Дарья Райнер
Фейрум
– Эй! – Он остановил Игнаса жестом. – Мне не нужны проблемы с Эйдой Голден.
– Какого черта, Энди?! – Игнас больше не сдерживался. Играть «постоянного клиента» по имени Фрэнк в его планы не входило. – Что тут происходит? С каких пор?..
– А что мне оставалось? Тебя не было два месяца, Найнс[3]! Два месяца. Это у тебя время идет кверху задом, а здесь, знаешь ли, жизнь продолжается. Ты либо выбираешь сторону, либо банды стирают тебя в порошок.
– Ты что, теперь варишь для них? Фейрщиком заделался?
– Заткнись, Найнс. Ни черта не знаешь, а туда же.
Игнас почувствовал, как гнев закипает внутри. Липа тихонько застонала на полу. Ей ни к чему слышать этот разговор. И видеть все это…
Он подобрал пистолет, легший в ладонь как влитой. «Не привыкай, – шепнул внутренний голос, – тебе ни к чему».
– Тише… – Он помог девочке подняться. Оглядел ее с головы до пят, стряхнув мелкие осколки – куртка пригодилась. – Цела? Не поранилась?
Она качнула головой. Глаза, огромные от страха, глядели куда-то за его плечо.
«Проклятье!»
Они недооценили Пурпурного. Оказавшись на ногах, он точным ударом отбросил Лагарда. Тот влетел спиной в стеклянную дверь, и новая порция осколков брызнула на пол. Липа вскрикнула.
Игнас нажал на спусковой крючок.
Теперь наверняка. Пуля нашла свою цель.
Он опустил руку с самозарядным «Колибри», избегая взгляда Филиппины. Он виноват перед ней, но ни объяснять, ни извиняться не было сил. Игнас просто смотрел себе под ноги: зеркально-гладкий чистый пол был залит кровью – алое на белом.
* * *
Липа сидела на кушетке. По-прежнему дрожала – зубы клацали о край стакана. Лагард принес ей что-то горячее: напиток оказался густым, как кисель, но вполне терпимым на вкус. Отдавал мятой и чем-то кисло-сладким – кажется, апельсином. Интересно, в сорок восьмом пили чай или окончательно перешли на синтетику?
А еще он предложил успокоительное. Даже шприц достал – деловито и со знанием дела. Но Игнас прочел весь ужас в глазах Липы и увел друга за стену – туда, где лежал Пурпурный. Она не понимала, что это значит: для нее мертвец был просто мертвецом.
Впервые в жизни у нее на глазах убили человека.
Игнас убил. Тот, которому она доверила свою жизнь. Он защищал ее или себя? Пурпурный ведь узнал его – перед тем как потянулся к оружию. Липа это поняла по взгляду, в котором отразились страх и ненависть.
«Кто ты, Игнас?»
Поставив стакан на тумбу с медицинскими инструментами, она бесшумно соскользнула с кушетки.
Говорил ли он правду, рассказывая свою историю? Был ли жертвой обстоятельств, подопытным мальчиком, выросшим в лаборатории, или только хотел, чтобы она так думала? Чтобы проявила сочувствие и попыталась оправдать его действия.
Кем он был здесь? Не в Прослойке, не в Доме, а в родном мире, где сложнее спрятаться за туманными историями? Здесь, помимо них двоих, были другие люди со своей правдой.
Липа приблизилась к двери, стараясь ничего не задеть. Вокруг было слишком много вещей из звенящей стали и стекла. Горы стекла.
Про себя она назвала помещение «операционной». Очевидно, здесь хранились все приборы и запасы Лагарда. Помимо кушетки у стены, в центре комнаты стоял медицинский стол. Из ящиков выглядывали провода. На подносах были разложены инструменты: от привычных скальпелей до предметов, которым Липа не могла подобрать названия. «Сорок восьмой», – напомнила она себе.
Ничего, кроме страха, этот год ей не сулил.
Голоса звучали приглушенно. Она коснулась ручки двери – едва-едва, боялась выдать себя случайным скрипом. Даже дыхание задержала, будто это могло помочь.
– …Бросаешься обвинениями, а сам приволок очередную девчонку! Да что с тобой не так, Найнс?
– Ты не слушаешь!
– Как и ты! У тебя что, пункт на молоденьких? – В голосе Лагарда послышались ядовитые нотки. – Или это компенсация за прошлый раз? А она в курсе?
