Давид Робитов
История предательства
Весть о смерти князя Ирника стала расходиться как круги по воде. Зихи утеряли волю к победе и перестали сражаться. Началось их поголовное истребление.
* * *
– Рома! Труби атаку. Пойдем клином. Будем выбираться отсюда! – прокричал атаман Сивый Конь своему трубачу.
– Я потерял из виду Сака. Мне надо найти его!
– Если останется жив, то мы найдем его. Если мертв – похороним. Но только если сами выживем. Труби атаку!
Атаман повел свой отряд, нацелившись в промежуток между фалангой и катафрактами. Яростная атака увенчалась успехом. Поредевший отряд казаков вырвался из «мешка».
– Ну вот и все. Вырвались. – Атаман смахнул пот с лица. – Ром! Ты цел?
– Я в порядке, атаман. Но многих наших нет. И Сака я не вижу. И еще за нами увязалось много зихов.
– А Матрёна с сестрами?
– Сзади и левее… Их прикрывает сотня куренного атамана Махача.
– Хорошо. Еще не вечер! А это что за напасть? – привстал на стременах атаман, вглядываясь в облако пыли, поднимавшееся сбоку.
Откуда-то из тылов фаланги им наперерез выдвигался конный отряд Иоанна Алакса.
– Да сколько же их тут? – с досадой проворчал атаман. – По равнине нам не уйти. Кони выдохлись. Идем к лесу. Там и отбиться будет легче. Ром! Труби отступление.
* * *
В тот час, когда передовой отряд союзников попал в ловушку, основные силы, ни о чем не подозревая, продолжали не спеша, отдельными колоннами продвигаться на юг. Да, конечно, вестовые доставили сообщение князю Зубору о соприкосновении с противником. Но это не сильно обеспокоило предводителя мадьяр. Он носил имя дикого быка – зубра – потому, что выходил победителем из многих передряг и знал цену воинской выучке печенегов. Князь рассчитывал, что они сами справятся с передовыми частями противника.
Как оказалось, он зря пренебрег мерами безопасности и не выстроил походные колонны в боевой порядок. Солнце только начало свой путь к горизонту, как с его стороны стал нарастать гул тысяч копыт. В колонне стали привставать на стременах, прикрывая ладонями глаза от ярких весенних лучей солнца, пытаясь что-то разглядеть вдали. А гул все нарастал. Уже показалась вдали накатывавшая темная масса конницы. Вот уже стали видны начищенные доспехи отдельных всадников и бело-голубые стяги.
– Ромеи! – раздался истошный крик. Его подхватили и понесли по всем колоннам. Сотники начали лихорадочно отдавать приказания, разворачивая свои подразделения навстречу врагу. Тотчас в рядах колонны возникли легкое смятение, суета и неразбериха.
Этого времени хватило, чтобы атаковавшая волна настигла колонну. Двумя железными клешнями гвардейцы-схоларии разорвали походное построение мадьяр, и началось сражение.
Поначалу охваченные паникой и страхом мадьяры стали склоняться к бегству. Однако князь Зубор приказал трубить военный сбор и часто бить в тимпаны. Нет, не зря князя назвали именем огромного лесного быка. Он действительно превосходил прочих воинов большим ростом и блеском доспехов. Двигаясь по пространству между двумя войсками, он стал возбуждать в своих соратниках мужество. Воодушевленные его примером мадьярские всадники устремились на врага.
Успех битвы склонялся то в пользу одного, то в пользу другого войска, и непостоянство счастья переходило беспрестанно с одной стороны на другую. И тогда магистр Варда, как и князь Ирник, задумал решить исход сражения в личном поединке.
Он протрубил вызов на бой и направил бег коня к предводителю мадьяр. Князь Зубор поджидал его на месте и, как только Склир поравнялся с ним, нанес рубящий удар секирой.
Приняв удар секиры на гарду, Варда в ту же секунду привстал на стременах и обрушил удар своего двуручного меча на голову противника. Шлем не мог защитить князя, панцирь не выдержал силы разящего металла. Меч проник до пояса, и Зубор свалился на землю, разрубленный надвое.
