Денис Александрович Игумнов
Стальной Кваки
Кваки против веррата Рейха
Нападение произошло, когда его ждали меньше всего. Группировка Крутова на трёх машинах возвращалась из подпольного казино на загородную базу. Отец им даровал выходной, они повеселились, а теперь пришла пора возвращаться. Большая часть бойцов порядочно нагрузились. Егор Клещёв, как действующий спортсмен, не пил, но и он ничего не успел сделать. После взрыва, перевернувшего головной автомобиль, в котором сидел Егор, застрочили пулемёты. Оглушённый Егор успел, открыв дверь, вывалиться наружу, сделав всего два выстрела из пистолета. Дальше затылок треснул и сознание накрыли помехи.
Клещёв не видел, как расстреливали его товарищей, он в это время плавал в густом тягучем чёрном забытьи. Бандиты из конкурирующей с Крутовым ОПГ устроили засаду на него, а вместо главаря получили гору трупов рядовых бойцов и пару мёртвых бригадиров. Единственным из двенадцати крутовских пацанов, кто выжил, оказался Егор. Хреновая лотерея. Лучше бы его убили.
Приходил в себя Егор мучительно долго, то всплывая на поверхность булькающих непонятными звуками размазанных на сером холсте пространства мутных, скользящих мимо образов, то вновь погружался в пучину тягучей трясины – не дающий дышать. Наконец очнувшись, он, открыв глаза, осмотрелся. Егор сидел, привязанный к железному стулу, в плохо освещённом помещении. Судя по характерным запахам ГСМ, плававшим в воздухе, как радужные пятна бензина в дорожной луже, и покрышкам, лежащим у стен, на которых висели полки, заполненные инструментами, баллончиками с герметиками, краской, Егора привезли в гараж. Наверняка, частный гараж, принадлежащий кому-то из захвативших его в плен бандитов. Предусмотрительно из гаража вывели машины, убрали всё лишнее, могущее помешать допросу. И то, что Егору предстоит пережить допрос, он не сомневался. К стулу, прикрученному болтами к бетону, его приковали, а не привязали. Как ни напрягал мышцы Егор, освободиться ему не удалось. Тело не слушалось: ныли плечи и икры, разламывалась от тупой боли голова, но Егор продолжал работать над путами, не теряя надежды освободиться. Возможно, в конце концов, это ему и удалось бы, если бы у него в запасе было достаточно времени. Времени у Егора, к сожалению, не оставалось, слишком долго он валялся без сознания.
Пойманную на загородном шоссе зубастую рыбку в садке подземного гаража выдерживали в течение шести часов. Прошла ночь, наверху встало ласковое июньское солнце, проснулись птицы, а за Егором пришло зло. Где-то заскрежетала железная дверь, послышались низкие, словно и нечеловеческие, голоса: в гараж-мастерскую спустились четверо мучителей во главе с маленьким крепышом в белом халате. Среди сопровождавших его рослых бандитов, одетых в пиджаки и лёгкие куртки, их предводитель выглядел настоящим карликом. Подойдя к Егору, четверо мордоворотов встали вокруг него, а белый халат, приблизившись вплотную, заглянул в лицо и обрадовался:
– Проснулся!? Вот хорошо! Ну давай мы тебя сейчас полечим, – урод, пообещав Егору лечение, два раза слюняво причмокнул. Видно, идея «лечения» ему самому ужасно нравилась – возбуждала аппетит.
Отвечать на такое приветствие Егор не нашёл нужным, знал он таких упырей, последнее слово всегда оставалось за ними. И морда мерзкая, как у гоблина, – нос, сплюснутый в утиный клюв, толстая кожа, покрытая сетью красных капилляров, прямоугольные глазки, карие с грустно опущенными внешними уголками, практически отсутствующие брови и рот – самое выразительное, яркое, что выделялось на квадратном лице дознавателя, был огромный, в мясистых, ярких, будто густо накрашенных розовой помадой, мокрых губах. При каждой фразе, произносимой Гоблином, он причмокивал, как кровосос при виде пульсирующей на шее ребёнка синей жилки.
– Неразговорчивый, а? – за словами последовало: «Чма чма».
