Дарья Пасмур
Надежда все исправит
Я говорила и говорила, не сдерживая в себе ни слова. Не запрещая себе быть настоящей. Переживающей. Злой. Требующей справедливости. Я больше не буду прятаться за маской равнодушия. Если здесь и сейчас я могу помочь дорогим людям, я сделаю все, что в моих силах.
От того, как крепко жались ко мне девочки во время интервью, я ощутила в себе невероятную силу и уверенность. Я делаю то, что должна делать. Я нахожусь там, где должна находиться. Эта сила не в деньгах, не в Москве. Она во мне самой и в людях, которых я впускаю в свою жизнь.
Мы сорвали столько аплодисментов и сделали столько фотографий, что рот просто устал улыбаться. В какой-то момент я отошла на лестницу и выглянула в окно, чтобы отвлечься, но получилось совершенно наоборот, ведь за окном стоял знакомый мерседес.
Антон здесь.
Накинув шубку, я поспешила вниз, все больше переживая из-за того, что нигде не нахожу Колю. Что, если они с Антоном уже ведут серьезный разговор, пока я праздную окончание дефиле?
С трудом раскрыв тяжелую дверь, я выскочила на улицу, и первое, что я увидела, был Коля, сидящий на скамейке, опустив голову в руки. Его лицо было закрыто шапкой, а плечи странно вздрагивали, словно он рыдал, не издавая ни единого звука.
Забыв про мерседес Антона, я села рядом с Колей и погладила его спину.
– Что случилось? Почему ты ушел? – встревоженно спросила я.
Парень оторвал лицо от шапки и посмотрел на меня красными глазами.
– Мама умерла, – шепнул он, облизнув потрескавшиеся на морозе губы, – Еще утром все было нормально. Динамика была хорошая. А сейчас…Ее нет.
Коля сгреб меня одной рукой, прижимая к себе, словно плюшевую игрушку. Ничего не говоря, я обняла его, пальцами перебирая отросшие на затылке светлые волосы. Где-то неподалеку сигналил автомобиль. Словно сквозь пленку, я видела, как к нам направляется Антон, но мне было все равно. Я продолжала гладить Колю и шептать, что все будет хорошо.
– Все пройдет, боль утихнет, – бормотала я, – Она не мучается, ей хорошо. И ты теперь свободен. Ничто не держит тебя здесь. Мы уедем вместе. Боль уйдет.
Я все несла и несла эту чушь, глядя на приближающуюся фигуру Антона. И, только когда Коля отстранился и посмотрел на меня неверящим стеклянным взглядом, я осознала, какие ужасные слова говорил мой рот.
– Ничто не держит? – сухо повторил он, – Свободен? Ты что, рада? Ты ждала этого, чтобы с чистой совестью утащить меня в Москву?
Пока я хлопала глазами, не зная, что сказать в свое оправдание, Коля вскочил со скамьи и, рвано глотая холодный воздух, снова воскликнул:
– Поверить не могу! Какая-то Москва для тебя важнее? – он повысил тон, а я не знала, куда деться от обиды, которой горел его взгляд.
– Надин не твоего уровня, мальчик, – уверенный голос Антона раздался за моей спиной, и я ужаснулась тому, как изменился взгляд Коли.
С жестким безразличием он посмотрел сначала на Антона, а потом и на меня. И, разочарованно покачав головой, махнул рукой.
– Если это действительно то, что тебе нужно, я не смею задерживать. Хорошо доехать до Москвы, – злость в его глазах потухла, сменившись бездонной печалью. Одарив меня на прощание долгим взглядом, полным сожаления, он отвернулся и направился к своей машине.
Я затрясла головой и, поднявшись со скамьи, поспешила за ним, но Антон ухватил меня за руку.
– Коля! Я не то хотела сказать! – крикнула я, но парень не отреагировал.
Спрятавшись в машине, он завел двигатель и, резко дав по газам, покинул парковку. И мою жизнь.
Неужели это конец? Здесь и сейчас мы потеряем друг друга из-за такой глупости?
ГЛАВА 16 ЯНВАРЬ
Я смотрела на Москву сквозь панорамное окно в офисе Антона на сорок третьем этаже. В любой другой день от красоты заснеженного города у меня перехватило бы дух. Но сегодня…я смотрела на столицу и не видела ее, ведь в моей голове царил настоящий хаос, и сердце отчаянно рвалось в Булкин.
Но как же я снова оказалась в Москве?
Вчера возле дома Веры я рвалась догнать Колю и попросить у него прощения. Поддержать его и быть рядом в такой непростой период. Но Антон, крепко держа меня за плечи, донес предельно понятную мысль – Коля не будет счастлив с девушкой вроде меня.
– Надин, ты рождена для жизни в других условиях, – убеждал Антон, – Если сейчас ты откажешься от обладания лучшим, то потом ты просто вынесешь мозг этому парнишке и испортишь ему жизнь. Пусть найдет себе местную простушку и живет свою размеренную жизнь.
И мне, напуганной и растерянной, вспомнился рассказ Крисси о ее первой любви. Потеряв Кристину, он обрел счастье с другой женщиной, которая в самом деле дала ему покой и уют. Был бы он так же счастлив, если бы Крис осталась с ним? Была бы счастлива на сама?
Может, это был наш шанс на то, чтобы порвать связь, пока та не успела окрепнуть настолько, что мы не выживем друг без друга? Я не могла решить и только рыдала, пока Антон удерживал мое трясущееся тело. А потом он сказал то, что заставило меня сесть в машину.
– Я нашел твоего отца, Надин. Он хочет встретиться.
Словно загипнотизированная, я позволила усадить меня в мерседес. Пока Антон бережно пристегивал мой ремень безопасности, я отрешенным взглядом наблюдала за тем, как из перекошенного дома на улицу выбежали мои девочки, встревоженно наблюдающие за тем, как их трудовиха сбегает с богатеньким дядей в закат. Могла ли я ненавидеть себя еще больше в тот момент?
Мы добрались до Москвы глубокой ночью и, хотя нам о многом нужно было поговорить, всю дорогу я молчала и не реагировала на попытки Антона начать диалог.
Уже в городе я попросила оставить меня возле любого отеля, чтобы я могла переночевать. Ехать в дом Антона, будто ничего и не произошло за эти четыре месяца, я не могла. Лаптев отнесся с пониманием к моей просьбе, так что ночь я провела в одном из самых дорогих столичных отелей. Словно специально Антон демонстрировал мне свою финансовую мощь, даже не догадываясь, что это меня больше не впечатляет. Ни бриллианты, ни туфли от именитых дизайнеров не будоражили больше моего притихшего сердца.
Коля не отвечал на звонки, и я просто перестала звонить. В чем-то Антон прав. Возможно, сейчас и мне, и Коле будет очень больно, но спустя время мы оба поймем, что расстаться было лучшим решением.
– Надин, он пришел, – за спиной раздался голос Антона, и я вернулась в реальность.
Мой отец, которого я никогда не видела, сейчас находится в кабинете за стеной, и я даже не знаю, что сказать ему. Привет, папа? Здорово, что ты жив? Наверное, ты не знал, но у тебя есть дочь. Как глупо!
Сделав глубокий вдох, я проследовала за Антоном в кабинет.
У окна стоял тот самый мужчина, фотография которого хранилась в моем дневнике – высокий, статный, приятный с виду мужчина. Короткие темные волосы, слегка серебрящиеся сединой на висках. Глаза – темные, прищуренные, обращенные на меня с недоверием, будто могли быть сомнения в нашем родстве.
– Герман Сергеевич, это Надя. Ваша дочь, – представил Антон, отодвигая для меня стул.
Коротко кивнув в знак приветствия, я села за стол, и мой отец, немного помедлив, опустился на стул напротив.
– Здравствуй, Надя, – ровном тоном произнес он.
– Надо же, вы очень похожи, – заметил Антон, звонко стукнув бутылкой виски о стакан. – Выпьете?
Я помотала головой, хотя и понимала, что ко мне вопрос не имел никакого отношения.
– Да, пожалуй, нужно смочить горло, – сухо произнес Герман Сергеевич.
– Я думала, вас нет в живых, – ляпнула я, глядя в упор на мужчину.
– Знаю, – он поджал губы, – И очень удивился, что ты в конечном итоге узнала о моем существовании. Я был уверен, что твоя мать лучше хранит секреты.
В кабинете повисла тишина, и только виски с неприятным плеском наполнил стакан, предназначавшийся моему неожиданно живому отцу.
– Что вы имеете ввиду? – не поняла я.
– Надя, я дал твоей матери достаточно денег, чтобы она держала язык за зубами, – лицо мужчины неприязненно скривилось.
– В таких случаях женщины предпочитают ежемесячное пополнение счета, – усмехнувшись, согласился Антон. Я перевела на него взгляд, полный непонимания.
– Что происходит? – шепнула я.
– Твоя мама работала в архиве в конторе моего отца. И, конечно, она не могла упустить шанса закрепиться в Москве.
– На что вы намекаете? – я начинала злиться.
– Она меня соблазнила, хотя на тот момент мне уже была выбрана невеста из подходящего круга. А потом заявила, что беременна, – Герман Сергеевич развел руками, а Антон снова согласно закивал.
– Классика жанра, – добавил он, отпив виски.
Я молча переводила взгляд с одного мужчины на другого, не зная, как реагировать на услышанное.
– Сколько? – прямо спросил Герман, глядя в упор на меня.
– Что? – снова переспросила я.
– Сколько ты хочешь за молчание? – пояснил он, – У меня семья. И наследники уже есть. Сама понимаешь, шумиха мне сейчас не нужна.
– Надин полностью обеспечена, – встрял Антон, не желая уступать в игре, где нужно мериться толщиной кошелька.
Всю свою жизнь я держала в голове идеальный образ отца. Сильный, оберегающий, надежный и безмерно любящий мою маму, но волею судьбы ушедший из жизни слишком рано.
И вот отец – настоящий, а не выдуманный, появляется в моей жизни и предлагает деньги за то, чтобы я молчала. Чтобы не рушила его семью, чтобы не мстила за жизнь, которую он испортил моей матери.
– Какой же ты мерзкий, – процедила я сквозь зубы.
– Ты что-то сказала? – мужчина склонился ближе ко мне, и я, не сдержавшись, схватила его стакан и плеснула виски в прямо в наглую рожу своего отца.
Тот хрипло рассмеялся и, отклонившись на спинку стула, обратился к Антону:
– Я хотел по-хорошему. Если она каким-то образом заденет честь моей фамилии, я буду действовать иначе, Антон Игоревич, – тон Германа Сергеевича звучал предельно холодно, но меня его угрозы не пугали, ведь касаться его фамилии я не собиралась. Хватит с меня этой мерзости!
Антон понимающе кивнул, и я истерически хохотнула.
– Как чудно, что вы встретились. Заключите какой-нибудь контракт, чтобы не терять время даром, – громко чиркнув стулом по паркету, я поднялась и, не оборачиваясь, покинула кабинет.
На пути мне встретилась Гела Микаэловна, которая при виде взбешенной меня довольно улыбнулась.
– С возвращением в Москву, – с наигранной дружелюбностью поприветствовала она, – Эксперимент с Булкиным закончился?
Я кивнула, отведя взгляд из-за нахлынувших воспоминаний.
– Спасибо, Гела, – неожиданно искренне сказала я.
– За что? – она вопросительно приподняла тонкую бровь.
– Булкин – возможно, лучшее, что было в моей жизни, – тихо ответила я и, махнув на прощание, направилась к лифту. Больше я сюда не вернусь – это я знаю точно.
– Надин, подожди! – около лифта меня нагнал Антон.
В привычной властной манере он до боли схватил мое предплечье и прижал к себе.
– Отпусти меня, – я выдернула руку и сделала шаг в сторону.
Говоря эти слова, я имела ввиду не только свою руку, но и свою жизнь в целом, и, судя по взгляду, Антон это понял.
– Надин, не глупи, – он покачал головой, окидывая меня строгим взглядом. – Неужели тот мальчишка настолько запудрил тебе мозги?
– Наоборот, – возразила я, – Он раскрыл мне глаза. Если ты не против, я поеду к тебе, чтобы собрать вещи.
– Надин, – Антон с особым нажимом произнес мое имя, и мне даже стало смешно.
– Надя. Зови меня Надя. Это мое имя, – я усмехнулась сама себе, а Антон, вздохнув, потер виски.
– Ты же понимаешь, что назад пути не будет?
Я кивнула, в первые в жизни на сто процентов уверенная в своем решении.
– Спасибо тебе за все, Антон. Если бы не ты, я не нашла бы себя, – честно призналась я, но мужчина уже взял себя в руки.
Коротко кивнув, он формально ответил:
– Береги себя, Надежда.
Одарив меня на прощание равнодушным взглядом, он отвернулся и, уверенно ступая, направился в кабинет. Интересно, хотя бы в молодости он позволял себе проявлять настоящие чувства? Впрочем, это уже не моя проблема.
***
Я собрала вещи и в короткие сроки нашла небольшую съемную квартиру, особо не придираясь к условиям, ведь я была уверена, что это ненадолго. Матвей помог мне перевести вещи, и я даже извинилась перед ним за то, как неуважительно относилась к нему и за то, что звала его дурацким именем Маттео, словно он был героем латиноамериканской мыльной оперы.
Тридцать первого декабря я снова открыла в списке контактов номер Коли, но так и не смогла нажать на вызов. Я сама все испортила. И кому, как не мне, исправлять ситуацию. И начать я должна с мамы.
Оставив вещи на съемной квартире, я собрала маленький чемоданчик и отправилась в родную деревеньку и выпала из жизни на долгих две недели, за которые успела тысячу раз обнять маму, хоть та и не привыкла к такому близкому контакту со своей холодной и строгой дочерью. Я не стала рассказывать ей о встрече с Германом Лисовым, но по глазам матери я видела, что все сказанное им – было полной чушью. Не было никакого спланированного соблазнения. Мама влюбилась в него, как дура, и позволила разбить свое сердце. Размышляя о том, что произошло между ними много лет назад, я все же задала маме один вопрос:
– Если бы можно было вернуть время назад, – начала я, помешивая смородиновое варенье в чае, но мама так и не дала мне закончить.
– Я ничего не поменяла бы, – призналась она, неведомым образом понимая, о чем я говорю.
– Но ведь это сломало твою жизнь, – я глянула на нее – усталую, в домашнем халате, но в то же время такую родную и теплую. И как я могла столько лет держаться на расстоянии?
– Это дало мне надежду, – мама едва заметно улыбнулась, касаясь моего плеча. Даже не знаю, говорила она о надежде на светлое будущее или обо мне, но мне от ее ответа стало легче.
Что бы ни происходило – это часть нашей истории. Не испытав боли, ты не признаешь истинного счастья. Не пройди я весь этот путь, я так и не поняла бы, что по-настоящему ценно в жизни.
– Я никогда не говорила тебе, – я погладила мамину мозолистую руку, – Я люблю тебя, мам.
От неожиданности мама захлопала ресницами, и в уголках ее светлых глаз я заметила поблескивающие слезы.
– Мам, ты чего? – я сползла со стула и, присев на колени перед мамой, обняла ее ноги. Она склонилась и ткнулась лбом в мой затылок.
– Я тебя тоже, моя девочка. Я тебя тоже люблю, – шепнула мама, зарываясь носом в мои волосы.
В следующий момент наше уединение прервалось, а объятие приняло в себя Софу, ее дочь Стасю, и даже маленький Славик, ничего не понимающий, но очень увлеченный, прижался к моему боку, и я, хлюпнув носом, чмокнула его в светлую макушку.
Истинная ценность жизни в способности любить – открыто и щедро. Не требуя взаимности, не ища выгоды. Любить – просто потому, что не можешь иначе.
***
Месяц в родном доме подходил к концу, и мне нужно было возвращаться в Москву, чтобы решить что-то со своей жизнью. Назад пути не было. С Антоном меня больше ничего не связывало. Разве что деньги, которые он внес за мое участие в дизайнерском конкурсе.
Булкин тоже для меня под запретом, потому что, вернувшись туда, я испорчу жизнь Коле. Держаться друг от друга на расстоянии мы не сможем, а вместе ни к чему не придем. Неуемные амбиции не превратят меня в ту, что своей любовью и уютом сделает Колю счастливым.
А, значит, мне нужно заняться тем, что я могу лучше всего – работой. Коллекция еще не готова. Кроме того, мне нужно вернуться к пошиву на заказ, чтобы держаться на плаву, ведь вместе с Антоном из моей жизни ушла и финансовая стабильность. Удивительно, но это больше не вызывает во мне никакого страха. Я обязательно справлюсь.
Вся моя семья, включая Пашу – мужа Софы – собралась на последний перед моим отъездом ужин. Мы подняли вверх бокалы, собираясь выпить шампанское, но тут мой телефон завибрировал на деревянном столе.
На экране высветился незнакомый телефон, и я невольно заволновалась. Помедлив, я все же приняла вызов.
– Слушаю, – неуверенно отозвалась я, в тайне надеясь услышать голос Коли.
– Надежда Львовна? – знакомый девчоночий голос мешался со всхлипами.
Я вскочила с места, не зная, куда себя деть от тревоги.
– Люба? Что случилось?
– Мама в-в-выгнала меня из дома, – девочка буквально заскулила, сдерживая приступ истерики, – Я ей рассказала про ребенка. И т-т-теперь не знаю, к-к-куда идти. В-в-вы еще не в-в-вернулись?
Схватившись за голову, я осела на диван.
– Люб, я не в Булкине, – тихо созналась я, ощущая, как беспомощность охватывает мое тело мелкой дрожью, – Но я приеду, слышишь! Приеду, и мы что-нибудь придумаем.
Девочка молчала, и я поняла, что она плачет. Воображение рисовало кошмарную картинку того, как хрупкая беременная девочка одна слоняется по занесенным снегом улицам Булкина. Мое сердце сжалось до размера горошины, и я снова заговорила:
– Люба, я сейчас позвоню вахтеру и попрошу дать тебе ключи. Квартира, в которой я жила, оплачена до мая. Иди на Мира одиннадцать. Хорошо? Люба? – я снова встала и начала мерить комнату широкими шагами.
– Х-х-хорошо, – отозвалась девочка.
– Люба, я скоро приеду. Постарайся успокоиться, – молила я, переживая, как бы девочка не наделала глупостей на эмоциях.
– Спасибо, Надежда Львовна, я вас очень жду, – голос девочки стал чуть ровнее, и я, попрощавшись, сбросила вызов.
К счастью, за четыре месяца в Булкине у меня не раз случались проблемы то с сантехникой, то с электричеством, и все они решались при содействии вахтера, так что его номер был вбит мой список контактов. Мужчина ответил сразу и подтвердил мои догадки – Антон не расторг аренду, и квартира все еще числилась за мной, так что Любе будет, где провести эту ночь.
Закончив разговор, я отложила телефон и кинулась проверять и без того собранные сумки.
– Надь, что случилось? – встревоженно спросила мама, осторожно касаясь моего плеча.
Я обернулась и натянуто улыбнулась.
– Одному человеку нужна моя помощь, и я должна как можно скорее добраться до Булкина, – мама понимающе кивнула и, к счастью, не стала задавать лишних вопросов.
Я перевела взгляд на Софу, застывшую в дверном проеме. Из-за ее спины выглянула Стася, и я вдруг увидела в них то, что пока не видит ни Люба, ни ее мама, а ведь сама Люба – это моя сестра десять лет назад. Такая же растерянная и брошенная со своей проблемой в одиночестве.
– Соф, – в моем голосе прозвучала мольба, – Ты должна поехать со мной.
Ничуть не удивившись, сестра согласно кивнула. За эти дни, что мы провели вместе, к нам вернулось чувство острой необходимости друг в друге, а вместе с ним и понимание.
– А я довезу, – тут же встрял Паша, – Если, конечно, любимая теща возьмет на себя детей.
Мама просто не выдержала наших взглядов и махнула рукой.
– Ну что вы такое говорите! Конечно, Стася и Славик останутся со мной. Езжайте с Богом, – благословила она, и уже через полчаса мы выезжали из деревни в направлении Булкина.
И только тогда я поняла, как спокойно мне стало внутри от того, что я возвращаюсь в город, который страстно ненавидела каких-то четыре месяца назад.
***
– Люба, Софа пережила то же, что ты переживаешь сейчас, – я погладила девочку по голове.
Мы просидели в тесном объятии уже минут двадцать, пока Люба просто плакала. Софа пила кофе на кухне, а Паша прилег отдохнуть после долгой дороги.
– Позволь ей поговорить с тобой, – попросила я. Еще в машине я рассказала сестре, в какой ситуации оказалась моя ученица.
Я с радостью поговорила бы с девочкой сама, но, боюсь, я просто не смогу понять всего, что происходит в ее душе, а Софа знает это не понаслышке и как никто другой сможет помочь Любочке.
– Хорошо, – девочка сдалась и отпустила меня.
– А я поговорю с твоей мамой, ладно? – я вопросительно глянула на нее, и та неуверенно кивнула.
Я оставила Софу и Любу наедине, а сама направилась к Любе домой. Искать ее маму долго не пришлось – та сидела на скамейке у подъезда и плакала, то и дело утирая слезы шапкой.
– Елизавета Александровна? – уточнила я, хотя сомнений быть не могло – Люба была очень похожа на маму.
– Да, – она удивленно посмотрела на меня, и тут же в ее глазах мелькнул страх. Она искала дочь и боялась, что я могла принести плохие новости.
– Все хорошо, Люба в безопасности, – сразу заверила я, и женщина облегченно выдохнула, – Я ее преподаватель труда. Наверное, вы видели меня на показе.
Елизавета Александровна кивнула и поднялась, чтобы быть поближе ко мне.
– Где моя дочь? – нетерпеливо спросила она.
– Она у меня дома. Я хочу поговорить с вами. О том, что случилось.
Женщина снова кивнула и, сделав глубокий вдох, пригласила меня подняться в квартиру.
Я не заметила, сколько времени мы провели за разговором, но чайник успел пару раз вскипятить воду для чая, который разбавлял слезы и важные для этой маленькой семьи слова.
– Будьте рядом с ней. Говорите, что любите. Это все, что ей нужно сейчас. Это будет нужно ей всегда, – от всего сердца посоветовала я, прекрасно понимая, что и мне самой всегда не хватало маминой любви.
Не потому что ее было мало, а потому что мама никогда не выражала ее доступными способами. В наших отношениях не было объятий, не было слов любви, не было долгих доверительных бесед, а ведь это – именно то, что нужно каждой маме и ее дочке. И я буду счастлива, если здесь и сейчас это все появится в жизни Любы и ее мамы, а потом и девочки, которая родится в начале мая.
Когда я привела Елизавету Александровну к Любе, плакали все, за исключением Паши, который мирно спал в закрытой комнате и не принимал участия в женском марафоне любви, слез и прощения. Иначе прослезился бы и он, это уж точно!
– Спасибо вам, – Люба обняла меня на прощание, и я, растрогавшись, чмокнула ее темноволосую макушку.
– Люба, не знаешь, как у Веры дела?
Ученица открыто улыбнулась и показала мне класс большим пальцем.
– Они с бабушкой получили квартиру в новой части города, но Верка все равно в нашу школу будет ходить.
– Отлично! Значит, все получилось! – от восторга, которым полнилась душа, снова захотелось плакать, но я сдержалась.
– Вы не останетесь, да?
Девочка подняла на меня невероятной красоты зеленые глаза, и я печально улыбнулась ей.
– Нет, я уеду вечером, – заметив, как Люба расстроилась, я снова обняла ее покрепче, не смея задать вопрос, мучающий меня с самого возвращения в Булкин.
Словно читая мои мысли, девочка ухмыльнулась и сказала все сама:
– У нас новый физрук, кстати, – словно невзначай заметила она.
– Что? А где Николай Николаевич? – сердце всколыхнулось, и это было видно даже Софе, которая стояла в стороне.
– Я его не видела, но, говорят, он всерьез займется спортивной школой.
Я не сдержала улыбки от одной мысли о Коле и его спортивном зале в здании городского бассейна. Маленькими шагами он идет к своей мечте, и у него тоже все получится.
Люба и ее мама, держась за руки, отправились в женскую консультацию. Паша и Софа попрощались со мной и двинулись в обратный путь. Я купила билет на вечерний поезд до Москвы, и у меня оставалось время, чтобы сделать важное дело – извиниться перед Колей.
Набрать его номер я не решилась, потому пошла прямиком к бассейну в парке, но там мне сказали, что зал для единоборств там так и не открылся. Тогда я, озадаченная, решила поехать к нему домой, и, каково же было мое удивление, когда там я наткнулась на молодую семейную пару, разбирающую коробки с вещами в квартире, куда еще совсем недавно я приносила пирожки болеющему физруку.
– Мы купили квартиру неделю назад, – сказала девушка, пока я ее муж таскал коробки из машины.
– Не знаете, где прежний хозяин? – спросила я, на что новая владелица квартиры лишь развела руками.
В полной растерянности я встала посреди улицы. Мороз щипал кожу, и я спрятала руки в карманы. Наткнувшись на прохладный металл, я удивилась. В кармане шубы лежали ключи от помещения, которое Коля снял для моей мастерской. Не думая ни минуты, я поймала такси и направилась туда.
Машина оставила меня во дворе двухэтажного исторического здания. Другая сторона и центральный подъезд выходили на Купеческую улицу, но я вошла через черный вход. Поднялась по лестнице и отперла ключом тяжелую дверь, искренне надеясь найти Колю здесь. Только его, конечно, в помещении не оказалось.
Зато само помещение превзошло все мои ожидания. Мансардный этаж, скошенный потолок с деревянными балками, светлый паркет и панорамные окна, выходящие прямо на дворец спорта. Я рассмеялась сквозь слезы. Коля все рассчитал. В самых дерзких мечтах мы могли заниматься каждый своей мечтой и оставаться на расстоянии одного взгляда в окно.
Я села прямо на пол и уставилась на дворец спорта, представляя, как Коля выходит из здания и машет мне рукой. Потом он кивает на кафе неподалеку, и я, принимая его приглашение, закрываю свою мастерскую и спешу на обед с любимым мужчиной.
Лето. Солнце ласково припекает плечи, пока мы сидим на открытой веранде. Коля рассказывает о намерении устроить турнир по самбо в честь своего отца, а я улыбаюсь, глядя на стильную вывеску моей мастерской.
Я настолько увлеклась мечтами, что не заметила, как из кальянной, расположенной в прежнем здании дворца спорта, вышла знакомая фигура. Увы, это был не Коля, а всего лишь трудовик Вася, но и его хватило, чтобы я вскочила с пола и, наспех заперев помещение, понеслась его догонять.
К счастью, Василий никуда не ушел. Он стоял у газели и давал распоряжение грузчикам, таскающим строительные материалы из машины в здание.
– Вася! – воскликнула я, налетая на него сзади. Никогда бы не подумала, что буду так ему рада.
– Надежда Львовна? – трудовик заметно удивился, – Ты что тут делаешь?
– Где Коля? Мне нужно с ним поговорить, – протараторила я, не успев восстановить дыхание.
– В лицее, – парень кивнул в ту сторону, где находился злополучный лицей.
– Что? Коля ушел в лицей? – видимо, на моем лице отобразился такой ужас, что Вася замахал руками.
– Нет-нет! Там соревнования, Никой Николаич судит, – пояснил Вася, и я, облегченно выдохнув, уже собралась в сторону лицея, но вдруг остановилась и, ткнув пальцем в доски, торчащие из газели, спросила:
– А что это тут происходит?
– Ремонт, – коротко ответил Вася, помахав передо мной какой-то бумажкой.
– В кальянной? – не поняла я.
Вася громко рассмеялся, поправляя шапку.
– Нет больше кальянной, – объяснил он, – Как ты уехала, Колян так разозлился. Пошел в администрацию, и, уж не знаю, как он там морды бил, но при помощи муниципалитета ему удалось вернуть зданию статус Дворца Спорта. Ну и квартиру пришлось продать, чтобы выкупить ту часть, которую продали хозяину кальянной.
– Подожди, – я опешила, – Хочешь сказать, что это здание теперь Колино?
– Ну не полностью, но первый этаж с залами для единоборств точно, – Вася усмехнулся, – А наверху с помощью спонсоров тренажерку сделают.
Преисполненная радости, я заключила Васю в объятия и даже запрыгала так, что трудовик, не удержавшись, попрыгал со мной вместе.
– Вася! Волшебные новости! Спасибо!
Смеясь, он махнул мне на прощание, а я уже спешила к лицею.
На входе оказался тот самый охранник Эдуард. Ничего не спрашивая, он коротко кивнул мне и раскрыл турникет, а я схватила его за руку и, глядя прямо в глаза, отчеканила:
– Обидишь Олечку Александровну – я тебя сломаю! – пригрозила я, – И не посмотрю, что ты такой большой.
Мужчина удивленно округлил глаза и активно замотал головой, словно убеждая меня в том, что и пальцем мою англичанку не обидит.
– Где соревнования проходят? – спросила я, все еще впиваясь ногтями в руку охранника.
– В зале, – он ткнул свободной рукой в сторону спортзала, и я его отпустила.
Чем ближе я подходила к залу, тем сильнее слышались крики трибун. В просторном помещении оказалось на удивление многолюдно, и, чтобы хоть что-то увидеть, мне пришлось подняться по лестнице на трибуны. Оказавшись наверху, я увидела четыре огромных мата, на которых параллельно проходили соревнования сразу в нескольких категориях.
На центральном мате, где боролись два уже достаточно взрослых парня, я увидела Колю. Он стоял у кромки мата, скрестив руки, и не сводя глаз с пары подростков. Я остановилась не в силах снова запустить свое замершее сердце.
Такой красивый и сосредоточенный. У него все хорошо. Все получается без меня. И, возможно, лучшим решением будет – уйти по-тихому, пока я снова все не испортила. Но чувство вины, выжигающее меня изнутри весь этот месяц, не отпустит, пока я не извинюсь.
Медленно выдохнув, я направилась вперед, бесцеремонно перешагивая через ноги болельщиков, сидящих на своих местах. Я не смогу дождаться Колю, чтобы поговорить с ним наедине, потому что, оказавшись один на один, я сдамся и вцеплюсь в него, как в спасительный круг. А он не круг, и я не должна выплывать за его счет. Он достоин большего.
Словив на себе множество недоброжелательных взглядов, я ворвалась в комментаторскую кабинку и буквально вырвала микрофон у опешившего мужчины.
– Коля! Коля Муромцев! – позвала я, глядя на него через толстое стекло кабинки.
Все происходящее в зале будто остановилось. Затихли трибуны, прекратили борьбу спортсмены. Коля поднял удивленный взгляд и, поблуждав глазами по залу, наконец заметил меня в комментаторской будке.
Его взгляд замер на мне, и я продолжила:
– Прости меня. Я вела себя как дура, которая недостойна такого человека, как ты, – моя исповедь эхом разлеталась по залу, – Все, что я сказала тогда… Я не должна была это говорить. На самом деле у меня и в мыслях этого не было. Слова сами сорвались с губ. Как будто следуя программе, которую я себе заложила много лет назад.
Коля смотрел на меня, не двигаясь и не моргая.
– Но с тобой в моей жизни все изменилось, – призналась я, шепча в микрофон. Я достала из кармана ключи от помещения на Купеческой и, показав их Коле, положила на стол, ставя точку в наших отношениях, – Ты помог мне во всем разобраться. И я хочу, чтобы в твоей жизни тоже все было хорошо. Ты все сможешь, Николай Николаевич. Я уверена.
Последние слова дались мне с трудом. Отчасти от того, что Коля, услышав мое прощание, отвел взгляд, и я, потеряв огонек в его голубых глазах, лишилась сил, а недосказанные слова комом встали поперек горла.
– Прости. И будь счастлив, пожалуйста, – шепнула я и, с шумом поставив микрофон на стол, пулей выскочила из кабинки.
Сбегая из зала, я не оборачивалась, чтобы не передумать. Если бы я увидела Колины светлые глаза еще раз, я не смогла бы уйти. Так что я бежала к такси, ожидающему у входа, искренне надеясь, что Коля не побежит за мной.
И он не побежал.
