Дарья Гущина
Ведьмин дар
– Так ведь одержимости нет, – приятель выпрямился.
– Но есть следы, – я достала тонкую цепочку-браслет. – Заметил же, что… стучались.
– Погоди, – Аня поняла и побледнела, – они так находят нас и… убивают дар?
– Верно, – я одобрительно кивнула, – дар стародавних – главная цель, не ведьма. Наблюдатели не верят в то, что ведьмин дар – стихийное и естественное явление, в некоторых случаях усиленное наследственностью. Они полагают, что его передают или пробуждают мёртвые стародавние – их неупокоенные духи. Именно стародавних и пытаются изгнать навсегда, чтобы больше не приходили, не пробуждали и не обучали.
– Идиоты, – хмыкнула баба Люба, – кто им сказал такую чушь?
– Не знаю, – я пожала плечами, – может, кто-то из расколовшихся отступников. А может, архивные записи неправильно перевели со старославянского.
– Эф, – Илья посмотрел на меня в упор, – скажи без уверток: есть одержимость или нет?
Я покосилась на Аню и вздохнула:
– Это не одержимость. Это… наставничество. Да, есть. Некое подобие.
– Венька, подай стул, – «жаба» заметила, что я устала стоять.
– Спасибо, – я села на табуретку. – Я хотела рассказать эту легенду позже, на месте… В старину обучение отличалось от современного – школ Кругов. Ведьмы постигали мастерство владения «углём» у старшей рода – это первая ступень, контроль внутренней силы. А вторая ступень – изучение дара, который в те времена появлялся практически у всех ведьм, – преподавалась Верховными. Их было двенадцать: Великая шепчущая, Мудрая ведающая, Древняя зовущая, Вещая видящая, Праведная идущая, Вечная слышащая, Истовая помнящая, Обманчивая спящая, Верная помогающая, Искренняя хранящая, Светлая дарящая и Тёмная приводящая. Они отличались избирательностью, и в ученики к ним попадали самые из самых, но уж если Верховная бралась учить, то навсегда. Навсегда, – повторила я выразительно.
– И они по-прежнему приходят к потомкам самых-самых? – Аня смотрела на меня с таким священным трепетом и восторгом, точно я была одной из древних Верховных.
– Да. Они никуда после смерти не ушли. Первые Верховные остались в тонких слоях мира и по-прежнему учат тех, кого считают достойными знаний. Когда ты слышишь воду, то говорит с тобой именно Верховная – Великая шепчущая. И сразу скажу: изгнать её невозможно. Мёртвые стародавние ведьмы – это не какие-то бесы, они уходят лишь тогда, когда сами того хотят. Но наблюдатели отчего-то считают иначе. И каждую, на ком находят, как ты, Илюх, говоришь, следы касания, ждёт вот такая вот, – я указала тростью на багажник, – участь.
Аня сглотнула.
– Но можно уничтожить потомков, – добавила я. – Вырезать под корень всех, в ком есть спящий дар. У наблюдателей на каждую ныне живущую ведьму есть подробнейшая родословная, и они давно и целенаправленно отслеживают тех, в ком может проснуться дар. Собственно, стихийно он проявляется в любой ведьме, но в потомках учениц дар более сильный, более… ранний. А значит, и пользы от него больше. Тебя, Анюта, пасли давным-давно, но, видать, свободного заклинателя поблизости не нашлось. Или нашёлся, но слабенький. И на «опознание» повезли ко мне.
– К счастью, – тихо вставила баба Люба. – Бедное дитятко…
Повисло молчание. Аня с ужасом смотрела на мумию, «жаба» сочувственно и слезливо – на «дитятко», а Илья задумчиво – и явно что-то задумывая – на меня. И я предполагала, что именно он замыслил. Но делала вид, что тоже интересуюсь мумией. Да, если попросит – пожалуй, соглашусь. Четыре года на одном месте просидела – свихнусь же в приюте… Но прежде оповещу о своём положении начальство и поинтересуюсь его планами на мою персону. Вдруг дело, которое я начала, но не довела до конца, в связи с мумиями получит долгожданное продолжение.