Схоларии приободрились и огласили воздух радостными криками. Мадьяры пришли в ужас от этого поразительного, сверхъестественного удара. Они завопили, сломали свой строй и обратились в бегство. До позднего вечера ромеи преследовали их и беспощадно истребляли.
* * *
Известие о разгроме основного войска застало главнокомандующего Калокира на марше. И ничего не было слышно о судьбе передового отряда. По совету Свенельда главнокомандующий остановил колонну и приказал легионерам занять оборону. Оборонительные позиции грейтунгов с флангов прикрывала конница болгарских бояр.
Ближе к ночи к лагерю Калокира стали прибывать разрозненные отряды и группы всадников – все, кто выжил и избегнул пленения после рокового сражения.
Всю ночь усиленные караулы вглядывались во мрак, пытаясь разглядеть в кромешной тьме наступавших легионеров, и вслушивались в тишину, надеясь услышать гул атаковавшей конницы. Но тщетно.
А утром привел конных воинов из передового отряда хан Хесен. Им повезло. Удар катафрактариев пришелся на его отряд вскользь. И потому его конники оказались за пределами захлопнувшегося капкана. Он отбился от преследователей и всю ночь поджидал и собирал выживших в той бесславной атаке. Хан Хесен доложил главнокомандующему о плачевной судьбе, постигшей его авангард. И еще он рассказал, что ромейские гвардейцы тоже заняли оборонительные позиции и, судя по всему, пока не собирались развивать свой наступательный успех.
* * *
Не все так гладко складывалось у стратопедарха Петра. Конечно, центральный город фемы располагался в стратегически удобном месте. Он имел возможность быстро пополнять людские резервы и запасы продовольствия по реке, прямо из метрополии.
Рассказывают, что этот город заложил, остановившись в своих странствиях после убиения собственной матери Клитемнестры, сын Агамемнона Орест. Поэтому ранее он назывался Орестиадой. Впоследствии император Адриан в построенном Орестом святилище Дианы излечился от безумия. А ведя войну со скифо-сарматами, оценил и удачное расположение города. Тогда он укрепил его прочными стенами и назвал Адрианополем.
Но всякая монета имеет две стороны. Овладевший городом также получал прямой путь в сердце империи. Конечно же, стратопедарх принял все меры предосторожности. Он укрепил обветшалые крепостные стены. За короткий срок собрал в лагерь у Адрианополя четыре тысячи гарнизонных солдат. К ним добавил десять тысяч мобилизованных стратиотов и еще четыре тысячи конных лиметанов, которые укомплектовались из жителей пограничных укреплений, называемых лимесами.
На самых дальних подступах у реки были расставлены дозорные. Днем и ночью они наблюдали за рекой, высматривая нежданных гостей. И наконец их ожидания оправдались. В предрассветном тумане были замечены с десяток ушкуев, бесшумно скользивших по течению реки.
Полевой лагерь был поднят по тревоге. Началась обычная суета. Седлались лошади, строились центурии. Фалангу выстроили перед городом, там, где река делает небольшой поворот. Реку перегородили связанными друг с другом рыбачьими лодками. Все было готово к «торжественной» встрече.
Прошел час, потом второй в тревожном ожидании. Викинги почему-то не спешили нападать. Уже солнце стало припекать. Уставшие стоять легионеры прямо в строю опускали щиты и копья на землю, садились, снимали шлемы. Конные тоже спешились, давая отдых лошадям.
Солнце прошло зенит и стало клониться к горизонту. А врага все не было. Голодные и озлобленные ожиданием легионеры стали ворчать. Фаланга распалась на кучки, кое-где задымились костерки. Конные повели поить коней к реке.
И тут из-за поворота показалась сотня ушкуев, которые стремительно неслись к берегу. Один за другим они утыкались в берег, и из них посыпались люди самого зверского вида. Ладьи приставали к берегу в самой близости от расположения ромейских легионеров.
