельзя. Как бы сильно ни хотелось. Как когда болит живот, готов что угодно отдать, чтобы перестал, готов на любые предложения, можно подсунуть что угодно, можно уговорить на что угодно, если долго, возникает паника, животное чувство, загнанность, беспомощность, ходишь, как заводная игрушка, из угла в угол, потом боль проходит, вот это, когда привыкаешь, когда соглашаешься привыкнуть, но я не. Я перестал выходить наружу. Сначала выходил реже, искал повод не выходить, не сталкиваться, не оказываться, ни при каких. Мне действительно казалось, пройдет, не будет, закончится, но продолжалось, и я перестал, в конце концов что может случиться, если я перестану, я ведь видел всякий раз примерно одно и то же, поэтому я перестал, сначала ненадолго, поступательно, слегка. Потому что казалось, временно, как боль в животе, это можно превозмочь, перетерпеть, не знаешь, что можно, поначалу, потом проясняется, некоторым образом проясняется, несколько становится яснее, примерно так, но нет. Поскольку мне казалось, мне казалось то же самое, что и потом, в конце концов, примерно так. Я прекратил свои вылазки, выползки, я прекратил проникать в пустоту, и мне показалось взаимно, мне показалось, и она. Я прекратил выходить, когда было довольно ясное, но серое небо, и бегала собака, по лужам, похожая на человека на четвереньках, голого, но грязного, было точно так же. Пустотой к тому времени было пропитано все, как когда салфетку, как когда промокнуть, промокает, проступает силуэт, что-то такое, похожее на человекоподобие, когда молекулы или что-то мельче, незначительней проникает. К тому времени там было нельзя. Я не выходил, изредка наблюдал, белки, собака, девочка в зеленой куртке, ветки. Ничего значительного не было предусмотрено. Я не. Я не видел иного развития событий, поэтому я сидел и посматривал, может, что-то неотвратимое произошло все-таки, я предполагаю похожее. С тех пор не. Почему. Нечем дальше, вследствие. С тех пор не выходил. Я знал женщину, она заикалась, проговаривала, щупая каждую букву, как по ледяной корке, ступая, едва соприкасаясь с поверхностью и. Заикалась, с трудом выговаривала целиковую фразу, потому как. Я точно так же теперь теряю мысль, теряю последовательность, там, когда я. И ничего не поделаешь. Не покидал, мне часто кажется, что я тогда стал видеть именно то. Самое, что должен был увидеть, задумано, заведомо должен был, и потом. А. Как это. Все чаще. Зыбко. Как будто на ощупь. Мне не видно. Дальше. Я оставался в закрытом пространстве, незамысловатая геометрия. Они стремились придумать такое устройство помещения, чтобы вместилось как можно больше. Но помещение маленькое. Очевидная геометрия. Проникая, понимаешь сразу, куда можно идти. Куда не. То есть передвижение продиктовано. Намечены возможные пути. Я хожу по ним согласно разрешенным вариациям. Пока там все так. Мне нравится ощущать, что ничего не происходит, вещество существования, что ничего не. Это не очевидное. Возможно, неизбежное. Мне кажется, я вижу, как зияет некий нутряной механизм под оболочкой комнаты. Пульсация, нет, не то. Несущие конструкции, коммуникации. По трубам течет смесь воздуха. Я представляю себе вероятность. Что подобная мне молекулярная масса может теоретически оказаться. Или не здесь. Представляю комнату, в которой жил в детстве. Точно такую, с большим квадратным окном и дверью в пустой коридор. Где обыкновенно поставлены шкафы с одеждой и хламом. Я был внутри этого. Я не всегда был замечен, осязаем. Как теперь. Тогда мне казалось. Сейчас несколько по-другому. Сейчас я двигаюсь геометрически. Как бы то ни было. Разыскивая уютное переживание. Изо всех сил. Насколько хватает. Как когда прижмешься. И никто не отталкивает, совсем иначе, когда проникает. На уровне элементарных частиц. Точно так же, как проникло в улицу, в ее составные части. Точно так же, как появилось повсюду, дабы поглотить. И это тревожит. Как если бы в закрытой гостиной, где ни сквозняка, окна закрыты, вдруг потухает свечка, как-то. Непонятно как. Но происходит. Это состояние. Как с тех пор, как там. Но потом откуда-то изнутри. Уже поблизости. Приближаясь, наступая на пятки. От этого как будто не скрыться. Но я, по крайней мере. Здесь присутствует больше безопасности, наверняка. Больше, чем там. Не буквально. Поскольку могло произойти нечто неотвратимое. Не буквально. Но вроде бы. Мне так кажется. Мне нравится такое ощущение. Во всяком случае. Поступательно, тщетно, по мере истощения, я не уверен. Не мне, пожалуй. Но как будто иначе не получается. Мне не видно. Дальше.
