Дарья Селиванова
Народный совет
В одном он оказался прав, когда долго разглагольствовал, сидя вечерами на кухне: домохозяйка Вероника Леонидовна оказалась никому не нужна. Так она стала кассиршей в "Пятерочке" без каких-либо перспектив на светлое будущее. Ее уделом стал однообразный труд и постепенное увядание. Быт и квартира постепенно ветшали, а сама она погружалась в глухое состояние апатии и уныния.
Будто вчера тусклый свет пасмурного неба потревожил ее маленькую кухню сквозь мутные, немытые с зимы окна. Вероника Леонидовна вспомнила, как сидела в тот день, мрачно сгорбившись на стуле и красила ногти на ногах. Сын ушел в училище, а у нее был отпуск и она собиралась ехать на дачу. Хотелось немного взбодриться на свежем воздухе вдали от суеты.
От тяжких мыслей ее отвлек звонок телефона. На загоревшемся экране выскочило имя ее старинной подруги, с которой они вместе ходили в школу. Тонечка живет в соседнем дворе и они часто встречаются.
– Ника, отличные новости! – в голосе подруги звенел восторженный ажиотаж, – мы с тобой можем переехать в новый дом!
Вероника Леонидовна слушала подругу очень внимательно, та была общественным советником главы управы и очень гордилась своим статусом, при каждом удобном случае упоминая о своей близости к высшим кругам местного политического истеблишмента. Может быть, черная полоса в жизни заканчивалась и Веронике Леонидовне выпал шанс покинуть свое опостылевшее, полное дурных чувств и воспоминаний жилище, въехать в новую жизнь и, может быть, задышать привольней. К тому же у нее лет пять уже как не работал полотенцесушитель. Иван Валентинович, мастер из Жилищника, только драматично закатывал глаза, когда приходил на очередной ее вызов.
– Встретимся вечером у твоего подъезда. Возьми с собой Мариночку, – пропела Тонечка, а в воображении Вероники Леонидовны полз вверх воздушный замок, кирпичный монолит на шесть или девять, но не более четырнадцати этажей с видеонаблюдением в подъезде, стеклопакетами и, конечно, новеньким, блестящим полотенцесушителем.
– И еще сходим на встречу с префектом. Он на все вопросы компетентно ответит, – на прощание сказала Тонечка и положила трубку.
Веронике Леонидовне показалось, что она попала в волшебную сказку, где обрела крылья. Широко и гордо раскинув их, она что было сил неслась вперед, подхваченная попутным ветром перемен, к счастливому и благополучному финалу. И в жизни ее появился мужчина, в чьи надежные, уполномоченные руки с изящными пальцами она могла доверить свою непростую женскую судьбу. К тому же она не увидела у префекта обручального кольца.
– Эта сука из первого подъезда устроила мне настоящий ад, – жаловалась Вероника Леонидовна подруге Тонечке на провал с реновацией пару месяцев спустя, но встреч с префектом с тех пор все равно не пропускала по глубоко личным причинам. Вероника Леонидовна улыбнулась.
– Чему это вы так радуетесь? – грубо спросила сидящая рядом с ней старуха. Вероника Леонидовна вздрогнула и вернулась в настоящее время.
– В Жилищнике работаете, небось? – не унималась соседка, обдавая Веронику Леонидовну кислым запахом из беззубого рта.
– Письменный вопрос задавать будете? – подскочила девица со стопкой бланков в руках.
– Вот, – Вероника Леонидовна порылась в сумочке и протянула сложенный пополам лист, – я заранее написала.
– Заранее! – сиплым шепотом зло торжествовала неприятная старуха, – эдак ты наше общественное мнение, значит, искажаешь! – она попыталась перехватить послание, но девица со стопкой бланков оказалась проворнее.
– Секретутка! – прошипела ей вслед старуха.
– Что вы привязались, женщина?! – не выдержала Вероника Леонидовна.
– А вам-то что? – вскинулась мерзкая старуха.
– О! Админресурс подключился! – поддержал ее кто-то за спиной у Вероники Леонидовны.
