Дарья Селиванова
Народный совет
Общественный контроль, тем временем, обнаружив в зампрефекте удручающе скудный источник информации, постепенно угасал. Толпа во дворе потихоньку начала редеть. Депутат Инна Смирнова, прорвавшись к телу зампрефекта, яростно на него спикировала, но тот наотрез отказался вступать с ней в полемику, сославшись на дальнейшие, совершенно неотложные дела. Так же тихо, как и появился, он покинул народный сход. Спустившись с горки, мы с Марией бродили между группками болтающих жителей и выспрашивали на камеру их мнение о программе реновации и встрече с зампрефектом.
– Думаю, председатель Алексеев стал крысой, – с неожиданной ясностью изложила свою мысль Марианна Константиновна, когда мы, уже собравшись уходить, оказались рядом. Ее пухлые, ярко накрашенные губы исказила горькая усмешка. – Он только что похвастался, что эта управская дрянь пообещала его первым сюда переселить.
Мы с Марией переглянулись.
– А еще, – выплюнула с негодованием Марианна Константиновна, – он сказал, что нашу депутатку Смирнову все считают белой вороной, по которой психушка плачет.
Маленькое рыжее пламя вырвалось из зажигалки в изящной руке муниципального депутата. В другой руке Инна Смирнова держала акт приемки работ по капитальному ремонту.
– Инка, давай, жги! – скомандовала Мария Соловьева, направив на акт камеру. Лицо ее приобрело хищное выражение, а глаза алчно горели.
Камеру она поднесла еще ближе, чтобы фокус выхватил подписи членов комиссии и выведенную синими чернилами стоимость проведенных работ. Аккуратно и быстро, чтобы не загорелась бумага, Инна Смирнова провела по рукописной строчке язычком пламени и чернила исчезли. Тот же трюк она проделала с двумя подписями.
– Огонь тема! – воскликнула Мария, а я, сидя в тесном зале заседаний совета муниципальных депутатов, как-то особенно остро и неприятно почувствовала свое одиночество и уязвимость.
Подрядчик подписывал акты, потому что хотел денег. Инженер технадзора, потому что у него еще шестьдесят таких же домов. "Отвалите от меня, пожалуйста!" – молил он каждым своим действием. Жилищник подписывал, потому что это Жилищник. От управляющей компании ничего толкового ждать не приходилось, кроме списания и освоения денег. Управа подписывала, потому что их хата с краю. Муниципальный депутат подписывала за глубоко уважаемой управой. Оставалась только я – ответственный представитель собственников помещений. Я могла, встав в позу, вообще ничего не подписывать, но тогда фонд капитального ремонта мог сменить меня на более сговорчивого соседа, отрисовав новый протокол общего собрания собственников за пять минут.
Дисциплинированно написывая жалобы во все инстанции, мне удалось добиться некоторых успехов. Акт подписывался после информационно насыщенной экскурсии по местам ремонтной славы в моем доме. Подписи меня уже не так волновали, как указанные в актах суммы.
– Мы закрываемся по факту проведенных работ, а не по смете, – убеждал меня инженер технадзора, выслушав мой отчет о заложенном в смете перерасходе.
– Тогда мне нужно видеть акты по форме КС-2 и КС-3 с детализацией фактически сделанных работ, – потребовала я.
– Попробую спросить, – ответил инженер технадзора,– но это наша внутренняя документация.
– Вы тратите деньги собственников жилья, – бурчала я от досады, – неплохо было бы собственникам знать, как эти деньги были потрачены.
Тем не менее, суммы, указанные в актах, которые приносил хмурый прораб Петр, примерно соответствовали моим личным подсчетам. Бдительность моя притупилась и я немного расслабилась. Как оказалось, очень зря.
– А что про исчезающие чернила на финансовых документах думают правоохранительные органы? – поинтересовалась я. – Вы к ним обращались?
– О да! – воскликнула Инна Смирнова. Тон ее был ядовит. – Наш районный прокурор не увидел в этом никаких нарушений и вообще был недоволен, что мы отвлекаем его такими мелочами от важных дел.