Пока каждый занимался своими мыслями, я встала, подошла к мумии и аккуратно обернула вокруг ссохшейся руки цепочку-браслет. И мумия начала «обрастать» плотью: вернулись светлая кожа, бессмысленные серые глаза, русые с проседью волосы, одежда – длинная тёмная юбка, полосатый свитер, коричневый плащ.
Аня коротко всхлипнула и отвернулась. Узнала. А мне всё объяснил подмигнувший рыжим – «разбавленной кровью» – браслет.
– Знакомое лицо… – Илья снова склонился над телом. – Кажется, это ведьма из нашего Круга. Да, точно, левая рука Верховной. Пропала без вести с год назад.
– Её тетя, – дополнила я, кивнув на всхлипывающую шепчущую.
– Чёрт… – растерялся и расстроился приятель.
Я подковыляла к Ане и обняла её за плечи:
– Пойдём-ка отсюда. Пойдём-пойдём…
И на крыльце, проревевшись, ведьма-шепущая путано рассказала: как все гордились тётей – и как папа боялся, что если она оступится, именно его отправят «говорить» с сестрой; как она пропала, уехав исследовать логово подозрительно сгинувшей поднадзорной отступницы, где могла завестись хуфия; как они искали, как всё равно верили и не теряли надежды…
– Я н-не отдам её… н-на вещдоки, – закончила Аня воинственно, вытирая щёки. – Её п-похоронить надо. П-папе.
– Потом, – я заметила, что по ступеньке поползла одна моя посланница-«косичка». Следом – вторая, третья. А вот четвёртой не было. – Пора уходить. Илюх, – окликнула я, – если ты не передумал помочь нам с приютом, то заводись.
– А он кто? – очнулась моя подопечная.
– Свой. Достался в наследство от наставницы, – я встала, – вместе, кстати, с бабой Любой и прочими секретами, артефактами и планами. Илья – внук отступницы Удавки. Мы давно знакомы.
Анюта традиционно ойкнула и поспешила в дом за курткой. Я собрала свои вещи, но уйти сразу не получилось: баба Люба, зверски нахмурившись, заявила, что пять минут нам погоды не сделают, и если мы не возьмём с собой её стряпни, она не пустит нас больше на порог. Я расшифровала это как «помогу – трясина врагам народа обеспечена» и привалилась к стене, держа наготове открытый рюкзак.
– И дорога дальняя, и мужчина с вами, гораздый с голодухи сворачивать куда не попадя… – баба Люба набила под завязку мой рюкзак и вручила пакет. – Едете куда?
– На запад, – я надела рюкзак и послушно взяла тяжёлый пакет.
«Жаба» прищурилась сквозь дверь и улыбнулась:
– У вас час, дети. Через час вы должны гнать по трассе во весь дух. А по городу и окрестностям будет ни пройти ни проехать. Дитятко береги, поняла? Ну и в гости – всегда рада. Сама знаешь.
– Баб Люб, ты лучше всех, – я быстро чмокнула её в щеку и вышла из дома.
– Спасибо, – тихо добавила Аня и выскользнула за мной.
– Впереди сядешь, – предупредила я свою спутницу, ковыляя к воротам. – И ничего не бойся. Выберемся.
Она нервно съёжилась и судорожно вздохнула. А я вспомнила голос старухи-шепчущей и попросила. Ни к чему нам сейчас страхи, истерики и прочее стопорящее. Коли явилась и подставила – так пусть и дальше присматривает за выбранной.
«Рыжий шельмец» уже вырулил из гаража и ждал нас в машине. Проходя мимо багажника, Аня шмыгнула носом, и, пристёгиваясь, сдержанно всхлипывала. Илья, порывшись в бардачке, молча выдал ей упаковку салфеток, обернулся, убедившись, что я устроилась со всеми удобствами, посигналил на прощание, и мы поехали.
Пока медленно выбирались из городских колдобин, я перебрала всё амулетное, что распихала по карманам, и задумалась о четвёртой своей «змейке». Руки чесались срезать ещё пару косичек и оправить их в восточном направлении – по следам потеряшки, но… Если её уничтожили, то сделал это тот, кто хорошо разбирается в отступниках и знает меня лично. И понимает, что раз я жива, то девочка-шепчущая – и подавно. Только зря силу потрачу и повторно напомню о себе.
