Дарья Волкова
Батя, Батюшко и Бэмби
* * *
Он убрал волосы от ее уха. Это раз. Совсем по-хозяйски. Словно она давала разрешение.
Он гладил ее пальцы. Это два.
Он очень недвусмысленно ее к себе прижимал. Это три.
Она даже не сразу поняла, что это было.
Однако…
Неужели это вы, Денис Валентинович? Тот самый, который так неприветливо и недвусмысленно указал на дверь при первой встрече?
Или тот самый, который потом вел себя абсолютно корректно и воспитанно, так, что Оле даже показалось: не приснилось ли неудачное сентябрьское знакомство?
Или тот самый, про которого сплетничали медсестры?
Еле удержалась, чувствуя мягкие и уверенные поглаживания ладони, чтобы не поинтересоваться, куда бы доктор Батюшко посоветовал пришить пуговицу ей, Оле.
Так почему же позволила? Так легко позволила то, что ни разу не позволяла ни одному… клиенту.
Почему?
Да потому, что сто лет не танцевала медленные танцы, черт побери!
Почти все окна в доме напротив были темными. По стеклу негромко барабанил осенний дождь. В квартире стало тихо. Отец, отвыкший от поздних посиделок, почти сразу лег в постель, Никита уже давно видел десятый сон.
И только Оля привычно сидела в полночь на кухне, пила чай и курила, слушая тишину и дождь. Это ее время. Иногда так важно послушать тишину и остаться наедине со своими мыслями.
А сегодня ее пригласили на танец. Последний раз это было под Новый год, как сейчас модно говорить – на корпоративе. Не очень трезвый водитель вышки[15] набрался смелости и пригласил Ольгу Геннадьевну на «Ах, какая женщина, мне б такую». В целом Новый год получился веселым, с конкурсами и караоке, так что и тот медленный вроде как пошел в зачет: потанцевала.
А сегодня вот еще раз. Уже под Стинга. И уже не с водителем вышки. Оля усмехнулась своим мыслям. Кто бы знал, что у нее голове? Если отодвинуть в сторону все проблемы, заботы, работу, клиентов, уроки, покупки и предстоящее родительское собрание.
Если остаться наедине с самой собой. Что вы хотите для себя, Ольга Геннадьевна? Банальности.
Цветы. Танец. И чтобы чувствовать… Стоп. Жалеть себя не будем.
Она встала, вытряхнула содержимое пепельницы в мусорное ведро, вымыла чашку и выключила на кухне свет. Вот и еще одно окно в городе погасло.
Уже засыпая, Оля подумала сквозь дрему, что в следующий раз непременно поинтересуется насчет пуговицы и месте ее размещения.
Хотя… будет ли следующий раз?
* * *
– Не любите вы Анну Романовну.
– Заместителя по АХЧ[16] любить не обязательно, – Денис аккуратно положил трубку на рычаг. – Достаточно с ней не ссориться.
– Вы с ней вежливо, да, – Тося совершенно перестал тушеваться, и, если ему интересна тема разговора, согнать с нее интерна невозможно. Да и любопытство явно значилось у парня второй натурой: – Но только по лицу видно, как вы к ней на самом деле относитесь. Так что фейсконтроль усильте, гражданин начальник.
– Яйца чле… курицу учат, – хмыкнул Денис. – Во-первых, она моего лица по телефону не видит. Во-вторых, ты переоцениваешь проницательность Анны Романовны. У нее в голове несколько иначе все устроено. Значительно проще.
– Она вас обидела?
Вот тебе и Тося! За обманчивой внешностью юного мальчика с невинными глазами скрывалась бульдожья хватка. Бабушкина натура, надо полагать, давала себя знать.
– Ты как себе представляешь, чтобы меня кто-то обидел? – Денис откинулся назад на спинку стула.
– Слабо, – улыбнулся Малин. – Потому и интересно.
– Ладно, – кивнул после небольшого раздумья Дэн. – Расскажу. Все равно она всей больнице растрезвонила. Ты про мужа ее знаешь?
– Нет, – Антон любимым жестом подпер рукой щеку в ожидании очередного рассказа.
– Ну, он бывший уже. Года три назад одним томным майским вечером – я дежурил как раз – отворяется дверь ординаторской, и является Анна Романовна. С мужем своим… под мышкой практически.
