Дарья Калинина
Драйв, хайп и кайф
© Калинина Д.А., 2018
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
* * *
Глава 1
Едва перешагнув порог, Зоя Михайловна сразу поняла, что день будет, что называется, «с сюрпризом». Прямо у входа на абонемент сидела собака. Самая настоящая собака. Сидела и смотрела на Зою Михайловну круглыми блестящими глазами. Это был совсем не большой пес. И взгляд у него был виноватый, словно бы пес и сам понимал, что ему тут совсем не место.
– Чья это собака? – строгим голосом, как и полагается начальству, произнесла Зоя Михайловна.
Вообще-то Зоя Михайловна ни к кому конкретно не обращалась. Посетителей еще не было. А сотрудницы находились слишком далеко, чтобы услышать свою начальницу. Получалось, что Зоя Михайловна обращалась к самой собаке. И пес это понял. Он засмущался еще больше, отвел глаза и одновременно начал помахивать в воздухе своим коротким хвостом.
«Извините, – казалось, говорила вся его поза, – вижу, что я вам не очень-то нравлюсь и вообще вся ситуация довольно глупая, но не моя в том вина, что как-то так уж все получилось».
Обнаружив такую собачью застенчивость, Зоя Михайловна умилилась в ответ. Вообще-то по натуре своей она была «кошатница», поэтому кошек она любила больше, чем собак. Кошку Зоя Михайловна потерпела бы даже во вверенной ее попечению библиотеке. Помимо того, что от кошек была немалая польза – они гоняли мышей, эти милые ласковые животные казались Зое Михайловне куда более чистоплотными и деликатными созданиями. И дома у нее жили две кошки, а вовсе не собаки. Но этот пес обладал какой-то кошачьей мягкостью движений. К тому же он молчал. Не лаял, не прыгал, а просто сидел и усердно делал вид, что его тут в принципе вообще нет.
– Ладно, можешь оставаться.
Пес словно бы понял. Поднял голову. Глаза его весело заблестели.
«Правда? Можно? Ух, здорово!»
Но прыгать, лаять или как-то иначе шуметь, чего так опасалась заведующая библиотеки, пес не стал. Вместо этого он подошел к Зое Михайловне и деликатно обнюхал ее ногу. Выше колена подняться не посмел. Потом снова вильнул хвостом, мол, рад знакомству, и отправился на свое место.
«Я вам не помешаю! – вот что было написано на его морде. – Я тут тихонько… в уголочке».
Пес свернулся калачиком и, кажется, в самом деле уснул.
И все же, заглянув в зал, Зоя Михайловна пожелала выяснить:
– Что за собака у нас в библиотеке?
– Это читателя, – поспешно объяснила ей Анечка – молодая сотрудница, милая, приветливая и услужливая. – Он попросил, чтобы собачка посидела в помещении. На улице дождик. Да и не хочется оставлять такую собачку без присмотра.
– Что вы к собаке прицепились? Мы же разрешаем приводить с собой детей, – вмешалась Наталья Павловна, с которой у Зои Михайловны были несколько напряженные отношения.
Потому что Наталья Павловна была, что называется, «в каждой бочке затычка». Всюду-то ей нужно было высказать свое мнение. Наталья Павловна и сама знала об этой своей нехорошей привычке, но поделать с собой ничего не могла. Натура была сильней благих намерений самой Натальи Павловны и пока что брала верх.
– Специально для посетителей с малышами детский уголок оборудовали, хотя у нас вообще-то взрослая библиотека. Но мы идем навстречу мамочкам с детьми, почему же собакам у нас от ворот поворот?
Нетрудно догадаться, что Наталья Павловна была как раз «собачницей». Дома у нее жила такса Люся, мелкое, скандальное и жутко вредное существо, в котором сама Наталья Павловна души не чаяла. А пока любимая Люся находилась вдалеке, Наталья Павловна решила распространить свой протекторат над незнакомым псом.
– Что это хоть за порода?
– Спаниель! Русский охотничий. Отличный пес. Очень послушный. Хозяин нас уверил, что собака не доставит никому никаких неприятностей.