– Ох, вы у меня все еще попляшете!
– Не мешайте другим слушать, – воскликнула, обернувшись, пышная дама.
– Что такие невоспитанные?! – прилетело с другой стороны ряда.
– Не смейте нас затыкать!
И все разом загомонили, обмениваясь оскорбительными обвинениями, отчего глава управы вынужден был прервать свой доклад об итогах социально-экономического развития района в текущем году.
– Я прошу всех успокоиться! – громко проговорил префект в микрофон и строго посмотрел прямо на Веронику Леонидовну. Ее сердце упало. Остаток встречи прошел в попытках не расплакаться. Домой он вернулась поздно и в расстроенных чувствах.
– Мам! Дядя Леша приехал! – крикнул сын из своей комнаты.
Брат Вероники Леонидовны смотрел телевизор на кухне и пил чай.
– Верунчик, здорова! – дядя Леша широко улыбнулся и тут же закинул в рот шоколадную конфету из хрустальной вазочки на столе. – Теперь буду чаще заходить. Мы тут у вас стартовые дом по реновации строим.
Вероника Леонидовна легонько присела к брату за стол.
– И что? Ну, расскажи! – она подвинула вазочку с конфетами поближе к нему.
– Да ну что рассказывать? – отмахнулся дядя Леша, – все через одно место!
– Ну что ты так сразу… – Вероника Леонидовна даже немного обиделась.
В кухне было темно, только ярко мерцающий экран освещал лицо Вероники Леонидовны. Там молодая женщина ходила по квартире, в которую ее собирались вселить по программе реновации. "Кухня без окна, смотрите" – печально говорила она, – "ванная микроскопическая, смотрите, как вмонтирована лейка, вот, ржавый полотенцесушитель. Как тут жить?" – ее скорбь терзала Веронику Леонидовну. Кругом был обман.
– Дура ты у меня, – сказал дядя Леша на прощание и вышел, оставив Веронику наедине с ее унижением. Она тихо заплакала. Больно было в груди, будто сердце остановилось и никак не могло вновь забиться под тяжестью несправедливости, придавившей его.
"Отцвели уж давно
Хризантемы в саду…" – глухо за стенкой репетировал сын, готовясь к окружному конкурсу молодых талантов.
"А любовь все живет
В моем сердце больном…"
Его глубокий, полный страдания голос то затихал, то воспарял под потолок.
"Опустел наш сад. Вас давно уже нет.
Я брожу один, весь измученный.
И невольные слезы катятся
Пред увядшим кустом хризантем."
Голос печального юноши взволновал и приковал внимание префекта к сцене. Конкурсы народной самодеятельности навевали на него скуку. "Песни нашего округа" были очередным формальным мероприятием и он, усаженный на почетном месте в первом ряду, надеялся со смирением пережить. Энергично стучали твердыми пятками и кружились под грохочащую музыку девицы в коротких красных сарафанах и кокошниках. Депутат городской думы, расположившийся в соседнем кресле, пристально смотрел влажным взглядом на их крепкие коленки. Конферансье торжественно объявлял номер за номером. И вот, появился юноша, неуловимо знакомый призрак, и стал петь о том, что, казалось, утеряно навсегда. Овал его бледного от волнения лица, меланхоличный взгляд, нежная складка губ, множество еле-уловимых черт напоминали ему, как шел он раз за разом через одинаковые актовые залы однотипных школ и взгляд его на доли секунды проскальзывал сквозь плотное окружение коллег, ловя изящный профиль женщины. Она приходила на все его встречи с населением, садилась обычно в середине или в конце. Он легко находил ее бледное от волнения лицо, когда оглядывал присутствующих в момент приветствия:
– Добрый вечер, уважаемые жители! Начнем нашу встречу. Вместе со мной здесь находятся… – префект запнулся. Ее не было. – Мои заместители, а также руководители окружных служб, – с небольшим усилием он продолжил следовать давно отработанному регламенту.
