Давид Робитов
Империя

Полная версия

Глава первая: в танцах мимов

Давно миновали смутные времена Нового завета. Но и позже, в Темных веках продолжалось брожение в умах и расслоение общества. Появлялись новые Евангелия. В каждом селении, в каждом городе был свой Мессия-Христос, понимавший и толковавший заповеди Иисуса по-своему. Все воевали против всех. Состояние войны было постоянным. Настолько, что оно лишь изредка нарушалось перемириями. Это было время, когда формировались народы и нации, а слова и названия имели иное, отличное от дней сегодняшних, звучание и значение. Наша история произошла в середине Темных веков.

– Папа! Расскажи еще про горную страну, где правят женщины – попросила Настя своего отца Алана Каратера, который сидел на скамье у дома и вырезал ножом деревянную ложку. Не так давно, ее отец, ветеран одного из боевых братств, переехал с Кавказа в греческую Лаконию вместе с женой и дочерью. На средства, накопленные за годы службы он смог купить небольшое поместье на возвышенности и открыл портовый трактир в портовом городке Гитио. Там можно было послушать солдатские байки и услышать последние новости со всего света. Он стал добропорядочным гражданином Византии и ромеем.

– Да ты эти сказки наизусть знаешь!

– Ну, пап. Ну, пожалуйста, – не отставала дочь.

– Ну, хорошо, – улыбнулся отец. – Слушай. Когда-то очень давно Род создал Мир. И все, что в мире, с тех пор существует при Роде. Потом Сварог, Небесный кузнец стал бить волшебным молотом по камню Алатырь и из его искр на земле появились Младшие боги и Герои. Он создал первого человека Мана и другие волшебные народы: титанов и гномов, эльфов и русалок, дриад и амазонок.

Это было в стороне, где между морями Черным и Каспийским, возвышаются Альпийские горы. Там находится Вечная белая гора Алатырь, похожая на седло всадника.

Сейчас страну эту называют по-персидски – «жилищем Асов¹», Кавказом. А раньше, до Асов, там жили дикие, покрытые шерстью, и очень сильные троглодиты хунстаги. Они охотились на горных козлов и похищали женщин у ближайших соседей. В долинах между гор обитал другой народ – амазонки, родственный волшебным существам Алмасты или по-гречески – дриадам. Они первые из тех народов стали ездить на лошадях и носить железное оружие. Лихие наездницы, арканом брали в плен врагов, не знавших верховой езды. Или оставляли далеко тех, кто их преследовал. Для продолжения своего рода амазонки нуждались в мужчинах. Поэтому они нападали на пещерные поселения хунстагов. Взятых в плен младенцев мужского пола они калечили, чтобы те не могли убежать и приручали. Амазонки держали мужчин в своих поселках и заставляли выполнять всю черную и тяжелую домашнюю работу.

– А потом? – снова спросила Настя.

– Прошли века. В горы пришли пастухи-сваны² из курдского племени, которых греки называют колхами, со своими многочисленными отарами овец. Пастухи бились с хунстагами за обладание альпийскими пастбищами. Часть троглодитов покорилась овцеводам. Они стали служить курдским родам. А непокорные дикари укрылись на непреступных твердынях гор. Сваны стали строить сторожевые башни в горах. А чтобы помериться силой с врагами и найти себе женщин, спускались с гор в долины и нападали на села амазонок. Так и воевали сваны с амазонками. Потом прошло еще какое-то время. И вот в предгорья из степи привели свои табуны коневоды аланы³ Асы. Амазонки потеряли свое воинское преимущество и вынуждены были искать убежища в горах у своих старых врагов. Они потеснили овцеводов и поделили с ними альпийские луга.

Лишь в дни весеннего равноденствия в горах наступал мир. Бывшие враги по древней традиции собирались на цветущих горных долинах. Они пели, танцевали и занимались любовными утехами. Детей, родившихся после тех гуляний, делили. Родившихся девочек амазонки оставляли себе, а мальчиков отдавали отцам.