Хозяин! Значит, собаку привел мужчина! Что же, теперь все понятно. Зоя Михайловна могла бы и раньше догадаться о причине такой лояльности своих сотрудниц. Приходить с животными в библиотеку запрещалось правилами. И если сотрудницы пошли против правил – значит, для этого должна была иметься очень веская причина.
– Симпатичный он хоть?
Зоя Михайловна задала этот вопрос и снова тут же мысленно себя одернула. Ну что с ней такое сегодня? Будто бы не ясно, что из-за урода ее девочки не стали бы подставляться.
– Вы же его сами только что видели.
– Кого?
– Собаку.
Да при чем тут собака! Зоя Михайловна хотела возмутиться. Но в этот момент Анечка усиленно заулыбалась кому-то, кто стоял за спиной Зои Михайловны. Засуетилась и заволновалась. Оглядываясь, Зоя Михайловна уже знала примерно, кого она там увидит. И точно. От длинных стеллажей с книгами к ним приближался молодой человек. И не просто симпатичный, а очень даже симпатичный.
На вид ему было чуть за двадцать. И он Зое Михайловне как-то сразу пришелся по сердцу. Не то чтобы у нее там появились какие-то неприличные мысли на его счет, вовсе нет. Но у нее у самой был сын примерно этих же лет, так что она всех юношей считала отчасти своими сыновьями. И к тому же было видно, что перед ней мальчик из хорошей семьи, чистенький и аккуратный. И подстрижен он был без всех этих новомодных штучек-закорючек, когда половина головы у парней выбрита, половина нет, да еще волосы выстрижены какими-то дурацкими зигзагами, полосами, а то и вовсе звездами.
И одет юноша был опрятно. Светлые брюки, рубашка в клетку с коротким рукавом, под ней светло-серая футболка. На ногах кроссовки. А книги? Зоя Михайловна спохватилась и укорила саму себя. Кроссовки рассмотрела, а что у него за книги? Вдруг какая-нибудь ерунда? Но нет, книги юноша отобрал себе по истории права. Видимо, студент. Летом будет тоже учиться.
– Вы наш новый читатель? – не удержалась и спросила Зоя Михайловна.
Юноша повернулся к ней и широко улыбнулся.
– Да, поживем у вас. Маме врачи прописали морской воздух, но без смены климата. Вот мы подумали и решили, что ваш город идеально подойдет. И море, то есть залив, рядом. И ехать никуда в другую полосу не надо. Идеально!
Это заявление молодого человека еще больше расположило Зою Михайловну в его пользу. Всегда приятно, когда другие люди находят твой дом идеальным. А Зоя Михайловна к тому же была горячим патриотом своего маленького, но такого уютного, зеленого и спокойного приморского городка. Когда Зоя Михайловна уезжала на чужбину, все ей там было тускло и постыло. Но стоило ее ноге ступить с городского вокзала на родную землю, как и трава вокруг в ту же минуту становилась зеленей, и воздух слаще.
Впрочем, последнее ей могло вовсе не казаться. Крупной промышленности, способной изувечить даже самую стойкую экологию, в их городе отродясь не имелось. Вместо них вдоль приморской полосы, густо поросшей вековыми красавицами-соснами, тянулись сплошные санатории, пансионаты и дома отдыха.
– Да, да! – охотно закивала Зоя Михайловна головой в знак согласия с выбором юноши. – Воздух у нас и впрямь целебный. А чем больна ваша матушка?
– Она гипотоник. Страдает от низкого давления.
– Ну у нас ее давление мигом придет в норму, – произнесла Зоя Михайловна с такой уверенностью, словно обладала по меньшей мере докторской степенью по медицине. – Можете не сомневаться, молодой человек. Еще будете наш курорт добрым словом вспоминать.
И, вспомнив про спущенный сверху из министерства план на этот год по привлечению новых читателей, гостеприимно добавила:
– Вы и матушку свою к нам приводите. У нас есть обширная подборка женских романов. А не хотите, так есть детективы. Это и вашему батюшке будет интересно почитать на отдыхе.
