Дарья Кузнецова
Эпилог к концу света
Кажется, жизнь среди дикарей будет не лишена маленьких удовольствий: как минимум инчиры умеют вкусно готовить.
Можно сказать, на новом месте я устроилась. Жильё есть, способности мои здесь уже оценили, так что – не пропаду. С речью бы вот ещё разобраться, но над этим вопросом я работаю. Сейчас поем и продолжу, не откладывая на приход льдов. Может, день продолжит радовать и меня не побеспокоят?
Надежда оправдалась лишь отчасти. Когда я уже заканчивала завтрак, в шатёр вернулся его хозяин, нагруженный объёмным свёртком. При виде меня Микар разулыбался.
– Ясного дня, Стевай!
– Стеваль, – поправила я, выделив спорное окончание. – И тебе доброе утро.
– А я разве не так сказал? – озадачился мужчина, уложил принесённые вещи рядом со мной и сел напротив.
– Не совсем, – вздохнула я. Кажется, будет проще привыкнуть к новому имени, чем научить окружающих правильно его произносить. – Что это? – уточнила, сообразив, что предназначался куль мне.
– Вещи на смену, – пояснил Микар. – Одежду перешить успели, а обувь нужно делать заново, придётся пару дней потерпеть. Ну и ещё какие-то мелочи, я не смотрел – женщины собирали для женщины, не дело нос совать.
– Погоди, – запоздало сообразила я и затрясла головой. – Ты хочешь сказать, что вы мне за ночь нашили одежды?
– Почему «за ночь»? День уже к середине, – отмахнулся он. – Да и не шили, просто переделали. Очень уж ты тоненькая, только детские вещи и годятся, а это нехорошо.
– Спасибо, – растерянно проговорила я. – Это… неожиданно. Только мне и отблагодарить нечем.
Он посмотрел на меня в ответ как-то странно, словно не поверил своим ушам или усомнился в серьёзности сказанного. Пару мгновений разглядывал, но потом всё же ответил, пряча улыбку в уголках губ:
– Стевай, ты вчера совершила чудо. Ты спасла жизнь, которую все уже оплакали, с которой простились. Две жизни. Тунгар и Кирин готовы от заката до заката над тобой плащ держать, потому что Кирин и её сын живы. Никакие вещи не могут отплатить сохранённых жизней! Понимаешь?
– Про плащ не очень поняла, а в остальном – да, пожалуй, – ответила я.
Прикормить хорошего целителя при отсутствии собственных – это разумный подход, всецело одобряю.
– Сегодня большой праздник, и такой светлый знак к нему – это очень, очень хорошо, – продолжил Микар. – Мы будем благодарить духов не только за щедрость земли и неба, но и за то, что привели к нам тебя. Вот только… – он замялся, но всё же продолжил: – Теперь трудно будет убедить инчиров, что ты сама – не дух. Твоя необычная наружность и чудеса – это очень сбивает. Даже меня.
– Да, кстати, о духах! – опомнилась я, пропустив мимо ушей последнее замечание старейшины. – Расскажи мне, что это вообще такое? Кто они? А то вчера мне тайюн хватило, и мы так до этого вопроса и не дошли.
– Духи живут везде и во всём, – заговорил Микар уверенно, твёрдо, с напевными интонациями. Кажется, историю эту он уже привык рассказывать, и рассказывал её детям.
Впрочем, иначе как сказку всё это было трудно воспринимать.
Духи делились по силе. Прежде они все жили в этом мире постоянно, но потом сильные ушли в свой, идеальный мир духов, но иногда всё же возвращались, чтобы воплотиться в инчирах, в тайюн, в животных, а порой и вовсе бродили тут сами по себе, невидимые и неощутимые. Физическое воплощение было сознательным решением такого духа, и обычно они приходили в мир «традиционным» путём, рождаясь. Считалось, что духи так отдыхают от своего бесконечного бытия, а ещё, пройдя воплощение, становятся сильнее.
