Анри де Ренье
Эскапада

Он и нанял себе в услужение двоих обладательниц этого успокоительного и почтенного качества, когда поселился в Эспиньолях, ибо наравне с женщинами он возненавидел также Париж, и ничто больше не в силах было завлечь его туда, даже свадьба брата Морамбера. Г-н де Вердло извинился, что не может присутствовать на ней. Он ограничился тем, что поздравил г-на де Морамбера с совершением семейного долга, и послал ему еще более горячие пожелания, когда г-жа де Морамбер произвела на свет двух сыновей, которые должны были обеспечить дальнейшее существование рода. Г-н де Вердло считал себя таким образом вдвойне освобожденным от брака: благодаря отвращению, которое он питал к нему, и вследствие того, что брат его взял на себя заботу о продолжении их дома. Г-н де Вердло будет содействовать его материальному благополучию, сохранив свое состояние для племянников, ибо было мало шансов надеяться, чтобы им досталось что-либо от г-на де Шомюзи. К тому же, поведение этого последнего внушало отвращение г-ну де Вердло.

Уходящие годы нисколько не изменили умонастроения г-на де Вердло. Если с течением времени г-н де Вердло перестал испытывать тошноту при мысли о непристойном поведении г-на де Шомюзи, то он все же остался решительным и убежденным холостяком. Его антипатия к любви и к женщинам выражалась в сдержанности, так что даже дружба с женщиной показалась бы ему неблагоразумием. Эта недоверчивость не мешала, однако, г-ну де Вердло проявлять при всех обстоятельствах крайнюю учтивость и любезность, несвободную, впрочем, от некоторого замешательства. Присутствие особ другого пола, правда, не причиняло ему больше неприятного чувства, но все же наполняло его некоторою робостью. Даже в обществе своей невестки он не мог избавиться от этой робости. Г-н де Вердло оставался настороже. Вытеснив таким образом любовь из своей жизни, он заменил ее религией и чревоугодием. Г-н де Вердло был набожен и в мыслях и на деле, и исполнение предписаний религии составляло одно из главных его занятий. Стол тоже был предметом больших его забот. Наконец, г-н де Вердло очень любил заниматься садом. Он был искусен по части выведения некоторых культур, и особенно удачными выходили у него прививки. Его отвращение к женщинам не сделало его ни саркастическим, ни неприязненным к ним. Он только чувствовал предубеждение к ним благодаря своим воспоминаниям, которые время умирило, но не изгладило. Находясь вдали от них, и огражденный от их посягательств одиночеством, в котором он пребывал, г-н де Вердло вел жизнь спокойную и размеренную. весь поглощенный заботами о. здоровье, соблюдением своих привычек и управлением домом. Несколько раз он принимал в нем брата своего Морамбера и свою невестку, неоднократно приезжавших к нему в гости Когда старшему сыну г-на де Морамбер пошел девятый год, а младшему восьмой, маркиз почел своим долгом представить мальчиков г-ну де Вердло в качестве будущих его наследников. Г-н де Вердло принял своих племянников с удовольствием и наполнился жалостью к ним. Разве эти дети, не должны будут впоследствии почувствовать в себе плотские вожделения? Как и другим юношам, им придется подвергнуться атакам бесстыдниц и распутниц. Любовь захочет сделать из них любовников. Хватит ли у них силы защититься от нее, достанет ли разума устоять против ее коварных прельщений? Демон любви бесконечно изобретателен, и г-н де Вердло с жалостью поглядывал на молодых Морамберов, которым модные костюмы сообщали уже вид маленьких мужчин, несмотря на то, что щеки их были вымазаны кремом, а рот набит пирожными. Но будут ли они довольствоваться и впредь невинными удовольствиями в таком роде или развлечениями, которые они находили в настоящий момент в Эспиньолях: уженьем рыбы в пруду или игрой в шары на аллеях сада.

Хотя г-н де Вердло смотрел на отъезд мальчиков не без сожаления, он однако не чувствовал никакого расположения последовать за ними в Париж, чтобы вернуть их родителям сделанный ему визит. Мысль снова увидеть шумную столицу наполняла его страхом. Ему казалось, что похотливый призрак г-жи Дю Вернон схватит там его за горло, чтобы заживо уложить на постели пыток, на которой некогда она укладывала его подле себя. От этой мысли мороз шел по коже у г-на де Вердло.