Молодой человек поблагодарил Зою Михайловну за ее заботу о досуге его и его родственников. И расстались они добрыми друзьями. Зоя Михайловна даже пригласила и в следующий раз приходить вместе с песиком, раз уж он такой тихий и воспитанный.
– А как его кличка, я не спросила?
– Барон. Его зовут Барон.
Зоя Михайловна тут же сделала попытку погладить собаку:
– Бароша.
Пес подставил голову, подсказывая, где лучше гладить.
– Подай лапу, Барон.
Пес тут же сел и протянул Зое Михайловне правую лапу.
Но не успела Зоя Михайловна восхититься, как хозяин уже строгим голосом скомандовал собаке:
– Другую!
И пес поспешно переменил позу, протягивая теперь для рукопо… пардон, для лапопожатия свою вторую лапу.
– А теперь умри!
И пес тут же плюхнулся на спину, потешно забрав все четыре лапы в воздух, голову он уронил набок и даже язык свесил. Лишь круглый карий глаз хитро поблескивал, наблюдая за реакцией хозяина и публики.
– Молодец! Живи!
Собака тут же вскочила на ноги, радостно помахивая остатком хвоста. Потом Барон по команде сидел, лежал, служил, танцевал, ловил мячик и прыгал с места, а также через предметы. А уж когда его хозяин извлек из принесенной с собой губной гармошки несколько аккордов, пес тут же уселся и склонил голову, прислушался. Хозяин играл дальше, музыка была печальной, и тонкая собачья натура Барона не выдержала такого наплыва чувств. Пес поднял голову и запел.
Ах, как он пел! Переливчато, громко, пытаясь при этом попадать в такт и в ноты. Старательности и усердию этой собаки мог бы позавидовать любой ученик музыкальной школы. И у Барона получалось очень здорово. И уж точно громко. Собачьи рулады поднимались под самый потолок двухэтажного красивого здания, заполняя все его уголки и укромные ниши. Разумеется, такое выступление не могло остаться незамеченным. Не прошло и двух минут, как возле артиста столпилось двенадцать женщин – штат сотрудников городской библиотеки.
– Как поет! И волнуется!
Барон действительно от возбуждения перебирал передними лапами, иногда он срывался на лай, но быстро выправлялся и снова, задрав голову к потолку, старательно пел.
– А-у-у-у! Ау-у! У-у-у-у! Ав-ав!
Наконец представление было завершено. И уже по собственной инициативе Барон схватил корзиночку со стенда выставки ручных промыслов и, взяв ее в зубы, обежал зрителей по кругу.
– Это уже его собственная импровизация.
Тем не менее в корзиночку мигом посыпались конфеты, печенюшки, а кто-то даже сбегал за бутербродом с колбасой. И корзиночка вместе со всеми вкусняшками была торжественно презентована Зоей Михайловной хозяину такой замечательной собаки. При этом заведующая, продолжая держать руку на пульсе, не преминула взять с юноши слово, что он вернет корзиночку, когда снова придет к ним в библиотеку.
– На этот раз ждем вас со всей вашей семьей.
Зоя Михайловна хотела сказать, чтобы и знакомых приводил, но вовремя остановилась. Это было бы уже слишком. Да и вообще, откуда у юноши, который чужой в их городе, могут оказаться знакомые? Хорошо, если семью свою приведет. И, от всего сердца пожав руку юноше, заведующая поспешила по другим своим делам.
А недавний герой спектакля вышел из здания библиотеки и первым делом поглядел на небо. Разошлись ли тучи? Тучки были какими-то рваными, и выглядели они вполне безобидно. Неприятный моросящий дождик, подпортивший настроение горожанам с утра, теперь уже прекратился, и солнышко осветило все вокруг, мигом придав и старым домам, и асфальтовой мостовой совсем другой облик.
Думая, что у юноши нету знакомых в их городе, Зоя Михайловна ошибалась. Знакомые у Саши были. И даже целых четыре штуки. Два друга и две подруги. Не в том смысле, что подруги – как невесты, а подруги просто как подруги. Такое большое количество знакомых объяснялось не развитием социальных сетей, в которых можно познакомиться вообще с кем угодно и в какой угодно точке земного шарика, а совсем другими причинами. Дело в том, что Саша отнюдь не был таким уж чужаком в этом городе.