А еще через какое-то время амазонки заключили союз с конными воинами из долин. Некоторых молодых аланов пустили жить к себе в горные крепости. Так они и живут до сих пор. Женщины по-прежнему остаются хозяйками горных владений, а мужчины пользуются их кровом и гостеприимством. Женщины рожают детей и делают замечательный овечий сыр, а мужчины охраняют тропы в горах и выпасают скот. А еще, молодые юноши и девушки иногда объединяются братские и сестринские союзы. Тогда они совершают набеги на соседей. Чтобы показать друг другу свою удаль и храбрость.

Время амазонок давно прошло, но до сих пор их потомки иберы⁴ называют «папу» «мамой», а «дедушку» – «папой», – улыбнулся Алан.

– А как они называют маму? – спросила Настя.

– Маму называют дядей, как приходящего гостя, – рассмеялся Алан. Засмеялась и Анастасия, потешаясь над смешными обитателями Кавказа. Пока Алан Каратер рассказывал эту незамысловатую историю, его дочь Настя внимательно слушала, широко раскрыв глаза.

– Когда я вырасту, я тоже стану «горной хозяйкой» и у меня будет свое владение. И воины будут приносить мне подарки из дальних походов, – радостно заключила Настя.

– Настя, ты, где пропадаешь? Не возись так долго, мы уже опаздываем на репетицию, – позвала свою дочь Цира, стоя возле запряженного в повозку коня, нетерпеливо бьющего копытом.

– Ну конечно будешь, дорогая моя, – подтвердил Алан. – А теперь пойдем к матери, а то она нас заждалась уже.

Цира, мать Анастасии, была добра, но строга. Воспитанием младших сыновей, братьев Сака и Рома по древнему обычаю занимался брат Циры Кахраман, который так и не обзавелся собственной семьей. Он долгое время жил в поселении вольных казар Шакашены⁵ в гордке Хоранта в междуречье рек Куры и Алазани. Наемники Хоранты сопровождали караваны и корабли купцов из Каспийского в Черное море, а также участвовали во всех военных столкновениях сопредельных государств.

Как только Кахраман узнал о рождении первого мальчика у своей сестры, он оставил Войсковое братство на Хоранте и отправился в далекий Гитио. Алан Каратер был рад доверить воспитание обоих своих сыновей такому умелому профессионалу, как Кахраман.

Цира была не только хозяйкой имения, но и владелицей театральной студии, где преподавала ученикам благородное мимическое искусство. Студия располагалась в небольшом помещении при амфитеатре на окраине города. Во время занятий, старшая дочь Анастасия помогала матери и постигала искусство перевоплощения вместе с ее учениками.

Азы древнего мимического искусства, столь популярного в империи, старались привить своим чадам все благородные семейства города и состоятельные землевладельцы. В танцах мимов любое движение имеет особое значение, каждый жест, произведенный ладонью – это рассказ. В танце можно имитировать движение растений, жизнь моря, гор, земли и неба. Танец может повествовать о надвигающейся непогоде или рассказывать об окружающих красотах. Настоящий танцор перевоплощается, передавая движение водорослей, шелест пальмы, дуновение ветра и т.д. Овладение искусством смены облика заключалось в умении при помощи пения, лицедейства и движений перенимать характерные черты животных или предметов, сливаться с силами природы и даже воздействовать на них посредством резонанса. Мимическая школа госпожи Циры считалась лучшей во всей Лаконии и слухи о ней вышли далеко за ее пределы.

В воскресные дни, после обязательного посещения церкви и выслушивания скучной проповеди, жители города с нетерпением спешили в амфитеатр на театральное представление. В репертуаре были трагедии Эврипида и комедии Менандра, пьесы на темы армянской мифологии и на злободневные происшествия в Элладе. В комедиях всячески обыгрывались борьба мужа с женой, отца с сыном, раба с хозяином, насилие девушек, связанные с ходом пьесы подбрасывание детей, узнавание через кольца и ожерелья и прочее. Один актер обычно играл несколько ролей, если изображаемые им действующие лица, по ходу пьесы, не выступали одновременно. И хотя в самом амфитеатре нижние мужские ряды были отделены от «женской» галерки, тем не менее, идя в театр, женщины румянились и подводили глаза сурьмой.