Не было ее полного нежности взгляда, дарившего надежду, что, может быть, есть где-то другая жизнь без этой навязчивой духоты переполненных помещений, бесконечно однообразных жалоб и претензий, неповоротливости подчиненных. Там южный радостный ветер гонит корабли розовых облаков в нежно-лиловый закат и каждое мгновение приносит радость. И стрекочут в траве цикады под оглушительные, нескончаемые, раздражающие покашливания и шарканье тяжелых ног. Преисполненные подобострастного страха лица сотрудников, обращенные к префекту, вызывали у него брезгливость и досаду. Месяц за месяцем, встреча за встречей он ждал, но милая женщина больше не приходила.
БЛАГОУСТРОЙСТВО
Войдя ранним утром погожего буднего дня летом в наш парк через маленькую калитку на тихой боковой улочке, обязательно можно было увидеть загорающего нудиста. Презирая нормы морали общественных пространств, едва прикрытый кустом, крепкий мужчина стоял, подбочась и развернув мощную свою грудную клетку навстречу солнечным лучам. На вид ему было лет шестьдесят, у него было багровое лицо и багровое, будто воспаленное, пузо, покрытое сеткой белых волосков. Его коллегу по досугу в это же время можно было застать у пруда неподалеку. На берегу обустроили спуск лесенкой. Зимой в Крещение туда приходил поп, чтобы осветить воду в проруби-купели, а потом поднимался над парком довольный рев моржей. Нудист-купальщик был всегда нетороплив и полон собственного достоинства. После водных процедур он любил постоять и погреться на солнышке, что неизменно возмущало физкультурников. Их площадка с яркими, разноцветными тренажерами находилась аккурат напротив лесенки. И нудист томно наблюдал за их упражнениями, царственно опершись локтем на голову грубо вырубленной из дерева фигурки выдры в половину человеческого роста. Смущенно отвернувшись, я проскакивала мимо него. Кровожадный обыватель внутри меня требовал вызвать полицию, но я неизменно ждала, что инициативу, в конце концов, перехватят физкультурники.
22 июня 2017 года. Семь утра. В книгах по фотографии пишут, что лучше снимать ранним утром или на закате, когда свет наиболее красив и рисует приятные тени. Действительно, золотые лучи с трудом пробивались через плотную листву и не растворившуюся после прохладной ночи дымку, а на траве блестела радужными огоньками роса. Воздух благоухал свежестью и влагой. Чуть дальше по берегу стояли старые ивы, внутри совсем пустые. Там обитало семейство котиков. Они тотчас окружали старушку в белой кружевной панамке, требовательно мяукали и толкались, требуя еды. Старушка, согнувшись, развязывала полиэтиленовые пакеты с объедками. Мимо по дорожкам бегали дети, собаки и тихо катили мамочки свои коляски.
Народ все прибывал. От главного входа тянулись вглубь зарослей шашлычники. Компании по нескольку человек – каждый тащил в руках по пакету, набитому едой, выпивкой и углями. Часто после их буйных празднеств оставались грустно висеть на ветвях деревьев и кустов поникшие воздушные шарики. Под ногами валялись объедки, перемешанные в траве с блестящим конфетти. Скоро загорятся первые костры. В воздухе поплывет запах жженого мяса и пластика. К вечеру он обратится в удушливую дымовую завесу, за которой будут раздаваться пьяные вопли и песни.
В теплое время года в парк шли гулять все. Это был чудом сохранившийся кусок старой усадьбы. "Памятник садово-паркового искусства XVIII века. Особо охраняемая природная территория" – гласил расписанный полууставом деревянный стенд, установленный на самом красивом, северном берегу пруда, а за ним неожиданно для меня все было огорожено строительным забором в бело-зеленую полоску.
– Вы не знаете, что здесь происходит? – рядом со мной остановилась бегунья и вынула из уха наушник.
– Понятия не имею, – ответила я ей мрачно.
– Вот уж правда, – она кивнула на надпись "Суки!", оставленную кем-то, вдохновленным этим возмутительным препятствием. Бегунья развернулась и убежала в обратную сторону.