Тося представил себе пышные формы знойной женщины, мечты неизвестного поэта – и рассмеялся. Но тут же подавил ладонью смешок. А Денис продолжил:
– А мужик у нее был – золотые руки. У нас же работал. Инженер от бога. Все мог подключить, настроить, починить – от лампы до томографа. Вся больница на него молилась. Но Анну Романовну он не удовлетворял. Как мужчина, а не как инженер. Усадила мне его на стульчик и велела исправить ситуацию.
– И вы… смогли ему помочь?
– Тут медицина бессильна, Антон Евгеньевич. По крайней мере, наше направление. Психиатрия, может, и помогла бы. Но не ему, а ей. Объяснить, что мужчина – это не ходячий банк спермы на тощих волосатых ножках, который нужен только, чтобы детей завести и вообще – чтобы в хозяйстве был и постель грел. И что у него тоже могут быть те самые дни. Когда не то что секса – жить не хочется. Только я лично не знаком с психиатром, который смог бы пробиться сквозь семь сантиметров лобовой кости замдиректора по АХЧ. Там ситуация банальная до обидного. У мужчины от усталости или на нервной почве случилась в постели осечка. В ответ – скандал, ты не мужик, зачем ты мне, иди на диван. В следующий раз он уже боится, а страх – лучший друг эректильной дисфункции, как известно. После третьего-четвертого раза там уже ничего не шевелится – ибо кто будет поднимать голову, когда работает бензопила? Вот так вот женщина может сама на ровном месте создать из ничего – проблему. Если ей не хватает мудрости и такта.
– И что… и как… чем дело кончилось?
– Дело кончилось тем, что мы выпили по чуть-чуть коньяка, я два часа его слушал, а потом дал один совет.
– Какой?
– Подать на развод.
– Эх, Денис Валентинович… – картинно вздохнул Малин. – Разрушили образцово-показательную советскую семью. Сам не ам и другим не дам.
– Какие мы мудрые, поглядите-ка, – передразнил интерна Дэн. – Детей у них не было. Опять же, из-за мужа слабосильного, по мнению Анны Романовны. А слабосильный муж, между прочим, с полгода назад забегал ко мне. С коньяком. Женился на молоденькой девчонке, ждет пополнения семейства. Доволен и счастлив. Так что ничего я не разрушил.
– Надо полагать, о вашей роли в распаде семьи Анна Романовна не в курсе? – проницательно прищурил глаз Антон.
– Надо полагать, – в тон ему ответил Дэн. – Муж не сказал, а в силу интеллекта Анны Романовны только ты веришь.
Малин какое-то время молчал, размышляя об услышанном. А потом повторил фразу, с которой начался этот разговор. С небольшим видоизменением.
– Не любите вы женщин, Денис Валентинович.
– Отчего же не люблю? – Денис встал с места и взялся за пуговицы халата. – Женщин, особенно красивых, люблю. А вот вздорных баб – нет.
А кстати о красивых женщинах. Что-то не звонит ему одна интересная блондинка. Денис протянул руку, взял со стола телефон, проверил. Ни звонков, ни сообщений.
Куда ты пропала, Оля-красотоля? Почему не звонишь?
* * *
Телефон зазвонил, когда Оля была одна. Никита с дедом отправились в «Лужники» изучать Аллею славы, Изольда пошла в гости к подруге, которая тридцать лет проработала билетершей в театре и желала срочно поделиться новостями и мнением о новой постановке.
И это было кстати. Потому что не надо выходить в другую комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Не надо понижать голос при разговоре. И даже… даже не надо выбирать слова.
– Здравствуй, мама.
– Привет. Вот звоню узнать, как твои дела. Сама-то не звонишь, совсем забыла родную мать, как только на горизонте появился отец.
– Не начинай.
– А что так? Правда глаза колет?
– Ничего мне не колет. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Лучше скажи, как твои дела.
– А у меня все прекрасно. Вот вчера приехали с дачи. Думаем на следующий год беседку поставить, а в ней камин, чтобы, когда друзья и родственники приезжали, можно было посидеть вечерами.
– У тебя так много родственников?