Как ни готовились македонцы к встрече врага, эта атака стала для них нежданной. Все забегали, засуетились. Кто-то отлучился по нужде, кто-то пошел поболтать со знакомыми. Один схватил копье, другой о него споткнулся. Этой неразберихи и хватило викингам, чтобы достигнуть строя легионеров и обрушить на них свою ярость.
Раздосадованный стратопедарх Пётр передал приказ букинаторам трубить отступление. И это было вполне логично: увести врага подальше от берега и за это время дать коннице возможность собраться и атаковать противника с фланга.
Конницей македонцев командовал прославленный в боях патрикий Иоанн Торник, сын младшего из знаменитых македонских братьев Торников, выходцев с Кавказа. Ему удалось достаточно быстро собрать и отвести конные отряды подальше от берега. Тут в чистом поле он стал выстраивать конницу в боевые порядки. И когда он был готов отдать приказ об атаке, к нему подлетел на загнанном коне вестовой. Упав с седла наземь, он сообщил о подходе скифской конницы. А вскоре послышался и мерный гул копыт: из-за холмов с гиканьем и улюлюканьем волнами выкатывала темная конная масса.
Времени, что дал патрикию вестовой своим сообщением, хватило Торнику, чтобы развернуть своих всадников, но и только. Придумать какой-то хитрый тактический прием он не успел и потому, особо не мудрствуя, переполненный македонской спесью, повел свою конницу навстречу противнику в рассыпном строю.
Вот в таких схватках и приводила степняков к победе вогнутая «лава». По центру дружина Святослава перешла на бег рысью. Правое и левое крылья кавказских болгар послали лошадей скачками в галоп. Когда конница перестроилась вогнутым месяцем, рогами вперед, вся конница перешла на аллюр иноходью.
У патрикия Иоанна не было никаких шансов выиграть это сражение в лобовом столкновении. Стратопедарх Пётр, наблюдая с высоты крепостной стены, как гибнет его конница, перемалываемая скифами, принял единственно правильное решение: укрыть все, что осталось, за крепостными стенами.
Букинаторы снова протрубили отступление. Первые шеренги фаланги, отражая натиск викингов, старались сохранять при отступлении свой строй. Это было для них жизненно важно. Зато последние шеренги еще не видели врага. Им незачем было прикрывать свои спины. А ворота были так близки. Бросив строй, побежал один стратиот, за ним – второй. Вскоре их отступление перешло в паническое бегство. Тех, кто еще пытался сопротивляться, викинги смели, как прошлогодние листья, и помчались следом.
О, эту тактику норманнов врываться в город на «плечах» отступающих стратопедарх Пётр знал очень хорошо. Он не собирался попадаться на этот крючок. Городские ворота привели в движение, и они захлопнулись, оставив чуть ли не половину всего войска на произвол судьбы. Как ни молили, ни умоляли брошенные снаружи, все было тщетно.
Наступили сумерки. Это позволило многим македонцам сохранить свою жизнь. И конные, и пешие разбежались по окрестностям, затаились в рощах и оврагах.
Враги их не преследовали. Только дурак полезет в незнакомые кусты за раненым зверем. Наступавшие союзники дураками не были. Святослав велел трубить сбор. Свой лагерь он поставил на месте, где еще недавно стоял лагерь македонцев. Благо и палатки, и дрова, и сено, и даже кое-какой скарб были оставлены ими на месте.
* * *
Смеркалось. Избегнувшие смерти и плена аланы рассредоточились в роще. Каждое дерево и кустарник стали их защитой и крепостью. Лонгин Алакс тоже не был дураком, чтобы лезть на ночь глядя в эти дебри. Он велел разбить лагерь в степи перед лесом. Его замысел был прост: запечатать выход из леса, а если к утру аланы не сдадутся, то днем с силами подошедшего ополчения очистить лес от захватчиков.
Сивый Конь вглядывался в мерцавшие костры расположенного перед лесом лагеря.
Рядом с ним стояла Матрёна, возглавлявшая сестринский союз в его отряде. Одетая, как и прочие казаки, в мужское одеяние, она ничем не выделялась из общей массы воинов. Сестры владели кинжалом и мечом, но в бою им чаще отводилась роль стрелковой поддержки. В часы затишья сестры врачевали раны, укрепляли дух умиравших казаков. Кроме того, Матрёна исполняла в отряде роль пирра – духовного лидера.