"Ну что ж, жадная до благоустройства рука мэра дотянулась до нашего с вами любимого парка, соседи! На освоение территории выделено ни много ни мало двести миллионов." – читала я пост Марии Соловьевой в районной группе, – "Будем же пристально и со всем вниманием наблюдать за уничтожением природной территории недавно назначенным директором Елизаветой Эдуардовной, лоббирующей стратегические интересы матерей-алкоголиц и их конкурирующего потомства".
В прикрепленном к посту видео молодящаяся, длинноволосая блондинка энергично, как китайский болванчик, качала головой и низким, прокуренным голосом тараторила: "И мы хотели бы, чтобы, когда мама приходит с детьми и пьет пиво, может быть, из этого часа, когда она пьет, на пятнадцать минут или двадцать она зашла в экологическую школу на центральной площади, которую мы собираемся открыть, или покачалась на качелях. Поэтому вот извините, ради бога, но вообще-то мы вам, жителям, делаем лучше!"
– Да они офигели совсем! – возмущалась Катя, на вид совсем молоденькая: лет, максимум, двадцать пять. В сети она была известна под ником Псина Ушастая. С большим интересом и не без пользы я недавно прочла ее статью о возврате средств переплаты за отопление, включающую весьма обширный и крайне тягостный опыт ее личного бодания с управляющей компанией.
– Где информационный щит? Чё за херня?
Ее резкие, нервные манеры выдавали в ней пылкий нрав, а тот факт, что управляющую компанию она все-таки нагнула и выпотрошила, красноречиво свидетельствовал о том, что передо мной предстал человек целеустремленный и даже упрямый.
– Нет информационного щита, надо писать в ОАТИ, – скучающим, будничным тоном ответила, ни к кому не обращаясь, будто бы в пустоту Марина Аркадьевна Кузнецова, человек в районе уважаемый и известный своей работой по защите природного комплекса.
– Муниципальный истеблишмент дал Марине Аркадьевне прозвище "Зеленка", впрочем так же в мэрии называют зеленые насаждения, – прошептала мне на ухо Мария Соловьева.
Наружность Марины Аркадьевны идеально соответствовала ее славе защитника природы. Она была похожа на вставшего на задние лапки, вытянувшегося суриката. Седые волосы ее были заплетены в косу, свернутую в тугой пучок. Движения были мелкими и суетливыми, юношески угловатыми, хотя лет ей было под шестьдесят. Теплыми карими глазами она смотрела всегда будто сквозь мир, отчего выражение лица у нее было слегка отстраненное и задумчивое.
Мы вчетвером топтались возле дырки в строительном заборе недалеко от главного входа в парк и выглядели довольно жалко, как смущенные, потерявшиеся дети. Мы расступались перед надменно проезжающими мимо КАМАЗами. За забором на стройплощадке суетились рабочие в оранжевых жилетах, прыгали, тряся ковшами, по кочкам деловитые экскаваторы, раздирая своими колесами пушистый зеленый луг с россыпью желтых одуванчиков. На глазах мягкий ковер на берегу пруда превращался в изувеченное месиво из грязи и глины. Подняв камеру над забором, Мария Соловьева снимала все происходящее.
– Отсутствует пункт мойки колес, – прокомментировала стоящая рядом Псина Ушастая, – складирование строительных материалов на земле. – Она указала на кучу досок, сваленных неподалеку.
– На сайте Департамента природопользования нет экспертизы, – Марина Аркадьевна в задумчивости продемонстрировала нам экран своего телефона. Там был открыт раздел, где публиковались документы ведомства.
Марина Аркадьевна еще в 2011 году боролась против планов Русской православной церкви построить огромный храм, отрезав тем самым от сквера в нашем районе больше половины территории. Она была могучим и опытным ветераном активизма, продержалась на плаву и не исчезла в глубине обывательского небытия с тех самых пор, хотя многие, вставшие на путь отстаивания конституционных прав на благоприятную среду, ломались спустя два года интенсивного противостояния властям. В районе она была главным и фактически единственным экспертом по природоохранному законодательству.