– Действительно! – хмыкнула Мария. – Еще не все родители, вышедшие погулять в зону несанкционированных митингов с детьми, лишены родительских прав.
– Короче, он посоветовал просто обводить весь рукописный текст своей ручкой, – закончила Инна Смирнова свой рассказ.
В феврале по подъездам засели электрики, а по квартирам пошла, наконец, бригада сварщиков менять батареи. Прораб Петр, куратор из Жилищника и я сидели в бытовке и добавляли в шахматку номера квартир, владельцы которых согласились пустить к себе рабочих.
– Почему нельзя за один заход поменять и отопление, и канализацию с водоснабжением? – пытала я прораба Петра.
– Работы решили перенести, – ответил за него куратор из Жилищника. – Никто не хочет ломать стенку в сортире.
– Трубы превратились почти в труху. Вы сами показывали! – вспомнила я последнюю информационную встречу с жителями, где куратор из Жилищника прочел лекцию и продемонстрировал насквозь проржавевший кусок трубы из подвала.
– Это никого не волнует до первого залива, – поделился он своим житейским опытом. – У нас есть протокол общего собрания.
– Минуточку, – притормозила я, – не было никакого собрания. Протокол поддельный.
– Все равно, – дернул плечами куратор из Жилищника, – отказов слишком много.
У него зазвонил телефон и он, извинившись, взял трубку. Страдальчески возведя глаза к потолку и надувая щеки, он слушал своего собеседника, изредка пытался что-то возразить, но на том конце его резко обрывали.
– Вам бы мужчину, – тихо сказал мне прораб Петр. – Хорошего, кавказского мужчину, чтобы – вжик вас! – на коня и детей рожать.
Он заулыбался, довольный собственной проницательностью.
– Спасибо, конечно, большое за предложение, – процедила я, злобно глянув на него в упор, – но у меня уже есть муж.
Он ответил мне полным снисходительного сочувствия взглядом.
– Леонидовна достала! – пожаловался куратор из Жилищника, покончив со своим телефонным разговором.
– А что у нее? – вскользь спросила я, собираясь уже уходить.
Куратор из Жилищника тяжело вздохнул.
Мелкая проблема Вероники Леонидовны, возникшая в питательной среде жилищно-коммунального хозяйства, разрасталась до глобальных масштабов. У нее не грелся ее старый полотенцесушитель.
Сначала Жилищник отказывался его ремонтировать, утверждая, что ток в стояке нарушен кем-то из соседей выше этажами, заменивших полотенцесушитель у себя. Затем стал спихивать работу на фонд капитального ремонта. Фонд в лице инженера технадзора отчаянно сопротивлялся, настаивая, что таких работ в смете нет.
– Мне плевать, кто будет это делать. – вмешалась я в конфликт, пригрозив не подписывать приемку отопления, пока полотенцесушитель Вероники Леонидовны не заработает.
Для острастки я предложила куратору из Жилищника возмутиться письменно вместе со мной небрежно составленной сметой. Вид у него тут же стал глубоко несчастный, он невнятно замямлил, аргументируя свой отказ, но непрозрачный мой намек был понят.
Через неделю позвонил прораб Петр и бодро доложил, что договорился с Вероникой Леонидовной о замене полотенцесушителя. В назначенный день мне позвонила взволнованная Вероника Леонидовна. Рабочих нет, – сообщила она. Я позвонила прорабу Петру. Рабочие есть, – сказал он. Хорошо, – сказала я, но выяснилось, что соседка есть, рабочие есть, сварщиков нет, – сказали рабочие.
В разборки удачно вклинился инженер технадзора.
– Акты подпишите? Нам квартал закрывать надо, – вкрадчиво спросил он меня по телефону.
– Сварщиков нет, – объявила я.
Через пять минут он мне перезвонил и сообщил, что сварщики есть, соседки нет. Ушла по делам.