– Матрёна, каково настроение в отряде? Есть желание драться у казаков и аланов? – спросил воительницу атаман.
– Загнанные волки и огрызаются злее, – ответила Матрёна.
– Вот-вот. Завтра станут охотиться на нас, как на волков, – вполголоса сказал атаман.
– Матерый волк уходит от загонщиков потому, что хитрее их, – заметила Матрёна. – Я молилась богам и спрашивала их совета.
– И что они посоветовали?
– Походный атаман ты – тебе и принимать решение. Но звезды расположены к нам благожелательно.
– Хоть что-то хорошо. И слава богу!
Слева от них зашуршала палая листва под ногами.
– Атаман, к тебе просится старший от зихов, бек Одил, – вполголоса доложил Ром.
– Одил-бек, – поправил Рома Сивый, произнеся имя зиха на туранский манер. – Хорошо, веди его ко мне, – не оборачиваясь, ответил атаман. – Стой. – Сивый Конь положил руку на плечо Рому. – Найди мне есаула Лозу и приведи ко мне тоже.
– Да тут он, неподалеку, – проворчал Ром и растворился в темноте.
Через какое-то время снова еле слышно зашуршала листва под ногами. Ром провел к атаману есаула и бека.
– Здрав будь, атаман, – приглушенно поздоровался бек. Есаул стоял молча. Ни к чему зря воздух сотрясать. Понятно, что атаман зря звать не будет. Да и виделись недавно, когда Сивый Конь отдавал ему начальные распоряжения о дозорах и разведке.
По обычаю бек ждал, пока заговорит атаман. Врожденное чувство вежливости не позволяло ему начать разговор первым.
– Стерегут нас, – сказал Сивый Конь, кивнув на огни костров. – А утром прочешут лес. И нам тут не выстоять. Значит, оставаться здесь нам не с руки. Что скажете?
– Уходить отсюда надо сейчас, ночью, – сказал есаул.
– И пробиваться к своим, – добавил бек.
– Сколько с тобой людей? – спросил бека атаман.
– У меня и у Аслан-бека всего около трех сотен, – коротко ответил бек.
– И наших около семи сотен, – покачал головой атаман. – А сколько в лагере?
– Наши пластуны насчитали в лагере не меньше двух тысяч. И к утру должно подойти подкрепление, – доложил есаул. – Кроме того, в лагере говорят, что основные силы Калокира разбиты императорскими гвардейцами.
Бек не смог сдержать горький стон разочарования.
– Даже если это преувеличение, пробиваться к своим нам нет смысла. Впереди нас ждет только конная гвардия базилевса, – мрачно сказал атаман. – Лоза, а что хорошего разнюхали наши пластуны?
– Конницей, что преследует нас, командует лонгин из аланов, – усмехнулся есаул. – У нас одна выучка. Он догадывается, что мы не будем тут тухнуть до утра, и потому остерегся. Если мы попытались бы вырваться, то напали бы на его лагерь. Так что те костры, что мы видим отсюда, – это ложный лагерь. Настоящий лагерь расположился в двух полетах стрелы левее.
– Хорошая новость! – сказал, пригладив усы, атаман. – Что ж, будем брать!
– Но куда же нам идти, если позади ромеи и впереди ромеи? – хмуро спросил бек.
– Пойдем прочь из загона, – ответил атаман. – Туда, где нас не ждут и где ромеи наверняка не выставили заслонов. Мы пойдем к Адрианополю, на соединение с конницей Великого князя Святослава.
– Любо, – ответил, подумав, Лоза.
– В этом есть смысл, – согласился и бек Одил. – Можно уложиться в суточный переход, если только передвигаться быстро и без привалов.
– Да, но, чтобы так двигаться, нам надо иметь каждому по два коня. И третьего коня – для оружия и припасов, – покачал головой Лоза.