Поначалу священники городского храма смотрели на театральные представления, привлекающие внимание народа, искоса, как на конкурентов. Традиционную тему менандровских комедий о девушках, забеременевших до замужества, называли не иначе как «подбивание девушек на разврат» или «распутство девушек». Церковники на проповедях цитировали верующим письма отца Златоуста, бичевавшие жителей столицы Сирии, Антиохии за то, что они «в церковь идут лениво, в театр же спешат», а актеров церковники выразительно называли колдунами-чародеями.

Но вскоре все изменилось. Госпожу Циру стали называть примерной христианкой, как бы ни замечая содержания фривольных театральных комедий. Все потому, что она сумела привлечь церковников на свою сторону, наглядно доказав, что лицедейство лежит в основе всех культов, начиная с самых древних. Она предложила свою помощь в постановке литургической драмы. И результат превзошел все ожидания.

Первое представление специальной «трилогии» было поставлено на Страстной неделе. В так называемые «великий четверг» и «великую пятницу». В ней изображался канун смерти Христа, затем его мученическая кончина и, наконец, погребение.

В первой части «трилогии» литургической драмы – «Тайная вечеря» – принимал участие даже архиепископ Эллады, играя роль самого Иисуса Христа.

Под руководством Циры, все актеры великолепно справились с отведенными им ролями. Священник, изображающий Симеона-Петра, очень убедительно изобразил сопротивление, не соглашаясь, чтобы учитель Христос омыл ему ноги. Затем между ними произошел диалог, точно и полностью воспроизводящий общеизвестный евангельский текст. Потом в действо вступил хор храмовых дьячков, славящих христианского бога, называя его «источником света и неугасимым лучом светлым, что снизошел до омовения ног ученикам».

Зрители, зная не понаслышке про написанное в Евангелии, тем не менее, не могли сдержать слез благоговения. На театрализованные представления сцен из Святого Писания, проводимые в Гитио, стали съезжаться зрители со всей Спарты.

Многие сценарии Цира переняла из аналогичных представлений, проводимых при храмах на своей родине в Тароне⁶. Например, очень популярную постановку «благовещения», представлявшую остро построенный диалог между архангелом Гавриилом и госпожой Марией, матерью Иисуса. Зрителей умиляло удивление девы, когда, услыхав неожиданное сообщение архангела, она не в состоянии сразу уразуметь, как это так может произойти… «непорочное зачатие». Сцены из жизни святых сопровождались «ангельским» пением гимнов шараканов и «божественной» музыкой. Представление привлекало толпы зрителей, с затаенным дыханием наблюдающих за священным действом.

Но больше всего в народе полюбился рождественский цикл литургической драмы. В частности, театрализованный обряд, проводимый в канун праздника Сретения Господня. В «шаракане», написанном для исполнения пелись такие слова: «Светом из света от отца был ты послан, чтобы возродить заново опоганенного Адама. Взошло наше справедливое солнце. Ныне миру принес ты свет и Вселенной – спасение. В Иудее, в Вифлееме явилось ныне солнце правды, ныне свет озарил язычников…».

Словно для того, чтобы окончательно доказать, кто кого на самом деле «озарил», пение процитированного «шаракана» сопровождали исполнением следующего обряда. Перед зданием церкви разводился большой костер из легко сгораемого топлива, преимущественно из терновника. Костру придавался пирамидальный вид и его украшали дикорастущими плодами. Духовенство с крестами и хоругвями, с кадильницами, в которых тлел огонь, и с зажженными свечами в руках выходило из церкви и проходило вокруг пылающего костра.