– Построения, что ли, по утрам устраивать? – сокрушалась я.
– Учись тогда у Ирины Львовны построения устраивать, – выказывала свое вящее недовольство Мария Соловьева, – причем без личного своего присутствия.
Злилась она, конечно, не без повода. Ирина Львовна подняла панику в соцсетях своим истошным кличем. Призвав всех активистов срочно десантироваться к березовой роще на территории районной больницы, а сама она не пришла, сославшись на занятость.
Больница стояла через дорогу от парка и тоже была частью старой усадьбы. В советское время рядом с барским особняком один за другим постепенно отросли еще три вместительных корпуса, но березовая роща сохранилась. Было что-то сказочное, очень нарядное и светлое в том, как пестрели за оградой белые в черных пятнышках стройные стволы над пышной, зеленой травой. Люди здесь появлялись редко, дорожек не было, отчего роща казалась позабытой и загадочной.
В прошлом году пошли разговоры, что на капитальный ремонт одного из корпусов выделили два миллиарда рублей. Корпус стоял с заколоченными окнами и обнесенный сеткой, защищавшей заброшенное здание от любопытства скучающих пациентов. В феврале Ирина Львовна уже поднимала район на дыбы, узнав от соседа, регулярно посещавшего медицинское учреждение, что корпус, который хотели ремонтировать, собрались сносить и строить на его месте новый комплекс. Под снос из бюджета выделили дополнительные деньги, а два миллиарда так и затерялись где-то в глубинах документооборота.
– Нашу жемчужину, березовую рощу, мы, конечно, постараемся максимально сохранить, – заявил надменный главврач, когда Инна Смирнова с соратниками вломилась к нему в кабинет. Неравнодушные жители из его слов сразу все с прискорбием поняли.
– Рощу рубят! – оповестила всех Ирина Львовна в апреле. К своему сообщению она приложила несколько фотографий. В выкопанную глубокую яму были свалены распиленные на части бревна. Сверху они были обильно присыпаны мелким мусором и прошлогодней листвой. К этой яме я прибыла одновременно с полицейским патрулем. Мария Соловьева уже снимала место преступления, а Инна Смирнова принялась объясняться с угрюмыми сотрудниками.
Старший лейтенант страдал.
– Я уже сталкивался с фантазиями активистов. – говорил он, но все-таки подал Инне Смирновой бланк заявления и согласился вызвать следственно-оперативную группу.
Мимо в тот момент тихо крался больничный техник.
– Вот он руководил работами, когда мы пришли! – Мария Соловьева громко обратила внимание полиции на подозреваемого.
– Уважаемый! – старший лейтенант припер к стенке больничной часовни пойманного техника.
Тот все отрицал.
На помощь технику подоспел заместитель главврача. Высокий, крупный мужчина с красным, рябым лицом, облаченный в великолепное темно-зеленое пальто из верблюжьей шерсти тоже страдал.
– Как же достали эти активисты! – возмущался он, не стесняясь публики. – Ничего в России нельзя делать.
Резко развернувшись, депутат Инна Смирнова строго отчитала его о правовом регулировании содержания территорий, входящих в природный комплекс Москвы.
– Вы у себя на дачах, небось, убираетесь, – обиделся заместитель главврача.
Когда к месту прибыла глава управы, по роще уже бродили двое криминалистов из следственно-оперативной группы. Маргарита Степановна и сопровождавший ее директор Жилищника осмотрели вырытую яму и сваленные туда порубочные остатки. Пообщавшись по телефону, директор Жилищника прояснил, наконец, сложившуюся ситуацию. Его подчиненные мирно пилили свалившийся за зиму сухостой под присмотром больничного техника.
– Порубочный билет для этого не нужен, – на всякий случай уточнил директор Жилищника.
Следом чистосердечное признание сделал заместитель главврача. Именно ему пришла в голову идея выкопать яму и свалить туда весь мусор и закопать, сэкономив тем самым на вывозе отходов на полигон.