– Вон там наши вторые и третьи кони. – Сивый указал рукой на горевшие костры. – Есаул, найди куренного атамана Назара и передай ему мой приказ: выдвигаться с пластунами к лагерю ромеев. Его задача – вырезать караулы и завладеть табунами.
– Любо, – хищно оскалился Лоза.
– Сам пойдешь с ними. К рассвету все должно быть сделано. Когда Назар овладеет табунами, ты подашь сигнал огнем о готовности со стороны настоящего лагеря ромеев. Ну а мы с беком по этому сигналу верхами выдвинемся из леса и атакуем лагерь. – Атаман в упор взглянул на бека. – Рубите всех, кто будет сопротивляться. Кто побежит – не трогайте. Но нам нужны пленные из тех, кто побогаче одет. Попытаемся обменять на наших. Вопросы есть?
– А мне что делать, когда вы атакуете лагерь? – уточнил есаул.
– В драку не ввязывайся. Помогай Назару, – приказал атаман. – Ваша задача – сохранить табуны. Не спеша гоните их в сторону Адрианополя. С божьей помощью поздним утром мы вас нагоним.
– Любо, – сказал есаул.
– Очень хорошо, – подтвердил бек.
Глава третья
Слухи о сражении возле Аркадиополя вскоре достигли Константинополя. Чиновники прилагали все усилия, чтобы раздуть эту победу, а поражение у Адрианополя всячески замалчивали. В храмах прошли торжественные богослужения по случаю поражения скифов. Горожане восторженно говорили, что в этой битве было убито пятьдесят пять ромеев, много было ранено и еще больше пало коней, а скифов погибло более двадцати тысяч. Множество было пленено. Часть из них обратили в рабов, а другая часть будет отправлена в Константинополь для публичных казней.
В храме Святой Софии после литургии был совершен благодарственный молебен по поводу победы над скифами. Богослужение вел новый архиепископ Константинополя, отец Василий.
Сам храм, где происходило богослужение, был украшен как литургический образец мира, как «подражание вселенной». Земля, море, воздух, планеты и звезды были явлены в пространстве храма, его архитектуре, облицовке и росписях. Здесь потустороннее являлось посюсторонним, смысл сходил во всякий предмет. Здесь снималось противоречие между духовным и материальным, небо спускалось на землю. Бог становился человеком и воплощался в мире.
Базилевс Иоанн провел в храме всю службу от начала до конца, ничем не выделяясь из толпы простых обывателей.
По окончании богослужения отец Василий прошел к себе в покои, чтобы передохнуть. Его отдых был бесцеремонно прерван паракимоменом Василием, который чуть ли не насильно притащил за собою в его покои и Цимисхия.
– Прошу прощения, святой отец, за вторжение, но дела государственные требуют незамедлительных решений, – с порога сказал паракимомен и вошел в покои. Патриарху Василию ничего не оставалось, как развести руками и приглашающим жестом указать на стулья, стоявшие возле стола.
– Прошу вас, дети мои, располагайтесь.
– Василий! – в который раз скривился Цимисхий. – Ну чего ты гонишь лошадей? Мы только что одержали победу над страшным врагом. А ты не даешь нам возрадоваться как подобает и вознести благодарственные молитвы Богу.
– Мы обязательно возрадуемся, но позже. А сейчас надо действовать, чтобы не оказаться в огненном чреве Быка на площади.
– О чем ты говоришь? Разве Варда Склир не одержал блистательную победу над скифской коалицией?
– О да. Но официальная версия для городского охлоса не должна вводить в заблуждение государя!
– Ты на что намекаешь? – нахмурился Цимисхий.
– Только на то, что ты не владеешь всей информацией, и мой долг открыть тебе глаза на происходящее, – смиренно ответил паракимомен.
– И чего же я, по-твоему, не знаю?
– Войско Калокира остановили под Аркадиополем, но столица фемы Македония оказалась в осаде. На самом деле войска болгарских союзников не разгромлены. Они остановились на границе империи и выжидают.
– Выжидают чего?
– А того момента, когда восставшие фемы Азии подойдут к Царскому городу с юга.