– Но есть нюансы, конечно, – загадочно завершила Мария Соловьева свой рассказ про нее.
Марина Аркадьевна стояла чуть в стороне и говорила в пустоту, ни к кому не обращаясь конкретно:
– Надо проконсультироваться с Самсоновым, у них была похожая ситуация. Они писали в прокуратуру и заставили Богданова обратиться в суд. Правда, проиграли. Но Шинкевич говорил, что писать надо как-то хитро, надо попросить его прислать образец. И, конечно, огласка. Креатив, как Грязнова делала в Стрешнево. Там то снеговиков лепили, то надувных уток в пруд запускали, ленточки еще вязали. Может, песню написать и мэру спеть? Есть у нас кто креативный? Не знаю. Надо еще к Ермолаеву идти, он грамотно с закупками работает, знает, как правильно их оспаривать. Я была на его семинаре у Яблока. Там было что-то про…
Марина Аркадьевна продолжила вещание в режиме радио, но я отвлеклась и негромко обратилась к Марии, которая пристально рассматривала ничем не примечательный куст снежноягодника.
– Кто все эти люди, про кого она говорит?
– Спокойно, – тихо отозвалась Мария, беззаботно махнув рукой.
Упорствуя в своем стремлении познать истину, я встала между ней и так живо интересующим ее кустом:
– Но о чем речь вообще? Я не понимаю!
– Да нормально все, – быстро шептала Мария, – обычно мы сразу натравливаем Марину Аркадьевну на чиновников и она внушает им разумное, доброе, вечное до потери ими сознания и ориентации в пространстве. Они сразу становятся значительно более податливыми и покорными…
– Но сейчас тут чиновников нет, – отметила я очевидное.
– Н-да, – с деланным замешательством Мария медленно осмотрела округу и застыла глядя куда-то вдаль.
– Так что нам делать-то? До завтра тут торчать? – не унималась я.
– Дождемся Алену, – Мария перевела взгляд в сторону главного входа в парк, – она подскажет, что делать.
Стояла удушающая жара. Высоко в лазурной пустоте неподвижно повисли величественные, ослепительно сияющие белизной облака. Пыль из-под колес КАМАЗов и выхлопы пропитали горячий воздух и делали каждый вдох омерзительным. Мы ждали минут десять, не дольше, но время тянулась как резина.
Наконец, возле главного входа в парк остановилось такси, из него выскочила пухлая, невысокая блондинка. Приметив нас, она тут же, не мешкая, но и не торопясь, прошла через ворота прямо к нам.
– Ну, и где ваши депутаты? – еще раз хорошенько осмотрев наше жидкое сборище и поздоровавшись, строго спросила она. В отличие от нас, по-летнему расслабленных и одетых непритязательно, она выглядела строго и элегантно в синем, струящемся платье.
– Тут у нас – не там у вас. Все депутаты – единорожики, – усмехнулась Мария, – На носу выборы. Они наверняка сейчас натаскивают своих гончих старушек голосовать как надо.
– Понятно, – Алена презрительно поджала губы. – Еще кого-нибудь ждем?
– Нет, – отозвалась Мария, остальные печально покачали головами.
– Тогда приступим! – Алена резко развернулась и ловко нырнула через дырку в заборе. Мы тут же последовали за ней. Ветер раздувал ее широкий, длиной до щиколоток, легкий подол. Будто Свобода, сошедшая с картины великого художника и ведущая за собой народ, она стремительно направилась к экскаватору и через мгновение отважно перегородила ему путь.
– Прекратить работы! Где главный? Зови главного! – орала Алена, энергично размахивая руками.
Из кабины вылез загорелый дядька в шортах и шлепанцах. Он стянул со спинки сидения оранжевую жилетку, накинул на себя, спустился на землю и принялся звонить по телефону, стараясь держаться подальше от подгоняющей его Алены, но и не отходить слишком от брошенной им техники.