– Не передергивай! И не лезь в мои дела. За своими лучше следи. Я, во всяком случае, тебя никогда не оставляла на чужих людей, как ты бросаешь собственного ребенка на престарелую, выжившую из ума актрису.
– Но ведь ты же не проявляешь желания забрать из школы собственного внука, пока я на работе.
– Я свое, дорогая, отсидела, пока тебе семнадцать не исполнилась, свой долг матери выполнила, а Никита – твой ребенок.
– Вот потому, что он мой, я и решаю, с кем его оставлять в мое отсутствие.
– А сейчас он где? В планшете сидит по уши? Как все современные дети?
– Ну почему же, он с дедушкой гуляет в «Лужниках».
Пауза.
– Значит… с дедушкой.
– У дедушки нет дачи, где надо строить беседку с камином, поэтому он вполне может себе позволить прогулку с внуком.
– Ты все же очень неблагодарная дочь.
– Я знаю.
На этом разговор закончился. В трубке послышались гудки. Оля положила телефон на стол и пошла открывать окно. После общения с матерью всегда становилось душно. Каждый звонок – маленькая война. И даже при явной ничьей – постоянный привкус поражения и горечи. Ведь это мама.
Глава 5. Homo sapiens
– Спасибо вам! – раз, наверное, в третий поблагодарил Зелен-ский.
– Совершенно не за что, – дежурно отозвался Денис. – Поверьте, мне тоже приятно иметь дело с дисциплинированным и разумным пациентом.
– Это дочка меня к дисциплине приучает, – немного смущенно улыбнулся Геннадий Игоревич. – Чтобы теперь за здоровьем следил и режим соблюдал.
– Она совершенно права. Исключительно ответственный и обязательный человек ваша дочь. Передавайте Ольге Геннадьевне мой сердечный привет.
– Конечно! – кивнул Зеленский и стал прощаться. Ну, если ты и таких намеков не понимаешь, Оля-красотоля, то придется тебя при следующей встрече отшлепать. В терапевтических целях. Обещала же. Надо держать слово, уважаемая бизнес-леди.
Едва за Геннадием Игоревичем закрылась дверь, как в нее тут же поскреблись.
– Можно? – раздалось с той стороны, в приоткрытую щель.
Кто это у нас там такой робкий и нерешительный?
– Заходите, голубчик, заходите.
Голубчик долго топтался на пороге, в лучших традициях комедии положений пытаясь обуздать дверную ручку. Денис уже стал переживать за сохранность фурнитуры, когда с третьей попытки у пациента получилось дверь закрыть и обернуться.
– Добрый день, доктор.
Быстрые движения рук носили явный невротический характер, а узкие плечи и астеническое телосложение дополняли общую картину. «Наш клиент», – резюмировал про себя Денис. И, ободряюще улыбнувшись, указал рукой на стул.
– Добрый день, – Дэн скосил взгляд на карту, – Евгений Борисович. Садитесь и рассказывайте, что случилось.
Пациент устроился на краешке стула, классическим нервным движением сцепил руки в замок на колене, стыдливо покосился на Николая и замер, глядя на Дениса сквозь тонкие стекла очков. «Ранняя импотенция», – про себя решил Дэн, отвечая Евгению Борисовичу отработанным до автоматизма благожелательным и успокаивающим взглядом. И какое-то время они так и смотрели друг на друга в абсолютной тишине. Даже Тося в соседнем кабинете престал шуршать бумажками, явно превратившись в одно большое ухо.
– Доктор, я хочу ребенка.
Из смежной комнаты раздался негромкий звук, и Денис дал себе слово, что если интерн выдаст себя еще хоть чем-нибудь, то устроит парню нагоняй. Давно пора – уже месяц у него работает, а шея еще не мылена ни разу.
– Похвальное желание, – невозмутимо кивнул Денис. Надо же, ошибся с предварительным диагнозом. – Есть та, которая с вами его разделяет?
– Что? – Евгений Борисович несколько раз растерянно моргнул, а потом сообразил. – А, да-да, есть, но… не получается.
– Это бывает. На зачатие влияет множество факторов, начиная от генетики и заканчивая образом жизни и режимом питания, – Денис проговаривал стандартные фразы, параллельно открывая карту. – Сейчас я буду задавать вопросы, а вы на них отвечать. А потом перейдем к осмотру. Итак, вопрос первый…
Больше всего в этом пациенте Дениса забавляло, как он старательно отводил глаза от экспонатов коллекции. А на осмотре так и вовсе очи прикрыл и едва дышал. Какие все-таки мужики существа нежные в основной своей массе. Жаль, женщины этого не понимают.