– Блин, – переживала Инна Смирнова о несанкционированных рубках в ее заявлении в полицию. – Меня могут, интересно, за клевету привлечь?
– Совсем неинтересно, – проворчала Мария, – уже в который раз подрываюсь на фейках от Львовны.
"Девочки, очень жаль, что меня там не было!" – написала Ирина Львовна в районный чат. – "Мне надо было с внучкой посидеть, а так я бы вывела их всех на чистую воду. Вывороченные корни от поваленных деревьев имелись?"
"На месте работает оперативно-следственная группа", – отчиталась ей Инна Смирнова.
"Теперь вся эта древесина отравится на полигон." – вмешалась в переписку Марина Аркадьевна Кузнецова, – "Лучше уж закопать было. Молодцы!"
– Как же иногда хочется их послать ко всем чертям! – озвучила Мария Соловьева мои мысли.
– Не надо. – ответила Инна Смирнова строго. – Такие люди все-таки полезны.
Вероника Леонидовна тем временем радовалась своему новенькому, блестящему полотенцесушителю, установленному за счет подрядчика.
– Ты теперь тоже коррупционер, – подшучивал надо мной муж.
Прораб Петр с необычном для него красноречием расписывал победу сварщиков над проржавевшей и забившейся трубой в ванной Вероники Леонидовны. Не забыл он упомянуть и свой вклад в виде поездки на строительный рынок, где он выбрал для соседки наиболее оптимальный, хромированный экземпляр.
– Из уважения к вам, – объяснил прораб Петр свои усилия, после чего вручил мне акты приемки работ по замене стояков отопления и ремонту фасада дома.
– Ремонт фасада еще не закончен. – запротестовала я, достав ручку и зажигалку.
Куратор из Жилищника уже поставил свою подпись на обоих документах и смотрел на меня с опаской, как на помешанную, пока я объясняла, что и зачем я собиралась делать. Прораб Петр хранил угрюмое молчание. Сумма прописью мгновенно поблекла, а затем исчезла от нагревания. Рядом со мной дежурила понурая Ольга Владимировна, поэтому ответных мер, типа скрутить и закопать меня в лесу, которых я опасалась, не последовало. Инженер технадзора был в отпуске.
– Нет, ну это только к прокурору! – громко возмутилась депутат и я тут же спрятала акты себе в сумку.
– Зачем к прокурору? – взвизгнул куратор из Жилищника. – Все хорошо же делают. Добросовестно!
– То есть, по-вашему, это добросовестно – заполнять акты исчезающими чернилами? – огрызнулась я.
– В каком виде мне дали, в таком я вам и передал. – спокойно ответил прораб Петр.
Отмытый майскими грозами район оделся в яркое. Жара наступила рано, спровоцировав нашествие личинок и панику в районной группе. Постоянно появлялись фотографии с опутанными белой паутиной ветвями деревьев и беспокойные тексты. Экозащитники обнаружили в городе острую нехватку птиц. Внеплановое тепло и яркое солнце меня все же расслабляло и успокаивало, расправляло мне плечи и замедляло походку. И дом мой многострадальный в оцеплении припаркованных машин втягивал трещинками в кирпичной кладке жар народившегося солнца и заблестел щегольски новенькими водосточными трубами будто старый стиляга, приодевшийся на остатки пенсии. Опоясывающий его цоколь выглядел дряблым и небрежно оштукатуренным рваными кусками. Прискорбная поделка эта вряд ли пережила бы следующую зиму. Мой внимательный взгляд следовал выше, по швам кирпичной кладки. Несмотря на возраст, выглядела она вполне прилично, не осыпалась, даже если поковырять пальцем, хотя имелись кое-где неприятные пустоты. Их я фотографировала и помечала в своем акте обследования. По смете фасадные работы включали в себя замену балконных экранов и частичный ремонт цоколя. Нужен было как-то добиться от фонда капитального ремонта пересмотра сметы, которую рисовала безвестная, мелкая НПО на коленке по фоткам, полученным от Жилищника. У меня скопилось достаточно материалов и я надеялась, что они смогут заинтересовать крайне занятого районного прокурора.