Почему духи ушли, история умалчивала, потому что «решили оставить мир инчирам» – это не объяснение, а другого не было. То ушли, то – вдруг возвращались. То ушли добровольно и не держат зла на смертных, а то – воплощаются в злобных тайюн.
С точки зрения инчиров, нашествие последних было именно массовым явлением злых духов, поэтому искать иное объяснение аборигены даже не пытались. Злые и беспощадные духи, которым нравится разрушать; какие ещё нужны подробности? Мне Микар объяснил это тем, что они, как и инчиры, разные, есть хорошие и плохие, и вот плохие как раз пытаются вредить смертным. Сами бы они, конечно, мир инчирам не оставили, но добрые духи вынудили их.
С сильными духами общались мужчины, и делали они это обычно в урату – «сне, который не сон». Истории же с предложением крова и воды и вообще с разговорами с духами наяву были родом из легенд. То есть Микар сам лично ни одного духа живьём не встречал, и никто из его знакомых тоже, но сомнению правдивость сказаний не подвергалась. Кроме урату, реально существовало всего два способа общения с сильными духами: воззвание целителей к духу раненого или больного инчира, помогавшее вылечиться, и собственно борьба с тайюн, в чьём «духовном» происхождении я здорово сомневалась.
Впрочем, нельзя сказать, что женщин в этом смысле обделили или считали ущербными, напротив, очень ценили, и не только как достаточно редкое существо, необходимое для продолжения рода. Потому что, помимо сильных духов, существовали слабые, которые совершенно не слушались мужчин.
Слабые духи олицетворяли у местных стихию, причём любую. Множество этих «младших братьев» танцевало в пламени, резвилось в реках, обитало в земле, и именно женщины их заклинали. Уберечь посевы от огня и града, отогнать насекомых – это было их дело. А ещё договориться с рекой, прекратить землетрясение, да даже просто сделать огнекамень, с помощью которых освещались шатры и готовилась еда, поселив в кусок пустой породы нескольких огненных духов.
Вполне рациональное разделение обязанностей по способностям. Одно только меня смущало: я ни льдинки не понимала в сказанном. То есть слушать это как сказку можно было легко, рассказывал Микар занимательно, но вот разобраться, как всё работает на самом деле, уже не получалось. Проще всего было отмахнуться и посчитать это выдумками, но…
Огнекамень был реален. Осмотрев его, я обнаружила заключённый внутри огонь, но, с моей точки зрения, камень был обыкновенным накопителем. То есть он просто содержал в себе силу и ничего больше делать не мог, никаких плетений и чар я не видела. Однако он умел превращать заключённую внутри магическую силу в свет, достаточно было… попросить. В вольной форме. Хуже того, он даже меня понимал!
– А можно как-нибудь посмотреть на этих духов? Отдельно от предмета. Или они тоже невидимые, как и старшие? Или они всегда рядом, просто именно я их не вижу?
– Они редко показываются, – ответил Микар. – Но сегодня праздник, наверняка не удержатся и явятся. Если хочешь, я покажу: видят их все инчиры, мужчины тоже.
– Да, было бы неплохо.
На том и порешили. Старейшина опять ушёл, его внимания требовала подготовка праздника, а я собралась всё же заняться своими языковыми изысканиями. Но для начала, ведомая любопытством, сунула нос в свёрток.
Те женщины, что собирали мне вещи, явно подошли к подбору очень старательно и ответственно, позаботились обо всех мелочах вплоть до белья и украшений. Здесь было несколько ниток бус – из необработанных цветных камней, из глиняных и деревянных шариков с узорами, даже каких-то высушенных ягод и мелких цветных пёрышек. А вот зубов и когтей не наблюдалось – наверное, считались мужскими украшениями.
И это было… мило. Подобрать другое слово я не могла. Как-то наивно, немного по-детски, но – от чистого сердца и с искренней заботой. Украшения выглядели достаточно нелепо и очень примитивно, особенно в сравнении с ювелирными работами иналей, но вызывали куда меньшее отторжение. Обычно я не ношу украшения: одна из типичных для магов крови особенностей, мы плохо переносим прикосновение к коже того, что никогда не было живым. Оно не обжигает, не наносит реального вреда, но ощущается постоянным холодком, к которому невозможно привыкнуть.