– О чем ты говоришь?
– Я говорю о том, что нельзя недооценивать патрикия Калокира и поддержку его сородичей из Херсонеса Таврического. Олигархи Таврии имеют давние торговые связи с олигархами Синопа[46]. Поэтому дука Варда, сын куропалата Льва и племянник императора Никифора, тайно склонившись к перевороту, убежал из Амасии, куда он был сослан. Помощниками в этом деле были его двоюродные братья: патрикии Феодор, Варда и Никифор. В глухую ночь дука Варда тайком покинул Амасию и, все время меняя заранее подготовленных лошадей, прибыл в Кесарию Каппадокийскую[47]. Пробыв там несколько дней, он собрал вокруг себя множество сородичей, а также отчаянных, склонных примкнуть к восстанию людей. Они объявили себя апостасиями, которые хотят поставить вместо «плохого» самодержца «хорошего».
– Кто их поддержит? В Азии много и моих родственников.
– Не скажи, государь. В обычае людей проявлять чрезмерную радость во время переворотов. Их прельщают надежда на призрачную славу, почетные звания и раздача денег.
К тому же апостасии обещают улучшить положение простого народа. Это нашло отклик в среде земледельческих общин, переданных в государственное управление.
– О каких общинах идет речь?
– Тех, что были подарены в качестве частных поместий василиссе Феофано ее убиенным супругом. Как только василисса была признана виновной в соучастии преступления, все эти земли были возращены государству. Управляющий поместьями Симеон Ампел – человек низкого, незнатного происхождения – тотчас возглавил сопротивление государственным чиновникам и сборщикам налогов.
– Что за ересь?! – вскипел Цимисхий. – Я не давал такого указания.
– Это было решено на заседании синклита и во благо государства – чтобы пополнить пустующую казну.
– Ну-ну. А председательствовал в синклите ты, – скривился Цимисхий. – Чего еще я не знаю?
– Сын мой, – подал голос со своего места патриарх Василий, – патриарх Антиохийский Феодор и твой слуга комит Вурца весьма рьяно взялись за еретиков-гностиков. Гонимые ими сторонники манихеев и павликиан объявили тебя демоническим властителем, препятствующим искуплению во имя веры. Их греховные проповеди находят приверженцев среди мятежников, особенно в среде разорившихся земледельцев.
– По моим сведениям, к мятежу причастен и куропалат Лев, отец Варды, который находится в заключении на острове Лесбосе, – добавил и паракимомен. – Через Стефана, епископа Авидоса, он обещал македонцам деньги и почести, у беждая их принять его, когда он у бежит с острова. Призывает их восстать и помочь ему свергнуть тебя с престола. И, кроме того, обещал им мир и помощь со стороны болгар.
– Так вот чего ждут скифы, – покачал головой Цимисхий. – Ах, дядя, дядя. Все не успокоишься. – Он вскочил на ноги и, заложив руки за спину, зашагал из угла в угол, раздумывая.
– Сын мой, – снова подал голос патриарх, – я услышал обвинения в адрес епископа Авидоса. Это серьезное обвинение для священника. Отец Стефан будет вызван на синод епископов для суда.
– Не торопись, отец мой, – отмахнулся паракимомен. – еще не время. Тайная стража должна выявить всех участников заговора и предать их всех показательному суду. Только после этого дело епископа будет передано в церковную инстанцию.
– Но это противоречит каноническому праву, сын мой, – попробовал возразить патриарх.
– Это делается во благо государства, – как отрезал паракимомен. – Лучше займись, отец мой, тем, чтобы поместный синод разрешил монахине, одной из дочерей Константина Багрянородного, выйти замуж за базилевса Иоанна. Разумеется, брак будет исключительно духовным.
– Опять ты за свое, Василий! – остановился Цимисхий, глядя исподлобья на паракимомена.
– Не спорь, государь, – угодливо, но твердо поддержал паракимомена патриарх. – Женитьба на Феофано, опорочившей себя заговором, отвернет от тебя тех, кто сейчас еще поддерживает тебя.