Слава об упрямстве Федора Ивановича и его ведомства, не желавших разбираться с нарушением прав граждан, проживавших на территории района, была легендарной. Каждый раз, как речь заходила о районной прокуратуре, осведомленные собеседники обязательно делились анекдотичной байкой, хмыкали или непрозрачно намекали на тщетность любых усилий. Хуже репутация была только у районного суда, который попросту звали гадюшником, отчего мой выбор между ним и прокуратурой был прост. И я сосредоточенно ваяла свой жалобный труд со всеми аргументами, фактами, фотографиями и ссылками на действующее законодательство.
Громко хлопнула дверь четвертого подъезда. Ко мне целенаправленно направилась Вероника Леонидовна. Ее благодарность за новый полотенцесушитель обратилась в контрольно-ревизионную лихорадку. Теперь она заходила ко мне по вечерам и разрушала мне мозг долгими и утомительными рассуждениями о том, с какой неразумностью ведется капитальный ремонт в доме.
– Почему не меняют окна в квартирах? Почему не стеклят балконы? – возмущалась она. – У меня в квартире все трубы менять надо, а не только стояки. Зачем ремонтировать подвал? Туда же никто не ходит!
Высказывать претензии кому-либо, кроме меня, тем более письменно, она не захотела.
– Совсем нет времени! – пожаловалась она, покачав головой. – У меня дача! К тому же вы уже все взяли на себя.
Ее беспутная, бесцельная многословность и скрывавшаяся за тем беспомощность ужасно раздражали, поэтому явление Вероники Леонидовны в этот томный и тихий летний день вызвало у меня внутри тоску и отчаянное желание смыться поскорее от нее домой, сославшись на неотложные дела.
– Ни в коем случае не подписывайте никаких актов! – взмолилась Вероника Леонидовна, приблизившись.
– И не собиралась. По крайней мере пока. – удивленно ответила я. – А что такое?
– Вы только посмотрите, какую в подъезде плитку кладут! – воскликнула соседка и, цепко ухватив меня за запястье, увлекла за собой.
Уложенная поверх старой, новая, серого цвета плитка выглядела чудовищно. Рабочие оставили зазоры у стен, без плинтуса в них будет забиваться грязь. Выпилы под уходящие в пол трубы были сделаны криво, швы разъехались, одна плитка вообще отвалилась.
– Вы смотрите неоконченную работу! – ругался на меня срочно вызванный на следующее утро инженер технадзора.
С минуты на минуту я ожидала появления Вероники Леонидовны, которую уговорила присоединиться к четвертованию ответственных.
– Я смотрю неоконченную работу и вижу, что она уже говно! – парировала я выпад инженера технадзора.
Рядом с ним с независимым видом топтались двое молодцев. Прораба Петра я не видела уже довольно давно.
– Вы разве не видите, какой тут творится кошмар? – Вероника Леонидовна напала на инженера технадзора коварно, без объявления войны. – Безобразная плитка! Скользкая! Неудивительно, если все рабочие не говорят по-русски! Что они могут хорошо сделать?
И скорбная речь ее понеслась по уже известному мне изматывающему кругу. Один из молодцев, воспользовавшись засадой, в которую попал инженер технадзора, отвел меня в сторону и, представившись Сергеем, инженером со стороны подрядчика, предложил встретиться вечером и обсудить насущные вопросы.
– Без психованной, – покосился он на Веронику Леонидовну. – Сейчас мне надо отъехать по срочному делу.
Я возражать не стала и он быстро покинул поле боя.
– Серега тот еще балабол, – философски заметил ему вслед второй молодец. Он был выше меня на голову, широк в плечах и бородат. Его руки и ноги были полностью покрыты татуировками.
– А вы у нас кто? – полюбопытствовала я.
Одет он был в футболку, шорты и кепи в шотландскую клетку, на ногах были новенькие кеды.