Клиническая картина нарисовалась стандартная: офисный работник, по состоянию здоровья – утомляемость и хандра, регулярность половой жизни – еженедельно, жена уже проверилась, со слов пациента, там полный порядок, не предохраняются год. В общем, копать и копать.
– Жду с результатами, – Денис протянул Евгению Борисовичу пачку направлений.
Тот, естественно, все это уронил, собрал с помощью Тоси и, многословно попрощавшись и выдержав еще одну битву с дверной ручкой, исчез из кабинета. И тут Малина прорвало.
– И часто у вас ребенка просят?
Денис усмехнулся в ответ.
– Не поверишь, поначалу ржал – не мог сдержаться. Потом привык.
Тося помолчал, а потом эффектно возложил длань на Николая. Что за этим последует, Дэн уже знал.
– Ребенка просят у Дениса,
Наверно, это неспроста.
Пора менять халат хирурга
На перья супераиста.
Если бы знал, что с интерном так весело будет, давно бы взял.
– Клюв уже есть, – Денис потер спинку носа. – Но перья – это не мой стиль. А, кстати о перьях… Лобковое оволосение по женскому типу, однако, у нашего Евгения. Что не есть хорошо, это я тебе как аист говорю. Ну да подождем спермограмму.
* * *
– Прямо так и сказал: ответственная и обязательная?
– Да, – отец с гордостью посмотрел на дочь, – и даже добавил, что на тебя можно положиться.
– Ну, это он из вежливости, – Оля разглядывала папку, что держала в руках.
Они сидели в машине Геннадия Игоревича. Теперь роли поменялись, и уже отец работал временно водителем, потому что Оля сдала своего верного железного коня на диагностику. Сидеть в небольшом седане отца было необычно. «Как у него тут все помещается? – думала она. – Места же совсем нет».
Когда-то, когда Оля только начинала работать, она познакомилась с одной очень интересной клиенткой. И та давала ей весьма интересные советы. «Дамскую сумку, – говорила она, – нужно выбирать так, чтобы в нее помещался батон хлеба и пакет молока. Тогда она функциональна».
Совет Оля запомнила – и именно по этому принципу несколько лет спустя выбирала себе машину. И не ошиблась. Туда помещалось все: буклеты для заказчиков, коробки с сувенирной продукцией, футбольный мяч, хоккейная клюшка, сменная обувь на шпильках (если надо выглядеть), и еще оставалось место для покупок из супермаркета.
– Нет, не из вежливости, – стоял на своем отец. – Денис Валентинович просто так говорить не будет. Он серьезный человек и серьезный врач.
– Как врач он серьезный, да, – согласилась Оля.
А вот как человек… в словах, переданных отцу, она увидела совершенно другой смысл. Даже иронию. Он явно намекал на телефонный звонок. И снова вспомнилась пуговица. И танец, и откровенный флирт. Серьезный человек?
Впрочем, сегодня еще один серьезный сказал ей с не меньшей иронией:
– И вся-то вы, Оленька, снежная, не тяжело быть такой?
– Нет, – ответила она «слизню», – повышает работоспособность.
Он сидел в ее кабинете и покачивал ногой, пока она пыталась рассказать ему, почему они не могут сделать двустороннюю печать листовок, если в договоре значится односторонняя и проплачено именно за эту услугу.
– И на кофе больше не пойдете?
– Не пойду. Андрей Николаевич, все пункты нашего соглашения будут выполнены в срок. Пилотные модули для местной прессы вам предоставлены. Могу еще чем-то помочь?
Он все так же покачивал ногой, а потом резко встал со словами:
– Знаете, мне расхотелось пить с вами кофе. Снег на зубах вязнет.
Это прозвучало почти оскорблением. И она съела. Потому что нужный человек для Ларионова и скандала с ним ей не простят.
А теперь вот еще про «выполнение обязательств» напомнили.
Что-то неправильно у нее с мужчинами.
– Пап, скажи мне как мужчина, женская гордость еще в цене?