Эх, Анюта, кому же ты так не нужна-то? В общих чертах знаю, но – изловить бы сволочь да допросить…
Городок закончился. Илья выехал на трассу, пристегнулся и втопил. Я посмотрела на часы – за сорок минут управились. Значит, у бабы Любы будет в распоряжении больше территории – часть трассы успеет захватить… В окне замельтешили, то появляясь, то пропадая, одинокие домики, желтеющие рощицы и поникшие кустики. Неизменным оставалось только глубокое, ясно-солнечное августовское небо.
– Эф, ты хорошо помнишь, где искать приют?
Вот смотрит в зеркало заднего вида, щурит глаза – и меня берёт такая тоска по наставнице… Рано она ушла, слишком рано. Многое успела сделать, да: придумала концепцию приюта и защиту, спасла многих «даровитых» и обреченных на казнь… И могла бы сделать ещё больше, если бы осталась в приюте, а не рисковала каждый день, выслеживая, вызнавая, собирая сведения о дарах и их владелицах. Но…
– Угу. Скажу, где тормознуть. Но на такой скорости часа четыре ехать, – я положила на колени трость и погладила белый камешек, ощущая тепло целительной силы.
Сутки почти прошли, то есть пора тратить вторую часть исцеления. К сожалению, лечебные заклятья действуют недолго, а при частом использовании перестают работать вообще. Я старалась не трогать их как можно дольше и дробить одно на части, хотя соблазн ненадолго ощутить себя нормальным человеком был ой как велик.
– Чего ты боишься? – снова не выдержал Илья.
– Преследования, – я крепче сжала трость. – И оно будет. Следи за своей частью дороги. А я послежу за своей.
Анюта затихла и задремала, вжавшись в кресло и отвернувшись к окну. Наконец-то…
– Старая перестраховщица… – усмехнулся приятель, нарочно напоминая о моём широко известном в отступнической среде прозвище.
Которое я получила и за то, что обдумывала все вероятные и не очень варианты, и за то, что готовилась сразу ко всему – и к вероятному, и не очень. И, пытаясь усидеть на нескольких стульях, частенько оказывалась понятно где.
– Илюх, вот ей-богу, стукну, – я насупилась. – Не отвлекай.
– А всё-таки? – его глаза стали серьёзными. – Готова?
Я фыркнула:
– Конечно. Сдаваться и сдавать вас не собираюсь. А если тебя интересует, способна ли я на что-нибудь, кроме советов, после выжигания «угля», то да, способна. На всё. Как прежде, и даже больше. У меня после четырёх лет медитаций и относительного покоя знаешь, какой резерв?
– Я так и не понял, кстати, зачем ты сдалась, – заметил он, полуобернувшись. – И почему позволила выжечь «уголь».
– Организм – подлейшая штука, – я снова прикоснулась к белому камешку на трости. – Он плюет на твои планы и подводит в самый ответственный момент. Если бы не травма, меня бы до сих пор искали. Но бегать с такой приметой даже под личиной оказалось себе дороже. Дважды здоровье подводило. Третьего раза я ждать не стала.
– А приют? – напомнил Илья.
– Ты там бывал? Нет? Поживи неделю. Захочешь куда угодно – хоть в опасность, хоть к наблюдателям. Тоска смертная. И все хотят учиться. Только я всех этих учеников в гробу видела. С венками «От любящей наставницы» на переднем плане. Это совершенно не моё.
– А как же «змейка на солнышке»? – он весело прищурился.
– Погоди, приедем… – я погрозила тростью.
– О, жду – не дождусь, – оживился приятель. – У меня столько вопросов…
– Ну вот… – я таки стукнула его тростью по плечу. – Собрался за убийцей, камикадзе?
– А ты нет?
Я прислушалась к сонному Аниному дыханию и понизила голос:
– При девочке молчи. А то тоже захочет. Тогда нас точно прикончат, и хорошо, если быстро.