Прихожане, заполнявшие церковный двор, эти потомки солнцепоклонников, сотни лет как сменившие веру прадедов на христианство, принимали деятельное участие в праздновании «Сретения Господня». Девушки и молодые, недавно вышедшие замуж, женщины, становились в кольцо хоровода, тихо и торжественно кружась вокруг зажженного огня. По мере того, как пламя разгоралось, хоровод ускорял свое движение и усиливал слабое вначале топтание ногами. Когда пламя значительно спадало, хоровод расступался, и появлялись молодые люди, недавно женившиеся, женихи и вообще юноши. Они начинали легко перепрыгивать через огонь догорающего, но еще не потухшего костра. Когда пламя совсем утихало, то же самое проделывали только что вышедшие замуж женщины, быстро пробегая мимо почти угасшего костра.

Можно было не сомневаться, что участники этого обряда искренно вознегодовали бы, если бы кто-нибудь вздумал, перефразируя их же слова, сказать им, что на самом деле «свет язычества озарил» христианскую церковь, что они повторяют обряд «очищения в огне», веками совершавшийся их прадедами. Жители города и окрестных поселений с нетерпением ожидали повторения театрализованных обрядов, ставшими вскоре городскими обычаями Гитио.

В преддверии осеннего праздника урожая, город бурлил. Со всех окрестных земель крестьяне свозили на ярмарку урожай. Торговцы заранее покупали места в торговых рядах, стараясь занять ряды поближе к площади. Заезжие купцы брали в аренду складские помещения в порту, где хранили привезенные на продажу изделия, и где надеялись собрать купленный товар. Ярмарка сулила неплохие барыши.

В канун ярмарки в театральной школе госпожи Циры царил ажиотаж. Надо было поставить и отрепетировать несколько юмористических сцен из жизни города, исполняемых на подмостках, сооруженных на рыночной площади, и дать спектакль в Амфитеатре – сцене, расположенной у подножья горы на окраине города. Повсюду в Византии на подмостках играют одинаково. Короткие пьески на злободневные темы. В них высмеивали жадность и людские пороки. Не делая исключений для сильных мира сего. Священники, как правило, терпимо относились к вольностям мимов. Аристократы наслаждались постановками и весело хохотали вместе с простыми зрителями.

– Чем тебе помочь, дорогая? – спрашивал Алан, ссаживая жену из повозки возле студии.

– Алан, дорогой. Обо мне не беспокойся. Настя останется со мной. У нас много дел в студии. А вечером буду ждать тебя, поедем вместе домой. У меня странные предчувствия. Я волнуюсь о мальчиках.

– Не беспокойся, кормилица с ними. Она так и квохчет над ними, как наседка. К тому же за домом присматривает Кахраман. Старый бродяга сможет защитить их в случае непредвиденных обстоятельств.

– Да, ты прав. Я, наверное, просто устала. Алан, пожалуйста, поговори с подрядчиками и поторопи их. Через три дня открытие ярмарки, а подмостки еще не готовы.

– Хорошо потороплю. Как раз сегодня я буду на собрании предводителей городских цехов у эпарха. Ближе к вечеру заеду за тобой.

Собрание, на которое был приглашен Алан Каратер, проходило в центральном здании городской курии. Оно сохранилось, как памятник былой демократии – местного самоуправления. Еще басилевс Лев VI покончил с демократией муниципального устройства, подчинив города государственной власти. Теперь городом управлял эпарх – градоначальник, облеченный громадными полномочиями, стоявший на самых высших ступенях византийской чиновной лестницы. В его обязанности входило, прежде всего, охранение общественной тишины и безопасности в городе. Для этого в его распоряжении находился большой штат служащих, которые составляли приказ или иначе секрет эпарха. Ведомству эпарха подчинялись все городские объединения: и городская корпорация нотариусов; и ремесленные цеха ювелиров; и изготовителей полотна, воска, мыловаров, кожевников, хлебопеков. А также купеческие объединения менял, торговцев шелковыми тканями и шелком-сырцом. Крупных продавцов и торговцев различными мелочами: мясников, рыбаков и трактирщиков.