– А что так можно? – спросила я у Марии Соловьевой. Столь неожиданный ход поразил меня своей смелостью и легкостью. Правда, я была не особо опытна в организации и проведении протестных мероприятий.
– Не думаю, что это этично, – вместо Марии подала голос Марина Аркадьевна, – но…
– Да наплевать! – перебила Псина.
– …но деваться нам сейчас некуда. Надо работы останавливать. Надо было бы привлечь кого-то более опытного, но у Алены практика тоже есть. – невозмутимо закончила Марина Аркадьевна свою мысль.
Мария Соловьева фыркнула. Крупным планом она снимала на свою камеру дядьку, разговаривающего по телефону. Тот все время норовил повернуться к ней спиной, но Мария совершенно безжалостно его преследовала.
– Что вы чувствуете, нарушая закон? – то и дело обращалась она к нему.
Марина Аркадьевна бродила по округе и фотографировала навалы щебня, песка и земли вперемешку с травой. Разломанный берег раскинулся перед нами безвольно будто бездыханная жертва насилия с выпотрошенными кишками. А я, наткнувшись на свежий труп давнего друга, в ужасе смотрела на него и не знала, что делать. Жаль, что молитвы мои возносились в пустое небо, а не валились метеоритами на головы тех, кого я проклинала.
– Надо все актировать срочно, – отвлек меня от гнетущего созерцания ровный голос Марины Аркадьевны. Она рылась в своем потрепанном туристическом рюкзаке.
– Стукнуть что ли в миграционку? – предложила Псина. Как ястреб, приметивший свою добычу, она наблюдала за рабочими в оранжевых жилетах. Тараканами они спешно расползались с места преступления. Рядом с Псиной остановилась Мария, чтобы снять их побег.
– Рано пока, – ответила она Псине. – Мы здесь бьемся не против наших братьев-пролетариев из дружественных республик, а против системы, что заставляет их пренебрегать законами нашего дорогого отечества.
Марина Аркадьевна протянула мне несколько разлинованных листов с заголовком "АКТ" и детскую книжку "Сокровища Древнего Египта" в качестве твердой подложки. Я взяла ручку.
– Так. Пиши, – скомандовала она, со вздохом собираясь с мыслями. – Первое, повреждение почвенного покрова в результате проезда тяжелой строительной техники… Потом приложим к нашему заявлению в природоохранную прокуратуру. Записала? Так. Надо сфотографировать. Второе, отсутствуют защитные ограждения кустарников и стволов деревьев.
– А вот и ответственные должностные лица! – оторвала нас Мария Соловьева от подсчета ущерба, нанесенного природе.
Лица эти имели крайне недовольное выражение. Двое суровых мужчин угрожающе надвигались на нас. Один из них было особенно хмур и широк. Он носил густую черную бороду, слоновьи ляжки и тяжелый живот, игриво выглядывающий краешком из-под плотно облегающей черной футболки с надписью "ARMANI" . На волосатых пальцах солидно сверкали золотые перстни.
– Чё здесь делаете? – вместо приветствия обратился к нам широкий мужчина.
– Снимай все, что происходит, – тихо попросила Алена Марию Соловьеву, – но постарайся меня в кадре не светить.
– Я помню, – буркнула Мария и направила камеру на вновь прибывших.
– Добрый день, господа! – Алена обратилась к суровым мужчинам с приветливой улыбкой. – Мы настоятельно хотим ознакомиться с разрешительными документами на осуществление работ на данной природной территории.
– Особенно интересует акт государственной экологической экспертизы, – вставила Марина Аркадьевна.
– И информационный щит почему-то отсутствует, – добавила Псина от себя.
– Вы ваще кто такие? – мотнув головой, как бык перед рывком, широкий мужчина решил прояснить обстановку.
– А вы? – отказалась прояснять ситуацию Алена, Мария Соловьева с камерой подошла поближе.
Широкий мужчина обвел всех полным презрения взглядом и попытался отвернуться от камеры. На секунду мне показалось, что сейчас случится отвратительнейший эпизод насилия, но он сдержал порыв и нехотя ответил:
– Я прораб.