Знаешь шутку про мир и брюки.
Знаю.
Так вы взгляните на это мир и взгляните на эти брюки.
Понятно, что кое-как.
Ты откуда эту шутку знаешь. Слышал.
Читал.
То есть у нее есть автор.
Нет. Не знаю. Вряд ли. Скорее всего, нет.
Если так пойдет дальше, надо хорошенько подумать над отоплением.
Нормально.
Да что-то не очень нормально.
Надень носки.
Не помогло.
Здесь не холодно.
Холодно.
Поэтому ты решил их больше не носить.
Поэтому я решил их больше не носить. Толку.
Логично.
Он все время мерзнет.
Я все время мерзну.
Ты и раньше все время мерз.
А я не говорю, что произошло что-то новое.
Но ныть ты начал именно сейчас.
Я тоже мерзну.
Ну я тоже, бывает, что мерзну. Но не ною.
Ты вообще ко многому проще относишься.
К чему-то да. Потому что иначе можно лечь и умирать.
Или лечь и спать до бесконечности.
Что одно и то же.
Что одно и то же.
А мне кажется, надо произносить вслух.
Что.
Что угодно. Все. Если хочется что-то сказать, надо говорить вслух. Если мерзнут ноги, так и скажи, у меня мерзнут ноги. Нечего скрывать.
Но ведь это никому не интересно.
Ничего никому не интересно. Вполне привычный порядок вещей. К этому пора привыкнуть.
А ты его хотел удивить. У него что угодно привычно и понятно.
Вот тебе интересно, что у меня болит.
Да. Мы давно тут, мне важно, чтобы никто ничем не болел. Чтобы все было хорошо, спокойно, без происшествий.
У нас хорошо получается без происшествий.
Не всегда. Но это ничего не меняет.
А если у тебя самого заболит живот, тебе интересно будет, что у меня тоже живот болит.
Да. Почему мне должно быть не интересно.
Потому что, если у человека что-то происходит, его именно это только напрямую и касается. А все, что у других, то у других, ад это другие и все такое.
По-твоему, нет ни взаимовыручки, ни сострадания.
Есть мотивы. Взаимовыручка или сострадание могут приносить выгоду. Тогда да, они обретают смысл. Но помощь сама по себе, каким-то посторонним, потому что они нуждаются. Это болтовня, либо психическое отклонение.
Уверен.
Уверен. Не сомневаюсь. Если у тебя голова заболит
Живот.
Голова, живот, что-нибудь из твоего тела вдруг заболит, мне на самом деле будет все равно. Этикет не позволяет мне в этом публично признаваться. Поэтому я буду изображать, что мне есть дело до твоей головы
Живота
Живота. Хотя дела нет. И вот именно когда у меня самого заболит голова или живот, я больше изображать не смогу. Потому что мои собственные переживания вытеснят твои. Поскольку свое важнее.
Инстинкт самосохранения.
Инстинкт самосохранения, да. Сострадания в нем нет.
А как же животные.
А что животные.
Они испытывают сострадание.
Чтобы покормили.
Не влезай. Животные.
С чего ты взял, что животные испытывают сострадание. Возможно, это побочное. То есть, например, ты думаешь, что кошка рада тебя видеть, а она рада видеть источник питания. Никакого сострадания у животных, скорее всего, нет. Есть вполне прямолинейные инстинкты. И животные, в отличие от людей, их не особенно скрывают.
Человек социальное млекопитающее. Значит, есть другие виды млекопитающих, стремящиеся к социализации.