Каждая корпорация пользовалась монополией, так что под страхом строгого наказания запрещалось заниматься двумя различными ремеслами, даже близко подходившими друг к другу. Вся внутренняя жизнь цехов, их устройство, производство, место торговли, нормировка цен и барыша, ввоз в город и вывоз из него и т. д. – все это подлежало строгой регламентации со стороны государства. Свободной торговли и свободного производства не существовало. И главным лицом, имевшим право вмешиваться лично или через своих представителей во внутреннюю жизнь цехов и регулировать их производство или торговлю, был городской эпарх Горгио.

Алан, кроме небольшого поместья на плоскогорье, был владельцем и постоялого двора с трактиром в порту. Поэтому приглашался на собрания у эпарха, проводимые в здании бывшей курии, как представитель корпорации трактирщиков. За неоднократное оказание помощи городу Гитио в сборе налогов и других услугах в управлении города, Алану было присвоено почетное звание городского ректора, не связанного обычно с исполнением каких-то определенных функций.

Суматошные дни перед ярмаркой, пролетели как одно мгновение. Ежегодный осенний рынок, приуроченный к празднику урожая, был в самом разгаре. Ближе к центру площади и театральным подмосткам было так тесно, что казалось яблоку негде упасть.

Вечерело.

У портового трактира, под небольшим навесом, спасающим от палящих лучей солнца, потягивали винцо Алан и два его гостя экзотического вида. «Уважай странников и считай самого себя странником», – учил когда-то Бус Белояр⁷, просветитель Руси. И Алан свято соблюдал его заповеди. Его трактир пользовался популярностью среди моряков и морских бродяг с севера – варягов. Тут всегда можно было услышать новости из Болгарии, Руси и Хазарии. Поэтому гомону и толчее базарной площади Алан предпочитал неторопливую беседу со своими гостями.

Первого его гостя звали Сивый Конь или попросту Сивый. Бродяга из донских казаков с восточного берега Русского моря – Азова. «Солдат удачи», вольный наемник из печенежского Войскового братства «Белых гусей», волею судеб заброшенный в Гитио. Его голова была гладко выбрита, но из-под черной бараньей папахи виднелся оселедец белого цвета. В левом ухе блестела золотая серьга.

Второй был вождем-рихом остроготов из Таврии. Он отзывался на имя Эрман Рыжий. На собственной ладье с командой профессиональных воинов рих промышлял охраной купцов или нанимался для участия в военных стычках. Сев за стол, он снял со своей головы металлический шлем, украшенный рогами барана. Длинные рыжие волосы, заплетенные в косы и уложенные на голове, заменяли ему войлочный подшлемник. Его длинные рыжие усы тоже были заплетены в косы. Необычный вид собеседников притягивал удивленные взгляды прохожих.

– Ты я вижу, совсем остепенился, Алан, – качал головой Сивый. – Оставил братство, завел дом, жену, детей. Теплая кровать и никакого сабельного звона и запаха крови. Может быть, и меня когда-нибудь потянет на покой. Но объясни, почему именно здесь, а не на Дону или Сакире? Снятся, наверно, родные места?

– Как тебе сказать? Были причины уехать подальше от Кавказа.

– Нелегко было стать византийским гражданином?

– Ромеем стать не сложно. Если материально обеспечен, и владеешь греческим языком.

– Как же ты свыкся? Чужая речь, ромейские бюрократы, – расспрашивал Сивый.

– Что ты. Здесь на Пелопоннесе славян больше, чем греков. Три века назад аварский каган, поднял славянское ополчение с берегов Дуная на войну с империей. Многие землепашцы так и остались на ромейских территориях. Например, славянский город Триполи известен далеко за пределами Пелопоннеса. Хотя населяют его уже не славяне, а вполне лояльные и верноподданные ромеи, говорящие на официальном греческом языке Византии. Но и славянские обычаи, и говоры там в ходу. На них говорят в быту. А язык степных кочевников считается солдатским языком общения. Ну, а сборщики налогов везде одинаковы. Тут на них хотя бы управа есть в виде Свода Законов – Эпинагоги.

