Денис Александрович Артемьев
Партийный билет в нагрудном кармане
Глава 15
Идея периода активных действий начального этапа борьбы получившее в УРА название – "Красное Лето", заключалась в поэтапном, еженедельном наращивании числа акций прямого действия. Перейдя полностью на нелегальное положение УРА, продолжающая стихийно расти, за счёт прихода в борьбу новых членов, рассчитывала на 47 акций за 92 дня. Количество акций в неделю шло по восходящей – первые три недели по одной акции, потом 3 недели под две акции каждые семь дней, дальше 3 акции две недели, ещё две недели по 4 акции, ещё одна неделя 5 акций, и последняя – 6 акций.
Как и подобает лидеру пример всей организации подал Эйх со своими людьми. Объектом нападения должен был стать собственник самой главной нефтедобывающей и перерабатывающей компании страны – ЗАО "Национальная Угледобывающая Компания". Звали его Озол Трумп. Настоящий диктатор для всех своих подчинённых, если не сказать работорговец, с замашками либерального фашиста, ориентированный на заокеанские ценности демократии. Получившей образование и все сопутствующие, процессу демократического обучения прелести идеалов ценностей свободного мира, в США. Добровольный агент влияния, всюду выступающий за более активное участие Фаверленда в мировой экспансии североатлантического блока, спонсирующий сразу несколько правых партий, но выделяющий из всех своих политических действий насквозь лицемерную либеральную гнилушку под гордой вывеской – ПАРАВОЗ: аббревиатура названия партии обозначала – Партия Равных Возможностей, не больше, и не меньше. В их программе предусматривалось увеличение числа баз американского присутствия в Фаверленде более чем в два раза и запрете любых коммунистических и социалистических организаций в принципе. Рулил ПРАВОЗОМ – Сол Урбо, выходец из государственной конторы «Железные Дороги Фаверленда», поэтому его резонно наградили прозвищем – машинист. Скользкий конформист, за временную выгоду готовый заложить и родного папу. Урбо тоже значился в списке УРА, он шёл в нём под номером два. А пока лучи нацелились подсветить, до состояния хорошо прожаренного стейка, Озола Трумпа.
Трумп несколько лет назад выстроил себе на набережной целую башню небоскрёба бизнес-центра и назвал эту зеркальную сосульку из стекла и бетона – "Триумф". Первые три этажа здания занимали рестораны, конференц-залы, магазины и прочие спортивные клубы. Выше мест общественного присутствия следовали несколько этажей сдаваемые этим бизнес хмырём в аренду, а самые верхние пятнадцать этажей принадлежали его корпорации. Появлялся он у БЦ всегда в одно и то же время, в половине девятого утра. Его вытянутый в лакированную (и наверняка бронированную) туфлю автомобиль сопровождал эскорт охраны на двух квадратных американских внедорожниках. Приезжали, парковались на специально выделенных для них местах и вся компания, вместе с шефом, поднималась в офис.
План был прост. Для его исполнения даже не требовалось участия всей пятёрки в акции. На акцию пошли, вернее поехали, Эрик и Вил Авен. Взяли талон на стоянку, заняв позицию недалеко от постоянного места парковки лимузина Трумпа. Вскоре хозяин "Триумфа" прибыл. Шесть охранников прямо у машины взяли его в кольцо, и все вместе потопали в центр. Трумп не любил костюмов, ему нравилось чувствовать себя, среди удавленных своими галстуками подчинённых, птицей свободного полёта. Свитера и футболки он, конечно, себе не позволял, а вот цветные пиджаки и джинсы сколько угодно. И фигура допускала. Угольному королю недавно исполнилось сорок пять; он следил за собой, сидел на диете и не потому, что ему очень нравился здоровый образ жизни, а потому, что болел. Название хронической болезни, сотворившей из него жёлтую сушёную рыбу – лупоглазого голавля, он от окружающих скрывал, энергии бизнес-акулы не терял и вообще умирать не собирался. Такую вопиющую несправедливость лучи намеревались исправить.