– Хорошо, уважаемый господин прораб, вы понимаете, что, осуществляя здесь деятельность без соответствующих документов, вы подводите себя и свое руководство под уголовную ответственность? – Алена говорила с ним мягко и доверительно, будто желала всем присутствующим только добра и поэтому вынуждена была предупредить о самых страшных последствиях столь предосудительного поведения.
– Ты кто такая, чтобы мне указывать? – задал прораб наводящий вопрос.
– Мы жители этого района, – Алена оставалась невозмутима.
– Тогда идите знаете куда, жители? – тактично предложил прораб направление дальнейшего следования.
– Так! – восторжествовала Псина, – я вызываю полицию! – Она выхватила из кармана телефон и набрала номер 112.
– Вы не имеет права тут находится. – В голосе прораба появились нотки сомнения. В дикой природе он мог быть носорогом, думала я, глядя на него, и сейчас этот носорог был крайне удивлен и несколько раздосадован тому, что мы не бежали от него сломя голову. Как быть дальше, ему было совершенно непонятно.
– Мы – граждане Российской Федерации и стоим на общественной земле, – приосанившись и гордо вздернув подбородок, сообщила Мария Соловьева.
– Ради вашей же безопасности вы должны покинуть территорию, – не сдавался прораб.
– Нет, пока работы не будут остановлены, – сказала Марина Аркадьевна. Она кивнула на полузаполненный акт у меня в руках, – экосистеме природной территории наносится невосполнимый ущерб. Здесь зафиксированы краснокнижные виды, а вы ведете шумные и земляные работы в выводково-гнездовой период, нарушаете места естественного гнездования птиц. Луговину всю уничтожили. Посмотрите! – Она указала на пруд, обратив всеобщее внимание на мутную воду с белесой взвесью и радужными разводами на поверхности, – пятна нефтепродуктов, – пояснила Марина Аркадьевна, – а там сейчас утки с утятами. Редкие для нашей местности чомги…
– Утки, если им понадобится, перелетят на другой пруд, – вступился второй суровый мужчина. Перепалка затягивалась, и он, до этого момента хранивший молчание и присматривавшийся к происходящему, начал терять терпение. Он был в темных очках и в мятой клетчатой рубашке с короткими рукавами. Правая рука у него от локтя до плеча была забита татуировкой с полинезийским орнаментом.
– Представьтесь, пожалуйста! – потребовала Алена.
– Я специалист по благоустройству из дирекции парка, – понизил голос второй суровый мужчина так, что его имя ускользнуло от моих ушей.
Алена нахмурилась.
– Тогда позвольте напомнить вам, уважаемый специалист из дирекции, что особо охраняемые природные территории, а также утки, проживающие в их границах, находятся под защитой федерального и городского законодательства об ООПТ. – отчеканила Алена каждое слово, – документы вы нам так и не предоставили.
– Со всей документацией можно ознакомиться у нас в дирекции, – устало проговорил сотрудник из дирекции.
– Отсутствие документации на площадке – это тоже нарушение, – Марина Аркадьевна кивнула мне, – надо внести в акт.
Я послушно заскребла ручкой по бумаге.
– Вы срываете нам сроки! – взревел прораб, – провокаторы! Вам делать нечего? Идите работу себе найдите и не мешайте нормальным людям! – вопил он и даже тряс кулаками, но Мария Соловьева прервала его страстный монолог:
– Полицейский экипаж прибыл!
К нам возвращалась Псина в сопровождении двух сотрудников патрульно-постовой службы, облаченных в бронежилеты и с автоматами.
– Сейчас нас всех расстреляют! – встрепенулась Мария Соловьева. Однообразные препирательства заставили ее заскучать и она искренне приветствовала подоспевшее развитие событий. Прораб насупился, а специалист из дирекции напустил на себя утомленно-деловой вид, ожидая, видимо, тем самым обрести понимание, а может быть, даже сочувствие со стороны органов правопорядка.