Может, попросить у кого-нибудь сделать бусы только из дерева? Дома мне бы такая мысль и в голову не пришла, а если пришла, то я бы отмахнулась от неё как от безумной. А здесь… наверное, что-то не так у меня с эстетическим вкусом, но местные украшения и вообще одежда пришлись по душе. Да и сама необходимость пожить среди инчиров несколько лет, стоило успокоиться, уже не вызывала отторжения. Всё же я очень легка на подъём и люблю новые впечатления, а то старейшины льдом бы покрылись, уговаривая меня на эту экспедицию. Может, потому и выбор их в итоге пал на меня, а не потому, что я вредная; не так уж я им досаждала.
Но особенно среди подарков мне приглянулся резной деревянный гребень, широкий и редкий. В меру аккуратная вещица не весть какой тонкой работы, однако его было очень приятно держать в руках, просто касаться, гладить – дерево казалось тёплым, живым. В нём ощущались слабые отголоски магии – недостаточные для того, чтобы определить её природу, но привлекающие внимание и явно имеющие светлый оттенок. Использовать гребень по прямому назначению я не собиралась, для этого есть чары, а вот собрать и заколоть волосы, чтобы не мешались – идеально. Именно это я и сделала и вскоре с головой нырнула в изыскания.
Глава 3
Для того чтобы пропустить праздник, я оказалась слишком любопытной. Конечно, была и объективная необходимость взглянуть на местных духов, но я понимала, что ведёт меня в первую очередь желание узнать, как веселятся аборигены. Даже поддалась порыву и воспользовалась подаренными украшениями, превратив пару бус в украшения для волос, которые вплела в косу – единственный доступный мне способ носить подобные вещи. Каждый раз, собираясь куда-то в приличное общество, я думала, что вот эти сложные причёски с вплетёнными драгоценными нитями вошли в обиход иналей с лёгкой руки кого-то из моих собратьев по дару. Конечно, я та ещё прекрасная иналь, «общество» тут своеобразное и драгоценности соответствующие, но кое-что женское мне всё-таки не чуждо.
Хорошо, что днём я совершила пару вылазок за пределы шатра, поэтому успела немного морально подготовиться. Дело в том, что после вчерашнего инчиры стали относиться ко мне совершенно иначе. По-прежнему глазели, но теперь восторженно, как на сошедшее на землю божество. Каждый встречный норовил улыбнуться и поздороваться, по возможности – погладить по плечу или по голове, в зависимости от роста и наглости. Первые пару раз я от неожиданности даже не отреагировала, на третьего по-кошачьи зашипела, четвёртый получил по руке, ещё от пары я просто увернулась – а потом инчиры немного снизили градус восторга или просто поняли, что такое проявление чувств мне неприятно. Впрочем, не обиделись, продолжили улыбаться: мол, что с этих духов возьмёшь. Хотя некоторые всё равно пытались «приласкать», но я была настороже.
Праздник сосредоточился вокруг нескольких больших костров. Кажется, делились инчиры по деревушкам, в которых обитали большую часть года. Во всяком случае, меня Микар проводил в компанию к Траган, и тут же я заметила нескольких знакомых женщин из того же поселения. Подобное общество не слишком радовало, но причина всех злоключений ко мне не подходила, а в остальном было плевать: всё равно я не понимала, о чём они говорят. Сидела в стороне на одной из подушек, прихлёбывала из плошки и наблюдала.
Сначала все просто общались, ели и пили какой-то слабоалкогольный сладкий напиток с медово-ягодным привкусом. Потом появилась музыка – быстрая и неожиданно очень сложная, не просто ритмичный стук барабанов, но целый небольшой оркестр. И песни – многословные, порой речитативные; я не понимала слов, и это придавало их звучанию особенное очарование – голоса, мужской и женский, были просто ещё одним инструментом.
Очень скоро, под одобрительные возгласы и подбадривания, в пляс пустилась какая-то девушка, а вскоре к ней присоединились другие танцоры. Быстрые, простые движения бёдрами, плечами, короткие шаги и взмахи рук – некоторые мои сородичи назвали бы эти танцы непристойными, а по-моему было красиво.
Непонятно как сложившиеся пары вызывали у местных особенное удовольствие и двигались без всякого стеснения – партнёры с удовольствием касались друг друга, прижимались и вообще как будто прямо сейчас были готовы перейти к чему-то гораздо более приятному. Наблюдая за этим, я пришла к выводу, что местные как минимум руководствуются принципом «что естественно – то не безобразно», если предположить в танцорах семейные пары, а как максимум – обладают весьма мягкой моралью, если партнёры не связаны никакими узами.
А ещё, рассматривая инчиров, я сделала неожиданное наблюдение. Здесь почти не было мужчин, имеющих «среднее» телосложение: те подростки, которых я встречала в деревне, к празднику не допускались, а промежуточного звена между ними и огромными мускулистыми воинами, похоже, не существовало. Не считая Микара и ещё пары мужчин, не участвовавших в общем веселье, но это скорее было исключение и, кажется, это были другие старейшины – они держались вместе, о чём-то разговаривая.
Раздумывая о причинах подобного, я сообразила, что не задала ещё один важный вопрос о быте и обычаях инчиров: а почему, собственно, женщины и дети живут отдельно? Может быть, не весь год, но какое-то достаточно продолжительное время – как минимум то, которое наша экспедиция наблюдала за деревней. Положим, понятно, почему именно женщины занимаются возделыванием земли, это особенности местной магии. Но что в это время делают мужчины?
Через некоторое время ритм музыки изменился, стал более резким, агрессивным. Потом стихло пение, остались барабаны и пятиструнный инструмент с корпусом из какого-то почти белого дерева или даже кости. Я не заметила, как и когда в круге остались только мужчины, но танец их теперь куда сильнее напоминал бой. А вскоре и вовсе зазвенела сталь, подпевая гулкому уханью одного большого барабана.
К этому моменту я уже наблюдала не отрываясь, жадно, боясь пропустить хоть одно движение.
Оружие у инчиров было выразительным, грозным – хищно изогнутые остроконечные клинки, чуть расширяющиеся в конце второй трети. Некоторые мужчины ловко управлялись сразу с двумя одинаковыми мечами.
Сейчас я открыто любовалась воинами: да, непривычно крупные, они на первый взгляд казались массивными – но двигались легко, плавно, очень красиво. Эта красота сглаживала грубость и несовершенство лиц, крупные размеры и непривычные пропорции, позволяла не обращать внимания на странно тёмный цвет кожи и забывать резкие, слишком низкие голоса. Да, это не идеальный сплав смертоносной силы и красоты вроде Лераля или даже других, менее совершенных моих сородичей, но… что-то в них было. Не привычные, радующие глаз серебристые барсы, но – по-своему обаятельные и гармоничные медведи. В этот момент верилось, что я скоро привыкну к их странной наружности и даже, может быть, устрою себе удобную и приятную личную жизнь. Выберу какого-нибудь аборигена помельче и поаккуратнее… Вот, например, вроде этого инчира с набором трофейных когтей, вплетённых в височные косы.
Полюбовавшись вволю и привыкнув к немного непривычному стилю боя, я, впрочем, засомневалась в своём выборе. Судя по всему, перед нами сейчас выступали самые молодые воины – я начала замечать ошибки, которых было немало. Но главное, я обратила внимание на татуировки и отметила закономерность: у сидящих мужчин, включая Чингара, сплошной узор покрывал почти всю верхнюю часть торса и руки до локтей, а у этих, пляшущих сейчас, чернел только на плечах. Да и смотрели остальные мужчины на молодёжь этак покровительственно, как на показывающих себя детей.
По непонятной мне команде воинская пляска оборвалась, инчиры одновременно остановились и опустили руки. Из «зала» раздались одобрительные выкрики, подбадривания, молодые воины разулыбались, довольные похвалами. И в этот момент меня, отвлекая от созерцания, негромко окликнули по имени.
Какой-то мужчина, огромный даже по сравнению с остальными, навис слева, аккуратно удерживая в обеих руках отлично знакомые мне ножны с клинком, и поклонился, демонстрируя желание вернуть мне оружие. Я спешно подскочила на месте и вцепилась в меч. Мужчина от неожиданности разжал лапищи, и я, даже не вслушиваясь, что он пытался сказать – всё равно ни слова не понимала, – потянула меч из ножен, ощущая его недовольство и мельком отмечая глубокие порезы на руках огромного инчира. Правильно, нечего заклятое кровью оружие трогать! Ему ещё повезло, что дурных намерений не было, а то порезами мог и не отделаться…
Отбросив ножны, я перехватила клинок за лезвие, с силой сжала ладонь – и ощутила, как сталь впивается в плоть, рассекая кожу, как в руке становится горячо и влажно, а меч, испив хозяйской крови, успокаивается.
Заклятое кровью оружие – очень особенное, тем более принадлежащее магу моей специальности и моего возраста. За годы жизни в таком мече формируется… наверное, правильнее назвать это душой. Искажённый металлом и магией отпечаток личности хозяина, постепенно обретающий собственную волю и норов. Несомненно, у моего меча очень скверный характер. Сейчас меч жаловался на чужие грубые лапищи, которые хватали его без спроса, и утешался щедро пролитой хозяйской кровью.
Я чуть повернула лезвие, медленно провела рядом с прежним порезом, прикрыв глаза и ощущая, как пульсирующая в ладони боль мягкими волнами прокатывается до плеча.
Как же я соскучилась! Рабочий нож так не побалуешь, он больше инструмент, а вот меч – да, меч – почти часть тела. Это даже не кровопускание, это просто восстановление кровотока в онемевшей конечности. И – да, ощущение того, как сталь теплеет в руках от крови, ни с чем не сравнить.
Новый оклик заставил меня вздрогнуть от неожиданности и открыть глаза, чтобы с трудом сфокусировать взгляд на стоящем впереди Микаре.
– Стевай, ты в порядке? – встревоженно повторил он.
– Теперь – да, – улыбнулась я. Хотя гримаса явно не успокоила старейшину, она для этого была слишком шальной и почти безумной.
Это маленькая… особенность каждого мага крови, практикующего достаточно долгий срок.
Когда мы только осваиваем свой дар, приходится переступать через себя, чтобы наносить себе раны. Это до слёз обидно, это вызывает жгучую зависть к другим магам, чьи руки не пестрят стыдными и противно зудящими порезами. Это мерзко и, наконец, страшно – каждый день резать себя.
Потом наступает принятие и вместе с ним – равнодушие. Боль становится привычной, её учишься терпеть, с ней сживаешься и срастаешься как с частью себя. Уже не дрожит рука с ножом, уже не кривит губы болезненная гримаса, а порезы заживают почти сами собой: затворить рану, добыв из неё нужное количество драгоценной жидкости, получается рефлекторно.
А потом привыкание переходит в зависимость, и это мгновение начинает приносить удовольствие – когда острая сталь впивается в кожу. Во время работы не до удовольствий, поэтому такой вот заклятый меч – идеальный выход, способ привести в соответствие извращённые, больные желания и пользу.
Впрочем, лично мне ещё повезло с психикой: «накрывает» нечасто и несильно, моё отклонение сосредоточилось на этом самом мече и прикосновениях его клинка. В остальном я вполне нормальна и, хотя умею терпеть боль, никогда не позволю кому-то ещё причинить мне её, так что можно считать всё это милым чудачеством. Некоторым моим собратьям по силе повезло куда меньше, они больны по-настоящему. Я знаю одного поцелованного Алой Девой иналя, который любит боль во всех её проявлениях, и это… страшно. Даже мне. Наверное, мне особенно, потому что, глядя на него, я вижу то, чего посчастливилось избежать, и каждый раз задаю себе вопрос – а посчастливилось ли? Или у меня ещё всё впереди?
Магов крови уважают, ценят, но сторонятся отчасти и по этой причине. Обычному иналю трудно считать вменяемым существо, способное, не поморщившись, резать свои руки. И волей-неволей возникают мысли: если этот маг столь равнодушен к себе, то как он может быть безопасен для окружающих?
Старейшина приблизился ещё, протянул руку, явно намереваясь перехватить мою ладонь, но вовремя остановился, только прожёг меня напряжённым, встревоженным взглядом. Это странно, но он действительно искренне переживал.
А впрочем, что странного? Здесь никто не знает особенностей подобных мне магов и не слышал всяческих россказней о нас.
– Всё хорошо, – повторила я, успокаивая мужчину, и продемонстрировала ему испачканную кровью, но совершенно здоровую ладонь. – Просто очень обрадовалась.
Кажется, Микар мне не поверил, но продолжать разговор не стал, а потом вовсе отвлёкся на громкий смех пары молодых инчиров, которые оказались поблизости и наблюдали всю эту сцену. И не нужно было знать местный язык, чтобы понять, почему и над чем они засмеялись. Старейшина развернулся к ним, явно намереваясь призвать к порядку, но я не хотела знать, как он станет их успокаивать: подозревала, что выйдет только хуже. Поэтому перехватила меч поудобнее и, обернувшись, окинула обоих весельчаков оценивающим взглядом.
Приняла удобную боевую стойку, сделала приглашающий жест.
– Стевай, не нужно отвечать на подначки бестолковых юнцов, – попытался образумить меня Микар, тем самым лишь укрепив в намерении проверить кого-нибудь из этой парочки на прочность.
Я видела их. Я запомнила их и их ошибки. И я точно знала, что сумею совладать с ними. С обоими разом – только при доле везения, но я всё же надеялась, что приятели не кинутся на хрупкую маленькую меня вдвоём.
Всё же странно ощущать себя миниатюрной, когда всю жизнь привыкала к тому, что не каждый мужчина вокруг выше.
Расчёт оказался верен, моё приглашение они всерьёз не восприняли. Отшутились, отмахнулись, даже попытались потихоньку уйти, уже явно пожалев о том, что связались с припадочной. Но ближайшего из инчиров мне легко удалось заинтересовать уже не раз проверенным способом: шлепком пониже спины.
Под дружный хохот окружающих моя жертва стремительно обернулась, что-то резко сказала. Позади опять попытался воззвать к благоразумию Микар, но я даже не обернулась, у меня было дело поинтереснее.
К чести противника, он не сразу начал отвечать. Пытался осторожно обороняться, даже взывал к моему здравому смыслу. Ему явно было неловко биться с женщиной, и в голове не укладывалось, что можно делать это в полную силу. И некоторое время я пользовалась безнаказанностью, откровенно издеваясь над мальчишкой, награждая его обидными шлепками, ухмылками и подначками. Слов он, конечно, не понимал, но не мог не чувствовать интонацию.
Потом темперамент взял своё, и инчир начал не просто отмахиваться, но пытался выбить у меня оружие, и стало интереснее. Всё же это был молодой воин, а не бесполезный сорняк вроде неразлучной парочки – проклятья капитана Лераля. Очень сильный, достаточно быстрый – ему не хватало техники и опыта, на которых я и выезжала.
Первоначальный скептически-насмешливый настрой юнца пропал. Сначала ему на смену пришли досада и недовольство, потом злость, а потом к ней стало подмешиваться уважение. Выкрики вокруг тоже сменились с насмешливых на подбадривающие. А когда я выбила из рук парня оружие, на мгновение повисла тишина, которая тут же взорвалась восторженным свистом и улюлюканьем.
Растерянный и озадаченный молодой воин смотрел на меня недоверчиво, явно не понимая, что и как только что произошло, а потом коротко поклонился, непонятным жестом прикрыв ладонью лицо. Я кивнула в ответ и, переводя дух, огляделась.
И даже почти не удивилась, обнаружив, что бой окончился прямо напротив Чингара: мы с достойным лучшего применения постоянством сталкиваемся с ним лбами. Вот и сейчас вождь рассматривал нас, чуть щурясь, а губы его кривила насмешливая улыбка. Такая… выразительная. Обычная его, которая подействовала на меня как искра на сухую солому.
– Ну так что, вождь, может, покажешь, что не зря занимаешь свою должность? – сощурилась я. И с ухмылкой добавила: – Или боишься?
Он ответил легко, снисходительно, чем разозлил меня ещё больше:
– Шайса, поборов детёныша, не стоит пробовать силы со взрослым зверем.
– Может, ты мне это продемонстрируешь? Пока слышу только пустое рычание, – проговорила с демонстративной скукой, поигрывая мечом.
Не дав Чингару ответить, сидевший рядом с ним тип – такой же крупный и густо покрытый татуировками – хохотнул, хлопнув вождя по плечу, и что-то сказал. Наверное, сейчас к лучшему, что я не понимала языка инчиров: боюсь, мне бы сказанное не понравилось. Потому что вождь в ответ досадливо поморщился, но возражать и спорить не стал, только плавно поднялся на ноги. Оружия у него не было, и, похоже, отыскивать его мужчина не собирался.
Я здраво оценивала собственные силы и понимала, что сладить с этим типом без магии не сумею, тем более – в бою. Всё же мне даже с молодым парнем было трудно, а этот… Не верю, что его считают лучшим воином просто так, без веских оснований. Но всё равно не могла не нарываться, не могла это контролировать, как невозможно усилием воли остановить икоту. Злил. Заставлял нарываться и хотеть сделать ему гадость просто так, из любви к искусству.
Я ведь давно не девчонка, я умею держать себя в руках, я даже на провокации уже научилась не вестись – не всегда, но в большинстве случаев. Однако стоило взглянуть на Чингара, и все навыки самоконтроля куда-то пропадали. Его насмешливая, снисходительная ухмылочка злила до кровавой пелены перед глазами, злило это его непонятное «шайса» – ну точно ведь какое-то ругательство, и надо обязательно спросить Микара, что это такое. Вот прямо сегодня!
Ну и, конечно, было любопытно сравнить, насколько он на самом деле лучше.
Некоторое время мы кружили друг вокруг друга в полной тишине. Не оправдалось моё предположение, что Чингар попытается сразу, с шутками и подначиваниями, обезоружить меня, считая безопасной для него или не способной пустить меч в дело. Жалко, это дало бы мне хоть какой-то шанс, а так… Вождь больше не скалился, не насмешничал. Спокойный внимательный взгляд, мягкий кошачий шаг и бездна терпения, которого мне всегда не хватало: даже к шуточной драке с заведомо слабейшим противником Чингар подходил серьёзно.
Пляшущий, неровный свет костра рождал затейливую, прихотливую игру теней, и казалось, что противник мой не движется – перетекает из шага в шаг, порой почти исчезая из вида, словно не живое существо из плоти и крови, а… тот самый дух, о которых так много говорят местные.
Мелькнувшую мысль воспользоваться связью подчинения и победить я с сожалением отогнала. Ради спасения своей жизни или какой-то другой важной цели я бы пошла на подлость не задумываясь, а здесь… ну не стоило оно того. Ведь, если подумать, Чингар не сделал мне ничего плохого, а что выводит из себя одним фактом собственного существования – так это не повод для жестокой мести.
Хотя мысль была очень соблазнительной.
Конечно, первой не выдержала я. Атаковала – не осторожничая, всерьёз, и отсутствие у противника оружия меня не смущало.
Как показала практика, его самого – тоже. Чингар уклонился от нескольких выпадов, несколько отбил ударами ладоней по плоскости клинка и даже не поморщился. Попытался перехватить меня, когда оказалась на расстоянии вытянутой руки, но я сумела ускользнуть и отшатнуться на безопасное расстояние.
Снова кружение, борьба выдержки. Кажущийся чуть расфокусированным взгляд, который не цепляется за отдельные детали, а охватывает противника целиком.
Опять сшибка, короткая и быстрая, и новая пауза.
На третий раз я сумела достать Чингара. Ну как – достать? Едва заметно чиркнуть кончиком клинка по груди, оставив даже не порез, царапину.
И на этом бой кончился, потому что мужчина прекратил развлекаться.
Я даже не поняла, как это получилось. Вроде бы только что я стояла напротив пригнувшегося Чингара, чуть отставив в сторону руку с мечом, а в следующее мгновение оружие отлетело куда-то в сторону и я оказалась в весьма неудобном положении. Одной рукой вождь удерживал меня за талию, оторвав от земли и прижав к себе спиной, второй ладонью – аккуратно удерживал оба моих запястья, причём размеров его собственной лапищи хватало для этого с лихвой. Больше того, он как-то очень ловко зажал коленями мои лодыжки, так что я даже ногой дрыгнуть не могла. Пару раз дёрнулась на пробу – и замерла, понимая бесполезность сопротивления. Чингар держал осторожно, но крепче кандалов. И почему-то не спешил отпускать.
– Хорошо, шайса, – тихо проговорил он, пощекотав дыханием кончик уха. То нервно дёрнулось в ответ. – Правда хорошо. Но – глупо.
Мужчина ткнулся носом мне в затылок, шумно вдохнул, и от места прикосновения вниз по спине скатилась волна ледяной дрожи. Стало непередаваемо жутко от того, что моё тело, по ощущениям, прижималось к горячей скале – Чингар был не намного мягче. Но, главное, от понимания собственной беззащитности. Кажется, никогда в жизни я не ощущала себя такой маленькой и уязвимой.
Зелёна мать, откуда же они берутся такие огромные?!
– Пусти, – выдохнула я: просто не могла говорить громче, чувствовала, что голос позорно сорвётся.
Мгновение вождь словно бы колебался, а потом отпустил мои ноги и, придерживая, позволил соскользнуть по его телу на землю. Ещё несколько секунд постоял, приобнимая за талию и не выпуская рук, – словно давал время собраться и прийти в себя.
– Маленьким девочкам не стоит играть с оружием. Даже если у них неплохо получается, – предсказуемо не удержался от насмешки Чингар и наконец разжал руки. Я поспешно отступила на шаг и обернулась.
– Тебя забыла спросить! – огрызнулась, прижав уши и едва удержавшись от рычания.
– Определённо, – кивнул мужчина.
И опять эта дурацкая усмешка! Нет, всё же в бою он гораздо лучше, чем в остальное время…
– С чего бы это? Боишься, что найдётся такая, которая окажется сильнее?
– Не думаю, – хмыкнул он. – Природа устроила так, что вы слабее. Это не плохо, это правильно, и с этим глупо спорить, – снисходительно пояснил он.
– Ну да, и некоторых мужчин она наградила силой в ущерб уму.
– Судя по тому, что видят мои глаза и слышат уши, некоторым женщинам не досталось ни того ни другого, – парировал Чингар.
– То есть у тебя ещё и с восприятием проблемы? Бедненький, – посочувствовала я.
– К сожалению, нет. Тебя я бы предпочёл не видеть и не слышать.
– Прекрасно, хоть что-то у нас есть общего! – я всплеснула руками. – Вот и не смотри, и мне на глаза лишний раз не показывайся!
– Я пытался, но ты умеешь быть навязчивой, шайса…
– Хватит! – опять возник между нами Микар. – Вы двое можете хотя бы пару мгновений находиться рядом, не скатываясь в свару?
– Мы стараемся не находиться рядом, – огрызнулась я.
– Плохо стараемся, – хмыкнул вождь.
– Хватит! – устало рявкнул старейшина. – Стевай, твой меч лежит у самого огня. Чингар, ты не забыл, что у тебя есть обязанности? Обряд благословения молодых воинов за тебя никто не проведёт.