Отец внимательно посмотрел на Олю. Она разглядывала папку, но взгляд чувствовала.
– А почему ты спрашиваешь?
– Мне просто интересно.
– Для меня – да. Для меня это на грани с чувством собственного достоинства. У человека обязательно должно быть чувство собственного достоинства.
– И иногда его очень непросто сохранить, – тихо проговорила Оля.
Теплая рука отца легла на ее ладонь.
* * *
– Хорошо-то как, мальчики… – Денис вытер волосы и повесил полотенце на шею. – Как же я, оказывается, соскучился.
– По нам, надеюсь? – Череп, он же Боря Черепанов, младший из двух братьев и однокурсник Дениса, вытянул поперек раздевалки свои длинные ноги.
– По волейболу. Вы к нему бесплатно прилагаетесь.
– Это еще вопрос, кто к кому бесплатно прилагается, – по своей скверной привычке всегда и со всеми спорить проворчал Боря. Но его перебил старший брат:
– Денис, помнишь, ты про умный презерватив рассказывал?
– Угу.
– Ну так я же купил!
Борис захохотал первым, а потом его поддержали и остальные трое – кроме Вадима Черепанова. Он поджал губы и вытащил из кармана куртки телефон.
– Они пусть ржут, что с них взять. А ты оценишь, Денис Валентинович. Вот, смотри, приложение специальное, тут вся статистика, между прочим.
– Ну-ка, ну-ка, – компания мужчин сгрудилась, передавая гаджет из рук в руки.
– То есть, по сути, это фитнес-браслет, только не на руку.
– Ага, и с расширенными функциями.
– Тут цифра что означает?
– Вадя-Вадя, а ты все это с Галкой сотворил, все эти цифры?
– Погодите, куда смотреть? Которая слева? Вадик, ты большой гигант большого секса!
– А что скажет наш мужской доктор?
Телефон оказался в руках Дениса, и он какое-то время лениво изучал экран.
– Ну, ваш вердикт, доктор? – Вадим довольно сложил руки на груди. – А то ты все заладил: «Приходи на прием, ты уже в группе риска». Какая группа риска с такими цифрами?
– Вадя, во-первых, в группе риска ты совсем по другой причине. А во-вторых… Судя по этим цифрам, ты своим самым дорогим и ценным от мух отмахивался. Или… – Дэн потер переносицу. – У тебя младший нынче чем занимается? Теннисом, я ничего не путаю?
– При чем тут мой сын, я не понимаю, – насупился Черепанов-старший.
– Вот врешь и не краснеешь, – Денис сунул гаджет другу в ладонь. – Надел пацану на руку перед тренировкой, сказал, что фитнес-браслет. А теперь нам втираешь про двухчасовой секс-марафон с метровой амплитудой фрикций. До этого даже немецкие кинодокументалисты не додумались!
Раскат хохота во второй раз был совершенно оглушительный. И даже Вадим Черепанов к нему в конце концов присоединился.
– Вот хлебом не корми Вадима Андреевича – дай народ ввести в заблуждение, – резюмировал Борис. – Я вам не рассказывал, как этот добрый человек и мудрый старший брат учил меня основам безопасности половой жизни?
Компания дружно и отрицательно замотала головами, а Вадим со стоном уткнулся в полотенце.
– Предвкушаю эпическую историю, – хмыкнул Лапин. Двадцать лет работы на линейной бригаде не отбили у него интереса к подобным рассказам.
– Не представляешь, Сережа, насколько, – ухмыльнулся Борис. – Этот кристальной честности человек, – толкнул старшего брата плечом в плечо, – на мой вопрос о том, как правильно надевать презерватив, с абсолютно серьезным лицом сообщил, что для стопроцентной защиты от половых инфекций и возможной беременности нужно…
– Не томи! – прервал затянувшуюся паузу пятый член их компании, детский отоларинголог, человек – золотые руки Семен Куриленко. Рядом с ним негромко в полотенце подвывал с переходом на всхлипы недавно отметивший сорокапятилетние отличный профессионал – кардиолог Вадим Андреевич Черепанов.
– Да сам вспоминаю сквозь смех и слезы, – старательно делал серьезное лицо Борис. – В общем, для стопроцентной гарантии, как просветил меня Вадюшка, надо в презерватив впихнуть все!