– Заткнись, Энди. По-хорошему говорю – замолчи.
Игнас говорил тихо и зло. У Липы подкосились ноги, и она схватилась за край стола, чтобы не упасть. Голова шла кругом. Что она здесь делает?.. В горле предательски запершило. Она ощутила, как подступают близкие слезы. Почему нельзя щелкнуть пальцами и в мгновение ока перенестись обратно? Домой, к Виту. И чем она только думала, когда решила последовать в чужой мир?
Липа огляделась по сторонам. Она понятия не имела, сколько комнат и коридоров в этой подземной клинике, напоминавшей бункер. Она заперта здесь. Дважды. Мало того что наверх вела единственная лестница, так еще и ход в Прослойку был закрыт. Только Игнас мог провести ее и вернуть домой. Только с ним она чувствовала себя в безопасности.
Вспомнив дурацкую клятву на мизинцах, Липа сглотнула.
Из кармана Игнасовой куртки выбрался Акто, о котором она успела забыть.
– Привет, малыш. Опять разводишь меня на слезы? – невесело усмехнулась она.
Анимон мигнул сочувственно-оранжевым и отстранился, словно говоря: «Я тут ни при чем». Он бойко облетел «операционную» и завис на уровне ее лица. Липе почудилось, что подвижные ножки изобразили подобие вопросительных знаков.
– Не знаю, Акто. Я уже совсем ничего не знаю…
За дверью стихли разговоры – слышался только шум. Липа догадывалась: собирали осколки и выносили труп. Что они сделают с Пурпурным, не ее забота. Липа не хотела об этом думать. Лучше поскорее забыть – убедить себя, что ничего не случилось, и поверить собственной лжи.
Сидя на краю кушетки, она раскачивалась вперед-назад, словно маятник, обняв себя за плечи. К стакану больше не притронулась – напиток остыл.
Липа не знала, сколько времени прошло, прежде чем вошел Игнас.
– Прости, что так долго. Надо было… прибраться. – Он устало вздохнул, глядя по-прежнему в точку над Липиным плечом. – Пойдем, провожу тебя в спальню. Лагард переночует в приемной, а я… тоже. Где-нибудь. Нам всем нужно выспаться.
Акто заплясал вокруг Игнаса – единственный среди них, кто был полон сил.
Липа безразлично поднялась с кушетки. Она не считала часы, проведенные в путешествии по Дому и Прослойке, и даже примерно не представляла, сколько времени прошло. Видимо, отдых – то, что ей необходимо. Но сможет ли она заснуть среди стерильной белизны, не получив ответов?
– Ванная с туалетом чуть дальше и налево. – Игнас провел ее по коридору и распахнул одну из дверей. – Лагард просил не трогать его вещи, он в этом отношении параноик.
Липа кивнула. На кровати предусмотрительно лежала стопка чистого белья. На тумбе рядом – полотенце.
– Спасибо, – сухо произнесла она, снимая куртку и возвращая ее Игнасу.
– Если что-нибудь понадобится, буди. Я буду там, где ты ждала. Запомнила дорогу?
Она снова кивнула. Машинально, не вслушиваясь в его слова. Ждала удобного момента, чтобы спросить… И не дождалась.
Ничего удобного здесь быть просто не могло.
– Что значит «очередная», Игнас?
– Ты о чем?
– Он сказал «очередная девчонка». Что это значит?
Она опустилась на кровать и поняла, что вряд ли отправится в ванную. Сил не осталось даже на то, чтобы умыться.
Игнас сел перед ней на корточки – так, чтобы их лица оказались друг напротив друга. Только сейчас она заметила на закатанных рукавах рубашки следы крови.
– У меня была подруга, – начал он осторожно, обдумывая и подбирая слова, – ее звали Черри. Альфа-фейрумная, как и я. Родившаяся со свойством.
– Что с ней стало?
Липа была готова к чему угодно. Вряд ли она сохранила способность удивляться. Даже страха не осталось – может, Акто постарался?
– Она потеряла отца. Вихо – тот индейский друг, о котором я упоминал, – был фейрщиком. Варил особый фейрум, усиливающий свойства. Это стоило ему жизни. А Черри… У нее был необычный дар. – Губы Игнаса дрогнули, но улыбки не вышло. – Она утверждала, будто слышит голоса. Общается с духами предков, которые заключены в предметах и пронизывают саму ткань мира – они повсюду… Это еще одна длинная история, Филиппина.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Она жива?