Париж представлялся ему проклятым местом, погибельной бездной. Разве женщины дерзко не занимают в нем первого места? Они наполняют его улицы, бульвары, театры, выставляя на показ румян. своих щек и белизну своей груди. Приманки их бесстыдно красуются у всех на виду, и они еще более подчеркивают их всевозможными ухищрениями кокетства и всем искусством моды. Они торжествуют там во всем великолепий своего могущества. Они пропитывают воздух своими духами, наполняют его своим стрекотаньем, отравляют своим важничаньем, своими манерами, своими ужимками. Они язва и отрава Парижа. Любовь, во всех ее формах, является их непрестанным дьявольским занятием. Непрестанно они расставляют там свои сети, чтобы уловлять в них несчастных, неразумно попадающихся на их гнусные уловки. Все это соединялось в воображении бедного г-на де Вердло в ужасную картину, перед которой корчилось его пухлое лицо, причем его парижские страхи не ограничивались только что перечисленными!

Не мало страха внушал ему брат, г-н де Шомюзи. Г-ну де Вердло казалось, что достаточно ему прикоснуться к руке этого распутника, и к сердцу его подступит смертельный холод. Разве г-н де Шомюзи не был весь пропитан любовью и сладострастием, и разве не являлся он распространителем заразы? Разве не отдавал он любви все свои силы и не был покорным рабом самых грубых и самых низменных своих желаний? Он удовлетворял их, не взирая ни на что, с чудовищным цинизмом и с полным презрением к их низменности. Любовь была в его мыслях, в его жестах, в его действиях, в его теле, в его крови, во всем его существе и наверное даже в его сновидениях. Г-н де Шомюзи был для г-на де Вердло каким-то зачумленным, одно присутствие которого наполняло воздух заразой. Г-н де Вердло не мог себе представить его иначе, чем в самых циничных, самых похотливых позах, позах самых необыкновенных, внушаемых телу жаждой наслаждения. Эти образы наполняли ужасом бедного Вердло, повергали его в замешательство и обдавали жгучим и страстным дыханием демона плоти. Чтобы освободиться от его власти, он заказывал обедни за исправление этого брата, так погрязшего в пороке и беспутстве, что одна мысль о нем приносила с собой смятение и замешательство. Что же случилось бы, если бы пришлось столкнуться лицом к лицу с этим сообщником дьявола? Г-н де Вердло в ужасе крестился и, чтобы рассеять этот кошмар, шел в сад подышать воздухом.