– В смысле – все?!
– Все – значит все. Все, что там болтается. Весь комплект. Один плюс два.
Первым сообразил Денис и с хохотом завалился на плечо Лапину. Тот понял следом. А потом очередной приступ хохота накрыл раздевалку.
– Меня только одно интересует… – тяжело дыша, с трудом проговорил Семен. – У тебя получилось?
– Сомневаешься? – фыркнул Борис, вызвав очередную бурю смеха. – Я же старательный! Пыхтел, сопел, но все впихнул!
– Ой, ну и дурак же ты был в четырнадцать, братец, – Вадим принялся растирать щеки. – Эта картина всю жизнь будет меня преследовать. Не думал, что такое в принципе возможно сделать. Заставь дурака богу молиться…
– Не начинай! – слаженно рявкнули остальные.
– Вот после этого, – в наступившей относительной тишине резюмировал Борис, – я совершенно утратил веру в людей.
– И стал патологоанатомом, – с напускным сочувствием продолжил Лапин.
– Именно! – закивал Черепанов-младший. – И не жалею. Прекрасная работа. А самое прекрасное в ней знаете что?
– Что твои пациенты на тебя никогда жалобы не пишут! – нестройным хором ответили Борису Черепанову его друзья.
* * *
«Секрет Изольды» вскоре перестал быть секретом. Она все так же выходила договариваться по телефону о встречах в коридор, ее все так же было слышно, несмотря на конспиративно-тихий голос. Обращение «Славочка» перешло в «Славочка, душа моя», а возвращалась после разговоров к обитателям квартиры Изольда Васильевна все в том же приподнятом настроении и с блестящими глазами.
Геннадий Игоревич, который частенько приезжал после работы в гости, очень страдал, старательно пытался делать невозмутимый вид, но у него ничего не получалось. Оля жалела отца, но со стороны все это выглядело настолько забавно, что порой с трудом удавалось сдерживать улыбку.
А соседка начала приходить к ним в квартиру с крючком и клубком ниток – она взялась за новую шаль.
– Женщина в любом возрасте хочет быть красивой, – прокомментировала это событие Оля, – и потом, она обожает шали, и примерно раз в полтора года вяжет новую. Просто пришло время. Но завтрашний футбол снова на тебе, потому что…
– «Славочка, душа моя», – закончил за дочь Геннадий Игоревич.
– Точно.
Развязка этой истории произошла неожиданно и на следующий же день, благодаря Никите. Оля только полчаса как вернулась домой, она спешно разогревала ужин для папы и сына, которые с минуты на минуту должны были вернуться из спортивной секции. Звонок в дверь не заставил себя ждать. На пороге, правда, были не только они, но и Изольда Васильевна.
– Оленька, я не оставила у вас свое вязание? – поинтересовалась она. – Никак не могу найти.
– Честно говоря, не обратила внимания, сейчас посмотрю.
– Новая шаль для «Славочки, душа моя» в детской, – возвестил Никита, снимая ботинки. – Мы же уроки там делали, я писал, вы вязали.
Густо покраснели оба: и Изольда Васильевна, и Геннадий Игоревич.
– Пойду посмотрю, – пробормотала Ольга и кинулась в комнату, боясь расхохотаться.
Когда она вернулась с начатой шалью и крючком, все еще топтались в коридоре, только сын деловито вешал куртку на крючок.
– Вот ваше вязание.
– Мама говорит, – Никита взял в руки спортивный рюкзак, – что это очень даже хорошо, если у женщины есть поклонники в любом возрасте.
Теперь настал черед Оли краснеть. Все-таки у детей невероятно острый слух, они умудряются слышать сквозь стены и двери.
А сын, довольный собой, с рюкзаком в руках удалился в детскую и оттуда прокричал:
– А мы скоро будем ужинать? Я голодный!
Немая сцена в коридоре длилась секунд десять, пока все трое приходили в себя. Первой подала голос Изольда. Голос ее звучал выше обычного:
– Какие поклонники? У кого поклонники? – и вязание свое прижала к груди.
– У вас, наверное, – немного сипло ответил Геннадий Игоревич.
– У меня?!
– Я надеюсь, что у Оленьки тоже, конечно, есть воздыхатели… Но о них нам пока ничего не известно.