– Я не знаю. Но хочу в это верить.
Акто будто почувствовал что-то: завис между ними, в нескольких сантиметрах от Липиного носа.
– Я хочу домой, Игнас. Все это… слишком.
– Я знаю. Мне жаль. – Он накрыл ее ладонь своей. – Тебе надо поспать.
– Ты обещал! Одно мое слово, и мы вернемся. Ты говорил о доверии, но как я могу после всего этого!
Палец Игнаса сжал ее мизинец.
– Спокойной ночи, Липа.
Поднявшись, он погасил верхний свет и затворил за собой дверь. Акто в темноте заменял собой ночник, пока Липа застилала постель. Ей казалось, что после пережитого она не сомкнет глаз, но липкая дрема утянула в омут сна, едва щека коснулась подушки.
Акто, потускнев, пристроился рядом. Сквозь янтарный свет анимона пробивались изумрудные искры.
* * *
Ей снились хищно поднимающиеся из воды Змеевы Зубы. Лодка качалась на волнах, но озеро было наполнено фейритом – черным, маслянистым, непроглядным, сквозь толщу которого не пробивался свет Звезды.
Липа перевернулась во сне и ударилась локтем о край тумбы.
Морщась, открыла глаза и вспомнила, что лежит не в своей постели. Вокруг не знакомая мансарда, а клиника Лагарда, куда не проникал солнечный свет.
Акто заплясал рядом, когда она встала. Липа вспомнила дремлющих анимонов, которых она видела в Прослойке, да и те, что жили в аквариуме Игнаса, не проявляли такой активности. «Акто еще ребенок, – напомнила она себе, – по меркам эмоциональных паразитов из другого мира». Или откуда-то извне вселенской «кукурузы», раз до сих пор неизвестно, где рождается фейрит.
Липа размяла затекшую шею и застелила постель. Помимо кровати в комнате находился массивный шкаф с книжными полками и комод. Разумеется, она не собиралась ничего трогать – зачем лишние проблемы?
Прихватив полотенце, она выглянула в коридор. Тихо. Пусто. Шаги отдавались глухим эхом, когда Липа шла в ванную. Там все оказалось более чем привычно: никаких новых изобретений.
Вода шла прохладная. Постояв под душем, Липа с наслаждением растерла кожу полотенцем. От частичек пыли и дыма не осталось и следа. Волосы, освобожденные от остатков слизи, мокрыми прядями упали на лицо. Жаль, сменной одежды с собой не было: пришлось натянуть те же джинсы и футболку.
Липа умылась. Во рту стоял горький привкус, пустой желудок отозвался урчанием. Пить хотелось нестерпимо, но сделать глоток из-под крана она не решилась. Кто знает, какая вода здесь, в сорок восьмом, в мире, отравленном фейритом. Не хватало пищевого расстройства или чего похуже.
Оставив полотенце на крючке, она перекинула волосы за спину и вернулась в коридор. Пройдя до самого конца, заглянула в уже знакомую «операционную». Кушетка пуста – Игнаса здесь не было.
Без солнечного света или простейших часов Липа не могла сказать, сколько проспала, – утро за пределами «бункера» сейчас или день.
– Встала? – Лагард выглянул из-за соседней двери.
Липа выдержала его прямой взгляд.
– Где Игнас?
– Ушел.
Сердце замерло. Этого она и боялась.
Как он мог оставить ее тут? После всех обещаний?
– Почему без меня? – Голос прозвучал бесцветно. Внутри все свернулось, как скомканная бумага – как пласт реальности при переходе в Прослойку.
– Сомневаюсь, что ты бы ему помогла, – хмыкнул он. – Найнс отправился уладить дела с Эйдой Голден, главой Пурпурной Семьи, и объяснить заодно пропажу одного из подручных.
Он закатил глаза.
– Да не бойся ты. Если все пройдет гладко, вернется через пару часов.
– А если нет?
– Он постарается решить проблему. Ты знаешь его без году неделю, так что поверь мне, Найнс умеет выходить сухим из воды. – Он махнул рукой. – Иди сюда. Может, ты и удивишься, но я не кусаюсь.
Впервые Липа видела на его губах улыбку. Широкую. Акулью. Привлекательную и отталкивающую одновременно. Она чувствовала себя неуютно наедине с этим человеком. Зачем Игнас ее впутал во все это?