– Значит, ты за? – он обернулся.
– Нет, – сухо отрезала я, глядя в окно. – Ты даже не представляешь, куда лезешь.
– Почему же, представляю, – Илья тоже уставился в окно, и его голос стал таким же сухим. – Четвёркой убийц пудри мозги наивной Анюте и доверчивой бабе Любе. Ты, Эф, постоянно забываешь, что я не только внук Удавки. Бабушка – и моя наставница тоже. Не было четырёх. Был один. Безымянный.
Я заинтересованно подняла брови:
– Да?
– Меня смущает один момент, – деловито сказал он. – «Медуза». Заклинательский дар несовместим со стихией – с ведьминым «углём», но он прекрасно уживается с типично мужским колдовством вроде телепорта. Такие ребята – редкость, но они есть. У нас человек пять работает, а у наблюдателей их по-любому больше. Мы наблюдателей терпеть не можем, но не все успевают от них удрать, и кто-то из заклинателей, в ком колдовство проснулось раньше, воспитывается и работает вне нашей системы, по другим принципам и правилам. То есть в случае с нашей мумией это уже минус один человек.
– А ведьма? – напомнила я.
– Ещё проще. Наблюдатели же сидят на древних знаниях. Ваше с бабушкой умение консервировать в артефактах боевые заклятья – от стародавних. Значит, у наблюдателей эти знания тоже есть. Трудно ли подготовить пару посвященных для создания необходимых амулетов? А пользоваться ими могу даже я. Вот и минус ведьма. Остается «медуза». Но это, если архивы не врут, единственная нечисть, которую невозможно взять под контроль и заставить что-то делать. Бесы – и те берутся. А «медузы»… Испугаешь – разрядом вдарят, и поминай как звали. Даже духом в амулет не пойдут, если предложить тьму, спячку и спасение. Никакого инстинкта самосохранения. Раскрой секрет, Эф.
– Не могу, – я развела руками. – Нечего раскрывать, Илюх. Я решаю эту загадку с ученичества и унаследовала её вместе с планами наставницы на будущее… да и на прошлое. Не знаю ответа. Кроме одного.
– Какого? – Илья снова обернулся.
– Я очень хочу отловить хоть одного безымянного. Сначала живьём взять и допросить, протестировать… А потом сдать хорошему патологоанатому. Для подробных анализов. Подозреваю, он найдёт ответ на твой вопрос. Но эти сволочи живьём не даются. Увы.
– А если подумать?
– Думай, – согласилась я. – А то у меня пока получается только быстро убивать.
– Правильно бабушка говорила, это всё оттого, что ты взрываешь бомбу там, где нужен один точный выстрел. За что тебя Эфой прозвали?
– Ни за что, – я снова уставилась в окно, – это имя бывшей ученицы твоей бабушки, которая глупо погибла незадолго до моего появления. Я взяла её имя и внешность, чтобы скрыть свои. И, знаешь, когда ребром стоит вопрос жизни и смерти, бомбы – они надёжнее. Ни случайных осечек, ни забытых затворов, ни внезапно дрогнувшей руки… Ты всегда жил в относительной безопасности, и не тебе осуждать мои методы.
– Мы к ним ещё вернёмся, когда подробнее обсудим дело, – невозмутимо пообещал Илья. – Поскольку оно будет общим, а я как раз предпочитаю точные выстрелы…
– Боюсь, не поладим, – я глянула на «машинные» часы, прикидывая время. – И в охоте на безымянного заклинатель – ой, прости, шаман – уж прости, немного не в тему.
Он не обиделся.
– Ты никогда со мной не работала – так откуда тебе знать, на что я способен? – и глаза в зеркале улыбнулись.
– Я могу вывернуть тебя наизнанку за три минуты, – я оценивающе посмотрела на его затылок. – Ладно, за пять. А через полчаса, разложив информацию по полочкам, я буду знать о тебе всё.
Илья удивил, с готовностью согласившись:
– Делай. Хоть сейчас, если это неопасно для дороги. Мне скрывать нечего. И так будет проще состыковаться.