– Но почему в Лаконии? Наверно, потому, что в этих местах выращивают превосходных бойцов?

– Не то. Это когда-то Спарта выращивала превосходных воинов и поставляла фаланги «солдат удачи» для всех государей по всей Европе и Ближней Азии. Но сейчас они повыродились. Осталось только их славное имя. Нынешние спартанцы не смогли противостоять даже славянским переселенцам и предпочли уплыть от их лапотного войска на Сицилию. Лишь после того, как славянские землепашцы забросили мечи и снова взялись за плуги, коренные жители посмели вернуться на свою родину Спарту, – ответил Алан с сарказмом.

– Тихая старость и медленное угасание не по мне, – вставил слово Эрман. – Смерть в бою – в лучах славы и во цвете лет. Да так, чтобы потомки с восхищением вспоминали. Вот это по мне.

– Умереть в бою – невелика мудрость. Вот попробуй-ка защищать и содержать семью, вырастить достойных детей. Это медленный и титанический подвиг. В этом слава! – возразил Алан. – И свершить этот подвиг заповедовал нам Будай Бус.

Эрман промолчал. Изгой, вечный скиталец, он так и не смог завести семью.

– Ну, хорошо, а что нового на Таврии и в Малороссии? – спросил Алан Эрмана, переведя разговор на другую тему.

– Как всегда Русы и Готы делят власть. Но нет единства не у тех ни у других – проворчал Эрман. – Гаутинги из племени свеев объединились с русами варягами, а грейтунги Таврии с тервингами, олигархами Керстеня⁸. Вдова князя Игоря из Вышгорода, который остался ей в кормление, старается сохранить царское место для своего малолетнего сына Святослава. А до его возмужания всю власть взяла на себя. В Самбатосе⁹ ее называют регентом-наместником. Да как не назови – все бабы – дуры! – в сердцах сплюнул Рыжий Эрман.

– Стремление матери понятно, – покачал головой Алан. – Что в этом плохого?

– На это место претендует и род Рюриковичей, и род Амалов¹⁰. Никита – глава боярской Думы Керстеня хотел решить этот вопрос полюбовно, женившись на вдове. Но она выбрала войну.

– Если за Амалами стоят тервинги Коростеня и грейтунги Таврии… Что может противопоставить этой силе вдова? – удивился Алан.

– Э-э, ошибаешься друг Алан. При ее дворе много наемных викингов. И свейские братства там имеют большое влияние со времен конунга Одда Вещего¹¹, убившего риха Аскольда. Одд после смерти Рюрика сумел приумножить боевые дружины Русов и передал их Игорю. После смерти князя Игоря, эти дружины перешли на службу к вдове. А посадник из Новгорода на Волхове постоянно рекрутирует ей новых викингов. И отправляет пополнение в Вышгород.

С такой поддержкой она совсем страх потеряла. Сначала по приказу вдовы живьем закопали двадцать поместных князей, уговаривавших ее выйти замуж за боярина Никиту Амала¹². Потом викинги на службе регентши порубили девять тысяч грейтунгов Таврии и сожгли стольный Керстень, старейший город Приднепровья.

– Значит, Коростеня больше нет? Жаль. Говорят, этот город основал сам Арий Древний. Где же теперь будет столица, голунь Приднепровья?

– Несложно догадаться. Теперь голунь Руси в Самбатосе. Правда, с недавнего времени его стали называть Кийгардом или Киевом на Непре.

– А ты был там во время резни, учиненной варягами? – спросил после недолгого молчания Алан.

– Я не успел, – коротко ответил Рыжий.

– Грейтунги не собираются взять реванш? – после некоторого молчания снова спросил Алан.

– Уже не зачем, – махнул рукой Эрман. – Амалы проиграли эту войну Рюриковичам. Вдова принудила выживших бояр тервингов к миру, взяв детей Никиты Амала, Малушу и Добрыню, себе в заложники.