– А связать тебя браком с правящей династией просто необходимо. Только так ты на законном основании сможешь владеть титулом Владыки вселенной. А это можно сделать, только женившись на одной из дочерей Константина Багрянородного, – настаивал Василий. – Этим ты выбьешь опору из утверждения апостасиев, что красные сапоги может надеть любой из благородного сословия всадников, если их надел Цимисхий. Вот и Варда Фока их уже тоже примеряет.
– А, делайте что хотите, – махнул рукой Цимисхий и продолжил ходить из угла в угол.
– Отец мой, – повернулся к патриарху Василий, – мне кажется, монахиня Феодора будет подходящей кандидатурой.
– Вот что, – остановился Цимисхий, снова прервав беседу патриарха с паракимоменом, – обсуждать монахинь будете без меня. А сейчас будем решать первостепенные проблемы. Что, по-твоему, Василий, нам следует ожидать в ближайшем будущем?
– Это очевидно, – развел руками паракимомен. – Калокир подведет войско к стенам Царского города с севера, Дука Варда – с юга. Македонские аристократы обеспечат поддержку горожан внутри города. А викинги на «белых медведях» спустятся по реке от стен Адрианополя в Эгейское море, оттуда – в Мраморное море и нападут на царский дворец. И если их не остановили горы, то не остановят ни Галлипольский полуостров, ни жалкая цепь, перегораживающая бухту Золотой Рог.
– Боже, спаси и сохрани! – стал истово креститься и возносить молитвы отец Василий.
– Да подожди ты, святой отец, – махнул на него рукой Цимисхий. – Вот что, Василий. Когда-то и я ходил на лекции Багрянородного. Может, не так часто, как надо было, но все же я кое-что усвоил. Это старый принцип римских цезарей: «Разделяй и властвуй». И мы теперь будем его применять на практике.
Под предлогом гуманитарной помощи осажденным срочно отправь флот к Адрианополю. В крайнем случае он станет «пробкой» для флота русов. Пусть идут под белым флагом парламентеров. На любых условиях патрикий Пётр должен будет заключить мир со Сфендославом и добиться его возвращения к границам Болгарии на любых условиях. Если князь Рус действительно, как говорит, не хочет войны с Византией, это будет нетрудно. Без помощи русов Калокир не посмеет напасть на нас. А еще надо будет переговорить с самим Калокиром. Его надо заверить в нашей дружбе. Пусть остается, если хочет, главнокомандующим у царя Бориса.
– Ты спустишь с рук Калокиру оскорбление?
– С ними со всеми разберемся позже. А пока нам надо выиграть время, – ответил мрачно Цимисхий. – Магистра Варду срочно отозвать из Македонии и перевести на азиатский берег напротив Константинополя, на фему Оптиматы. Назначить стратигом Азии. Фока в Каппадокии собирает своих родственников, пусть Склир в Оптиматах собирает свою и мою родню. Вместе с ипаспистами[48] они составят тагму[49] стратилатов. Посмотрим тогда, кто кого.
– А в Македонии кто будет вторым стратигом? Если в переговорном процессе что-то не заладится, кто-то должен будет возглавить оборону возле Аркадиополя.
– Отправь туда моего шурина и тезку магистра Иоанна Куркуаса. Он хоть и любитель выпить, но зато верный. На македонцев сейчас не стоит полагаться.
– Халдия граничит с царствами князей Багратуни, – напомнил Цимисхию Василий. – А если дука Варда заручится их поддержкой?
– Это возможно, сын мой, – поддержал паракимомена патриарх. – Царство Аданарсе[50] больно павликианской ересью, а царство Ашота[51] – тондракизмом.
– Чушь! – как отрезал Цимисхий. – Мы с царем картлов Аданарсе сражались бок о бок и ели из одного котла, когда Варда Фока был еще мальчишкой. Никакие еретики не заставят его поднять меч против меня, да еще под знаменем молокососа, хоть и герцога Халдии. А Ашоту в Ани[52] хватает проблем со своими мусульманскими родственниками.