Дождавшись пока Трумп, скрылся в кутерьме крутящихся дверей вестибюля центра, Вил, по знаку Эрика, покинул их незаметный старенький Пежо и сделав пару шагов очутился рядом с лимузином Трумпа. В этот раз подарки, прибывшие из союза, революционерам, как это не жаль, не понадобились. Озола решили взорвать вместе с его блестящим катафалком, а пепел по ветру пустить. Когда первый наплыв, идущих на каторгу бизнес-служащих, схлынул, приступили к работе. Вил, не снимая чёрных очков, ловко нырнул вниз (Эрику почудилось, что он даже упал. Молодец, если бы не его эти очки…), прошершавил по асфальту под автомобиль. Через минуту Вил снова появился в поле зрения. Эрик сразу почувствовал неладное. Эти опущенные плечи, рот выгнувшейся унылым коромыслом и вообще сердце подсказывало – что-то пошло не так. Забравшейся в салон Вил разъяснил ситуацию. Точнее, Эрик всё понял сам. Из-под ветровки Вил вынул железную коробку с бомбой.
– Что случилось? – Эрик говорил спокойно.
– Магниты не держат. Раз двадцать пробовал. Отваливается.
– Получается, что надо ехать к оружейнику, у него магниты есть.
– Не успеем.
– Да, до обеда не управимся, полтора часа туда, полтора обратно, на работу ещё час накинем… придётся ждать до вечера. Бери бомбу с собой и езжай к оружейнику.
– Бомбу с собой обязательно тащить?
– Обязательно. Здесь мы с тобой магниты к ней не прикрутим. Неприятно, но надо. Да ты Вил не бойся, она просто так не должна сдетонировать.
– Так и магниты должны были держать.
– Не ворчи. Иди, а я пока оружейнику, пойду, позвоню, предупрежу.
К четырём часам Авен возвратился. К этому времени Трумп успел, съездив пообедать, вернуться назад. Счастливчик! Избежал смерти и не знал об этом. Но, раздавать распоряжения сотрудникам ему оставалось недолго. Новые магниты оказались магнитами, а не замаскировавшимися под них какашками; на железное днище авто прилипли намертво.
Выехав со стоянки, лучи встали напротив Триумфа, со стороны домов, так чтобы они могли наблюдать за стоянкой БЦ. Трумп любил задерживаться в офисе, к чему приучил и сотрудников (за что имел от них отдельную, молчаливую, не выразимую цензурными оборотами речи, благодарность). Вышел он из БЦ ближе к девяти. Солнце село, цикады запели, море продолжало расслабляюще шуметь. Начало лета лучшее время в году, особенно на юге. Почему новый год празднуют зимой? Да ещё в конце декабря. Июнь, вот достойная, начала года, тёплая альтернатива. Хочется веселья, любви, счастья. Вилу и Эрику тоже хотелось любить, а приходилось убивать…
Взрывная волна выбила стёкла в окнах небоскрёба вплоть до двадцатого этажа. На месте лимузина расцвела жёлтая бактерия огненной вспышки. Стоявшие рядом автомобили охраны подняло на воздух и раскидало в разные стороны. Закоптило, жёлтое перешло в рыжее, огонь пожирал искорёженный труп железного катафалка. Эрик, завёл революционный Пежо и не превышая скорости, соблюдая правила дорожного движения, укатил в неизвестном направлении. Убийство банкира открыло охотничий сезон Красного Лета.
Через неделю после Трумпа настала очередь главного машиниста либерального ПАРАВОЗА – Сола Урбо. Лишившись своего спонсора, Урбо организовал митинг против начала красного террора. На волне растущей негативной популярности УРА он хотел въехать в парламент, выиграв ближайшие выборы. Отлично пропиаренная акция собрала несколько тысяч человек.
Ярко светило солнышко, припекая, расслабляя. Митинг проходил в центре Давинвиля, на площади Чистоты, рядом с памятником основателю города – Громадису Вольфу. Не воспользоваться таким подарком судьбы лучи не могли, иначе они бы перестали себя уважать. Полиции на митинге ненависти было совсем не много, не сравнить с тем впечатляющим количеством спецподразделений ломщиков обыкновенно присутствующих на каждом, мало-мальски значимом, мероприятии красной оппозиции. Несколько кучек обычных муниципалов стояли на некотором отдалении от толпы, курили, лениво наблюдая за происходящим, так сказать, по долгу службы.