III

Эспиньольский замок, в котором поселился г-н баром де Вердло, перешел к семье Ла Эрод от их тетки Жанны-Марии дез Эспиньоль. Г-н де Вердло не был знаком с этой теткой, память о которой была окружена почтением в округе. Вспоминали добрую барышню дез Эспиньоль, оставившую репутацию женщины отзывчивой и расположенной к благотворительности. После ее смерти замок оставался необитаемым вплоть до дня, когда г-н де Вердло бежал в него от плутократической Венеры, которой он был обязан таким прекрасным уроком любви. Прибыв в замок, г-и де Вердло нашел постройки в довольно запущенном состоянии, и первый проведенный в нем вечер показался ему весьма меланхолическим. Когда он встал с постели, в которую повалился, весь разбитый только что пережитым им приключением, ему пришлось обедать за колченогим столом, при свете двух сальных свечек, в большом зале второго этажа, заставленном старомодной мебелью и увешанном коврами, которых не пощадили крысы; но все же кушая крестьянский суп, тощего каплуна и жесткие овощи, приготовленные женою управителя, он испытал чувство удовлетворения, избавления и безопасности. Ужасная любовь, в образе любовницы властной и падкой к поваренкам, не придет на поиски за ним в этом глухом углу, и он спокойно и одиноко будет спать здесь в широкой кровати, под охраной больших замков и основательных задвижек. Это ощущение безопасности еще более укрепилось в нем после осмотра замка. Он лежал на порядочном расстоянии от двух деревушек, Верхние Эспиньоли и Нижние Эспиньоли, каждая из которых состояла всего лишь из нескольких дворов, и чтобы попасть в него, необходимо было проехать через Нижние Эспиньоли. В месте, носившем название Ле Граижет, от большой дороги сворачивала аллея, приводившая к замку. Двойной ряд вязов, окаймлявших ее, заканчивался у площадки в форме полумесяца, окруженной цепями, протянутыми с одного конца до другого; у края этой площадки, в довольно высокой каменной ограде были ворота с колоннами, увенчанными большими полированными шарами. Эти ворота открывали доступ во двор замка. Справа были расположены службы: конюшни, каретные сараи, прачешные. Налево ограда примыкала к большой угловой башне, в непосредственном соседстве с которой была расположена довольна старая низкая постройка, образовывавшая прямой угол со зданием, возвышавшимся в глубине двора, напротив ворот, и являвшимся главной и самой новой частью замка, построенной из камня и кирпича, с крутой кровлей и высокими трубами. Другою своею стороною это здание выходило на террасу, спускавшуюся к обширным садам; налево от них тянулся пруд, омывавший фундамент старинной части замка, в котором отражалась большая угловая башня. Все эти постройки были красивы с виду, и их легко можно было восстановить. Сады точно так же без особого труда могли быть приведены в добрый порядок. Фруктовые деревья росли там в изобилии, и чтобы придать им правильную форму, достаточно было подстричь их. Пруд по желанию можно было сделать рыбным. Все необходимое приобреталось в городке Вернонс, расположенном в шести лье и служившем местопребыванием нотариуса, жандармерии и президиального суда. Внутренние помещения замка в большей степени пострадали от царившего в нем запустения. В здании, выходившем к пруду, от сырости подгнили обои, и каменный пол низких и сводчатых комнат покрылся мохом, но в каменном доме с грехом пополам можно было устроиться. Этим и занялся прежде всего г-н де Вердло. Затем постепенно он отремонтировал дом и тщательно омеблировал его, использовав для этой цели обстановку, которая была там, и добавив к ней все недостающее. В результате этих хозяйственных мероприятий Эспиньоли обратились в довольно приличное жилище, окруженное садами, приносившими пользу и удовольствие, хорошо содержимыми и доходными. В части их, предназначенной для прогулок, г-н де Вердло велел выкопать бассейны, куда был отведен избыток воды из пруда, и вся перспектива была замкнута зеленой лужайкой. Там можно было видеть искусно разбитые цветники, посыпанные песком дорожки, подстриженные тисы, небольшой лабиринт и площадку для игры в шары. В центре солнечные часы показывали время. Справа сад замыкался грабиновой аллеей, за которой был выкопан ров. По другую сторону служб тянулся огород, на котором произрастали самые разнообразные овощи. В этом распорядке г-ну де Вердло нравилось то, что все было согласовано с его удобствами. После своего обращения, отвратившего его от того, что является обыкновенно предметом человеческого желания, г-н де Вердло отказался от всего, исключая самого себя, и стал для себя единственным занятием и единственным развлечением, что облегчило для него тяжесть лет и ускорило течение времени. Он заменил любовь к женщинам любовью к самому себе, не замечая ее, впрочем, потому что эгоизм принимает самые разнообразные формы, в том числе и такую, которая вводит в обман насчет его собственной природы. Г-н де Вердло, несколько чрезмерно доброжелательный к самому себе, был доброжелателен и к другим, вследствие природной мягкости характера, так что в день, о котором мы рассказываем, он проявил лишь некоторое нетерпение, не больше, когда казачок замешкал явиться на его звонок и принести требуемое им полено.

Действительно, зима была в самом разгаре, а г-н де Вердло любил только тепло и боялся сквозняков и простуды. Он продолжал кутаться, носить меховую шапку и подбитый мехом плащ, даже когда это совсем не соответствовало времени года. Когда казачок, мальчик лет двенадцати, проворный и краснощекий, утирал нос рукавом камзола, кладя полено на горячие головни, г-н де Вердло спросил его:

– Жано, натопил ты в комнате во флигеле, как я приказал тебе?

– Так точно, г-н барон, сейчас только я положил в печку два большие круглые полена и три пенька.