– А о моих известно? – Изольда Васильевна начала приходить в себя. – Нет, я, конечно, никогда не скрывала, что в былые годы, работая в театре… и Оле рассказывала, но это же так… это так… естественно.
Геннадий Игоревич стоял все еще в верхней одежде и старательно ослаблял на шее шарф.
– Ну, для вас, актрис, это, конечно, естественно. Вот у нас, журналистов, такого не наблюдается.
– Что вы говорите? – соседка перевела ничего не понимающий взгляд на Олю. – Оленька, что он говорит?
– Это он на вашего Славу намекает, – вздохнула Оля.
– Славочку?
– Славочку, – подтвердил Геннадий Игоревич с каким-то удовлетворением.
Изольда, все еще прижимая к себе драгоценное вязание, с изумлением разглядывала собеседников.
– Мам! – напомнил о своем существовании Никита. – Мы ужинать будем? Я могу целого бегемота съесть!
– Ну, знаете ли, – в голосе бывшей актрисы послышалось возмущение, – не думала, что меня в этом доме… что после всего… что вот… так обо мне… Геннадий Игоревич, как вы могли?! И ладно он, но ты, Оленька… И все же вы, Геннадий Игоревич, а с виду такой интеллигентный! Я ребенка готовлю к поступлению в театральное училище! Моя старинная подруга попросила! – Изольда подняла подбородок выше, и в голосе ее послышался вызов. – Да, я знаю, что не такая уж великая актриса и не уверена, что с поступлением получится, и не хотела все это афишировать, но театр – он в моей жизни навсегда, понимаете? И я не могла отказать, и не хотела, а вы…
Геннадий Игоревич так и застыл с рукой у горла:
– Так это уроки театрального мастерства?
– Представьте себе!
– Ох… – Оля усиленно терла лоб.
Обстановка в коридоре накалилась. Изольда была обижена, отец растерян, а сын в детской голоден.
– Занятие со Славой закончилось? – спросила она соседку.
– Да.
– Ну вот и отлично. Предлагаю всем успокоиться и устроить совместный ужин. И заодно вы нам расскажете о своем подопечном, потому что строгой конспирацией заинтриговали всех.
* * *
– Хуже пациента, который скрывает информацию, только пациент, который сам себе ставит диагноз, – Денис допустил легкое раздражение в голосе – исключительно в педагогических целях.
Васенька занялся любимым делом – залился румянцем. Потом колупнул угол стола. Испросил взглядом поддержки у Малина и, не получив оной, принялся за исповедь.
Денис слушал и иногда задавал вопросы. Тося сидел молча – парень вообще со своей ролью «А Тоська слушает да ест» справлялся прекрасно. Иногда Денису казалось, что интерну можно ничего на словах не объяснять, он все информацию получает так – аудиовизуально.
– Ну вот теперь картина прояснилась, – подвел итог Дэн. – Это же совершенно разные ситуации, голубчик: эректильная дисфункция и преждевременное семяизвержение. Ну как вы не понимаете?
– Теперь понимаю, – пролепетал Василий. Удивительно просто, что при такой импозантной внешности и даже некоторой брутальности человек обладал редкой по нашим временам чувствительностью. – Вы простите, Денис Валентинович, что я ввел вас в заблуждение. Я не хотел, честное слово.
– Придется поверить на слово, что уж, – демонстративно вздохнул Денис.
– Ну просто… понимаете… хочется же, чтобы женщине было хорошо… – весь свой ресурс по покраснению и лепетанию Вася исчерпал и теперь говорил вполне уверенно. Негромко, но с пониманием обсуждаемого вопроса.
– А кто вам сказал, что долго и хорошо – это одно и то же?
Василий пару раз хлопнул своими великолепными ресницами, изобразил губами буковку «О» и только после этой пантомимы выдал ответ:
– А если долго – это не хорошо, то что тогда… хорошо?
Желание усмехнуться Денис усмирил.
– Такие вопросы – не совсем мой профиль. Но длительность полового акта – это тот вопрос, где единого мнения и стандарта нет и быть не может. Со своей стороны я могу выявить либо исключить факторы биологического характера, которые могут на нее влиять. Этим мы и с вами и займемся. А что до дилеммы «хорошо – долго», то это касается только вас и вашей партнерши.