У животного есть рога, человек животное, значит, у тебя есть рога. Софистика.
И поэтому ты решил больше не носить носки.
Поэтому тоже. Но в первую очередь потому что что никакой разницы, что с ними, что без них. Никакой разницы.
Но человек зависим от норм поведения.
Никак не закончит.
Ему жизненно необходимо общаться с другими людьми, поэтому он придумывает различные правила поведения. Потом следует им. Потом заставляет других. Если другие не подчиняются, применяет силу. Либо соглашаются и следуют. Вот этими механизмами продиктована твоя взаимовыручка, сострадание. Так-то человеку незачем беспокоиться о других.
Ты давно мылся.
Вчера. Не знаю.
Мне кажется, не помешает. Или тоже лишено смысла.
По-хорошему, да.
Отойди, ты заслоняешь мне солнце, сказал Диоген.
Личная гигиена помогает. Успокаивает.
Мне кажется, его уже ничего не успокоит.
А меня удивляет, что вы настолько спокойны. Происходит непонятно что.
Понятно что.
То, к чему мы худо-бедно привыкли, буквально рассыпается. Как раньше, никогда не будет. Как будет, непонятно. Что делать, тоже непонятно. Непонятно еще, что будет, если ничего не делать. Сколько мы тут.
Долго.
Мы все-таки заблуждаемся, когда говорим, что все понимаем.
Пошло звучит.
Не существует непрерывности наблюдения. Мы моргаем
Ну и что.
И всегда видим фрагментарно. Прерываясь.
И.
Мы никогда не можем утверждать, что поняли, что на самом деле происходит. Мы так или иначе заблуждаемся.
И ты решил говорить банальности. Для собственного успокоения.
Не перебивай его, пусть говорит.
Я к тому, что ни я, ни ты не сможем твердо сказать, что знаем, почему все это происходит и куда это ведет.
Обобщения. Налей мне тоже.
Будешь.
Нет. Я просто пытаюсь сформулировать. Чтобы понять, к чему и зачем это
Спасибо. И сахар.
И не понимаю. Ну просто не может быть, что некие люди приходят и делают, что им захочется.
Может.
Просто приходят и делают что угодно. Это ведь не бывает. Существуют правила. Иначе любой человек может делать что угодно.
Не любой. То есть может любой, но не любому можно. Все звери равны, но одни равнее других.
Фактически любой. Если наделен властью.
Вот это другой разговор.
Его раздражают звуки.
Можешь не издавать такие звуки.
Горячо. Я не могу пить большими глотками.
Подожди, пока остынет.
Если наделить властью, то, получается, можно делать что угодно.
Снова очевидное.
Так я не понимаю, как это и почему так можно.
Потому что наделенные властью
Ну они же почему-то ее обрели.
Ну подожди, пока остынет.
Почему-то обрели. Скорее всего, последовательно стремились. Либо оказались в сложившейся ситуации, и возник аппетит.
Этого я и не понимаю. Почему за меня сделали выбор, что должен.
Холодно.
Надень носки. Вообще надень побольше одежды.
Я привык дома ходить в чем попало.
Ты не дома.
Дома я не буду.
Мне всегда было интересно, как люди становятся затворниками.
Из религиозных соображений.
Нет. Не из религиозных. Те, что однажды решают исчезнуть из поля зрения. Особенно публичные личности. Одно время они стремились
Всем понравиться.
Всем понравиться, быть на виду. Потом решают, что все это им больше не нужно. И пропадают.
Ничего интересного.
Тебе ничего не интересно.
Мне неинтересны совершенно очевидные вещи. Нет никакой тайны. Решение отдельного человека. Устал, закрыл дверь, обил стены пробковой доской, лежишь, пишешь, после смерти снова вернешься
В общественное достояние.
Или не вернешься.
Или не вернешься. Но дверь ты уже закрыл. Смелость.
Глупость.
Я бы не назвал это глупостью. Недальновидность.
Не уверен.
Содержание с формой. Форма периодически меняется.
У содержания нет формы, оно само форма. Рихтер, художник, капиталистишер реализмус. Хочешь скрыться ото всех, желание сразу обрастает формой. Поведение как бы продиктовано заранее.