Жано встал, держа в руке кочергу. У г-на де Вердло служило трое или четверо таких мальчишек, одетых в коломянковые камзолы, и, несмотря на свой возраст, допущенных к исполнению обязанностей лакеев. Г-н де Вердло выбирал их из честных семей деревни Эспиньоли. Вид этих простофиль, еще не помышлявших о зле, и для которых юбка еще не служила приманкой, успокаивал его. Впрочем, нужно сказать, что для них было бы очень затруднительно дать ход своим дурным инстинктам. Женской прислуге из кухон и бельевых могли бы позавидовать Парки. Самая юная из них обратила бы в бегство наиболее предприимчивого ловеласа, да и прочие не уступили бы ей в этом отношении. Кроме того, г-н де Вердло сам следил за тем, чтобы они были святошами. И все же, как только мальчишкам исполнялось пятнадцать лет, г-н де Вердло рассчитывал их, прилично экипировав и снабдив небольшими деньгами. Пусть они отправляются исполнять обязанности мужчин, куда им угодно, лишь бы только это произошло не в замке! Скоро Жано достигнет возраста, когда ему придется покинуть службу. Иногда г-н де Вердло подмечал у него румянец на щеках и огонь в глазах. Это служило признаком, что кровь начинает играть, и что вскоре нужно будет разлучиться с ним. Пока длилось молчание, Жано подтянул штаны и засунул палец в нос. Г-н де Вердло снова обратился к нему с вопросом:

– Что же, Любэн сидит, согласно моему приказанию, на башне, чтобы наблюдать за появлением кареты и известить меня, как только она покажется в аллее на повороте Гранжет? Да? Отлично, пусть он продолжает караулить.

И г-н де Вердло вытащил из карманчика большие часы и посмотрел на них. На лице у него показалась гримаска, и он пробормотал; – Хорошо, что Аркнэн с ними. Этот Аркнэн был доверенным человеком барона де Вердло и исполнял в Эспиньолах самые разнообразные обязанности. Он был родом из Бурвуазэна, большой деревни, находившейся в пятнадцати лье от Эспиньолей, и в молодости служил сержантом в роте, которою командовал г-н де Морамбер; по выходе в отставку, Аркнэн поступил на службу к г-ну де Вердло и служил у него уже более двенадцати лет. Аркнэн был человек удивительный и мастер на все руки: цирюльник, камердинер, управляющий, а при случае также столяр, кузнец, обойщик, маляр, оружейник и даже, если нужно было, ветеринар и костоправ. Он лечил одинаково и животных и людей. Единственной областью, в которой он ничего не смыслил, было садоводство. Он неспособен был отличить яблоко от груши, порей от спаржи, зеленый горошек от дыни. Кроме того, он обладал тысячею полезных и разнообразных сведений, полученных им неизвестно где и при каких обстоятельствах. Он знал наизусть календарь и праздники в честь всех святых и с уверенностью предсказывал погоду. Превосходный кавалерист, способный объездить самую упрямую лошадь. он считал себя также искусным фехтовальщиком и с гордостью показывал на висевший на стене его комнаты диплом, выданный ему фехтмейстером. Из ружья он стрелял метко и снабжал замок дичью, в уженье у него не было соперников, и рыба клевала на его удочку словно привороженная. Аркнэн был парень лет сорока пяти и – качество, которое больше всего нравилось г-ну де Вердло – терпеть не мог женщин. Он говорил о них не иначе, как презрительно сплевывая на пол, что не мешало ему, в их присутствии, выказывать себя учтивым и услужливым. Он был женат, но от женитьбы остались у него плохие воспоминания. Его жена, как говорили, была жива, но он совсем не интересовался, что сталось с этой дурой, после того как покинул ее и поступил на военную службу. Аркнэн был в Эспиньолях лицом значительным и гордился почтением, которое ему там оказывали. Он был пригож собой, хвастун и фанфарон, но, впрочем, славный малый.