– Что делать со Львом Фокой, епископом Стефаном и другими заговорщиками? – подумав над словами базилевса, через некоторое время спросил Василий.
– Это на твое усмотрение, – махнул рукой Цимисхий.
– Народ ожидает зрелищ. Возможно, показательные казни на площади Быка придадут мужества горожанам и заставят колеблющихся остеречься необдуманных поступков. Для этого подойдут некоторые заговорщики и скифские головорезы, захваченные на войне, – предложил паракимомен.
– Делай что хочешь, – легкомысленно согласился Цимисхий.
* * *
Хроническая нехватка времени заставила базилевса и его паракимомена лихорадочно трудиться круглые сутки напролет. Совещания, распоряжения, приказания и ожидание. И вот, наконец, результат – можно было вздохнуть немного свободнее.
Великий князь Святослав Храбрый прекратил наступление на Константинополь и заключил с Византией мирный договор. Русам, как и было обещано ранее, уступались земли восточнее Истра. Кроме того, им обещали дань на всех воинов, включая убитых. От лица юных цезарей мирный договор подписал их соправитель, базилевс Иоанн Куркуас.
Вслед за Святославом на мирный договор, положивший конец войне, вынужденно согласился и Калокир, главнокомандующий царя Бориса. Его войско потерпело поражение, поэтому разговоров о дани не было. Зато Болгария признавалась суверенным государством. Особым пунктом договора между ним и базилевсом было оговорено, что из фемы Херсон будут непрерывно продолжаться поставки зерна в Константинополь. И это было чрезвычайно важно для города, третий год балансировавшего на грани голода.
Паракимомену Василию пришлось поступиться своими кровожадными планами. К его досаде, пленных скифов не подвергли пыткам и казням на площади Быка на радость торжествовавшим горожанам.
По настоянию Великого князя Святослава отдельным пунктом мирного договора был установлен порядок обмена пленными, без всякого выкупа и по формуле «все на всех».
* * *
Обмен военнопленными был произведен возле двух городов, близ которых проходили основные сражения. Но большее количество пленных скифской коалиции было отпущено на волю вблизи Аркадиополя. Их с радостью встречали боевые товарищи. Одни из них в мирной жизни были родственниками, другие – соседями, третьи – просто знакомыми.
Ром высмотрел Сака среди унылой колонны бредших возвращенцев.
– Сак, братишка! – громко выкрикнул Ром, соскочил с коня и бросился в сторону брата. Они заключили друг друга в крепкие объятия.
– Живой, братишка. Как тебе удалось выжить в той атаке? – Ром похлопывал брата по спине, потом отстранил от себя и заметил его перебинтованную руку: – А это что? Ты ранен?
– Все хорошо, Ром. Пустяшная рана, – успокоил брата Сак. – Мне повезло. Мы атаковали курсантов школы «бессмертных», в которой учились сами. Адонис и Георгиос из одиннадцатого лохага узнали меня. Помнишь их?
– Конечно, помню. Сколько раз мы сбегали из школы вместе, чтобы повеселиться в ближайшей корчме. Хорошие ребята.
– Ну вот. Они меня и взяли в плен, не дав другим прикончить меня в горячке боя.
– Надо будет проставиться ребятам или как-то по-другому их отблагодарить, – заметил Ром. – И похоже, у нас будет для этого время. А теперь пойдем к дядьке атаману. Видишь, Сивый Конь ждет тебя с нетерпением.
Сивый Конь, сохраняя достоинство, невозмутимо сидел на коне и находился чуть в стороне от дороги. Справа и слева рядом с ним находились и его помощники: есаул Лоза и пир Матрёна. Облаченную в мужскую одежду женщину нельзя было выделить из окружавших ее воинов казарского братства.
Куренные атаманы выискивали среди возвращавшихся пленных своих подопечных и подводили к атаману. Некоторые браты сами, заметив походного атамана, выходили из колонны и подходили к нему.
Они говорили ему о выпавших на их долю злосчастьях и тех, кто не выжил в той злосчастной резне. Для всех атаман Сивый Конь находил ободряющие слова поддержки.