– Значит, грейтунги смирились с поражением? – удивился Алан.

– А что ты хочешь? Мы потеряли уже четыре тысячи воинов под стенами Керстеня. И это в то время, когда страна Дори¹³ на полуострове Таврия сама разорена войной. Крепость Дороса переходит то к грекам, то к хазарам. Многие грейтунги хотели начать новую жизнь в Приднепровье. Но были побиты северными наемниками. Драться с викингами – дело неблагодарное. Поэтому многие подались на запад, к ляхам. А по мне, так лучше попытать счастья в царствах Средиземья.

– А что же вдова? Не захочет ли она пойти дальше? Например, захватить страну Дори?

– «Кишка тонка», – усмехнулся Эрман. – Рюриковичи контролируют земли только до порогов Дона непры¹⁴. А добраться до страны Дори можно только, пройдя через речные Пороги, которые контролируют степные печенеги. И драться с ними викингам не по силе, потому что передвигаются в основном по воде.

Зато ростовщики хазарского царства Атиля¹⁵ могут предъявить претензии регентше по долговым обязательствам ее покойного мужа. А ты знаешь, как они могут выколачивать долги. Так что баба дура осталась «один на один» с малехом Всемирной торговой организации рахдонитов, знающих торговые дороги.

– Да уж, – усмехнулся Алан. – Если по указанию кагана Хазарии объединятся печенеги и грейтунги, то варяги Русь снова будут драпать от Кийгарда до Хомограда, как во времена Гостомысла¹⁶. Что думаешь, Сивый? Пойдут аланы росы и казаки с правобережья Дона по приказу кагана на варяжскую Русь?

– Про всех печенегов не скажу, – с ленцой протянул Сивый Конь. – Но вольным казакам и аланам России мусульманский каган не указ! Тем более малех, царь иудей, который учинил гонения на православных христиан. Бус учил: «Не воздавай злом за себя, но воздавай за поругание веры». Так что православное казачество с берегов Маныча не будет слушаться малеха. Но, если понадобиться, выступит на стороне православных грейтунгов Дороса.

– И что же, по-твоему, предпримет вдова? – снова спросил Алан у Эрмана.

– И думать тут нечего. На востоке у нее Атильское царство Хазарии. На западе – царство Болгарии, прикормленное рахдонитами. Так что раздавят вдову, как в тисках. Что ей остается? – Задал вопрос Рыжий и сам же на него ответил: – Византия! Вот сюда она и пойдет на поклон, уповая на защиту Владыки вселенной и союзный договор, подписанный еще Игорем. Но простит ли базилевс вдове самовольную расправу над своими федератами из страны Дори? Забудет ли он сожженный христианский город византийской епархии? Кто знает…

Мужчины помолчали, потягивая винцо и раздумывая. А потом Алан обратился к Сивому Коню:

– Ну, а теперь ты расскажи нам свою историю. Какая нелегкая забросила казака так далеко, от милого сердцу Дона Роси¹⁷?

Тот пригладил свои усы и, усмехнувшись, стал рассказывать:

– Однажды ехал я из войскового стана на побывку домой. К берегам Маныча. Навестить отца с матерью. Дело было весной, и потому одинокий всадник стал желанной добычей для стаи волков. Они набросилась на меня неожиданно. Отступать было поздно, и я повернул навстречу врагам. Двух взял на копье, одного ударил мечом. Но волки успели подрезать ноги коня. И я опрокинулся вместе с ним. Отбиваясь ножом, прикончил еще одного зверя. Оставшиеся хищники сообразили, что добыча от них не уйдет. Надо только подождать. Они отошли и залегли недалеко. Конь был смертельно ранен. Я снял с коня все, что можно, попрощался с другом и прервал его мучения. Взвалив на себя седло и пожитки, я поковылял по степи, а волки занялись трупом коня.

– Повезло, что смог идти, – заметил Рыжий.