И визит его в городскую библиотеку не был таким уж случайным. Скорее даже совсем наоборот. Саша записался в библиотеку с одной-единственной целью, которая была очень далека от прочтения тех книг, которые он себе набрал. И, сказав любезнейшей Зое Михайловне, что его самого и его родителей привело в их курортный город желание поправить мамино здоровье, Саша сказал лишь половину правды. Вторая половина заключалась в том, что в этом городе жила его бабушка – Елизафета Федоровна. И эта самая старушка сейчас отчаянно нуждалась в их помощи.
Елизафета Федоровна, вот именно так, через букву «ф», требовала называть ее эта старая оригиналка. Она была родной тетей Сашиной мамы, а стало быть, самому Саше старушка приходилась лишь двоюродной бабушкой. Впрочем, назвать старушкой Елизафету Федоровну не повернулся бы язык даже у самого нахального критика. Елизафета Федоровна всегда тщательно следила за своей внешностью.
Сколько помнил Саша, вечно она сидела на всевозможных диетах, занималась различными физическими упражнениями, йогой и аэробикой даже в далекие советские и восьмидесятые перестроечные годы. Ну а потом наступил черед более продвинутых методик, к каждой из которых Елизафета Федоровна подходила так основательно, что в конце концов становилась своего рода гуру в том или ином виде оздоровления организма. Так что не было ничего удивительного, что сейчас она имела собственный центр и вела в Сети блог, в котором рассказывала о том, как в ее возрасте выглядеть так, как выглядит она.
От желающих поучиться у нее этому искусству отбою не было, потому что выглядела Елизафета Федоровна и впрямь отлично. И к тому же Саша точно знал, что ни к пластике, ни к прочим хирургическим манипуляциям его бабушка никогда не прибегала.
– Что в основе всего? – говорила она всем, кто желал слушать. – Режим дня и постоянный самоконтроль. И еще один крайне важный момент, о котором все мы забываем. Что это? А очень простая вещь – вставать надо вместе с солнышком, ложиться тоже вместе с ним. Вы замечали, что все птички просыпаются на восходе? Нету среди них лежебок и лентяев, которые будут валяться в своих гнездах до полудня. Нет, и птицы, и животные куда более самоорганизованы, нежели мы, люди. Мой отец, а он был заядлым охотником, всегда говорил: если ты видишь завтракающего зверя в девять утра – значит, он и на следующее утро тоже будет завтракать в этом же месте и обязательно в это же время. Можешь приходить туда и брать его. Даже утки на пруду живут строго по расписанию. И сначала у них завтрак, потом они чистятся и прихорашиваются, прогулка, отдых. И никаких часов им не надо, они сами знают, что и за чем им делать. Так что режим, мои дорогие, и еще раз режим.
Разумеется, в своем блоге Елизафета Федоровна таких скучных рекомендаций не давала. А давала она кучу разнообразных методик, при выполнении которых опять же требовался все тот же самоконтроль, режим и дисциплина, но зато звучали и выглядели они куда привлекательнее. Например, то самое настойчиво требуемое пробуждение на рассвете называлось «ловить солнечный ветер». Для этого нужно было выйти на улицу, балкон, лоджию, конечно, при условии, что они выходили на восток. И там следовало стоять десять минут, подняв руки к небу и «вдыхая» в себя «солнечный ветер» и впуская вместе с ним потоки животворящей жизненной энергии.
Да, не всякий мог встать в такую рань. Не говоря уж о том, что и стоять требовалось нагишом. В виде послабления разрешалось надевать лишь самые легкие одежды и обязательно из натуральной ткани, в идеале домотканой. «Дышать солнцем» нужно было в любое время года и в любую погоду. Исключение составляли проливной дождь или снежный буран, когда никакого солнца на небосводе и в помине не было. Облачность, моросящий дождик оправданием не считались. Ветер, даже самый пронизывающий и ледяной, оправданием для уклонения от процедуры тоже не считался.