Я вздохнула и призналась:
– Илюх, бабушка просила тебя беречь и ни во что отступническое не впутывать. Я обещала. И как состыковать обещание, данное человеку при смерти, и твоё дикое стремление самоубиться с особой жестокостью?
– Очень просто, – его глаза снова улыбнулись, – работать вместе. Вместе у тебя будет шанс выполнить обещание и сберечь меня. А врозь – нет.
Я честно и напряжённо сочиняла достойную реплику минут пять, наплевав на то, что Илья бросил дорогу, опять обернулся и с интересом наблюдал за моим мыслительным процессом. Ответ придумался только один, примитивный и безнадёжно констатирующий факт:
– Засранец.
– Забыла сказать, что весь в бабку, – хмыкнул он.
– Нет, твоя бабушка была женщиной мудрой, осторожной, понимающей и рассудительной, – проворчала я, поёрзав и чуть сменив положение вытянутой, насколько позволяло место, больной ноги. – А ты…
Ощущение опасности накатило морским прибоем. Безмолвное движение бугра волны, мгновенное перемещение далекого и безобидного с виду водяного валика – и резкий выплеск, и грозный рёв, и оседающие на лице солёные капли. Я даже ладонью по щеке провела, столь сильным было чувство, что меня обрызгало. Посмотрела на сухую руку, быстро сложила дважды два…
– Тормози.
Илья без споров остановился на обочине и вышел из машины. Открыв дверь, я выбралась наружу и замерла, прислушиваясь, принюхиваясь, всем своим существом вбирая повисшее в воздухе напряжение. А оно разливалось ощущением скорой грозы – душным воздухом, притихшей природой, чёрной полосой туч на горизонте. Закрыв глаза, я слушала шелест сухих трав и желтеющей листвы, чириканье одинокой птахи, вялый шёпот ветра и глухое пыхтение ползущего параллельно трассе товарняка.
– Они знают, – пояснила тихо. – Знают, нашли и ждут.
Не ошиблась Анюта. К сожалению. Надо избавляться от бесполезной оседлой привычки думать об этом завтра, и поскорее. Хорошо хоть, четыре года «мирной» жизни не расслабили до потери рефлексов.
– Куда? – коротко спросил Илья.
Если бы я была наблюдателем, то по следу бы не пошла. Нет, преследование отступниц – это всегда вероятность грандиозного минного поля. Если бы я была наблюдателем… я бы опередила и ждала на месте. Или рядом. Так, чтобы и на обитательниц приюта не нарваться, и намеченные цели ликвидировать. Глупо верить, что наблюдатели чего-то не знают. Они просто боятся лезть в осиное гнездо. Но – знают. И, ясно дело, наблюдают.
– Поедешь другой дорогой, – я достала из кармана куртки «навигатор» и разложила лист на багажнике. Бумага сразу вспучилась жгутами двух дорог – автомобильной и железнодорожной, лесными рощицами и пятнами желтеющих полей. – Смотри, мы здесь. А приют находится здесь, – я показала место на карте, и вдоль него поползла пунктирная линия, обозначающая невидимое. – Ворота – здесь. И недалеко от них нас и ждут, зуб даю. Но кроме ворот есть пара калиток – здесь и здесь. По бездорожью ехать, конечно, то ещё «удовольствие»… но у тебя же наверняка есть какая-нибудь приблуда на случай, если. Кто-нибудь из твоих подопытных способен дать в глаз наблюдателю? – уточнила на всякий случай.
– А ты? Метлой?
– Нет, на танке… Так способен?
– Разберусь, – сухо ответил он, щурясь на бумагу и запоминая ориентиры – поле да две редкие рощицы, меж которыми притулился приют отступников. – Прорвёмся.
– Если что, тарань стену, – посоветовала я, сворачивая лист. – Случалось, стена сама открывала проход ведьме с даром. Только своих подопытных оставь за защитной стеной. Или усыпи покрепче. Помнишь, кто стал основой приюта? Так блюди территорию.
Аня никак не отреагировала на внеплановую остановку, продолжая крепко спать.