Из чемоданчика, принесённого с собой, фальшивый санитар выложил на верстак несколько свёртков-поясов с инструментами своего гадкого искусства. Развернув пару тревожно звякнувших свёртков, Гоблин отошёл в сторону, чтобы показать стальные сокровища Егору.
– Видишь, что я для тебя приготовил?
Егор видел. На замшевой подкладке в кармашках лежали буры, скребки, щипцы, крючки и ещё бог знает что – затейливое, острое, опасное.
– Постой, – один из быков поднял руку, выставив лопату ладони перед собой. – Он сказал, что нужно, прежде чем ты начнёшь, задать вопросы.
– Ах да, вопросы. Ха ха ха, – Гоблин сделал хитрое выражение лица. – Я забыл. Зачем они нужны? – притворное непонимание санитар разыграл мастерски, ему бы в театре выступать, а не в камере пыток скальпелем дирижировать. – Он нам и так всё-всё сейчас расскажет. Но раз нужны вопросы, значит, будут вопросы.
Гоблин с явным сожалением отложил в сторону инструменты хирургического воздействия на волю пациента. Сделав два шага от верстака по направлению к Егору, вернулся обратно. На верстаке, помимо прочих мелочей, валялся простой молоток, вот это грубое орудие, способное калечить, а не лечить, для большей убедительности задаваемых им вопросов, он прихватил с собой.
– Итак, – поигрывая молотком, начал Гоблин, – нам нужно знать, где скрывается твой шеф Крутов. – Подождав реакции Егора, молча смотрящего на Гоблина, он попросил: – Ну ты хоть головой мотни, мол, не знаешь. Что, нет, не хочешь? Тогда на! – как по мановению волшебной палочки лицо Гоблина, потеряв всю напускную добродушие, исказилось, открыв его истинную клыкастую, рычащую сатанинскую суть.
Молоток, мелькнув в воздухе, врезался в колено Егора. Он не сумел сдержать крика, вышедшего высоким, резким, звонким, как у мальчика подростка.
– Во. Заговорил. Приятно услышать твой голосок. Скоро ты у меня и не так запоёшь.
Гоблин казался довольным. Он думал, что пациент готов, но ошибся, больше криков от Егора никто не услышал. Он вздыхал, стонал, но молчал, чтобы санитар Гоблин с ним не делал.
– Где Крутов? Где ваша касса? – Гоблин, как послушный вожаку банды исполнитель, задавал вопросы, каждый сопровождая ударом молотка.
Железо било по суставам, сокрушая кости, дробя хрящи. Острая до красной темноты в глазах, не проходящая ни на секунду боль вкручивалась в костный мозг, резала глубже, разъедала больше, разливалась дальше. Если бы Егор просто терпел, надеясь на свою волю, то он, после часа пытки, наверное, сдался бы. Для облегчения страданий он воспользовался способом переключения внимания на внешнюю точку сосредоточения внимания сознания. Боль уходила на второй тонкий план, не исчезала, постоянно рвала тонкую плёнку контроля, но существовала не то, что отдельно от тела, а теряла с ним прежде крепкую связь. Спасибо первому настоящему наставнику (не тренеру, а именно наставнику) Егора, который заставил выучиться способу терпеть боль. Потратив на приобретение нужного навыка больше года, преодолев немое сопротивление и непонимание ученика, наставник, сам того не зная, сохранил ученику рассудок.
Закончив с коленями и локтями, Гоблин решил передохнуть. Достав из-под верстака стеклянную банку с мутной коричневой бурдой, свернул с неё крышку и прямо из горлышка стал мелкими глотками лакать гремучий компот, состоящий из спирта, стимуляторов, анальгетиков, травяных концентратов. Побухивая, Гоблин разрешил быкам присоединиться к веселью:
– Пациент не должен страдать от нашего невнимания и остыть. Мальчишки, покажите на что вы способны.
Бандиты два раза просить себя не заставили, продемонстрировав свои кулачные навыки на живой груше. Били Егора со знанием дела, стараясь ухать не лишь бы куда, а попадать по болевым точкам. Печень, солнечное сплетение, челюсть, рёбра, ключицы. Разрушение. Другой бы на месте Егора получил разруху всего организма, а у него и синяки на теле не проступали. Клещёв с детства особое место в своей спортивной подготовке уделял место набивке. В отличие от большинства каратистов он не ограничивался набивкой бёдер и ударных конечностей, Егор закалял всё тело, учась терпеть самые жестокие удары. Голову, как известно, не набьёшь, но здесь он научился в нужный момент расслаблять мышцы шеи, смягчая пропущенные удары. Нос ему всё же сломали, зато остальные лицевые кости удалось сохранить.
Пятнадцать минут зубодробительного перерыва закончились, Гоблин, подкрепившись психоактивным шизонапитком, вернулся полный сил. Обследовав пациента, он с удивлением обнаружил, что, словив сотню чистых ударов, Егор заработал лишь переломанную переносицу. Так просто это недоразумение он оставить не мог. Молоток помог ему исправить нерасторопность тяжеловесных помощников. Челюсть, не выдержав соперничества с железом, лопнула в нескольких местах, сдавшись после нескольких точных коротких выверенных ударов. Егор ни сказал ни слова.
Пришла пора вернуться Гоблину к его инструментам, что он со звериной радостью и проделал. Выбрал клещи. Егор, тяжело дыша, не сидел, а висел на стуле: его колени и локти раздуло в красно-лиловые пузыри, а теперь пришла очередь пальцев. Пальцы – клещи, клещи -пальцы. Гоблин начал с мизинцев, брал осторожно палец за основание, слегка сжимал, чтобы потом, резко нажав, выкрутить, дёрнуть. Клещи скользили выше, переходя к следующему суставу и также плющили, ломали его. Последнюю фалангу разошедшийся Гоблин едва не скусывал, выдёргивая из гнезда сустава. Расправившись с одним пальцем, он принимался за следующий – и так десять раз подряд. Выносливость человека не безгранична, на девятом пальце Егор, в первый раз, потерял сознание. То, что Егор отключился, санитар садист не заметил, так его увлекал сам процесс, он и вопросы давно перестал задавать – просто наслаждался.
Не добившись нужного эффекта клещами, Гоблин схватился за идею применения ЭСТ (электросудорожной терапии) к причиндалам пациента. Обмотав орган Егора проводками, Гоблин воткнул вилку в розетку. От воздействия тока не спас метод концентрации внимания на удалённой точке, мозг отключался, выдавая сбой за сбоем. Егор хватался за соломинку воли, вытаскивая себя из острой иглы, пронзающей все клетки организма разом, за волосы. За его конец вцепилась свора бешеных собак. Укусы, растянутые по времени и по всему телу, вот на что это походило. Запахло палёным. Лобковые волосы плавились, как поросячья щетина – и так же мерзко воняли.
ЭСТ не так сильно нравилась Гоблину, как прямое воздействие на плоть, когда он чувствовал пациента кожей. Оставив игры с током, он взялся за паяльник, им он рисовал узоры на груди и спине Егора, доставая до мяса, ковыряя раскалённым металлом в мышцах, как пальцем у себя в ноздре.
Шёл четвёртый час пятки, когда в гараж спустился вожак банды – Антипов Сергей, которого криминальное сообщество знало, как авторитета Антипа. Он зашёл тогда, когда Гоблин, прыгая с толстой иглой на пластмассовой ручке вокруг стула, подсовывая его под нос Егора, обещал:
– Я тебя сейчас глаза выколю, а потом отрежу яйца. Слышишь, падаль, ты уже мёртв.
– Что у вас? – обратился Антип к Гоблину.
– Молчит пока. Крепким оказался. Ну ничего, я его расколю надвое. Хе хе хе.
Антип, кивнув санитару, подошёл к Егору. Осмотрев пленного, он проговорил:
– Нечего на него дальше время тратить. Парень ничего не скажет, смысла с ним работать нет. Пристрелите его.
– А как же… – Гоблин выглядел растворенным, уж очень ему хотелось добраться до яиц пациента. Жар выпустил впустую.
Антип исподлобья глянул на Гоблина и тот осёкся, сник, опустил взгляд. Бык, стоявший справа от стула, достал из кобуры пистолет; приблизившись на шаг так, чтобы до Егора оставался метр, вскинул ствол. Прицелившись, он выстрелил Егору в лоб. Выстрел в закрытом пространстве прозвучал раскатом грома, обрушившего потолок на голову. Пуля вошла в правую сторону лба над левой бровью. Пробив череп у самой границы начала роста волос, пуля выбила с боковой части головы участок кости величиной с хоккейную шайбу.
Джип, везущий труп, остановили на посту ДПС. Никогда здесь их не останавливали, а тут… Почуяли они, что ли? Хлопнули двери, двое напряжённых братков вылезли из салона.
– Командир, в чём дело? Мы же ничего не нарушили.
Полицейский, как положено, представился, после чего объяснил:
– Обычная проверка. Приготовьте документы.
На посту ошивалось пять человек в форме, к джипу подошли сразу трое. Нервозность витала в воздухе, полицейские, по долгу службы, отлично чувствовали чужой страх.
– Всё нормально? Можем ехать? – получив документы на руки, спросил водитель.
– Багажник откройте, пожалуйста.
В фильме на этом месте заиграла бы мрачная музыка, подошло что-нибудь вроде – «Ба бам, ба ба ба бам», сыгранное на органе. Но в жизни ключевые события в жизни музыка не сопровождает. Увы.
– Послушайте, мы спешим, – вступил в разговор пассажир Джипа. – Вы ещё у нас аптечку, блин, проверьте. Что вы в багажнике не видели? Запаску?
– Что вы так волнуетесь. Покажите запаску свою и поедете. – К остановившему джип полицейскому подтянулись ближе его коллеги, да ещё оставшимся на посту сделали знак быть наготове.
По асфальту зашаркали шаги, ключ, как по маслу, вошёл в замочную скважину, с лёгким стоном петель открыли крышку багажника.
– Епть!.. Стас, у него глаз дёргается, – услышал Егор Клещёв глас свыше. После бесовской скороговорки и ватных звуков переговоров бандитов с полицейскими, долетающими до него через щели в багажнике, неподдельное удивление человека, обнаружившего его окровавленное тело, звучало райской музыкой в отбитых ушах. Это у него глаз дёргается! У него! В его тёмном, душном мирке стало светлее.
За удивлением полицейских сразу последовали выстрелы. Бандиты, отстреливаясь, пошли в отрыв к ближайшему леску. Добежать до березняка им оказалось не суждено, полицейские имели огневое преимущество – пять автоматов против двух пистолетов: могильщиков неудачников завалили в поле, срезав несколькими перекрёстными очередями.
К Егору вернулся слух, когда джип остановили на посту: чем дальше, тем отчётливее он слышал; чего нельзя сказать о зрении – оно мигало, постепенно затухая. Шевелиться он не мог, издавать звуки, даже такие примитивные, как стоны, тоже. Это плохо. Хорошо, что в его беспомощности срывался один существенный полюс – Клещёв не чувствовал боли. Вокруг него суетились люди, куда-то его перекладывали, вызывали скорую, потом матерились, тащили. Он слышал, как тот, кто его обнаружил в багажнике, сказал:
– Если будем скорую ждать, он копыта двинет. Говорят, что им ехать сорок минут по пробкам.
– Чего ты с ним возишься? Оставь, небось такой же бандит, как эти. Не поделил с дружками навар, вот в багажник и попал.
– Не знаю. Вот тебе понравилось бы, что всем на тебя наплевать? Сколько людей мимо проходит, когда у остановки человек валяется. Говорят – пьяный.
– Ну этот точно не пьяный, он дохлый. Из таких убитых запчастей его ни один лепила не соберёт. Не суетись, мы своё дело сделали. Скорая приедет, заберёт.
– Угу. Стас, помоги мне его в машину положить.
– Ты что задумал?
– Ничего. Ты поможешь или нет?
– Млять.
Егора опять понесли. Что-то где-то щёлкало. Толчок, ускорение, тошнота…
Сколько прошло часов-дней-лет (?) Егор не знал. Последнее, что он запомнил, сирену, включённую полицейским. Под этот визгливый аккомпанемент Егор въехал в царство теней, а сейчас его оттуда выбросили прямо в яркий голубой свет. Спрашивать себя было бесполезно, на вопрос – «Где я?» – Егор ответить не мог. Пока не рассеялся туман, он представлял, что парит в пустом пространстве, наполненном голубым светом, а когда способность видеть к нему стала возвращаться, понял, что, всего-навсего, лежит в светлой больничной палате, выкрашенной в небесно-голубой цвет. В палате Егор прибывал ни один: девушка в бирюзовом халатике и шапочке поливала цветы на подоконнике. С трудом поворачивая голову (от лечебных пут распорок, растяжек, штырей, повязок и гипса, свободным оставалась одна шея), он огляделся вокруг. Белая кровать, слева стоит шкаф с приборами, от которого к Егору тянуться провода и трубки; справа – белая тумбочка, а на ней – маленькая статуэтка весёлого, улыбающегося лягушонка в шляпке канотье. Казалось бы, Егор должен был сосредоточиться на длинноногой девушке, но нет, эта зелёная, керамическая фигурка приковала всё внимание пациента.
– Ва х вахе ээ, – он хотел сказать: «Что это?» – а вместо этого из его пересохшего горла непослушный язык, разучившийся правильно двигаться, вытолкнул несколько нечленораздельных звуков.
Медсестра, услышав исходящие от койки пациента хрипы, оставив цветы в покое, повернулась.
– Ой. Проснулся, – после слова «проснулся» внутри черепушки Егора зажглась аварийная лампочка. Его уже спрашивали об этом, только не таким милым голоском и в другом, пахнувшем не утренней свежестью, а мазутом, месте. Клещёва передёрнуло от нахлынувших воспоминаний. – Вы что-то сказали?
Со второй попытки Егору, собравшись с силами, удалось, справившись с языком, безбожно хрипя и посвистывая старым худым чайником, произнести:
– Шшшто ххрэто?
Девушка наморщила лоб. Сделавшись на секунду серьёзной. Для полной картины строгой учительницы ей очков на веснушчатом, вздёрнутом пуговкой носике не хватало. Её белое личико осветилось улыбкой, морщинки на лбу разладились.
– А-а, вы про нашего Кваки спрашиваете? Это символ нашей клиники, – как будто с гордостью ответила медсестра.
– Захррчем?
– Что – зачем? – опять не поняла девушка, но, быстро сориентировавшись, объяснила: – Он симпатичный, а директор говорит, что лягушки очень выносливые и жизнелюбивые. Пример для всех наших непременно выздоравливающих пациентов, – последнюю фразу медсестра проговорила несколько торопливо, так, что стало понятно, что она её заучила. – Ой. Что же я стою. Мне доктор сказал, сразу ему доложить, как вы проснётесь. Ну, я побежала.
Через пару минут пришёл доктор – подтянутый мужчина лет сорока пяти, со строгим выражением на чисто выбритом лице, большим круглым подбородком, голубыми глазами, прячущимися в морщинистых, набрякших веках, с хитрым взглядом. Не Айболит, но и не вивисектор Гитлер-Бармалей.
– Здравствуйте, – мягко, вкрадчиво сказал доктор. Придвинув стул к койке, он, присев, представился: – Меня зовут Сигал Евгений Павлович, я ваш лечащий врач, а по совместительству – владелец этой клиники. – Заметив, что Егор силится ответить, он, положив ему большую мягкую ладонь на грудь, остановил его порыв: – Пожалуйста, не напрягайтесь, ещё успеете представитесь. Вам повезло дважды. Первый раз, когда гаишник не стал ждать скорую, а привёз вас к нам. А второй раз, что вы попали именно сюда. Мы отрылись совсем недавно – пять месяцев назад. Первая коммерческая клиника экспериментальной медицины. С вашими травмами, попади вы в обычную государственную больницу, помочь вам не смогли бы.
У вас были раздроблены суставы на руках и ногах, сломаны лицевые кости, рёбра, повреждены внутренние органы, про ожоги и ваши пальцы я молчу. Судя по всему, вас ещё и током били? Не отвечайте, я и так знаю. И, конечно, огнестрельное ранение головы. Чудо, что пуля, вывернув кусок черепа, застряла в мозгу и не убила вас. В моей практике вижу такое впервые! Знаете, саму пулю мы не рискнули вынимать, слишком опасно, можно нанести непоправимый вред.
Мы вас отремонтировали немного, приняли стандартные меры, плюс добавили от себя медикаментозную терапию, которая спасла вам жизнь. Но, к сожалению, при травмах такого порядка без последствий не обойтись. Вам грозит прогрессирующая инвалидность… Не расстраивайтесь, в нашей клинике разработаны методы реабилитации, позволяющие человеку с тяжелейшими повреждениями опорно-двигательного аппарата встать на ноги. Методы являются экспериментальными, а значит, теоретически, таят в себе скрытые риски, поэтому без вашего письменного согласия мы не можем начать лечения. Сразу скажу: методы на людях не опробованы, но они многое обещают. Выбор за вами.
Егор открыл рот, чтобы согласиться. Ему терять нечего: кататься в инвалидном кресле до конца своих дней ему страсть, как ни хотелось. Он понимал, что Сигалу нужна подопытная свинка для отработки на ней регламента лечения, поэтому он ничего про деньги не сказал. Егору на далеко идущие планы доктора было положить: лишь бы он его на ноги поднял. Поэтому он сразу хотел ответить «да». Сигал, внимательно следивший за его реакцией, поднял указательный палец, предупредив первые слова Егора:
– Не торопитесь. Хорошенько подумайте. Времени у вас полно. Завтра я к вам зайду, если надумаете, то скажите, а если нет, то ответите, когда сами решите. Отдыхайте.
Дыру в черепе Егора закрыли титановой пластиной, на остальную часть черепа наложив сетку из титановых и углеводородных нитей для укрепления всей структуры костей черепа. Сломанные кости поместили в распорки аппарата Елизарова, а чтобы они срастались ещё быстрее, костную ткань насытили инъекциями некого медикамента, способствующего ураганному восстановлению любых костей. Суставы тоже обкололи, но другим препаратом, восстанавливающим, а ещё более укрепляющим хрящи и связки. Воздействовали не только на повреждённые участки структуры скелета, но и вообще на большинство костей и суставов, чтобы на выходе не получить диссонанс развития тела, при котором одна кость оказывалась бы прочнее соседней, а один сустав сильнее другого. С этой же целью избежать перекоса в развитии, когда увеличенная плотность костей требует более развитых мышц, мускулатуру поставили на подпитку генетического допинга, который убрал отставание в росте мышечных клеток. К концу терапевтического курса врачи обнаружили побочное явление комплексного воздействия экспериментальных медикаментов на организм. Кожа Егора уплотнилась настолько, что её перестали брать иглы обыкновенных шприцов, пришлось их заменить на пневматические инъекторы.
Через два месяца Егора выписали из клиники с условием еженедельного наблюдения. Его обязали каждый вторник приезжать в клинику на обследование. Тепло попрощавшись с медицинским персоналом (особенно жарким прощание вышло с медсестрой Верочкой, той самой лапочкой, которая ему рассказала про символ клиники – лягушонка), поблагодарив доктора Сигала, Егор вернулся домой. Ещё в процессе лечения к нему наведывались из полиции за показаниями о том, что с ним произошло, но он, сославшись на амнезию, объяснил назойливым операм, что ничего не помнит. На время его оставили в покое.
Что же случилось с его телом? Как на его функции повлияла терапия доктора Сигала? Егор, закалявший себя с детства, умевший контролировать боль, терпеть удары, быстро восстанавливаться, не мог себе представить, насколько можно увеличить свои физические возможности. Оказалось – в разы! Силовые показатели выросли в два с половиной раза. При том, что масса тела осталась прежней – восемьдесят килограммов. Выносливость, как ему представлялось, стала безграничной: как он ни пробовал себя выжать кроссами по пересечённой местности досуха, ему это так и не удалось. Складывалось такое впечатление, что прыгать и скакать он мог сутки напролёт. Скорость реакции превзошла все его ожидания. Он, как в кунг-фу фильмах семидесятых годов, приобрёл способность ловить мальков в стремнинах горных рек, убивать назойливых мошек молниеносным тычком пальца. А его кожа? Её стало невозможно повредить не только иглами, но и остро заточенными бритвами-ножами. Но особенно у Егора развилась прыгучесть. Взбреди в голову ему участвовать в олимпийских играх, точно бы поставил новый мировой рекорд. Он и в длину, и в высоту стал прыгать так, словно ему в колени вставили пружины.
Переродившись в новой ипостаси себя, Егор не преминул отметить сей факт, сделав себе с внутренней стороны запястья татуировку – готового к прыжку стального лягушонка, блестящего хромом. Наглядная пропаганда доктора Сигала сработала. Со стороны казалось, что портрет лягушки имеет объём и готов в любой момент спрыгнуть с руки Егора – таким реалистичным получилось тату. С этой поры Егор сам себя стал называть Кваки, а вскоре и те, кто с ним сталкивался, начали его величать точно так же.
Егор никогда не был паинькой, с детства ходил в хулиганах. В четырнадцать лет убежал из дома, да так и не вернулся назад, зажив самостоятельной взрослой жизнью. До поры до времени кормил его криминал, правда, к которому душа у него никогда не лежала. Параллельно он занимался рукопашным боем, выступал на соревнованиях и принимал участие в подпольных боях без правил. Единственное, кроме стабильно высокого заработка, что Клещёва привлекала в бандитской среде, так это то, что там никогда никому ничего не прощали. Он сделал по жизни своим девизом выражение, взятое им из ветхого завета, – «Око за око». Спустить на тормозах группировке Антипа своё убийство – убийство после многочасовых зверских пыток, он не мог. Особенно Клещёва тянуло поговорить по душам с санитаром Гоблином. Он ни спать, ни питаться нормально не мог, пока эта гнида ползала по земле.
Как он узнал, вернувшись из больницы, его босса Крутова замочили вместе со всеми остатками верных ему бойцов. Сожгли на даче. Кроме как Антип, этого бы никто не осилил. За помощью обращаться, стало быть, не к кому, и мстить за себя, и за них придётся в одиночку.
В начале октября Кваки нашёл то место, где его пытали. База криминального авторитета Антипа – четырёхэтажный кирпичный особняк за высоким забором, утопала в разноцветье фруктовых деревьев, недавно начавших терять листву, но пока балующий глаз радугой сочных оттенков тёплой урожайной осени. Вишни, яблони, груши, а ещё сливы. Понятно, что Антипу не нужны были фрукты, ему нравился вид деревьев, особенно когда они начинали плодоносить, и на их ветках набухали сладким соком румяные плоды. Фрукты никто не собирал, созревая, они падали на землю, покрывая её затейливым, своеобразным ковром, который через какое-то время начинал бродить под лучами солнца, а потом, под воздействием ночной прохлады, покрываться мхом плесени и гнить. Красивая оболочка – смердящее нутро. Символическая картина для жилища главаря синдиката убийц.
По верху забора шла колючая проволока, среди клубков которой пряталась струна сигнализации. На углах забора, на мачтах висели видеокамеры, и перелезть незамеченным в сад Кваки не сумел бы, как ни старайся. Да он и не стремился проникнуть на территорию особняка тайно. Сидя в засаде, замаскировавшись под холмик, рядом с пеньком, в рощице у дороги, он убедился, что Антип со своими мордоворотами вернулся домой. Гоблина он не видел, но наделся, что мастер пыток безвыездно обитает в особняке. Паук никогда далеко от своей норы не уходит. При амбициях Антипа, нацелившегося на корону преступного короля города, его ручной садист без работы не скучал. Где он такого шакала откопал, интересно?
После того, как стемнело, Кваки подождал три часа. На заборе горели фонари, освещая подъездные пути к одиноко стоявшему особняку. До ближайшего населённого пункта семь километров, если и услышат шум заварушки, полиция приедет не раньше, чем через час. Больше не скрываясь, Кваки, покинув укрытие, побежал прямо к забору; как завзятый прыгун в высоту он с разбегу взял двух с половиной метровую высоту, приземлившись по ту сторону забора на ноги. При такой наглости и быстроте его появление в саду могло пройти без последствий, но не прошло. Собак Антип не любил, поэтому не держал, зато денег на охрану не жалел. Сумасшедший фортель Кваки не остался без внимания. Сразу восемь боевиков, выскочив из особняка, побежали с разных сторон на Кваки.
С Егором случился выброс: следующие десять минут боя он не запомнил – в памяти висел красный экран, закрывший всё произошедшее в этот промежуток. После первой очереди, посланной Кваки из десантного варианта автомата Калашникова, он исчез, восприятие событий понеслось по незнакомому руслу, отправляя образы перекошенных в агонии лиц в копилку забытых навсегда удалённых снов.
Изображение задёргалось, откуда-то из первобытной глубины болота древнего примитивного разума всплывали пузыри с растянутыми на их радужных боках рожами суетящихся перед смертью бандосов, лопающиеся криками и выстрелами. В норму (если это вообще можно назвать нормой) Кваки пришёл другим существом. В клинике его изменили физически. А пламя первого, после больницы, боя, опалив нежную кожицу остававшихся с ним до той поры и не до конца содранную в комнате пыток детских иллюзий, выжгло из руды сырой психики оружейную сталь несгибаемого духа солдата судьбы.
Получалось, что Кваки расправился с пятнадцатью вооружёнными до зубов отборными (других в охрану особняка не брали) боевиками Антипа. Правая сторона груди и правое бедро болели. В процессе карательного слепого рейда Кваки заполучил три пулевых ранения. Его задубевшую шкуру не брали ножи, а вот пули могли. Для других три ранения стали бы фатальным фактором, остановившим процесс мести на полпути, для Кваки же не случилось ничего критичного: пули, протаранив мышцы, не задели ни костей, ни крупных кровеносных сосудов, а с локальным кровотечением и болевым синдромом тело справилось. Раны не кровоточили вообще, а боль Кваки контролировал. Он стоял в обширном холле особняка, заполненном под крышечку туманом пороховых газов, под ногами кончался светловолосый гигант охранник; несколько его коллег валялись у широкой лестницы, ведущей на второй этаж; а Антип должен был вот-вот появиться. Кваки поднял зверя и знал, что он в берлоге отсиживаться не станет. Не тот характер.
Кваки занял место, точно соотносясь с предчувствием развязки: он не просто видел, он знал, откуда выйдет Антип. Охота на человека напомнила Кваки детскую забаву, который он придавался всякий раз приезжая на лето к бабушке в деревню. Лет, наверное, до десяти Егор позволял себе развлекаться в старом, заброшенном, полуразрушенном сарае. Каждый год отец обещал его снести, да так, вплоть до смерти бабушки, и не решился. Егор ходил в сарай с палкой. Пробирался по гнилым доскам мостика через канаву с мутной водой, стоявшей в ней, не смотря ни на какую жару, всё лето, открывал трухлявую дверь и по не менее гнилым доскам пола входил в пропахшие тленом и сыростью сумерки сарая.
Палка барабанила по стенам, выбивая из них труху: вся мелкая живность, облюбовавшая себе сарай под коммунальную квартиру, пряталась по щелям: мокрицы, жучки, пауки попрыгуны – все скрывались от шума. Но! Егор знал, мелочь пуглива, а настоящие хозяева притона насекомых нет. Те, кто питался остальными, не любили выползать на божий свет, если только их не заставляли. Большие, размером с детский кулачок, пятнистые мохнатые серо-зелёные пауки появлялись через пять-десять минут после начала концерта. Зачем они покидали свои убежища? Из желания защитить территорию от наглого вторжения извне или из страха потерять дом, а может от того, что испытываемый ими дискомфорт от шума, производимого палкой, заставлял их идти наперекор инстинкту самосохранения? Егор не задумывался из-за чего, ему было любопытно. Всё что его интересовало, так это эти жирные, странные пауки, появляющиеся по углам из незаметных отверстий. Они выползали, и он их с азартом лупил палкой – лупил так, что ошмётки их сопливого чёрного нутра летели чернильными брызгами во все стороны. Настоящий праздник для мелкого пацана! Сражение с монстрами из подпола, из которого Егор всегда выходил победителем.