– Я прораб, – с веселой ужимкой ответил мне прораб, больше похожий на хипстера, тусящего на Крымской набережной и невесть как попавшего в наш спальный гоп-район.
– А куда делся прораб Петр? – удивилась я.
– Сбежал, – без затей ответил прораб-хипстер. – Свистнул деньги, документы, нагрел бригаду свою и сбежал. Теперь его ищут чеченцы. – не скрывая восторга, уточнил он.
Прекрасно, подумалось мне, теперь в истории моего дома появились чеченцы. Когда они отловят и закопают прораба Петра, то наверняка захотят получить остаток денег. На их пути окажусь я, ответственный и упрямый представитель собственников, со скандалом подписывающий каждый акт приемки работ, являющийся основанием для перечисления фондом денежных средств подрядчику.
От размышлений меня отвлек инженер технадзора. Пять минут психологической атаки Вероники Леонидовны сломили его волю к сопротивлению. Он принялся молить меня о защите. Натравить на него соседку оказалось годной идеей. Ремонт шел уже без малого год и я порядком от него устала.
Через три дня на встрече главы управы с жителями района я поделилась с ошеломленной публикой захватывающими подробностями вечерней беседы с инженером подрядчика Сергеем. Обещания он не нарушил, прибыв к моему дому в пять часов, и я второй раз за день пошла осматривать фронт проделанных работ.
Инженер Сергей деловито ходил по подвалу и конфиденциально внушал мне, что несмотря на все мои усилия, все было сделано через жопу.
– Вот, например, этот кран, – Сергей указал на водопроводные трубы, соединенные широким краном, – его неправильно поставили. Он должен быть перевернут.
Оглядевшись, он печально покачал головой и подытожил:
– Рекомендую вам продавать квартиру и валить в ближайшие пять лет.
Моральные силы мои были истощены окончательно. Я впала было в уныние и апатию, но, слегка поразмыслив, поняла, что стоит попробовать закатить тонизирующий скандал при свидетелях.
– Капитальный ремонт в моем доме идет уже год, – излагала я Маргарите Степановне свою принципиальную позицию, – много есть проблем. Я их регулярно излагаю вам письменно… – Маргарита Степановна понимающе склонила голову. – Но сейчас подрядчик начал меня разводить, чтобы я закрыла ему все работы по моему дому.
Когда мы с Сергеем вылезли из подвала наступили серые сумерки. Подойдя к припаркованной рядом машине, он из стопки бумаг, развалившейся на заднем сидении, достал акт и показал мне.
– Все остальные подпишут без проблем, – уверенно заявил он.
– И замглавы по ЖКХ? – уточнила я.
– Он в первую очередь! – ни секунды не сомневался Сергей.
– Представитель подрядчика, некто Сергей, пообещал, – продолжала я докладывать Маргарите Степановне, – что если я ему все подпишу, то через две недели он поможет составить мне претензионное письмо и даст телефон знакомой девочки-прокурора, которая поможет мне снять главу управы и всю верхушку территориального управления фонда капитального ремонта.
Заманчивым предложением легкой расправы, отложенным лишь на краткий срок оформления документов, Сергей заронил мне в душу подозрения. По моей деликатной просьбе, он важно продемонстрировал образец претензионного письма. Оно оказалось банальным списком недоделок, изложенной им в переписке с кем-то в вотсаппе. Сергей моих сомнений не заметил и самодовольно сиял, решив, что окончательно меня уговорил. Перед собой он видел наивную домохозяйку и, вероятно, в чем-то был прав, но не во всем.
– И это все за одну твою подпись? – иронично улыбнулась моему рассказу Маргарита Степановна.
Слушала она с пристальным интересом. Я надеялась, что столь нахального покушения на свое достоинство и власть она не стерпит. Даже глава совета депутатов Виктор Геннадьевич отвлекся от содержимого своего телефона и внимательно впитывал каждое слово.