– Товарищ лейтенант! Неустановленные лица ведут незаконные работы на территории парка, – обратилась Марина Аркадьевна к одному из полицейских.
– Все совершенно не так! – вмешался специалист из дирекции. – Эти жители, – он ткнул пальцем в нашу сторону, – мешают ведению работ по благоустройству парка.
– Но документов на благоустройство нет! – громко оповестила Псина стражей закона.
– Есть, – опроверг информацию специалист из дирекции.
– А вот и нет.
– Нет, есть!
– Нет!
– Есть!
– Заявление писать будете? – Уточнил товарищ лейтенант. Он равнодушно взирал на всех с высоты своего опыта борьбы с преступностью и явно не собирался вмешиваться в конфликт, ограничившись формальным мероприятием по приему заявления от лиц, полагавших свои права нарушенными.
– Обязательно! – приготовилась мстить Псина. Лицо товарища лейтенанта на секунду исказила мука, но он, соблюдая протокол, любезно пригласил Псину для заполнения бумаг пройти обратно к машине, предварительно убедившись, что у нее при себе был паспорт.
– Ну что ж! – Хлопнул в ладоши специалист из дирекции, просияв, – пусть полиция со всем разбирается.
– Минуточку! – осадила его Алена. Специалист из дирекции вновь потускнел. – Мы отсюда никуда не уйдем, пока работы не будут остановлены.
– Ладно, – сдался специалист из дирекции, – приходите завтра к нам в дирекцию. Мы вам все покажем.
– А работы?
Специалист замялся. Директор парка вряд ли похвалила бы его за такое самоуправство. Деньги на благоустройство были выделены, работы начались, сроки поджимали.
– Приостановим, – пообещал он с тяжелым вздохом.
– Тогда до завтра! – угрожающе попрощалась Алена.
Специалист из дирекции и прораб еще некоторое время совещались, отойдя от нас подальше. Я наблюдала за ними, отчаянно жалея, что не могу подслушать и не умею читать по губам.
– Надо искать проект на госзакупках и внимательно смотреть, что они там наворотили… – рассуждала Марина Аркадьевна вслух, ни к кому не обращаясь.
– У нас есть кто-нибудь внимательный в тех домах? – спросила Алена, глядя на высотки через дорогу от парка.
Воздух был влажным и душным. Облака с горизонта плыли почти черные и ветер доносил глухие раскаты грома издалека. Надвигалась гроза. Я шла домой уставшая и беспокойная. Вслед за моим домом кипучая и пагубная деятельность властей добралась и до милого моему сердцу парка, где я гуляла почти каждый день. Единственное место поблизости, где можно было почувствовать себя за городом и, проникшись спокойствием здешних столетних дубов, услышать вечный шепот мира, заглушенный за пределами парка шумом машин и уличной суеты.
Про остановку работ специалист из дирекции нам, конечно, наврал. Рабочие возобновили свой незаконный труд, как только прошла гроза. Об этом Алене тут же сообщила ее знакомая бдительная старушка и счастливая обладательница окон с видом на парк в одной из высоток. Нам пришлось по очереди дежурить до самой ночи.
Елизавета Эдуардовна всегда считала, что достойна большего. В детстве она любила крутиться перед огромным антикварным зеркалом в тяжелой, резной раме. Вместе с бухарским ковром, висевшим на стене в маминой спальне, и шкатулкой в виде маленького домика оно чудом сохранилось от прабабки с невразумительно-аристократической родословной. Темно-синее платье в мелкий белый цветочек, которое сшила для нее мама, казалось маленькой Елизавете Эдуардовне самым красивым на свете. Она любовалась им и собой в старом зеркале, пока мама вплетала голубые ленты в ее светлые локоны. Ласковые прикосновения мамы погружали Елизавету Эдуардовну в теплый и бескрайний океан любви, где она, как большая рыба, лениво парила, перебирая радужными плавниками, по счастливому и неторопливому течению жизни. И мама Елизаветы Эдуардовны любовалась назревающей красотой своей дочери, то мурлыкая засевший в голове мотив, то приговаривая нараспев: