Дарья Оскин
Художники, изменившие историю

Полная версия

В оформлении книги были использованы фотографии Shutterstock/FOTODOM

© Дарья Оскин, текст, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Посвящается моему мужу —

талантливому художнику.

Введение

На фасаде здания венского Сецессиона^[1] золотыми изящными буквами выведены слова: Der Zeit Ihre Kunst, Der Kunst Ihre Freiheit («Каждому времени свое искусство, каждому искусству своя свобода»). Каждый раз, проходя мимо, я думаю о том, а как бы сложилась история, если бы не смелость отдельных художников, работающих вопреки: своему времени, общественному вкусу, эстетическим нормам? Прожить жизнь в искусстве, быть первым и часто непонятым, придумать новое направление в искусстве или сделать из самого себя легенду? Несмотря на то что восприятие искусства (которое теперь и вовсе не обязано быть прекрасным) с течением времени меняется, в истории есть ряд личностей, гениальность которых и спустя множество столетий не вызывает сомнений.

Эта книга посвящена художникам передовых взглядов, повлиявшим на свою эпоху. Каждый из них был особым явлением своего времени. Мне хотелось начать ее с прекрасного студенческого воспоминания – фресок Джотто ди Бондоне – итальянского художника Раннего Возрождения. Я хорошо помню свое первое посещение капеллы Скровеньи в Падуе, того места, которое для истории искусства считается культовым. Был пасмурный весенний день, я вошла в неприметную церковь и словно оказалась внутри волшебной шкатулки, обитой синим бархатом и украшенной драгоценными камнями. Цикл фресок Джотто – новый этап развития европейской живописи, которая много лет находилась в плену византийских канонов и форм. Для современного человека фрески Джотто могут показаться примитивными, однако для своего времени он был величайшим революционером. Особенно меня поразила сцена с изображением «Поцелуя Иуды», в которой время как будто остановилось. И в этом безвременье произошло столкновение добра и зла, красоты и уродства, веры и предательства. Этим меня всегда привлекало итальянское искусство – с его эмоциональностью, размахом, общечеловеческими темами.

Через сто лет к Северу от Альп революцию иного порядка – оптическую – совершил нидерландский художник Ян ван Эйк. Он усовершенствовал состав масляных красок, сделав свои картины словно светящимися изнутри. Его живопись очень медитативна, я провела около пяти часов в соборе Святого Бавона, разглядывая створки «Гентского алтаря» – самой монументальной его работы. Яна ван Эйка восхищала красота природы, реального мира, в его работах чувствуется любовь ко всему живому, некое незримое присутствие Бога. Долгое время этот художник находился в забвении, и только в эпоху романтизма с ее интересом к Средневековью он был заново открыт и переосмыслен.

В начале XVI века, с расцветом эпохи Возрождения, появляется новый тип личности – универсального гения, талантливого во многих областях. В обществе культивировался образ волевого, интеллектуального человека – творца своей судьбы. В трактате итальянского гуманиста Пико делла Мирандола «О достоинстве человека» Бог говорит Адаму: «Я создал тебя существом не небесным, но и не только земным, не смертным, но и не бессмертным, чтобы ты, чуждый стеснений, сам себе сделался творцом и сам выковал окончательно свой образ. Тебе дана возможность пасть до степени животного, но также и возможность подняться до степени существа богоподобного – исключительно благодаря твоей внутренней воле…»

Леонардо да Винчи является наглядным примером такой личности. Провидец, экспериментатор, выдающийся человек своего времени. Он был не только художником, придумавшим новый способ письма^[2], но и ученым, архитектором, военным инженером. Леонардо придумал прототип танка, парашюта, водолазного костюма. Широкой публике хорошо известна лишь одна его работа – «Джоконда», которая, как мне кажется, не была бы столь популярна, если бы не ее громкое похищение из Лувра в начале XX века.

Его современник – немецкий художник Альбрехт Дюрер – также интересовался наукой, писал картины, объединяя в живописи немецкую любовь к деталям с венецианским колоритом, вырезал гравюры на дереве и меди. По уровню детализации его знаменитый рисунок «Заяц», хранящийся ныне в венском музее Альбертина, не знает равных. Он первым придумал свой логотип, начал писать автопортреты, судился с одним из учеников Рафаэля Санти из-за подделки своих картин. И Леонардо, и Дюрер изучали анатомию, пытаясь познать устройство Вселенной через тело человека.

В студенческие годы моим любимым направлением в искусстве было римское барокко с его страстями, драматургией и спецэффектами. Сейчас я с уверенностью могу сказать, что если бы не год, проведенный в Италии, моя карьера сложилась бы иначе. Помните знаменитые слова Хемингуэя: «Если тебе повезло, и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж – это праздник, который всегда с тобой». В моем случае этим праздником был Рим, с его лиловыми сумерками, раскаленными мостовыми, прохладой церквей. Я бродила по вечному городу в поисках скульптур Джан Лоренцо Бернини и картин Караваджо, пережила мистическое озарение в Пантеоне, а в районе Трастевере, прислонившись к одному из зданий, и вовсе ощутила дежавю.

Микеланджело Меризи да Караваджо – центральный художник эпохи барокко, основатель особенной драматичной манеры письма «chiaroscuro»^[3]. Меня всегда привлекала его честность, эмоциональность, страстность. Барокко с его любовью к драме не лишен некоторой театральности, но тем интереснее. Приемы, разработанные Караваджо, в особенности психологический реализм, отразились в работах последующего поколения художников, известнейшим из которых был Рембрандт ван Рейн. В Венском музее истории искусств хранится несколько картин этого художника. Вглядываясь в его портреты стариков на пороге вечности, понимаешь, как тонко он чувствовал людей. Сейчас мы бы назвали Рембрандта гениальным психологом, ведь кажется, что в его работах отражен весь спектр человеческих переживаний.

В первой половине XVIII века в искусстве торжествовало фривольное рококо, которое прославляло сладкую жизнь французских аристократов. Это «столетие париков, карет, менуэтов, треуголок» называли «галантным веком^[4]. Рококо считается самым легкомысленным из всех стилей в искусстве, никто не желал думать о серьезном и, уж тем более, видеть его на картинах. Искусство было своего рода развлечением, усладой для глаз. Пасторальные сюжеты, галантные празднества дарили людям ощущение беззаботности. Это приятное глазу и не обременяющее разум искусство было приятной главой в развитии истории, до нас дошли имена его главных представителей – Антуана Ватто, Франсуа Буше, Жана-Оноре Фрагонара, которые, впрочем, никаких революций в мире искусства не совершили.

В начале XIX века балом правил романтизм, который пришел на смену отстраненному и возвышенному неоклассицизму. Романтизм – это не столько художественное течение, это, скорее, мироощущение. Его приверженцы хотели пробудить в людях сильные эмоции, вдохновить их на великие свершения. Каждый раз, когда я говорю о романтизме, у меня перед глазами возникает образ «Одинокого странника над морем тумана» с полотна немецкого художника Каспара Давида Фридриха. В центре внимания – уникальная личность, бунтующий герой. Такому описанию соответствуют два культовых персонажа романтической эпохи – Наполеон и Байрон. Любимый жанр этого времени, пейзаж, являлся внешним проявлением внутреннего состояния лирического героя. Подлинным содержанием романтизма, как считал Гегель, является «абсолютная внутренняя жизнь». Художники-романтики возвысили значение эмоций, чувств, мечтаний. Они делали акцент на внутренних переживаниях героев их картин. В живописи начался период персонажей с дерзкими, противоречивыми характерами. Писатели и художники Блейк, Байрон, Стендаль, Гойя, Жерико, Делакруа придерживались романтического культа чувств, решительно отвергая рационализм предшествующего классицизма.

Эмиль Золя говорил, что живопись импрессионизма могла родиться только в Париже. Во второй половине XIX века импрессионисты совершили большой прорыв в искусстве, предложив новый способ видения реальности. Работая в разных музеях, я неизменно задавалась вопросом: «Почему и в наше время импрессионизм остается таким популярным?» Ответ, конечно же, лежит на поверхности. Импрессионизм – это просто красиво, это всегда понятный сюжет, радующий глаз. Для того чтобы любоваться картинами импрессионистов, людям не нужно никаких особых знаний. Словно желая облегчить нам жизнь, художники импрессионизма отвергли библейские, мифологические, исторические сюжеты, присущие классической живописи. Центральный художник этого направления – Клод Моне – всегда вызывал у меня большое уважение, именно он, несмотря на модные авангардные течения, оставался верен принципам импрессионизма более полувека.

Одно из самых ярких моих впечатлений – первое посещение музея Орсе в Париже. Я очень хотела увидеть «Звездную ночь» Винсента Ван Гога, которая даже в репродукции оказывала на меня гипнотическое воздействие. Она всегда казалась мне невероятно сказочной, умиротворяющей, наполненной некоей космической гармонией. В оригинале же от нее исходила тревога, нервно пульсирующая жизнь. С именем Ван Гога связано множество мифов, во многом придуманных его первым биограф ом – немецким галеристом и искусствоведом Юлиусом Мейером-Грефе. Он создал легенду о безумце, мученике, бунтаре, одиноком непризнанном гении, чьей рукой водил Бог. Конечно, все эти истории придают творчеству Ван Гога некий романтический флер, людям всегда нравилось нечто подобное. Нужно понимать, что всей правды в истории с отрезанным ухом и его смертью нам так и не узнать. Остановимся на том, что Винсент Ван Гог – человек тонкой душевной организации, ищущий любви и справедливости, просто не смог справиться со своим талантом.

Начало XX века – время, когда одновременно формируется множество противоречащих друг другу художественных направлений. Каждое новое движение, каждый новый «изм» в модернистском искусстве представляли собой очередное громкое заявление художников о том, что ими открыт новый способ видения. А стоит ли вообще выяснять, «что хотел сказать художник», разглядывая, скажем, абстрактные картины? Как вообще стало возможным искусство без сюжета и повествования? Василий Кандинский – основоположник абстрактного искусства – целью своего творчества видел вовсе не разрушение, а, напротив, духовное спасение человечества.

Одним из наиболее радикальных течений до Первой мировой войны стал кубизм, изобретенный Пабло Пикассо. Я сравниваю это направление с разбитым зеркалом, в осколках которого самым причудливым образом отражается окружающий мир. Впрочем, между двумя мировыми войнами реальность закономерно начинает вытесняться миром сновидений и фантазий. Сальвадор Дали – самый известный художник сюрреализма – «сверхискусства» – искал вдохновение в подсознании человека. С помощью иносказательных образов он изображал свои тайные желания и страхи, эротические фантазии, любовные переживания и сны.

Начиная со второй половины XX века мы живем в эпоху постмодернизма, которая ставит задачу избавиться от культурных традиций и связи с прошлым. Помните слова Маяковского: «Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь…»? Это время неограниченной свободы самовыражения, торжество эпатажа и удачных маркетинговых ходов, которые позволяют художнику зарабатывать деньги. «Я тоже так могу!» – такие слова часто приходят нам на ум во время посещения выставок современного искусства. Мы удивляемся, как подписанный писсуар или банан, приклеенный скотчем к стене, могут быть искусством. Современный художник не создает ничего нового, он эпатирует публику, перемещая и комбинируя уже существующие смыслы, предлагая нам ответить на вопрос: а что вообще такое произведение искусства? Всегда ли оно должно быть прекрасным, возвышенным? Может быть, достаточно поставить подпись под абсолютно любым предметом, разместить его в музее и назвать это искусством?

Американский художник Энди Уорхол, звезда поп-арта^[5], говорил, что каждый человек имеет право на 15 минут славы. В своем искусстве он сделал ставку на знакомые каждому американцу образы: консервированный суп «Кэмпбелс», бутылку «Кока-Колы», фотографии знаменитостей и известных политических деятелей, которые были иконами своего времени. Уорхол уже тогда понимал, что цены на картины формируются вне зависимости от таланта художника и его творческого метода.

И если Борис Пастернак когда-то писал о славе: «Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь…», то один из самых богатых художников современности – англичанин Дэмьен Херст явно считает по-другому. Он работает в сфере искусства с 1990 года, с каждым годом становясь все более популярным. Для широкого зрителя наиболее известна его мрачная серия Natural History («Естественная история»): мертвые животные в стеклянных кубах, заспиртованные в формальдегиде. Пугающее прекрасны его готические «витражи» из цветных крыльев тропических бабочек. На претензии защитников животных Херст неизменно отвечает, что образ бабочки в искусстве символизирует хрупкость и скоротечность красоты и жизни. Искусство Дэмьена Херста, часто в форме чудовищного китча, затрагивает серьезные темы, фундаментальные для человеческого сознания: смерти, любви, веры. В этом всем есть некая постмодернистская игра, интеллектуальное глумление над зрителем, неотвеченным остается только один вопрос: а то ли это искусство, которого мы заслуживаем?