Пятёрка Эйха, на этот раз, присутствовала на митинге в полном составе. Расчёт строился на том, что Урбо любил устраивать походы в народ. Каждое мероприятие ПАРАВОЗА оканчивались такими заплывами в людское море, всегда активно бушующее у трибун. Не стал исключением и этот раз.
Широко улыбающейся Урбо пожимал руки, отвечал на вопросы, выплёвывал лозунги, а заодно получал огромное удовольствие от народного ажиотажа, связанного с его таким близким знакомством с народными массами. Наверняка он каждый раз, общаясь со своими сторонниками, примерял на себя роль национального лидера. Разбивая его мечты автоматы лучей загавкали короткими очередями разом с нескольких направлений. Революционеры подобрались к Урбо со спины и устроили импровизированную панику в рядах господ демократов. Первым выпустил четыре свинцовых жала из своего Бизона, Эйх. Перед тем, как нажать на спусковой крючок он встретился глазами с товарищами и лёгким кивком дал им знак о начале операции. Лучи, достав из-под одежды автоматы, словно боясь отстать от решительных действий командира, зашумели изрыгающими огонь стволами. Раскалённые гильзы сыпались медным горохом на асфальт. Демонстранты шарахнулись в стороны, оставив своего лидера один на один с терзающими его плоть железными градинами.
Теснота, за секунду до выстрелов, мешающая точно прицелиться, окружающая Урбо рассосалась в мгновение ока. С первыми выхлопами выстрелов головы человечков округлились орущими ртами, испускающими визг, истеричный женский вой. Произошла давка. Полицейские среагировали на происходящий, на их глаз, беспредел с некоторым опозданием. Вечно они не готовы, когда нужно – два десятка парней, в фиолетовой форме слуг правопорядка, звеня подкованными ботинками, рванули неорганизованным стадом к очагу сконцентрированной на Урбо пальбы. Лора сняла палец с курка последней. Она выпустила две лишние очереди в уже лежащее на спине тело мёртвого человека, растекающегося красной дымящейся влагой по серому подобию камня. Лучи, добившись своего, располовинив на вторую улыбку туловище господина, так и не ставшего президентом, но так и не переставшего лыбиться Урбо, беспорядочно стреляя в воздух, пробили себе дорогу в сторону противоположную той, с которой к ним приближались муниципалы. Полицейским в реализации их служебного рвения очень мешали прущие на них толпы полные жгучего желания убраться от возможного убийства, как можно дальше. Лучам же, наоборот, сопутствовала удача. Распугав стоящих у самых трибун демонстрантов, пятёрка обошла слева памятник Громадису и, прикрываясь его бронзовым величием, скрылась от преследования.
Глава 16
Лора в жёлтом фартуке с аппликацией героя мультика медвежонка Тарни готовила ужин на маленькой кухне конспиративной квартиры. Фартук прикрывал белую футболку с изображением святой троицы коммунизма – Марксом, Ленином и Мао. Готовить революционерка Вайнхофф совершенно не умела. У неё постоянно что-то подгорало, пересаливалось, недоваривалось, но сегодня такие бытовые промахи её не расстраивали. Она имела в своём полном распоряжении большую порцию хорошего настроения. Лето борьбы началось двумя удачными акциями; их мечта воплощалась в жизнь. Никто из лучей не пострадал; первые цели достигнуты. СМИ смаковали кровавые подробности, пугали обывателя; даже телевиденье взахлёб клеймило красных активистов, как террористов и убийц. Особенно журналистов возмущали случайные жертвы: при ликвидации угольного короля, помимо его мордоворотов охранников, пострадали два совершенно посторонних, разборкам лучей с мировым капиталом, прохожих. Один умер. При убийстве же машиниста в больницу (хорошо, что не в морг) уехало целых шесть человек участников митинга. На эти случайные жертвы революционеры пока внимания не обращали. Жалко, конечно, но лучи же не хотели никому специально навредить, кроме врагов будущего их страны, а значит, и раскаянья не испытывали.
Лора, прибывала в праздничном настроении, хотела своему любимому сделать приятное. На ужин она купила свинины, копчёных сосисок, ветчины, кислой капусты и спелых помидоров. И теперь Эрик подкреплялся салатом из свежих овощей в ожидании тушёной капусты. Шнапс у них был; на закуску Лора сделала бутерброды с паштетом из гусиной печени. В открытое окно дышало лето, оставляя на губах привкус морской соли. Так хорошо ни она, ни он, ни разу себя в своей жизни не чувствовали.