– Да, повезло, что отца моего звали Убейволка. И еще повезло, когда набрел на поселенцев землепашцев, ружан. Деревеньку в три дыма у жалкой речушки возле леса. Там меня и накормили, и раны перевязали, – продолжал рассказ Сивый.

– Наверно, и девы там были? – поддел рассказчика Алан.

– Девки то были, да вот ходили там все, как на поминках, – парировал Сивый.

– А что так? – снова спросил Алан.

– Испугались его чуба, – хохотнул Рыжий.

Сивый Конь и глазом не повел. Отхлебнул винца и продолжал:

– Задолжала деревенская община жиду атильскому. Вот и ожидали в гости «золотых чаек».

Наступило молчание. Каждый из мужчин знал о «золотых чайках» – алларисиях, гвардейцев атильского малеха, не знающих жалости. История селян была обычной. Сначала ростовщики Атиля щедро ссужали в долг землевладельцам. Но, в конце концов, приходило время возвращения долгов. Несмотря на войны, засухи и прочие несчастья. А чем же отдавать? И тогда приходили алларисии. В уплату долга «золотые чайки» забирали детей селян. Ведь торговля людьми была одним из основных источников дохода рахдонитов.

– Я видел алларисиев, но не сталкивался с ними. Что за люди? – Нарушил молчание Эрман.

– Братство казар с берегов Гурганского¹⁸ моря. Их курени разбросаны в правобережной лесостепи Итиля, где не смолкают крики чаек. А золотые, потому что золота, в виде браслетов и цепей носят на себе больше, чем сейчас в кошелях у нас троих вместе взятых, – ответил Сивый.

А Алан изложил историю появления алларисиев подробнее:

– Поначалу на земле золотых алан в устье Итиля, рахдониты поставили небольшой перевалочный караван-сарай со складами – Астархан. А сами обосновались на большом острове и назвали его Атиль. Вроде старого Византия, который построили рахдониты в узком проливе между морями. Только Византию повезло больше. Император переселился в их «паучье гнездо», когда был в полной силе. И смог заставить Всемирное торговое сообщество работать на себя. Но кагану Хазарии в Атиле повезло меньше.

Около двухсот лет назад, великий полководец дамасского халифа Мерван Кру¹⁹ перешёл горы, где стоят жилища Асов, по-персидски – Кавказ, и разорил резиденцию кагана в устье реки Терек. Сам каган Хазарии был взят в плен. Униженный и разоренный он смиренно принял веру пророка Мухаммеда²⁰ и признал себя вассалом дамасского халифа. Мерван, удовлетворенный, что распространил халифат на земли Хазарии, вернулся с богатой добычей в Дамаск.

После такого удара каган уже не смог оправиться. Он переселился на один из островов возле Астархана. Вскоре его первый визирь, а по совместительству председатель Всемирной торговой организации рахдонитов, сам стал государем. А Великий каган хазар постепенно скатился до начальника гвардии на службе у малеха. Так Хазарский каганат превратился в Атильское царство. А войско «золотых» алан стали укомплектовывать гулямами. Воинами, попавшими в рабство. Или наемниками с юга.

– Ну и как? Дождались деревенские «золотых чаек»? – спросил Рыжий. Он долго поглаживал усы, усваивая рассказ от Алана.

– Дождались, – угрюмо ответил Сивый. – Они хотели забрать всех детей не старше двадцати. Семь девушек и пять мальчиков. Всех!

Мужчины снова помолчали. Жестокость торговцев людьми задевала некую тонкую струну в их душах, давно потерявших чувствительность на войне. Каждый думал о своем.

– Я предложил уряднику двадцать золотых монет. Тех, что я заработал за год войны. Этого должно было с лихвой окупить долг деревенских жителей. Но спесивый пес рассмеялся мне в лицо и нагло велел не вмешиваться.

– Ха. На рынке Багдада они получили бы эти деньги за одного. А за девственниц намного больше, – прокомментировал их отказ Алан.

– Зря он не взял мои золотые. Гусь всегда бьет чайку, хоть и покрытую золотом, – усмехнулся Сивый.