– Ага! Представляете? – воскликнула я и рой тихих смешков пролетел по залу. – Поэтому я прошу и управу, и Жилищник, и совет депутатов ничего не подписывать, пока я не разберусь с этой историей.
– Обещаю, этих подписей на акте не будет, пока не будет твоей, – дала слово Маргарита Степановна.
Больше подрядчика Сергея я не видела и ни разу о нем даже не услышала.
Хотя в одном он был, конечно, прав. Если бы собралась инициативная группа жильцов дома, можно было бы большего добиться, чем удалось мне в одиночку.
– Гарантирую, ты у соседей еще и виноватой во всем окажешься. – Пригрозила мне Мария.
Ссутулившись так, будто на его плечи давили все несправедливые обвинения за долгую и противоречивую историю человечества, председатель Алексеев сидел за столом совершенно неподвижно. Его лицо было бледным, а три морщины на лбу, вестники его постоянной печали и разочарования, были особенно глубоки. Не мигая, лишь изредка тяжело вздыхая, он смотрел на коммуниста Ивана Железного. Его старинный, добрый друг стоял, гордо расправив плечи и скрестив руки на груди, в центре комнаты, где шло очередное собрание Народного совета.
– Жека, – обратился коммунист Иван Железный к председателю Алексееву, – мы с тобой давно знакомы, многое вместе преодолели, но предательство должно быть наказано!
В углу, обняв свой портфель, сидел меланхоличный юрист Виктор. Проиграв битву за захват креста в сквере, он не остановился. На днях он представил в совет депутатов района образовательный проект, предполагавший установку в том же месте, где собирались строить храм, исторически реконструированного языческого капища. Усилиями неугомонной Инны Смирновой депутаты внезапно одобрили его дерзкую инициативу. Верующая общественность громко страдала от оскорбленных чувств, а защитники сквера славили торжество светского государства.
Юрист Виктор был удовлетворен успехом своей коварной контратаки на капиталистические амбиции православной церкви, а потому в импровизированном суде над председателем Алексеевым занял позицию защитника.
– По правде говоря, – рассуждал он, – нет ничего страшного в том, что управа знает, о чем мы тут разговариваем. Ничего противозаконного мы тут не обсуждаем. За некоторым исключением, конечно, – вспомнил он о товарище Лебедеве. – Действия председателя Алексеева никак нам не повредили.
– Все мы можем оступиться в доверительных беседах, – возразила Мария Соловьева, пристально следившая за судебными процессами над активистами.
Именно она выяснила, что председатель Алексеев уже некоторое время аккуратно вел аудиозаписи дискуссий Народного совета и отсылал их замглавы по работе с населением. Об этом она рассказала Ирине Львовне и Марианне Константиновне. Воинствующие пенсионерки тут же подняли бунт и даже великодушный коммунист Иван Железный не смог противостоять их свирепому напору. Обе они, оскорбленные в лучших чувствах, взирали на собрание и стоически ждали своего череда требовать крови.
– Одно дело, – продолжала Мария, – искренняя дружба с противником, – ее слова были встречены брезгливым фырканьем Марианны Константиновны, – и совсем другое – меркантильное стукачество на соратников после устного обещания должностного лица об улучшении жилищных условий, – закончила Мария свою дипломатично запутанную мысль.
– А может быть, ты сама сливаешь все в управу! – огрызнулся председатель Алексеев.
– Маша – наш человек, – холодно ответила Марианна Константиновна, – и ни разу не давала повода усомниться в своей лояльности, даже несмотря на моральную и идеологическую нестабильность.
– До этого ты вообще говорил, что тут жучки установлены, – припомнил ему коммунист Иван Железный.
Председатель Алексеев нахмурился и медленно, упирая на каждое слово, произнес:
– Говорю, я тут ни при чем! Я понятия не имею, откуда у управы записи наших собраний. Я никуда не стучу. Это ниже моего достоинства.
– А якшаться с этой управской шалавой вашему достоинству как, не вредит? – не выдержала Ирина Львовна.