– Скоро?
– Не торопи меня обжора, а то опять подгорит, – притворно рассердилась Лора.
– Ничего страшного. Из твоих рук я готов угли съесть.
– Осталось положить специи и готово.
Лора, присев на краешек стула, взяла бокал, сделала глоток, сморщилась, заела вкус колючего напитка половинкой бутерброда.
– Я тебя люблю, – Лора, смотрела на Эрика с такой нежностью, что сила в ней заключённая и выпущенная, по велению любви на свободу, могла изменить мир.
Эрик не ожидал услышать таких простых и честных слов сейчас. Он отчего-то смутился, щёки его зарделись жарче, чем от выпитого алкоголя.
– Я тоже тебя люблю. Что-то случилось?
– Ничего плохого не случилось, любимый. Просто, я вдруг поняла, насколько мне страшно тебя было бы потерять.
– Предчувствие?
– Нет. Наверное, у меня случился рецидив обычного женского страха. Не хочу, чтобы ты уходил. Не хочу, чтобы ты и на минуту меня оставлял, – на ресницах Лоры засеребрились капли маленьких слезинок.
Эрик встал, подошёл к ней, обнял. Она уткнулась ему лбом в живот. Погладив её по волосам, Эрик, взяв её щёки в ладони и расцеловал это милое, мокрое, навсегда любимое, дорогое ему лицо. Лора, обхватила его за шею, отвечая на его поцелуи, своими мягкими, нежными прикосновениями дрожащих губ.
– Нам нельзя быть осторожными. Значит, наше счастье будет не долгим, – Лора прошептала эти горькие слова, как ненароком открывшуюся ей недавно тайну.
– Что за траурные настроения у нас сегодня?
– Не знаю. Хочу любить. Навсегда оставить в прошлом злобу, ненависть… – Лора, морщит лоб, убирает волосы назад, её глаза теряют блеск. – Невозможно. Нам нельзя быть таким простыми с тобой, – в голосе звучат нотки грусти, а ещё – возвращающейся твёрдости.
– Сегодня можно. Сегодня можно забыть. Представь, что завтра не будет.
– Хорошо, – Лора доверяет Эрику полностью.
– Только, мне кажется, что наша капуста всё же немного…
– Ой! – Лора, потешно пугаясь, подскакивает к плите.
Эрик смеётся.
Глава 17
Деятельность боевых единиц – ячеек УРА, к середине лета, не на шутку, встревожила власти. Десять акций – два десятка пострадавших и громкий резонанс в обществе, заставил государство предпринять экстренные меры. Теперь в газетах Красное Лето стали называть Кровавым Летом. Лучи иначе, как террористами и убийцами, в статьях и передачах, не назывались. Остатки хорошего отношения к делам и целям лучей из мозгов простых людей начисто выметала метёлка пропагандисткой машины Фаверленда. Несмотря на растущее недовольство простых обывателей деятельностью лучей ликвидации врагов революции продолжались, сеть ячеек УРА росла, но в обществе о них складывалось стойкое определённое мнение, как о подонках и полных невменяемых отщепенцах не имеющих никаких гражданских прав, не достойных даже, доступного любому уголовнику, суда. Их предлагалось уничтожать на месте.
Неприятным открытием для соратников Эйха оказалось, что и в их родной левой среде начали раздаваться голоса критиков недовольных падением рейтинга народного доверия к их партиям. Действительно, власти использовали начало вооружённой борьбы УРА, как повод для увеличения давления по всему красному фронту. Особенно в травли УРА, очернении коммунистов-социалистов и особенное самих лучей, усердствовал журналист общенациональной газеты «Зеркало» – Марис Вилка. Терпеть дальше его оскорбления становилось опасно для самого движения. Его приговорили к уничтожению.
Жил Вилка в старой части города на улице Призраков. Серый, монументальный дом, построенный в пятидесятых годах, осколок из прошлого, намертво засевший в ткани настоящего. Восемь этажей элитного здания мирно уживались под двускатной зелёной крышей. Фасад обложен гранитными, нарочито грубо обработанными, плитами. Изящно изогнутые прутья балконов, волнистые портики, барельефы голов забытых героев, узкие стрелки готических окон.
Вели чёрного вруна-журналюгу от редакции через весь город. Первый раз проводили, чтобы узнать, где он живёт. Во второй раз Лучи действовали немного по-другому. Убедившись, что Вилка едет к дому, его автомобиль обогнали и подъехали к подъезду журналиста на несколько минут раньше. На совещании пятёрки, под нажимом женской части центральной ячейки, приняли решение: исполнителями воли партии станут Лора Вайнхофф и Генрика Шваб. Их больше остальных раздражала подлая клевета преподаваемая, развязным издевательским тоном, читателям Зеркала. Каких только побасёнок не писал про УРА, Вилка; и то, что все подряд лучи наркоманы и то, что они поголовно привержены к однополой любви, и ещё много всякой грязи выливал он регулярно со страниц газеты на головы революционеров. Как известно, если про тебя написали в газете, что ты заразился СПИДом при совокуплении с больным павианом, то оправдываться придётся, в первую очередь, тебе, а не автору пасквиля доказывать его состоятельность. Влипнуть в дерьмо легко, отмываться трудно.
– Девочки, вы готовы? – Эрик заметно нервничал. Эмоций, бродящих по его лицу в темноте салона, видно не было. Темнота наступившего вечера хорошо скрывала волнение.
– Да, – за обоих ответила Лора.
– Может быть, я с вами пойду, – Петер беспокоился о своих товарищах в юбках не меньше командира.
– Нет. Мы же решили, – Генрика обиженно выпятила нижнюю губу вперёд.
– Генрика права, – Эрик поддержал порыв девушек. – Идите, а то он уже должен скоро подъехать.
Девушки покинули машину. Опустив головы, закрытые бейсболками, вошли в подъезд. Они поднялись на площадку между первым и вторым этажом и замерли. Следующие пять минут для них превратились в нескончаемую цепочку, растягивающихся в бездонную пропасть, каучуковых секунд. Несколько раз их сердца начинали ускоренно биться, когда какая-нибудь машина заезжала во двор и недовольно ворча, начинала искать себе место для парковки.
Наконец прозвучал двойной автомобильный гудок – условленный сигнал, данный Эйхом, предупреждающий о появлении журналиста. Ещё одна тягостная минута. Дверь подъезда, сыграв пружинами, предвещая появление объекта, открылась. Шаги. Уверенные быстрые полушлепки-полустуки. Вилка, торопился. Подойдя к лифту, он нажал кнопку вызова. Подъёмные механизмы, щёлкнув, загудели напрягшимися тросами, лифтовая кабина опускалась. Оттуда, где стояли барышни, они могли видеть часть спины журналиста. Серый пиджак, голубой воротничок рубашки, подстриженный скобой пегий затылок. Все предметы вокруг девушек подёрнулись дымкой, утекшей из сна, загипнотизировавшей их. Лора, очнулась первой, дёрнув партийную подругу за рукав, она помчалась, размахивая Бизоном и прыгая через две ступени; недолетая двух метров до писаки она затормозила, заорав, уже начавшему поворачиваться на шум, Вилке:
– Стоять!
Кажется, журналист не успел испугаться. Его брови изогнулись в презрительном удивлении, обвислые щеки пошли складками. Подоспевшая Генрика, произнесла:
– Посмотри в глаза смерти! Ублюдок! – Генрика выкрикнула фразу заранее ей для этого случая приготовленную. Прозвучала она неестественно, но это было сейчас совсем неважно. В жизни всё происходит совсем не так, как в кино.
Пропшыкав шахту насквозь, прикатил лифт: его створки, звякая, разъехались, обнажая уютную желтизну стен вертикальной коробки. Журналист, всё ещё не понимая, что происходит, сделал шаг назад, но увидев наведённые на него дульные пятна стволов, выкинул навстречу приближающейся смерти растопыренную пятерню. Лора успела начать стрельбу первой. Генрика присоединилась к процессу, оглушительной канонады расстрела, уже когда Вилку, под напором длинной разящей очереди, отбросило внутрь кабинки лифта-гроба. Его полёт прервала задняя, пошедшая, от столкновения с телом, трещинами, стенка. Журналист, брызгая кровью, был пришпилен, как насекомое. Каждая новая порция пуль выбивала из него комичные судороги непроизвольных жестов дефективного клоуна. На ногах его держала лишь энергия выстрелов. Выпустив не меньше половины обоймы каждая, девушки бросились из подъезда вон.