Постояв на утреннем холодке десять минут, человек основательно пробуждался. И, таким образом, первое требование Елизафеты Федоровны, вставать с солнышком, было соблюдено. Ну, а дальше у нее были свои хитрости, чтобы заставить человека жить строго по часам, питаться умеренно, включить в свой рацион разгрузочные дни, больше расслабляться, меньше волноваться. Одним словом, вести жизнь ответственного санаторно-курортного отдыхающего старой советской закалки, когда человек сознавал, что он на отдых не развлекаться приехал, а поправлять свое здоровье, чтобы затем с новыми силами взяться за строительство светлого социалистического будущего.
В общем, Елизафета Федоровна была личностью незаурядной, коли уж умудрялась в наш развращенный век заставить своих последователей жить по режиму. И еще она была богата. И одинока. Несмотря на свою привлекательность и большое количество поклонников, Елизафета Федоровна сходить замуж как-то так и не удосужилась. То ли сама не захотела связываться с домашним бытом, то ли не смогла выбрать из числа многих достойных претендентов. Но так или иначе, а замуж Елизафета Федоровна так и не вышла, детьми не обзавелась и всегда и повсеместно называла Марину, маму Саши, не только своей племянницей, но и наследницей.
– Мариночка, ты да Сашка – вот и все, кто у меня есть. Ларка – старая перечница. Глеб – старый мухомор. Какие из них наследники?
Ларка и Глеб – это были самые старые и проверенные друзья Елизафеты Федоровны. Глеб одно время даже ходил у нее в женихах, но, получив решительный отказ, переключился на лучшую подругу тетушки Феты – Лару. Та ответила мужчине взаимностью, и новая пара состоялась. Елизафету Федоровну такая переменчивость ее поклонника ничуть не огорчила, она сразу сказала, что Глебу с Ларой будет куда лучше, чем с ней.
Жили эти двое по соседству с Елизафетой Федоровной в том же городе. Детей у Глеба с Ларой тоже не случилось. Отвлекаться им было, кроме как друг на друга, не на кого, и они много времени проводили втроем. Из всех троих именно Елизафета Федоровна вела самый активный образ жизни, она много ездила, многим интересовалась. Именно она была локомотивом, а Глеб и Лара двигались за ней прицепными вагончиками.
Обычно случается так, что пожилые люди начинают требовать от своих молодых сородичей внимания и заботы. Но Елизафета Федоровна и тут проявила оригинальность: никакого внимания от своей племянницы она не требовала. Наоборот, это Марине приходилось вылавливать тетушку, чтобы просто спросить, как у той дела. А дел у Елизафеты Федоровны было всегда слишком много, а времени слишком мало.
– Как подумаю, что мне уже семьдесят пять, страшно становится. Сколько же мне еще осталось? Двадцать? Двадцать пять? В лучшем случае тридцать или тридцать пять. Дольше не протяну, я чувствую.
У Саши всегда глаза лезли на лоб, когда он слышал, как бабуля спокойно рассуждает о том, что дожить до девяносто пяти или до ста – это для нее еще не предел.
Впрочем, здоровье у Елизафеты Федоровны было отменное. Просто богатырское здоровье.
– Вас хоть в армию отправляй!
Так ей регулярно говорили врачи, проводящие осмотр. Ни анализы, ни результаты КТ не позволяли предположить в Елизафете Федоровне хотя бы малейшей хвори.
– Суворов, Кутузов и Барклай де Толли в одном лице, – хвасталась сама старушка, почему-то упорно смешивая этих трех полководцев, хотя отменным здоровьем из них троих отличался лишь Суворов, да и тот в детстве был довольно хилым.
И, сворачивая разговор с любимой племянницей, тетушка говорила:
– Нечего моим здоровьем интересоваться. Оно со мной и никуда не денется. А теперь, Мариночка, прости, но я должна бежать. Позже созвонимся. Я сама тебе позвоню. Но чуточку попозже.
Но никогда это самое «попозже» не наступало. И Марине или Саше приходилось самим вылавливать неуловимую Елизафету Федоровну, чтобы просто услышать ее голос. И вот внезапно в один день и как-то очень уж непонятно все изменилось. Саша прекрасно помнил, как это случилось. Но нельзя сказать, чтобы эти воспоминания были ему приятны.
Глава 2
В то утро тетушка позвонила им сама. Ключевое слово тут было САМА! Потому что до этого Елизафета Федоровна на памяти Саши сама им никогда не звонила. Разве что заранее поздравить с праздником, на который она собиралась отбывать куда-нибудь далеко или должна была быть так страшно занята, что боялась не суметь поздравить родню.
Но сейчас никаких праздников на горизонте не наблюдалось. А тетушка позвонила. И самое странное, что голос ее звучал устало и как-то даже уныло.
– Как у меня дела? – вздохнула она в ответ на вопрос племянницы. – Да знаешь, как-то неважнецки у меня дела.
Это признание чуть было не заставило Марину упасть в обморок.
– Тетя! – воскликнула она. – Вы ли это? Что случилось?
И тетушка вторично поразила ее:
– Не могла бы ты ко мне приехать? – тихо попросила она. – И если можешь, прихвати с собой Сашку, пожалуйста. – И помолчав немного, добавила: – Даже, я тут подумала, обязательно его прихвати. Да, так будет лучше всего.
– Тетя, говори сразу! Ты больна?
– Я здорова. Пока еще здорова и пока еще жива. Но вы все-таки оба поторопитесь. Мне кажется, что это может быть ненадолго.
Нужно ли говорить, что Саша с матерью примчались к Елизафете Федоровне в тот же день. Сразу после ее звонка они не стали даже завтракать, а сели в машину и меньше чем через час были уже дома у старушки.
Елизафета Федоровна встретила их непривычно бледной и неухоженной. Обычно к приходу гостей, да вообще всякий раз перед выходом в люди она накладывала макияж. Да, он никогда не был ярким. Но тем не менее он был, потому что Елизафете Федоровне было не все равно, как она выглядит. А сейчас ей было как будто бы не доэтого.
Встретила она племянницу с сыном необычайно тепло, обняла их и заплакала:
– Милые мои! Если бы вы знали, как я вас люблю!
Это перепугало Сашу с мамой окончательно. Такие сентиментальные чувства были совсем не в характере тетушки.
– Тетя Фета! Что с тобой? Говори немедленно, что случилось?
– Я скоро умру.
– Боже! Вы были у врачей? Что они вам сказали?
– Врачи тут ни при чем. Это все голоса.
– Чьи голоса?
– Их!
И тетя Фета ткнула пальцем куда-то в люстру. Что и говорить, люстра у нее была очень красивая и дорогая. Настоящее муранское стекло. Тетя Фета привезла эту люстру из своего путешествия по Италии. Надо представлять, сколько усилий ей стоило доставить это чудо стеклодувного мастерства через границу. Люстра была большой и хрупкой. Иначе как фантастическим везением прибытие этой люстры в багаже тетушки объяснить было нельзя.
Марина взглянула на люстру с большим почтением. Слава муранских мастеров шагнула далеко за пределы Италии. Но все же раньше слышать о том, чтобы им удалось изготовить люстры с подобным эффектом, не приходилось.
– Но раньше люстра не разговаривала. Давно это у нее началось?
– Марина, при чем тут какая-то люстра!
– Вы указали на нее пальцем. Я думала, может, там что-то вроде встроенного приемника имеется.
– Я показала пальцем просто наверх, – вздохнула Елизафета Федоровна. – Потому что именно там обитают те, кто со мной разговаривает.
– Соседи? Соседи сверху? Они шумят? Разговаривают? Погодите… Но над вами же чердак!
– А выше чердака что?
– Крыша.
– Выше него небо, – снова вздохнула Елизафета Федоровна. – И там обитают мой отец с матерью. Во всяком случае, я очень надеюсь, что они там, а не там.
И она ткнула пальцем теперь уже себе под ноги. Марина хотела спросить, кто там у тети в подвале, но вовремя сообразила, чтоˆ имеет в виду тетя, и прикусила язык.
– Значит, вы слышали голоса дедушки с бабушкой?
– Да.
– Но ведь они оба умерли.
– А я тебе о чем говорю! Мне слышатся голоса тех, кого уже нет с нами. И если бы только это. Я еще и сон видела с ними обоими. Стояли они на фоне какой-то речки, дедушка ведь был заядлый рыбак, вечно с удочками на речке пропадал. А рядом ухоженный домик со ставенками и такими вышитыми белыми занавесочками. Ты же помнишь, какая твоя бабушка была рукодельница и мастерица по части вышивки?
– Помню.
– Вот все и сходится. Они на том свете ни в чем не нуждаются. Отец рыбачит. Мама хлопочет по дому. Каждый занимается тем, что ему нравилось в его земной жизни. И вокруг у них там так светло, так солнечно. Да они и не скрывают, что у них все хорошо. А вот насчет меня у них такой уверенности нет. Как про меня речь зашла, так они оба вдруг такими печальными сделались. И говорят: доченька, тебе к нам еще рано, а только все равно придется. Но ты ничего не бойся, мы тебя ждем.
– Тетя, это же просто сон.
– Нет, не просто сон. Не сон это был, а предупреждение.
– Тетя, да мало ли что снится. Нельзя придавать большое значение снам.
– Но это был особенный сон, – настаивала на своем Елизафета Федоровна. – И ты это не хуже моего понимаешь. Но даже не это главное.
– А что еще?
– Говорю же, голоса! Они все время говорят со мной.
– Бабушка с дедушкой?
– И они, и другие родственники. Мои прадедушки и прабабушки. Дядя Яша, он еще в русско-финскую войну погиб. Совсем мальчик был. Забрали его на фронт сразу после школы. Ну он там и сгинул. Вот он приходил. Потом дядя Миша, тот уже в Великую Отечественную погиб. Львов освобождали, ему снарядом руку и ногу до половины оторвало, так и истек кровью, не успели санитары его подобрать. Похоронен опять же в братской могиле. Еще спасибо, подруга его фронтовая после войны к бабушке приехала и рассказала, как именно ее сын погиб. А то в похоронке только и было сказано, что погиб. А где именно похоронен наш дядя Миша, бабушке так и не удалось узнать. После войны она на Украину ездила, да только никто не смог ей сказать, где ее сын похоронен. Много их там полегло, в братских могилах похоронили, да и на том спасибо. Вон его фотография на стене висит.
С фотографии, которую и Саша, и его мама видели сотни раз, прямо на них смотрел широкоскулый крепкий паренек. Тетя была очень похожа на своего дядю.
– Дядя Миша тоже со мной говорил. Уговаривал присоединиться. Говорил, что у них очень хорошо. Что я не пожалею. И что мне нужно заканчивать свои земные дела.
Марина с Сашей молчали, не в силах словами выразить тех эмоций, которые их охватили. Тетушка Фета, всегда такая здравомыслящая, сейчас несла явную галиматью. Какие-то предки повадились к ней ходить и приглашать на тот свет!
А Елизафета Федоровна, погруженная в свои мысли, не замечала скептического настроя своих родственников и продолжала:
– Но дяде Мише легко говорить, а у меня столько новых проектов, новых планов. Кто их осуществит, если не я. И кроме всего прочего, я сама этого не хочу! Не хочу я умирать!
И тетя Фета сердито взглянула на племянницу, словно это она уговаривала свою тетушку помереть поскорее. Саша с матерью упорно молчали. Они решительно не знали, что сказать тетушке. С одной стороны, ее желание пожить подольше вполне понятно, особенно если участь, какой активный образ жизни ведет тетя. Но с другой… редко кто, отправляясь на тот свет, выбирает дату и время отправления по собственному усмотрению.
– Каждому свой час предначертан.
– Думаешь, я этого не понимаю? Но мой-то еще не пришел!
– Да?
– Я понимаю, что ты сомневаешься. Я сама засомневалась. А потом поняла: я помру не потому, что сердце прихватит или камень на голову упадет. Не от несчастного случая или острого приступа. Я помру, потому что это кому-то очень надо.
Это было уже что-то новенькое.
И Марина спросила:
– И… и кому надо, чтобы вы умерли?
– Сначала я на тебя подумала, – со свойственной ей прямотой заявила Елизафета Федоровна своей племяннице. – Ты ведь моя наследница и знаешь об этом. А наследовать, видит бог, у меня есть что. Ты, твой сын и твой муж разбогатеете от моей смерти.
– Но мы ни в чем не нуждаемся, – растерялась Марина. – И у нас есть и квартира, и дача. Ни я, ни муж, мы ни в чем не нуждаемся. Да если бы и нуждались, все равно не стали бы желать вашей смерти. И как вы могли подумать…
– Я ведь никогда не бедствовала, – перебила тетя Фета свою племянницу. – А за последние годы еще больше улучшила свои дела. Так что и деньги на счетах у меня есть, и квартира эта чего-нибудь да стоит. И самое главное, мой бизнес. Его я тоже завещала тебе вместе с домом родителей в Комарово.
Бизнесом тети был ее духовно-просветительский центр «Мансарда», который приносил тете хороший доход.
– Как? И бизнес тоже мне? А я думала, что бизнес вы оставите…
– Ну кому?
– Не знаю. Тому, кто лучше в нем разбирается. Вашей подруге или ее мужу. Они же вам помогают в делах.
– Помогают. И дальше пусть тебе продолжат помогать. Или других помощников можно нанять. Но сам бизнес – тебе и Саше. Надеюсь, что он сможет контролировать документацию. А ты, Марина, будешь контролировать клиентский отдел. Ты контактная, коммуникабельная, у тебя хорошо получится работать с людьми. А Саша у нас мозг. Ему и документы в руки.
И, помолчав, Елизафета Федоровна вздохнула:
– Не думала, что придется так скоро заводить с тобой разговор об этом. Думала, что лет десять я еще сама управляюсь. А там планировала потихоньку тебя и Сашу ввести в курс дела. Обидно же, хороший бизнес, доход прекрасный, чего бросать? Ты как, согласна?
– Я даже не знаю. Вы сказали, что вы подозреваете меня. Но в чем?
– Нет, это я сначала так на тебя подумала. А потом поняла, что ты не можешь так поступить. Напрасно тот полицейский на тебя подумал. Ты у меня не такая девочка. И Сашка не мог. А в Леве я вообще уверена, как в самой себе. Он скорее свое отдаст, чем на чужое посягнет. Хороший тебе мужик достался, Марина. Ты цени его.
– Я и ценю. Но кто вам сказал, что я желаю вашей смерти? И почему?
– Так ведь это была твоя машина. Там на перекрестке.
– Стоп! При чем тут мой «Рено»?
– Та машина, которая пыталась меня задавить, принадлежала тебе.
Тут уж и Саша оторопел. А на его маму вообще жалко было смотреть. Марина напоминала выброшенную на сушу рыбу, так же пучила глаза и глотала ртом воздух.
– Моя машина? – выговорила она наконец. – Вас пыталась задавить моя машина? Или просто похожая? Потому что учтите, таких машин сотни, если не тысячи. «Рено Логан» – это очень распространенная модель.
– Номер на машине тоже был твой. И цветок на лобовом стекле. Это же я его тебе подарила. Они продаются у меня в центре.
Жутковатое изделие даже трудно было назвать цветком. Это было что-то вроде широко открытого рта, обрамленного многочисленными цепкими жгутиками, покрытыми на вид чем-то клейким. Цветок был похож на росянку. И, по уверению тетушки, умел ловить неприятности прямо на ходу. Так что получалось, что неприятности сами прилипали к кончикам его жгутиков, а затем отправлялись прямиком в пасть цветочку и уже там спокойно переваривались, не причиняя никакого вреда владельцу чудо-цветочка.
Кто мог верить в такую ересь, Саша не понимал. Но дар убеждения тетушки был таков, что каждую новую партию цветочков мигом расхватывали. И даже мама вопреки убеждениям, что от неприятностей может уберечь лишь чистая совесть, позволила себя уговорить и повесила зеленого страшилу себе в машину. Да еще и сказала, что с тех пор ей стало значительно спокойней. Еще бы не спокойней. Пока мама этого не сделала, тетушка никак не хотела от нее отвязаться.