Она вошла в кухню следом за ним – такую же белоснежную, как и остальные помещения. Несмело опустилась на стул.
– Слушай! – Лагард смотрел прямо на нее. – Не хочу, чтобы между нами были недомолвки. Напомни, как тебя зовут.
– Филиппина.
Он кивнул.
– Андре. Можешь звать по имени. Так вот, я твоему появлению здесь не рад. Считаю, ты должна знать. Так будет честно.
Она кивнула, соглашаясь. Куда уж прозрачнее.
– Черт, я даже не понимаю, зачем он тебя притащил! Но раз так вышло…
– Он сказал, что вы поможете. В моем мире появился фейрит. В месте, где я живу. Игнас сказал, вы проводите опыты и можете знать, как остановить Гниение.
Андре замер, переваривая услышанное, и лишь затем рассмеялся.
– Так и сказал? Шутник, однако. Он за кого меня принимает, за волшебника из детской сказки?
– Выходит, соврал?
– Я пытался, chérie[4]. Пытался в «Хай Джен», будучи интерном на испытательном сроке, и после взрыва тоже… Он поведал тебе эту слезливую историю?
– В общих чертах. Сказал, что вы помогли ему выбраться и что потерял при этом руку.
Лагард отвернулся, зазвенел посудой. Отмахнулся от любопытного Акто. В отличие от Липы, он обращал на него внимания не больше чем на назойливую муху.
– Не знаю, откуда ты и к какой еде привыкла. – Он поставил перед ней тарелку с вафлями и стакан уже привычного «киселя». – Если затошнит, ты знаешь, где туалет.
– Вы же врач.
– Ты не позволишь мне ничего сделать. Вчера вон как глаза вытаращила при виде шприца. – Он усмехнулся, садясь напротив.
Липа сглотнула вязкую слюну.
– Неужели никто не знает, как с ним справиться? С фейритом?
– Как в Средние века не умели справляться с чумой. Просто метили дома, где находили зараженных. Миры, которых касается фейрит, – как те дома. Они обречены.
Кусок вафли упал обратно в тарелку.
– Но ведь так…
– Что? – Он сощурился. – Хочешь сказать, не бывает? Нечестно? В сказках – да, а в реальности случается именно то, чего боишься. Я живу в угасающем мире, сколько себя помню. Просто первые годы «Хай Джен» сдерживал фейрит в лаборатории, а после взрыва он проник в город и положил начало фейруму – новому героину, уж прости за сравнение.
– Это из-за вас? Игнас так говорил о взрыве… – Липа вдруг сложила в уме два и два. – Он считает себя виновным. Думает, что выпустил фейрит.
Лагард поморщился.
– Никто не может утверждать. Лично я уверен, что наш мир не первый. Ему известно больше меня. Он показывал тебе схему?
Липа покачала головой. Акулья улыбка Лагарда стала скептической.
– Он пытается составить схему миров. Рисует свои «зерна» одно за другим, надеясь дойти до конца. До первоисточника, с которого все началось. Но лично я считаю теорию глупой. Первого мира может не существовать. Как не станет этого… кто знает, через сколько. Десяток лет? При лучшем раскладе.
– Значит, процесс не замедлить?
– Способы есть. Я много экспериментировал. Фейрит, прежде всего, – материя, состоящая из молекул, пусть и иного происхождения. Вступая в химические реакции, он либо ускоряет процесс деления, либо замедляет его. Проблема в другом. Проникнув в следующий по счету мир, заразив почву и воду, он не отступит. Если сдержать его искусственно в одном месте, он прорвется поблизости – рано или поздно.
Липа не моргая смотрела в пустую тарелку. Вафли встали в желудке неприятным комом. Она сглотнула, отгоняя тошноту.
– Так что мне делать? Я не могу вернуться домой без Игнаса и не могу вернуться с ним, потому что это безнадежно. Наш остров умрет первым, а за ним – все остальное.
– Не сразу. Как видишь, мы еще держимся. – Он пожал плечами, убирая посуду со стола. – Может, ты даже успеешь прожить жизнь и состариться к тому времени.
– Но кто-то не успеет.
– Кто-то всегда не успевает. Это закон.
В его голосе не было жестокости – только признание факта. Отстраненная профессиональность.
Липа вдруг вспомнила, что говорил ей Игнас. Насчет матери.
– Можно кое-что спросить?
– Слишком много вопросов, chérie.
– Это «да» или «нет»?
– Это зависит от вопроса. Раз я играю сегодня роль няньки, почему бы не развлечься?
Она намеренно пропустила последние слова мимо ушей.
– Дело в том, что… моя мама больна. Редким генетическим заболеванием нервной системы.
– Так… – В светлых, почти бесцветных глазах зажегся огонек интереса. – А конкретнее?
– Синдром Хантингтона.
– И как давно?
– Три года. В последнее время приступы участились, и ее забрали под постоянное наблюдение. Она перестала узнавать родных, забывает саму себя, и я не знаю, что делать.
– Скверно. Ничем не могу помочь отсюда. Не видя заключения, анализов, томограммы элементарно. Твоих слов мало, chérie.
– Вы бесполезны.
– Что, прости? – Он сделал вид, что ослышался.
– От вас никакого толку. Хотели быть честными – получайте честный ответ. Не знаю, какая дружба связывает вас с Игнасом, но мне вы тоже не нравитесь. И я не понимаю, что здесь делаю. Моей мамы скоро не станет. Моего мира скоро не станет, – чеканила она слова, пропуская мимо их смысл, – а я жую дурацкие вафли с каким-то ужасным сиропом.
– Он кленовый.
– Да неважно! – Липа понимала, что звучит как капризный ребенок, но ничего не могла поделать. – Какое это имеет значение, если всему придет конец?
– Рад, что ты поняла. Для твоей матери есть только один шанс, и – чисто для заметки – я не хотел этого говорить.
– Какой? – Она невольно подалась вперед.
– Фейрум. Все просто. Не знаю, говорил ли тебе Найнс, но он меняет саму структуру ДНК, перестраивая ее под собственные нужды. Кто-то приспосабливается, приобретая свойства, другие умирают в агонии. Шанс выжить примерно один к пяти. Не так уж мало, если подумать… Чуть выше, чем в «русской рулетке».
Липа вскочила со стула.
– Не смейте, слышите! Не говорите так больше. Это исключено. Это… – Она не могла подобрать верного слова. Неправильно? Опасно? Немыслимо? Травить маму этой дрянью… К такому не могло привести даже отчаяние.
– Выбор за тобой, – легко согласился он. – Не рад был поболтать, а сейчас мне нужно вернуться к работе. Найнс запретил тебя выпускать. Найдешь чем заняться?
Она промолчала.
– Ну вот и отлично.
– Подождите! – окликнула она его. – Вы знаете, что стало с Черри?
Вопрос вырвался сам собой и означал одно: она не доверяла Игнасу безраздельно. Он многое не договаривал, и Липа хотела понять, что именно.
– Найнс не сказал?
– Нет, – покачала головой она, – какие-то общие фразы и больше ничего.
– Подожди тут.
Он скрылся за дверью. Липа осталась в кухне – изучать белую стену напротив.
Лагарда долго не было. Она решила, что он забыл про нее и занялся делами, как обещал. Хотела пойти на разведку, но передумала: не стоило искать поводов для конфликта. Тем более что вернулся Андре в скверном настроении.
На стол перед Липой легло устройство. Плоское, совсем крошечное.
– Что это?
– Проигрыватель. – Он усмехнулся. – V-линк, конечно.
– Я не из настолько далекого прошлого, – парировала Липа.
– Я нашел один из старых чипов Найнса. Он меняет их время от времени, когда те начинают перегреваться и вызывать мигрени.
Липа наморщила лоб, пытаясь понять смысл сказанного.
– Хотите сказать…
– Да. У нашего друга не только рука аугментирована. Существуют NMC – нейрокарты памяти. В отличие от человеческого мозга они не ошибаются. У них не бывает пробелов и ложных воспоминаний.
– Но это все равно что копаться в чужой голове!
– Определись, chérie. Ты же хотела узнать.
– Да, но… – Она помедлила. – Это личное. Как вы можете распоряжаться памятью Игнаса без его ведома?
– Я экономлю время. Для него, в первую очередь. Думаешь, он горит желанием пересказывать тебе все в подробностях? К тому же… – Лагард пожал плечами. – У тебя нет передатчика, чтобы вживить нейрофлешку напрямую. Ты увидишь все со стороны – как кино от первого лица.
– А если бы передатчик был?
– Тогда – полное погружение. Все пять чувств, мысли, переживания… Ты стала бы им на какое-то время. Как во сне, когда действуешь в чужом теле.
На словах все просто. Липа порадовалась, что прогресс этого мира ее не коснулся. Никакое любопытство не стоило того, чтобы забирать кусок чужой жизни.
– Решай сама. Когда будешь готова, просто активируй. – Он приложил палец к крохотной консоли. – Вот так. Я буду у себя.
Липа не стала уточнять, где именно. Она даже не заметила, как Лагард вышел за дверь. Какая-то часть ее колебалась, пыталась отговорить, но любопытство взяло верх.
– Ну что, Акто, как думаешь? Не убьет он нас, когда вернется?
Улыбаться собственной шутке не хотелось. Липа протянула руку: прибор под пальцем завибрировал. Чип загорелся зеленоватым огоньком, и в воздухе повисла голограмма размером с лист бумаги. Четкая, будто вырезанная из реальности картинка. Липа осторожно коснулась угла и потянула на себя, раздвигая границы и приближая изображение. Акто пристроился над левым плечом.
Спустя миг Липа перенеслась в «Три монеты».
* * *
Игнас сидит за столом. Напротив ерзает парень: рыжие волосы, бегающий взгляд. Игнас называет его Занозой.
– Ты долго, приятель. – Он вертит стакан, оставляя разводы от пальцев на стекле. Оглядывается то и дело.
– Погода нелетная. – Игнас опускает локти на стол. Пальцы живой руки сплетаются с бионическими. – Карта с тобой?
Заноза кивает:
– Здесь тот фейрщик, о котором гудит весь город. – Взгляд его цепок, словно клещ, забравшийся под кожу.
– Кто еще знает?
– Только я. Ну и Ржавый Дон из переулка на Тридцатой – думаешь, кто мне его сдал? – Губы растягиваются, обнажая медяшки на месте передних зубов.
Рыжий протягивает NMC. Игнас, закатывая рукав, вставляет нейрофлешку в разъем на предплечье и закрывает глаза. Дважды просматривает запись, сделанную на углу Тридцатой улицы, прежде чем сохранить в собственной базе.
Заноза бросает на него встревоженный взгляд.
– Ты же его, ну… не это самое?
– Нет, – отрезает Игнас. – Только поговорю. На этом все.
Он встает из-за стола, не прощаясь, и выходит из бара под дождь.
* * *
Казалось, Игнас узнал это место, но Липа, вглядываясь в увеличенную картинку, не понимала, что именно его задело. Устройство, подчинившись легкому движению пальца, перемотало запись вперед. Мокрые улицы Фейртауна пронеслись перед глазами за считаные секунды.
* * *
…Угол Тридцатой встречает тишиной. Игнас замедляет шаг, вглядываясь в мерцающие огоньки вывесок: где-нибудь обязательно не хватает буквы. Одна тусклая «а» или «i» среди синевы и пурпура портят картину.
Над тяжелой, обитой железом дверью – пустота. Сама дверь заперта. Игнас обходит здание слева, перелезает через ржавую проволоку и оказывается во внутреннем дворе. Окна заколочены: в узкие щели видна лишь тьма.
Тихо выругавшись, он примеряется к доскам. Хлипкие отходят сразу, с другими приходится повозиться. Крошево стекла осыпается на пол, прежде чем он оказывается внутри. Глаза постепенно привыкают к темноте. Свет уличных фонарей не проникает внутрь, и чернота кажется плотной, вязкой. Тягучей, как фейрит. Она ложится под ноги, скрадывая скрипы ламинатных пластин. И она же ведет его сквозь комнаты, рисуя чернилами острые углы.
Он шагает за порог и замирает. Пальцы скользят по стене и находят выключатель, но Игнас медлит.
Тишина.
Только сердце бьется.
Три вещи происходят одновременно. Игнас оборачивается, нажимая на кнопку; светильник вспыхивает желтым светом, и пуля прошивает плечо. Ударяясь спиной о стену, он сползает вниз, находя единственное укрытие – бок массивного кресла.
– Вихо?
Аккумулятор искрит. Электроприводы протеза замирают, рука повисает бесполезной плетью.
– Вихо, я безоружен. Просто хочу поговорить. Это Джим. Девятый.
Тишина.
– Ну же, Вихо! Не будь это важно, меня бы тут не было.
– Вставай.
Голос девичий. Нарочито громкий.
– Вставай и выходи. Руки на затылок, чтобы я видела, и без выкрутасов. Второй раз не промажу.
Игнас поднимается. В дверном проеме стоит девчонка лет восемнадцати. Теперь он может ее разглядеть: широкие скулы, смуглая кожа, бусины, вплетенные в косы…
– Ты его дочь?
Дуло пистолета смотрит в грудь.
– Шаг назад. – Густые брови хмурятся, рука заметно дрожит. – Он не говорил ни о каких Джимах. Ты из Пурпурных?
– Нет.
– Тогда Восьмерка?
– Я сам по себе.
– Да неужели? – фыркает девчонка, продолжая его разглядывать. – Еще скажи, что не за фейрумом пришел.
– Поговорить, – повторяет он мягко, стараясь успокоить собеседницу, не дать совершить глупость.
– Тогда ты опоздал. Его больше нет. – Девчонка сглатывает. Резкие черты искажает гримаса. – Фейрума тоже нет, они все забрали.
– Кто?
– Ты мне скажи! – огрызается она. – Говорила ему, что добром это не кончится. Ваш фейрум – сплошное дерьмо! Стой где стоишь!
Вскидывает руку, однако на лице мелькает сомнение.
– Послушай… Как тебя зовут?
– Черри.
– Черри, – повторяет он, делая шаг вперед, – ты расскажешь мне, что случилось? С самого начала. Я постараюсь помочь.
– Ой, да что ты можешь! – Быстрым, злым движением она размазывает слезы по лицу. Но пистолет опускает, щелкая предохранителем.
Когда Черри наконец кивает, Игнас опускается в кресло, придерживая бесполезную руку.
– Его убили здесь, в соседней комнате. Вынесли все ценное: пробирки, оборудование, ящик фейрита… Смотри сам, раз интересно.
Она протягивает v-линк с дисплеем устаревшей модели.
– Не додумались вытащить чип.
– Где была ты?
– Не здесь.
Она скрывается за перегородкой. Спустя минуту оттуда доносится тихий звон посуды и грохот чего-то металлического.
Игнас листает воспоминания, делая короткие паузы. Последние минуты жизни Вихо пролетают сумбурной последовательностью кадров.
– Знаешь их?
Черри появляется снова – на сей раз с дымящейся жестяной кружкой.
– Нет. Прости, Черри, мне жаль. А где…
– Тело? На заднем дворе. Я похоронила его вчера.
В том, как она сидит – в осанке, наклоне головы, – есть что-то хищное. Чуждое.
– Тебе есть куда пойти? Родственники, знакомые?
Она качает головой.
– Хочешь позвать меня с собой?
– А ты согласишься?
– Ты ведь не такой, как остальные, – тихо отзывается она. – Я не сразу поняла, но теперь вижу. Слышу. Духи говорят со мной, как говорили с отцом, когда ваши дороги пересеклись. Ты – рожденный со свойством. – Черри впервые касается пальцев его живой руки. – Я тоже.
* * *
Липа дважды останавливала видео, чтобы разглядеть лицо: Черри казалась ее ровесницей, быть может, на пару лет старше, но в чертах пряталось что-то невыразимо древнее… принадлежавшее индейским предкам? Духам, с которыми она говорила?
В конце концов, изображение мигнуло и свернулось. Около минуты Липа смотрела в стену, пытаясь переварить информацию. Отчасти жалела, что видела лишь картинку, но не знала, о чем Игнас размышлял в тот момент, а его самого не было рядом, чтобы объяснить.
Стоит ли говорить ему об этом?
Липа осторожно коснулась v-линка пальцем. Картинка всплыла, но уже новая. Неровная, дерганая. Очевидно, Игнас привел Черри сюда, в клинику.
* * *
– А по-моему, девица просто свихнулась, – фыркает Лагард, копаясь в деталях бионической руки. – После пережитого немудрено.
Игнас шевелит пальцами.
– Мизинец подправь. Заедает.
– Ну, посуди сам. Любое свойство можно объяснить научно. Это всего лишь мутация, приводящая к тем или иным последствиям. Я могу поверить в абсолютную память, растяжение мышц или твою хваленую регенерацию – уж лучше бы девчонка попала в левое плечо, – но разговоры с духами? Какая-то муть, как по мне.
Он замолкает, сосредоточиваясь на починке протеза.
– Ты хоть подумал, что дальше? – Лагард отступает, любуясь на свое творение.
– Ей нужно найти новый дом. Она еще ребенок.
Игнас поднимается с кушетки, натягивая футболку. Приглаживает волосы, мокрые после дождя.
– Да уж, ребенок со взглядом дьяволицы! Но я про фейрит. Думаешь, кто-то из «Джен» сливает его на черный рынок?
– Очередной эксперимент, – пожимает плечами он. – Корпорация на грани краха. После январского хаоса они все равно что на ладони. Люди бунтуют – никто не хочет делить дома с фейрумными. Центры закрыты, репортеры рыщут, как крысы, в поисках сенсаций. Как думаешь, сколько лабораторий у них осталось?
– Одна, две… Откуда мне знать?
– То-то и оно. Фейртаун – всего лишь полигон. Нужен, чтобы выпустить на рынок новый, концентрированный фейрум, стравить банды между собой и посмотреть, что из этого выйдет. «Джен» останется в стороне: их репутация чиста, а в городе начнется хаос. Не все примут товар Вихо. Мы получим сотни трупов.
– Или тысячи.
– Да, – кивает Джим, прислушиваясь. За дверью – идеальная тишина.
– То-то Отдел повеселится. Фейрумная чума – неплохо звучит?
Но Игнасу не смешно.
– Они не знают. – Черри появляется на пороге внезапно, хотя наверняка слышала весь разговор.
– О чем?
– О настоящей угрозе.
Лагард складывает руки на груди. Пятна света от медицинских ламп ложатся на гладко выбритую макушку. На губах играет акулья усмешка.
– А кто знает? Духи предков?
Черри смотрит на Игнаса. Во взгляде, прямом и непримиримом, читается отчаяние.
– Ты должен пойти со мной. Сейчас.
* * *
Липа знала наперед: он выполнит просьбу. Просто потому, что в доме Вихо она не выстрелила, хотя могла бы.
Доверие в обмен на доверие.
Она откинулась назад, почувствовав лопатками холод белой стены. Плечи затекли, Липа осторожно повела головой. В разговоре Игнаса и Андре она понимала не все, но цепочка постепенно начала выстраиваться.
Тот самый индеец, Вихо, отец Черри, которого Игнас знал прежде, где-то раздобыл рецепт особого фейрума и поплатился за него жизнью. Игнас пытался найти виновного и ингредиенты, чтобы погасить новую «чуму», как сказал Лагард. Интересно, это было до путешествий через Прослойку?
Жаль, она не могла задать вопросы прямо сейчас. Липа ощутила легкий укол обиды. Или то была ревность? По-хорошему, Черри можно было только посочувствовать: она потеряла отца и лишилась дома, – но Липа завидовала. У Черри был дар. У нее, Филиппины, не было ничего.
Она стиснула зубы. Мог бы найти кого-то более подходящего.
* * *
…Черри приводит его на границу Пустоши. Туда, где кончается обитаемый мир Фейртауна, к черте между двумя вселенными.
– Ты не был там с тех пор, – произносит она. Это не вопрос – утверждение.
Кажется, она знает о нем все. Каким-то непостижимым образом читает, словно книгу, но вопросы Игнаса о природе ее свойства остаются без ответа. Черри просто смотрит в пространство – не на, а сквозь – и становится совсем другой, словно входит в транс. Уже не напуганная девушка, потерявшая отца, а нечто большее. Нечто цельное, сосредоточенное, идущее к цели.
– Зачем мы здесь?
Игнас соглашается: он действительно не возвращался к месту катастрофы. Ни разу за десять лет. Ему и без того хватает кошмаров.
Для него Пустошь – безликая, выжженная – олицетворяет сердце, к которому тянется сеть артерий со всего Слэк-Сити. До тех пор, пока оно бьется, заразу не остановить.
– Ты понимаешь. Это хорошо, – кивает Черри. – Нам нужно внутрь.
– То есть за забор?
– То есть в самую… нутрь, – запинается она, сомневаясь, донесла ли суть.
– Тогда идем.
Найдя подходящее место, он ныряет под колючую проволоку и помогает пробраться Черри. Голая земля под подошвами ботинок превращается в податливую грязь. Взлетают и садятся брызги луж – угольно-черные, с зеленоватым отливом.