Глава 18
Ивар Лай только что закончил своё выступление в плохо освещённом зале старенького кинотеатра, находящегося в промышленном предместье Давинвиля. КПФ устроила внеочередную партийную сессию. На ней, в том числе, обсуждали и действия УРА: в основном мнения ортодоксов склонялись к негативной оценке их деятельности. Им не нравилось то пристальное внимание, которое к КПФ стала испытывать власть. Гонения начались с проблем на работе, продолжились незаконными задержаниями и обысками, а грозили окончиться реальными сроками и запретом организации. Кому это могло понравиться? Плохо было то, что под страх за свои шкурки актив партии подводил теоретическое обоснование используя широкую номенклатуру идеологических инструментов. К чести красного сообщества, надо отметить, что не все поддержали избранный курс КПФ на размежевание с их же активной части молодёжи, создавшей фракцию экстремистов. Одним из таких ярых почитателей УРА стал известный левый писатель и журналист Эрнст Родопулус. После разгромной речи Лая, заклеймившей Лучей, чуть ли, не как неосознанных врагов всего коммунистического движения, Эрнст прошёл за кулисы и, подойдя к нему, предложил переговорить наедине. Лай, оторвавшись от разговора с четырьмя функционерами из высшего совета, согласился. Родопулуса в партии чтили, а некоторые рядовые члены почитали. Найдя тут же, какую-то пыльную каморку, расположились. Эрнст задал свой первый вопрос:
– Ивар, ты действительно веришь в то, что, сейчас о ребятах из УРА, говорил?
– Конечно. Они же дают повод государству включить машину репрессий на полную мощность. Эти стрелки смазывают кровью обычных людей её шестерёнки и, тем самым, крадут последние шансы левого движения на победу.
Родопулус не был согласен с Лаем, он возразил экспрессивно:
– Вы тоже виноваты в рождении ячеек УРА. Может, только вы и виноваты. Все потуги КПФ ни к чему не приводят. Вас не подпускают, и не подпустят, к власти. Чтобы вы ни делали всё оканчивалось неудачей. А эти мальчишки, будущие боевики, всегда были рядом. Но вы их не замечали, – Родопулус развел руками, – не считали их мнение заслуживающим и толики внимания. Что им оставалось делать, чтобы быть услышанными? Вот они и ушли играть в городскую войнушку. После чего вы, наконец, изволили обратить на них внимание вступив с ними в заочную полемику! Как ты их сегодня называл? Политические хулиганы, приматы, юнцы с прыщавой совестью.
– Но, Эрнст, ты уж слишком сгущаешь краски. Не такие мы уж и непробиваемые. Они же могли пойти прямо в комитет.
– Поздно. Компромисс невозможен. Прежде всего, для вас невозможен. Либо вы их полностью поддерживаете, либо вы, и дальше занимаясь обструкцией УРА, переходите на сторону их врагов. Ваших общих врагов до начала Красного Лета. И ты не хуже меня Ивар знаешь – любая сделка с системой приведёт партию к саморазрушению.
– Да не можем мы поддерживать политический терроризм, не при каких условиях.
– Тогда выходит, что наше дело обречено.
– Не пугай. Это всё о чём ты хотел поговорить?
– Всё, – Родопулус, нахохлившись, помрачнел. Убеждать узколобого чиновника в необходимости кардинальных перемен было также глупо, как пытаться выпить море. Пришлось констатировать факт – руководство КПФ больше заботиться о себе, чем о реформировании общества. Они стали тем же чиновниками, которых они яростно критиковали и которые засели в доме правительства, с той лишь разницей, что легальные коммунисты заявляли о своих интересах под другим флагом.
– Мне пора. Конференция ещё не окончена, а моё присутствие на ней необходимо.
– Иди – «Кто тебя держит» – подумал Родопулус.
Лай ушёл. Эрнст остался. Сдаваться он не собирался.
