Дарья Волкова
Мандаринка на Новый год

Глава четвертая,
в которой герои много думают и вспоминают – им есть о чём подумать и что вспомнить

Второй том «Хирургические болезни детского возраста» был с раздражением отброшен в сторону, на подушку. Надоело. И читать надоело, и Интернет надоел, и вся эта новогодняя атрибутика уже тошноту вызывала. А больше всего надоело безделье. Ему не дали дежурств на новогодние праздники. Молод еще, видимо, как обычно. Он недовольно нахмурился, но одёрнул себя. Что толку злиться? Молодость, как любил говорить отец, единственный недостаток, который с возрастом проходит. Но работать в полную силу хотелось уже сейчас. Делать нужное дело, пользоваться уважением коллег. Только вот медицина – сфера настолько консервативная, что на репутацию и уважение ему еще работать и работать. А пока есть только собственные амбиции, которые разбиваются о недоверчивые взгляды измученных родителей. «Вот этот парень будет оперировать моего ребёнка?!» Ладно, сколько можно даже дома о работе думать?

Ник встал, потянулся, подошёл к окну. Короткий январский день быстро угасал. Делать было совершенно нечего. Даже поговорить не с кем, Варвар где-то шляется, как обычно, родители в кои-то веки, по настоянию матери, уехали на неделю в санаторий – отдохнуть и подлечиться. Правда, отец там сразу же спелся (и спился – по утверждению мамы) с главным врачом и лечился по собственной методике. Но, несмотря на ворчание матери, вроде бы отдыхалось родителям хорошо.

По улице спешили прохожие. Может быть, и ему прогуляться? Куда? Да не́куда ему идти, в том-то и дело. Все визиты вежливости он уже нанёс, если можно так сказать. Только вчера вот был в гостях у Вика. Вообще, странное дело. Когда его закадычный друг детства, Витька Баженов, он же Вик, он же Вектор, вдруг неожиданно добился-таки взаимности от своей великой любви (хотя лично Ник считал это блажью и дурью), Николай решил, что всё – потерял он друга. Сожрёт его королевишна Надька и косточек не выплюнет друзьям. Вышло, к его огромному изумлению, иначе – и друга не потерял, и приобрел… Ну, не подругу, конечно, но Надька Соловьёва, точнее, уже Надя Баженова оказалась человеком. Неплохим человеком, надо сказать. Коза и выдерга, не без этого, но, как говорится, у всех свои недостатки. Так что он вполне смог найти с ней общий язык. А уж после появления на свет Ванечки Баженова…

Ник усмехнулся. Господи, родители, тоже мне. Сами ведут себя как дети. Ник вспомнил один случай. Ему позвонил Вик – перепуганный до икоты молодой папаша: «У Вани опухоль на животе!» Где-то там, на заднем фоне, подвывала Надька. Нет, он в опухоль сразу не поверил. Но примчался тут же. Угу, так он и думал. Самая обыкновенная пупочная грыжа, которую он, молодой и только-только набирающийся опыта детский хирург распознал сразу. Отпаивал Витьку вискарем, кормящую мать Надю – чаем с лимоном и сахаром, приняв на себя командование на их кухне. Успокоил как мог молодых родителей, чувствуя себя мудрым и опытным. Предложил периодически еще хлюпающей носом Наде свозить сына на консультацию к Владимиру Алексеевичу – своему начальнику, наставнику и заведующему отделением, где Ник работал. На что Надя ответила ему фразой, за которую он ей простил все ее прегрешения перед Виком – былые, будущие, мнимые и настоящие: «Своего сына я могу доверить только тебе, Коля!» С тех пор мир между ними установился окончательный и бесповоротный, а Ванечка Баженов стал его пациентом номер один.

Поначалу приезжал каждую неделю – проведать, посмотреть на динамику. Надя оказалась совершенно сумасшедшей мамашей, но он к этому уже привыкнуть успел. Нормальные с виду женщины могли вести себя на редкость неадекватно, когда дело касалось их детей. Но с Надей было проще. Выяснилось, что, в крайнем случае, на нее можно даже грозно рыкнуть, и она послушается и перестанет дёргаться. Поэтому Надежда дисциплинированно выполняла все его рекомендации по консервативному плану лечения, включая массаж, гимнастику и пластырь. Об операции думать пока было рано – в этом он Надю тоже смог убедить. В общем, Надька оказалась действительно адекватным человеком. И еще она сестра…

Ник вздохнул. Вчера, сидя на кухне у Нади с Виком и своим маленьким крестником, бодро скачущим у него на коленях, Ник, глядя на Надю, вдруг поймал себя на совершенно крамольной мысли. Что он прекрасно представляет, как выглядит жена друга без одежды. Ведь они же с Любой близняшки, у них должно быть всё одинаковое, не только лицо, но и тело. Эта мысль его так смутила, что даже Витька заметил. Подкалывал, что Ник какой-то странный и задумчивый. Да как тут не быть задумчивым?

Николай отошёл от окна и отправился на кухню. Машинально открыл холодильник. Окинул взглядом полки и снова закрыл. Есть не хотелось. Он вернулся в комнату, лёг на диван и закинул руки за голову. Мысли о новогодней ночи сидели в голове занозой и не давали сдать произошедшее в архив памяти. Разве такое забудешь!

Она его первая поцеловала! Поначалу он был уверен, что это очередной Любин розыгрыш. Нет, он, конечно, ответил на поцелуй – кто бы на его месте не ответил? Но ждал, всё ждал подсознательно, что вот-вот откуда-то выскочит Соня с криком: «Ага, попались!» Что там дальше, за этим «ага», он не мог представить. Потому что смысла в таком розыгрыше не было. Но и на реальность ситуация мало походила.

Окончательно сомнения он отбросил, только когда увидел… нет, даже не столько увидел – темно же было – ощутил ее, голую, под собой. Нет, так далеко в шутках нормальные люди не заходят. Даже выдерги-тройняшки Соловьёвы. А Любка умудрилась еще раз выдать такое, что он не знал, что и подумать. Ну, потому что невозможно же было в происходящее поверить. Люба – красотка Люба Соловьёва, которая никогда за словом в карман не лезла, самоуверенная, прекрасно знающая, какое впечатление производит на противоположный пол, и умеющая этим замечательно пользоваться, да что там – просто Люба Соловьёва, и этим всё сказано! – что она… И ведь это оказалось правдой.

Ник сел и обхватил голову руками. Нет, честное слово, в это трудно поверить. Он не мнил себя великим героем-любовником. Но ни разу еще в постели с ним девушки не рыдали. Ни разу он не причинял такую сильную боль. Да, ему бывало непросто – в силу физиологических особенностей. Это только в порнофильмах круто выглядит. А когда в реальной жизни, в постели с реальными, нормальными девушками выясняется, что у тебя член несколько больше среднестатистического, то это приносит тебе только дополнительные сложности. Но Ник привык, знал, как избежать дискомфорта, более того, девушкам это всё же (да здравствует порно!) обычно нравилось. Но не в этот раз. Видимо, Люба совсем не смотрела фильмы для взрослых.

Но больше всего его потрясло даже не то, что он оказался у Любы и в самом деле первым. И не то, как у них крайне неудачно всё вышло. А то, что она… она! потом перед ним извинилась. После того как он ей причинил, судя по всему, довольно сильную боль, гордая красавица Люба Соловьёва извинилась перед ним! Обалдеть! Дьявол, кажется, он ее совсем не знает! Или ничего не понимает в женщинах. По логике вещей Любка должна была иметь вагон и маленькую тележку парней на любой вкус, на каждый день недели. За ней же табуны ходили, а она… А сколько лет Любке, кстати? На год младше его, значит, двадцать пять. Возраст для начала половой жизни солидный. Короче, есть над чем задуматься. Хотя бы над тем, почему для первого опыта она выбрала именно его, Николая? И опыт этот, конечно, ей совсем не понравился – тут к гадалке не ходи.

Тут Ник поморщился, вспомнил слезы на глазах Любы. Поёжился. Чертовски неприятно вспоминать. Если быть совсем честным с собой, то он должен был остановиться. Должен был это сделать, когда она попросила. Но в тот момент он уже ни хрена не слышал и не соображал. Завёлся просто как мальчишка шестнадцатилетний. Правда, у него в последние пару месяцев как-то не складывалось с сексом, но это сейчас было слабеньким оправданием, а уж для Любы… А Любе никаких оправданий не потребовалось. По какой-то непонятной причине она вместо того, чтобы вспылить, наорать на него, как он ожидал, взяла ответственность за эту ситуацию на себя. Извинилась перед ним! Перед тем, кто сделал ей очень больно, пусть и ненамеренно. Это была какая-то другая, совершенно незнакомая ему девушка. И перед этой девушкой он испытывал странное, непонятное, не дававшее ему покоя чувство вины. Нет, такое забыть просто невозможно!

Ник вскочил с дивана, огляделся в поисках телефона, увидел его на столике и взял. Он ей позвонит. После такого взрослые люди не делают вид, что ничего не произошло. Это несерьёзно. Но что ей сказать? Или спросить? Или…

Длинные гудки прервались нежным голосом:

– Да?

В окно редакции било редкое январское солнце. Люба сидела за компьютером. Она встала, чтобы опустить жалюзи – монитор страшно бликовал. Таким служебным рвением можно было бы гордиться – прийти в новогодние праздники на работу. Обманывать себя Люба не имела желания: за ее приходом в редакцию стояло что угодно, но только не карьерные устремления. Просто хотелось чем-то занять голову. И иметь хоть какой-то легальный повод послать Марка на фиг, сославшись на занятость.

На экране был открыт текст, в который она никак не могла вникнуть. Понапишут молодые талантливые авторы всякого бреда, а ей читай! За рабочий стол возвращаться не хотелось. Люба взяла лейку и методично полила все цветы на подоконнике и тумбочке – Светлана Васильевна будет ей благодарна.

– Боже мой, кто это на работу в праздники пришёл!

Люба резко обернулась. В дверях стоял Виталий Фёдорович Кольчевский, заведующий редакцией. Неизменный пиджак в клетку, зачёсанные назад в артистическом, как ему казалось, беспорядке редеющие волосы. Но Люба, несмотря на то что в редакции неизменно подшучивали над внешностью шефа, не позволяла себе недооценивать Виталия Фёдоровича. Мама советовала, да и сама не дурочка. Начальник был себе на уме и очень, очень проницателен.

– С наступившим, Виталий Фёдорович!

– И вас, Любовь Станиславовна, с праздником, – церемонно ответил шеф. Улыбнулся. – Любушка, я чувствую себя настоящим тираном – самая красивая девушка в моей редакции работает во время праздников… Тебе что, заняться нечем?

– Как раз есть чем. – Она кивнула в сторону своего стола.

– Нет, я точно тиран! – ухмыльнулся Кольчевский. – Ну, пойдём, хоть кофе тебя угощу – за усердие.

Повода отказываться не было, да и кофе хотелось. И с умным человеком поговорить – чем не повод не думать о всяком… неприятном.

Они отправились в кабинет шефа.

– Как Новый год встретила, красавица? – Виталий Фёдорович подвинул ей шоколад.

Люба пригубила кофе. У шефа отличная кофеварка и в кабинете всегда пахнет свежесваренным кофе.

– Чего молчишь и загадочно улыбаешься?

– Кофе очень вкусный, – дипломатично оправдала Люба свое молчание. Опять же, если она честно ответит на поставленный вопрос, начальство рискует поперхнуться кофе. Поэтому пришлось ответить уклончиво: – Как Новый год встретила? Необычно. И… познавательно.

Кольчевский ее всё равно раскусил. Словно смог как-то догадаться.

– Однако… Кому-то повезло. – Шеф мягко рассмеялся. – Ох, Люба, Люба, сколько сердец разбила, признавайся?

– Ни одного. – Она невинно распахнула глаза. – Я человек мирный.

Ее телефон разразился гитарными переборами в исполнении неизвестного испанского виртуоза.

– Вот и еще одна жертва «мирного человека», – усмехнулся Виталий Фёдорович.

– Спасибо за кофе. – Люба улыбнулась, вставая с места. – Не буду больше вам надоедать.

Только за дверью кабинета она посмотрела на экран. Марку отвечать не хотелось. Это странно, очень странно, но она почему-то ждала все эти дни звонка от другого человека. Но он так и не позвонил. Впрочем, о чём она вообще думает? Мавр сделал своё дело, мавр может не звонить. Забыть… забыть. Зато самое главное сделано. Только вот чувства удовлетворения это не принесло.

Телефон зазвонил снова. Марк не отстанет. Да и нельзя же от него постоянно бегать?

– Да?

– Солнышко, ты еще не наработалась? Давай в кино сегодня сходим? Твой любимый Нолан.

– Хорошо. – Она опустила ресницы. – Давай.

– Заеду за билетами и через час примерно буду у тебя перед редакцией. Стану развлекать мою сладкую девочку.

– Хорошо, – повторила она.

Почему ее даже от голоса Марка тошнит? А при мысли, что она должна будет теперь с ним проделывать то же самое, что с Ником… Вот, она все-таки произнесла его имя, хотя бы мысленно! А ведь обещала себе! Но, с другой стороны, не может же она всё время игнорировать его существование, учитывая, что ее семья дружит с Самойловыми. Да и вроде бы ничего страшного и необратимого не произошло. Ну, подумаешь, переспала с другом детства. Никто от этого не умер. Только вот она никак не могла, несмотря на все своё приличное литературное образование, дать хоть какую-то оценку тому, что произошло.

Было стыдно, ужасно стыдно за свою истерику. А еще она ждала от него хоть какой-то реакции. Непонятно с чего, но упрямо ждала хоть чего-то. Звонка, например. Ждала и боялась. Не позвонил. И ко всему прочему, она теперь точно знала, что секс ей не нравится. Те, кто говорил, что это приятно – врут. Или это просто не для нее. Или… слишком много «или»!

* * *

– Опять? Марк, я терпеть не могу эти места для поцелуев!

– Отличный ВИП-диван. Киса, ну, не злись.

Отличный диван, как же! И она отлично знает, что на этом диване будет происходить! Пусть только попробует руки начать распускать. Она не в том настроении.

Худшие подозрения подтвердились. Спустя десять минут после начала фильма рука Марка легла ей на бедро. И была так резко убрана, что попыток он больше не предпринимал. Если раньше такие его действия вызывали глухое раздражение, которое она списывала на свою неопытность, то теперь… Теперь его руки на своем теле вызывали у Любы почти отвращение. При том, что, когда Колька лапал ее за грудь или попу своими огромными ручищами, это вызывало совсем другие чувства. Странные. Будто он имел на это право – так лапать. Вот какого черта она снова о нем вспомнила? А все-таки, наверное, было бы замечательно… если бы он ее только трогал вот так… А всё остальное, что было дальше… слишком больно.

* * *

И всё-таки он позвонил! Звероящер сделал свое дело, но Звероящер всё же позвонил. Она несколько раз вдохнула-выдохнула, прежде чем ответить, чтобы голос звучал ровно. Благо, Марк был занят протиранием стёкол машины, а она отошла на несколько шагов в сторону.

– Да?

– Привет.

– Привет.

Он хотел ей что-то сказать, задать какие-то вопросы. Но по телефону так и не мог сказать ничего умного, кроме:

– Давай встретимся?

Пауза. Она смотрит, как Марк любовно протирает зеркала на своём Nissan Qashqai.

– Давай.

– Ты где? – Он слышит какой-то шум.

– Только что из кинотеатра вышла.

В кино была? Интересно с кем? Он как-то сразу растерялся.

– Ник, ты тут?

– Угу.

– Через какое время будешь в «Кофе Хауз» на Профсоюзной?

– Минут через сорок.

– Там и встретимся.

Короткие гудки. Он несколько секунд смотрит на телефон, а потом резко стягивает через голову домашнюю футболку.

* * *

– Марк, у меня дела.

– Какие еще дела? – В глазах Марка совершенно искреннее недоумение.

– Мне только что позвонили. Извини, у меня сейчас встреча. Срочная. Так что…

– Что-то серьёзное? Неприятности?

Надо же, какой заботливый. Нет, он и в самом деле постоянное демонстрирует заботу и внимание. Но почему-то не оставляло ощущение, что это именно демонстрация, напоказ.

– Нет, никаких неприятностей. Просто одному человеку нужна… моя консультация.

– Кого ты можешь консультировать!

Она так презрительно выгнула бровь, что Марк тут же спохватился:

– Любонька, извини, я не то имел в виду. Просто… Извини, пожалуйста! Давай, я подвезу. Куда тебе на встречу?

– Тут недалеко, я лучше пешком. До свидания.

От прощального поцелуя она отвернулась, подставив лишь щеку. Она просто не могла сейчас поцеловать Марка в губы.

Глава пятая,
в которой Николай Самойлов выступил в несвойственной ему манере, но Любовь Соловьёва это не оценила

Николая Люба заметила сразу, как только тот вошёл. Трудно не заметить такого здоровенного амбала – какой у него рост, интересно? Люба придирчиво разглядывала Ника. Тот сначала окинул взглядом посетителей, увидел ее, улыбнулся и решительно направился к ее столику у широкого окна. Чёрный пуховик, тёмно-синие джинсы. Он одет так, как десятки тысяч парней в этом городе. Но всё равно выделяется – своим огромным ростом и тёмно-рыжим ёжиком волос.

– Привет еще раз.

– Привет. Раздевайся давай и садись.

Он повесил куртку на стул. Широченные плечи обтягивает обыкновенная тёмно-зелёная толстовка. Ник Самойлов явно не слишком заморачивается своим внешним видом.

– Ты на машине?

– На метро. – Он устраивается за столом, берёт меню. – Ты забыла, что ли?

– Ах, да, – усмехнулась Люба. – У тебя же мотоцикл. Ты же у нас великий мотогонщик.

– Просто гонщик, если верить Варьке. – Он возвращает ей усмешку. – В смысле, гоню постоянно – по ее утверждению.

– Чудесные у вас отношения.

– С сёстрами всегда так. Ты-то должна понимать.

– Понимаю. Ну что, выбрал? Рекомендую черничный чизкейк – свежий и довольно приличный.

– Не хочу есть. – Он откидывается на спинку стула. – Кофе только выпью.

– Коля! Кто тебя сглазил! ТЫ не хочешь есть?

– Угу. Новогодние праздники не прошли даром. Не могу уже жевать – надоело.

Она засмеялась, но он даже не улыбнулся. Интересно, сколько мужиков в кофейне пялились на нее? Сколько ему сейчас смертельно завидуют? Если бы они знали правду…

Подошёл официант, чтобы принять заказ, Николая начинают уговаривать попробовать фирменные блинчики с лесными ягодами. А она снова смотрит на него. Неосознанно сравнивает Ника с Марком.

Стилягой Ника точно не назовёшь. Приехал на метро. А Марк холёный – стильная стрижка, со вкусом одетый, на пижонском Nissan Qashqai. Тут ей почему-то еще странным образом припомнился парфюм Марка, который ей категорически не нравился – слишком сладкий. А от Ника ничем не пахло. Или чем-то… чем-то трудноуловимым. Его собственный неповторимый запах.

– Уговорили всё-таки, – ворчит Ник.

Она отвлекается от своих мыслей. Парадоксально, но сравнение вышло всё равно не в пользу Марка отчего-то.

Заказ приносят быстро, они успевают переброситься лишь парой фраз – про родителей, погоду. А потом… Он же хотел у нее узнать…

– Ты как вообще?

– Вообще – прекрасно. – Она демонстративно пожимает плечами. Жест изящный, как и плечи в тонкой, синей с темно-красными цветами блузке.

– Как… самочувствие?

– Нормально. – Еще раз дёрнулось плечико. – Насморк пару недель как прошёл.

– Люб, я не про насморк. Я про другое.

– Про что? – Она смотрит ему прямо в глаза, и тут же лёгкий румянец появляется на щеках. – А-а, ты про… это. Всё… – Она взмахнула ресницами. – Всё в порядке.

– Слушай, я сказать хотел… – Он поднёс кофейную чашку к губам. – У тебя же произошёл разрыв мягких тканей…

– Что?! – Она вздрогнула. – А-а… ну и… произошёл и произошёл. – Румянец на щеках стал ярче, она даже чуть отвернулась, демонстрируя опять все ту же идеальную линию скул и беззащитную трогательность шеи.

– После разрыва… гм… девственной плевы… там образовалась раневая поверхность. На стенках…

– Ты мне тут лекцию по анатомии читать собрался?

– Нет. Я к тому, что края разрыва зарубцуются через полторы-две недели. И раньше этого времени не стоит… заниматься сексом. Может наступить повторное кровотечение. И вообще… – Он замолкает. Выражение лица у собеседницы способствует тому, чтобы он заткнулся.

Два тёмно-красных пятна на побледневших щеках. И глаза у нее такие… В жизни не видел у Любы такого выражения глаз.

– Так, значит… – Голос у нее тихий, но он отчётливо слышит каждый звук. – Значит, так ты об этом думаешь, да? Что я пришла к тебе тогда за избавлением от… лишних мягких тканей? За врачебной помощью… Но, как только добрый доктор Самойлов помог пациентке Любови Соловьёвой, – вуаля! Можно пускаться во все тяжкие! Ничто же не мешает! – Голос ее стремительно набирает силу, превращаясь из шёпота в гневный звон. – Отлично! Я только и ждала от тебя разрешения! Может быть, ты и справку мне напишешь? Что я уже пригодна… к употреблению? Или тебе требуется провести еще одно обследование? Так ты скажи, не стесняйся! Прямо здесь будешь проверять – как зарубцевалось?

– Люба… – От ее напора Николай опешил. Совсем не это же он имел в виду и правда беспокоился. – Ты меня не так поняла. Я же…

– Нет, Самойлов, ты не ящер! Ты… ты… ты придурок! Идиот! Кретин!

Последние слова она почти кричит, не стесняясь. А потом хватает шубку и сумочку – и вот ее уже нет.

Теперь он узнает Любу Соловьёву. Ведёт себя так, как и положено. Да что он такого сказал? Всё перевернула с ног на голову. Вот и старайся, беспокойся о людях!

Он залпом допил остывший кофе. Блинчики на тарелке словно озябли и выглядят неаппетитно. Ник бросил взгляд в окно. Чтобы увидеть, как Люба падает. Поскальзывается прямо напротив того места, где он сидит, где еще недавно сидели они вдвоём. Падает навзничь, взмахнув руками, о ледяной асфальт ударяется сумочка, рассыпая вокруг содержимое. Он вскакивает с места. Люба тоже поднимается – только медленно и на четвереньки. Стоя на четвереньках, начинает собирать рассыпавшееся – насколько ему видно, в основном это содержимое косметички. Движения у нее торопливые и неловкие, на щеке видна блестящая дорожка. Люба плачет?

Она все-таки поднимается на ноги и уходит – быстро и всё же чуть прихрамывая. На границе света от окна кофейни остаётся лежать ярко-розовый цилиндрик. Губная помада. Какое-то время он смотрит на этот розовый предмет. А потом рывком срывается с места.

У дверей его решительно перехватывают. Ник оборачивается. Тщедушный парнишка-официант держит его за локоть – вид испуганный, но видно, что храбрится.

– Молодой человек, а расплатиться?

Ник чертыхнулся.

– Сколько с меня?

В ответ на названную сумму сунул купюру в протянутую руку.

– Сдачи не надо!

На улице его ждал лишь розовый цилиндрик помады. Он наклонился и поднял его. Когда распрямился, то увидел вдалеке Любу, голосующую проезжающим машинам. Бросился к ней бегом, думая только об одном: как бы самому не грохнуться на этом гололёде, как Люба только что.

Он подлетел к ней, схватил за руку.

– Отпусти меня!

– Не отпущу. Что с ногой? Больно? Где?

– Не твоё дело! Отпусти, я кому сказала!

Приказ получается не такой грозный, как ей хотелось бы, потому что говорить приходится ему в пуховик – Ник прижимает ее к себе, и у нее хватает здравого смысла не пытаться вырваться силой.

– Нет. Нам надо поговорить.

– Уже поговорили!

– Ты меня неправильно поняла. Я не хотел тебя обидеть.

– И тем не менее у тебя прекрасно получилось!

– Любаша…

Резкий автомобильный гудок не даёт ему сказать. Ник оборачивается. У обочины остановилось такси, стекло на пассажирской двери опущено.

– Молодые люди, едем?

– Едем! – кивает решительно он.

В такси Люба демонстративно отвернулась к окну. На названный адрес не соизволила прореагировать. А он достал из кармана телефон, написал эсэмэску сестре.

Ты дома?

Нет.

В котором часу будешь?

В котором нужно?

Не раньше десяти.

Помни – бл*дство в таких объёмах до добра не доводит. Не забудь помещение проветрить и резинки выкинуть.

На последнюю эсэмэску он не стал отвечать. А телефон через пару минут снова пиликнул.

И ужин приготовь – сегодня твоя очередь.

Это было чистой воды шантажом и вымогательством, но он не в том положении, чтобы спорить с сестрой.

* * *

В прихожей он помог Любе снять шубку, как-то даже привычно уже. И они замерли, прямо там – наверное, на том месте, где всё и началось. Любе было ужасно неловко, но куда идти? В гостиную, где они целовались на диване? На кухню? В его комнату? О, да, там самое подходящее место, чтобы перестать чувствовать себя неловко.

– Пошли. – Он взял ее за руку, но она резко выдернула ладонь.

– В спальню? Сама дойду, дорогу знаю!

В комнате уселась в кресло за компьютерным столом, сложила руки на груди.

– Ну-с, Николай Глебович, я вас внимательнейшим образом слушаю.

Он вздохнул, сел напротив нее на кровать, провёл ладонью по голове, ероша короткие волосы. Наверное, это ему помогает думать. Ну, давай, выкладывай, Ник, что там у тебя на уме?

– Люб, я… – Он еще раз вздохнул. – Я, правда, не думал, что… Я просто… Ну, раз уж так получилось у нас…

После этого многословного монолога он замолчал. Бросил на нее короткий взгляд и отвернулся. Отличный у них разговор, занимательный.

– Хорошо. Я сама расскажу, что всё это значит. Ты на самом деле вправе. Вправе составить обо мне… об этой ситуации такое мнение. Нет, ну а что еще ты мог подумать? Пришла, пристала с поцелуями, залезла в койку…

– Люба, ну что ты…

– Молчи, ты всё равно говорить не умеешь! Значит, так… о чём это я?.. А, ну вот. Влезла в койку, потом обрадовала приятной… новостью. Понимаю, тебе деваться уже некуда было.

– Люба!

– Коль, давай просто всё забудем, а? Как страшный сон. Ну, было и было. Я перед тобой извинилась. Всё, проехали. Дальше каждый сам за себя.

Она несла такую откровенную чушь, что ответить он мог только одним: сдёрнуть ее за руку с этого чёртова кресла и…

– Что ты себе позволяешь?

Он молча уткнулся носом в ее шею, удерживая обеими руками у себя на коленях. Пахнет она офигенно. Слабый, почти неуловимый, нежный запах…

– Самойлов! Ты что там себе придумал? Что у тебя теперь есть право?

Он ее поцеловал. Сначала в шею, но уже после этого она не смогла ничего произнести. А потом в губы – и это сделало продолжение дискуссии вовсе невозможным.

– Любочка… – прервавшись, задыхаясь, попросил он, – дай мне еще один шанс.

– Второй бесплатный урок от секс-инструктора? – Она умеет держать марку до последнего.

– Угу, – улыбнулся он растерянно. А потом серьёзно сказал: – Я постараюсь сделать в этот раз… как надо.

– Ладно. – Да почему же она не может просто послать его на фиг? – Я тоже постараюсь вести себя прилично, не рыдать и не орать.

– Надеюсь, повода не дам.

* * *

Она зажата, это чувствуется. Вроде бы отвечает на поцелуи, прогибается под его руками. Но всё равно что-то есть внутри – словно нетающая льдинка. Помнит, ждёт, возможно, подсознательно даже. Что будет больно. И он ни хрена не представляет, что с этим делать! Не эксперт он по девственницам, первый раз… так. А у самого уже в ушах гудит кровь – так завёлся.

– Чего ты ждёшь? – Дыхание у нее всё же сбившееся, жаркое. – Начинай уже…

– Давай, ты не будешь меня учить, а?

– Я готова, правда.

Вот что ты с ней будешь делать? Ломает все его стереотипы – о себе, о том, как ведут себя неопытные девушки в постели. И он же не железный, в конце концов, чтобы отказываться от того, что ТАК предлагают.

– Люба, не зажимайся, пожалуйста… Будет только больнее.

– Я не специально! Я стараюсь…

Она всё такая же невозможно, почти болезненно узкая. Видно, как она захлёбывается собственным вдохом на его проникновение, замирает, прикусывает губу. Он двигается чуть вперёд, она отвечает дрожью тела – дрожью, которую не в состоянии унять. Пара движений, взгляд на ее лицо… Смачно выругавшись, он резко выходит из нее.

– Ну, и зачем ты остановился? – Она поразительно быстро приходит в себя.

Всё повторяется. Он снова сидит на краю постели, голый, спиной к ней. Люба быстро смахивает с глаз совершенно непроизвольно выступившие слезы. Она обещала ему не рыдать, но слезинки покатились как-то сами собой, без ее участия… По-прежнему почему-то больно.

– Чего молчишь, Ник? Какого остановился, я тебя спрашиваю! Я тебя об этом не просила!

– Знаешь… – У него такой безразличный голос, что ее только от этого тона начинает потряхивать. – Заниматься сексом с девушкой, которая плачет от боли подо мной, не входит в число моих излюбленных занятий.

– Ах, это снова я виновата?

– Я этого не говорил, – ответил он всё так же ровно и безразлично.

– Тебе вообще лучше не говорить! – Она резко садится на кровати, чуть поморщившись от лёгкой боли, нисколько не смущаясь собственной наготы. – А вот я тебе скажу, Николай Глебович! Свою вторую попытку ты с треском провалил! Третьей не будет! И не звони мне больше, понял?!

Он в ответ лишь дёргает плечом, всё так же не оборачиваясь. Вот теперь она снова ведёт себя предсказуемо. Как и положено девчонке Соловьёвой. Стерва. Не будет он ей звонить, одного раза хватило.