Продолжая мысленно обозревать достоинства несравненного Аркнэна, г-н де Вердло покинул свое место у камина и направился к той части замка, которая называлась «старым флигелем» или «запасными комнатами». Г-н де Вердло отремонтировал ее и привел в порядок, как и остальные постройки, В нескольких комнатах были сделаны панели и паркетные полы: эти-то комнаты и получили название «запасного помещения». Все эти работы были приурочены к посещению Эспиньолей г-ном и г-жей де Морамбер с двумя сыновьями. Здесь помещались мальчики со своим гувернером. Открыв дверь из темного вестибюля, вы входили в обширную и довольно красивую комнату. Г-н де Вердло велел поставить в ней вместо двух кроватей, на которых спали мальчики Морамбер, одну, задрапированную узорным пологом, снабженную подушками и покрытую стеганым одеялом. Комната эта была заботливо меблирована. На стене, покрытой расписными панелями, как раз против окна, висело большое зеркало. В окно видна была гладь пруда и отражавшееся в ней небо. Гладь эта рассекалась иногда внезапным и коротким прыжком карпа. Отблеск воды освещал комнату зеленоватым светом. В камине пылал огонь, наблюдение за которым было поручено юному Жано; огонь этот, действительно, жадно пожирал сучья и поленья, положенные в камин казачком. Г-н де Вердло помешал дрова щипцами и некоторое время грел у огня свои пухлые руки, прежде чем продолжать осмотр приготовленного помещения. Рядом с этой комнатой находилась большая туалетная, которая через крытые сени сообщалась со двором замка. Таким образом флигель имел отдельный черный ход, позволявший приносить из кухон горячую воду для ванны, так как в только что упомянутой туалетной была ванна, стояли различные комоды и гардеробные шкафы. Рядом была еще одна комната, не такая большая, как первая, и обставленная менее изысканно, но очень чистенькая. В этой комнате тоже был затоплен камин. Г-н де Вердло остался, казалось, доволен результатами своего осмотра. Вместо того, чтобы возвратиться в замок по коридору, соединявшему его со «старым флигелем», он вышел во двор через крытые сени. Мороз пощипывал кожу. Он надвинул на уши меховую шапку, плотнее запахнулся в плащ и пробормотал:

– Черт побери! Моему бравому Аркнэну должно быть не очень тепло на большой дороге!

Затем, повернувшись к большой угловой башне с остроконечной кровлей, еще более подчеркивавшей ее уродливую толщину, он поднес ко рту руки, сложенные рупором, и громко крикнул:

– Голб, Любэн, Любэн!

В слуховом окне, проделанном в крыше башни, показалась длинная желтая голова с гладкими волосами и оттопыренными ушами.

– Ну, что, Любэн, ты по-прежнему ничего не видишь на. горизонте?

Любэн высунулся из слухового окна всем туловищем и облокотился о подоконник:

– Нет, господин барон, да и трудно что-нибудь разобрать в этот час, так как Гранжет весь окутан туманом.

Любэн лгал, ибо погода была свежая и ясная. Этот Любэн был лицемером, скрытником, пакостником и хитрецом. Остальные казачки ненавидели его, потому что он постоянно устраивал им какие-нибудь подвохи. Его длинное желтое лицо мало располагало в его пользу. Г-н де Вердло подмечал у него нехорошие взгляды, свидетельствовавшие о чрезмерном любопытстве юноши, и решил не держать его больше у себя на службе. Как только возвратится Аркнэн он обдумает этот вопрос, но Аркнэн все не показывался. Г-н де Вердло высчитывал время, необходимое для поездки, и находил, что оно давно уже прошло. Это обстоятельство не столько беспокоило г-на де Вердло, сколько раздражало его. Это видно было по тому, как он открыл табакерку, затянулся здоровой понюшкой и щелкнул себя по жабо. Табак у него был контрабандный. Действительно, иногда по округу проходили коробейники и распаковывали свои товары. Впрочем, эти господа были не единственными, показывавшимися в окрестностях. Ходили тревожные слухи о дерзких грабежах и даже о вооруженных нападениях. Эти грабежи и нападения, как передавали, происходили довольно далеко от Вернонса, на самой границе провинции, но злоумышленники легко передвигаются с места на место. Такие мысли не были приятны для г-на де Вердло. В отсутствие Аркнэна замок, по его мнению, охранялся недостаточно хорошо, и г-н де Вердло очень желал скорого возвращения этого незаменимого слуги, одно присутствие которого являлось в его глазах надежной охраной против всякой случайности.

Между тем г-н де Вердло возвратился в большую комнату, в которой он обыкновенно пребывал, и откуда можно было наблюдать разбитые в стройном порядке сады. В этот момент там работало под руководством сьера Филиппа Куафара, своего начальника, которого г-н де Вердло ценил за его опытность во взращивании цветов и фруктовых деревьев, пятеро садовников, служивших в замке. Этот Куафар появился в Эспиньолях сравнительно недавно. Что касается четырех других, то г-н де Вердло выбрал вдовцов, достигших того возраста, когда человек перестает думать о чем-либо, кроме своего дела. Продолжая наблюдать за ними, – г-н де Вердло вытащил из выдвижного ящика пачку писем. Проверив дату, он развернул одно из них, надел очки и стал читать, все время чутко прислушиваясь, не идут ли докладывать ему о прибытии Аркнэна и кареты.