Она страшно обиделась, узнав о неприятном мнении председателя Алексеева о ее персоне. А его неоднократно высказанное почтение к главе управы, которую Ирина Львовна терпеть не могла, добавила к обиде алчной мстительности.
– Коллаборационизм с оккупационной властью не может быть приемлем ни в каком виде, – выступила Марианна Константиновна в поддержку подруги, – наивность, с какой некогда уважаемый председатель нашей организации откликнулся на обещания этой мошенницы и тем самым подставил всех нас, является преступной.
– В чем он нас подставил, извините-ка? – вскочил на ноги товарищ Лебедев. – Наш совет пока что не более чем бесполезные посиделки плакальщиц на кухне! – Он обвел строгим взглядом всех присутствующих. – В одном я со всеми согласен, – он сжал руку в кулак и потрясал им в такт каждому своему слову, – председателя Алексеева надо сместить и назначить вместо него меня! Только под моим началом этот курятник превратится в стальной пролетарский елдак, воткнутый в нежную попку административного аппарата!
Ирина Львовна скривилась как от приступа тошноты, а Мария Соловьева удивленно вздернула бровь:
– Что за гомоэротические призывы, товарищ Лебедев? – ехидно спросила она.
– Так! – притопнул ногой коммунист Иван Железный, прерывая назревающую ссору, – будем голосовать!
И председатель Алексеев единогласным решением покинул Народный совет навсегда. Его место, к матерно высказанному разочарованию товарища Лебедва, занял коммунист Иван Железный.
Светлый день настал. Поутру под моим домом случился съезд ответственных должностных лиц составом, превосходящим мои самые смелые надежды. Первыми прибыли из Жилищника главный инженер с вкрадчиво улыбчивым куратором моего дома и хмуро сосредоточенным руководителем отдела капитального ремонта. Следом подоспел глава совета депутатов Виктор Геннадьевич в компании элегантной Ольги Владимировны и растрепанной Инны Смирновой. К обмену приветствиями и колкими любезностями незаметно, как вампир, присоединился замглавы управы по вопросам ЖКХ Валерий Николаевич. Последними появились хипстер-прораб и инженер технадзора, прибывшие на одной машине.
Собравшись, наконец, делегация не мешкая проследовала прямо к пресловутому перевернутому водопроводному крану, послужившему причиной моего скандального беспокойства.
– Идиот. – высказался главный инженер Жилищника, будто был оскорблен в лучших чувствах. Он принялся подробно объяснять мне, почему Сергей был неправ. Из его объяснений я поняла лишь, что кран стоял правильно. Однако вынутый против всякого на то своего согласия из своего уютного кабинета главный инженер был все равно недоволен. Под его тяжелым и холодным, как могильная плита, взглядом подчиненные немедленно принялись тщательно исследовать подвал, фасад и подъезды, шарить вдоль труб и ковырять уложенную плитку. Их сопровождал хор муниципальных депутатов, певших о благе жителей. Сникший инженер технадзора покорно заполнял дефектную ведомость. Даже замглавы Валерий Николаевич не оставался в стороне. Прогуливаясь туда-сюда, он, заложив руки в карманы брюк, то и дело качал головой и неодобрительно цокал языком, когда на глаза ему попадалась очередная небрежная недоделка.
Куратор из Жилищника горячо спорил с хипстером-прорабом о том, что и как следует ремонтировать, тряс сметой и требовал устранить все нарушения. Царила атмосфера здоровой конкуренции и исполнительности. Никто не убеждал меня в том, что сделать что-то невозможно или ненужно. Впервые с начала капитального ремонта я почувствовала облегчение и покой, но умиротворенное мое состояние длилось недолго.
Главный инженер с подчиненными и замглавы Валерий Николаевич вскоре, расшаркавшись, уехали. За ними следом покинули собрание и муниципальные депутаты, строго наказав инженеру технадзора и хипстеру-прорабу "делать как положено".
– На самом деле, – склонившись ко мне, сказал тихо хипстер-прораб, – ты мне только помогаешь.