– А если у меня… ну то есть… – еще не вся краска израсходовалась. Теперь запылали кончики ушей. – Нет постоянной партнерши? Но… в общем… я не с одной, а…
Полюбовавшись на кончик красного уха, Денис достал телефон и списал из адресной книги номер. Бумажку протянул Василию со словами:
– Я консультирую в Центре развития семейных отношений. Это номер сексопатолога из данного центра. Прекрасный специалист. Думаю, часть ваших вопросов он снимет. Но анализ на гормоны сдайте обязательно.
Васенька закивал и стал прощаться. А на пороге вдруг замер, видимо, потрясенный музыкальными созвучиями. Помимо поэтического дара Тося еще подвизался на ниве художественного свиста. И сейчас что-то насвистывал, глядя в окно.
– «Не уходи, побудь со мной, ты, мой каприз» – это мне? – задорная улыбка удивительно шла Василию. Смысл вопроса от Дениса ускользнул, зато Антон его вполне уловил. Рассмеялся.
– Нет, это я так – по мотивам осеннего пейзажа. Навеяло. Бабушка любит эту песню. А что, похоже вышло? Узнаваемо?
– В конце припева немного неточно, – широко улыбнулся Василий. – А так – да, узнаваемо.
– Любите петь? – Тося хорошо усвоил урок о важности установления доверительных отношений с пациентом. Не исключено, что из парня таки выйдет неплохой андролог. – В караоке?
– Нет, караоке – это для меня… слишком, – Васенька совсем приободрился и помахал им ручкой. – До встречи, Денис Валентинович, Антон Евгеньевич.
Теперь уже Малин смотрел с открытым ртом на закрывшуюся дверь.
– Ну когда ты уже привыкнешь к имени-отчеству, – вздохнул доктор Батюшко. – Вот же Тося Бабушкович…
* * *
Геннадий Игоревич последовал совету дочери насчет «ухаживать за актрисами красиво и с шиком» и не придумал ничего интереснее, чем пригласить Изольду Васильевну в театр.
– Правильно, – одобрила Оля, разглядывая билеты. – Пока на горизонте не появился новый Славочка, надо действовать решительно.
Лицо отца сморщилось при упоминании недавнего инцидента:
– Не напоминай! Так глупо и нелепо получилось.
– А по-моему, смешно. Ну и с пользой. Так ты бы еще год мучился гамлетовским вопросом: ту би о нот ту би, купить билеты в театр или не покупать?
– А ты хулиганка, дочка, – слегка прищурив глаза, проговорил Геннадий Игоревич.
– Еще какая, – согласилась Оля, – мама в детстве звала меня Бестией.
И это была правда. Только в тоне матери не слышалось снисхождения и теплоты, когда звала так свою дочь. «Бестия» означало, что Оля делает все не то. Молоко забыла купить? Чего от Бестии можно еще ожидать? Колготки порвала белые парадные? Вот покупай тебе после этого дорогие колготки. А то, что с мальчишками подралась, потому что те дразнили и обзывали фонарным столбом (к одиннадцати Оля вдруг резко вытянулась и была выше всех в классе), – маму не интересовало. Она работала, убиралась, ходила на школьные собрания, копила на стиральную машину-автомат, уставала, а дочь, вместо того чтобы помочь, только расстраивала. Учиться могла бы лучше, в магазин ходить чаще, к вещам относиться бережнее.
Оля старалась, честно, старалась. Это была настоящая многолетняя борьба за возможность услышать ласковое материнское слово. Так хотелось, чтобы ее к себе прижали, поцеловали, назвали «дочкой», «радостью». Случалось. Очень редко. И дни эти были самыми счастливыми и запоминающимися. А в основном, конечно, Бестия.
Это уже потом, будучи сама с ребенком и возвращаясь мысленно в детство, Оля стала лучше понимать мать, что не со зла все, а от усталости и личной неустроенности, от того, что еще молода и красива, а наладить свою жизнь не можешь. Потому что вместо того, чтобы пойти на свидание, надо домой – ужин готовить и кормить ребенка, и стоять в очереди за детской одеждой, и достать эти распрекрасные парадные белые ажурные колготки, которые надели всего один раз.