– Её часом не заколдовали? – Илья, едва вернувшись за руль, выглянул в окно. – Эф, проверь. Спит, как убитая.
Я заглянула в салон с заднего пассажирского кресла и прислушалась. И снова услышала – звонкая капель, убаюкивающий шелест дождевых струй.
– Нет, она… – я замялась, подбирая нужные слова. – Она… общается. С наставницей. Мёртвые знают обстановку лучше живых. И лучше нас понимают, что делать, – и взяла трость, умолчав о своей просьбе. – Удачи, Илюх.
– До встречи в приюте, – он кивнул.
Я захлопнула дверь, и через минуту машина пьяной улиткой сползла с трассы на обочину. И я велела себе верить в лучшее. Илья – действительно не только внук Удавки, не просто родная кровь. Справится. А мне пора собираться с силами и идти разгребать собственноручно созданные проблемы.
…сколько меня предупреждали старшие ведьмы: ежели гадаешь и предполагаешь – думай о том, что проще, легче и безопасней… Но как о стенку горох. Лёгкие пути мне не давались совершенно. Начиная с того, что я в них не верила, и заканчивая… видимо, натурой. Или кармой. Или естественной расплатой за искусственную удачливость. Или бумерангом за многочисленные отступнические гадости. Или…
Заключив себя в квадрат, я стукнула пяткой трости по его центру. Мигнул охровый «змеиный глаз», и крайняя часть трассы превратилась в ленточный эскалатор, унося меня вперёд. Опершись на трость, я щурилась на ясное синее небо, вспоминала недавний морской прибой и считала возможных противников. И хоть бы одного наконец живьём взять…
Глава 4
Всё – или волшебство, или ничего.
Новалис
Место для засады Анютины фанаты выбрали изумительное – чистое поле. Пройдя последний километр пешком под покровом невидимости, я остановилась на обочине и покосилась на безобидный пасторальный пейзаж. Как и обещала баба Люба, все любители загородных прогулок завязли в её болоте, трасса пустовала, и я безбоязненно вышла на середину, изучая диспозицию.
Ссохшаяся под палящим солнцем недавно жаркого и удивительно длинного для Сибири лета трава, затянутое перистой дымкой небо, срывающаяся в короткий обрыв трасса, одиночные пыльно-жёлтые кусты по обочине. И всё бы ничего, но здесь так шумели… Сопели, тяжело дышали, возились. И, прости господи, воняли. Последнее августовское солнышко не спешило сдавать свои позиции осени и пекло нещадно. Я в расстёгнутой косухе вспотела, пока добиралась, а фанаты тут сидят часа три, если не больше.
Я насчитала пятерых и неопределённо хмыкнула. Наблюдатели на моей памяти давно не имели дел с ведьмами, владеющими несколькими сферами силы, да и те попадали в их руки уже выжатыми после схватки с палачами, а я не спешила расставаться со своими секретами даже в пыточных. После нескольких лет жизни в постоянной боли это последнее, чем меня можно напугать и сломать. Они позволяли мне творить искусственные «угли»: дескать, чем бы дитя ни тешилось, всё равно скоро сдохнет. Или, что вероятнее, ощущая скорую мумификацию, наконец, расколется.
Вот только все семь моих «углей» – настоящие, природные. Дары тех, кто оказывался на краю мумификации и хотел помочь общему делу. Трость в моих руках шевельнулась, и змея зашипела, раздув клобук и являя ещё два «глаза» – голубой и зелёный.
Первое желание спалить к чёртовой матери степь вместе с горе-осадниками я задавила в зародыше. Нет, всё слишком просто… И именно так я и попалась палачу – на простейшую иллюзию. И если бы не моя удача… Нет, пока никакого «бомбометания». Таимся, слушаем, ждём. Думаем. Я осторожно сжала рукоять трости, заставляя себя расслабиться и раствориться в пространстве. Я – всего лишь перистое облачко, камешек на дороге, змейка на солнышке… воздух, которым вы, сволочи, дышите.
Первый сидел в десяти шагах от меня, на обочине дороге. Второй – чуть дальше, в обрыве за обочиной. Третий – на противоположной стороне, и я недавно прошла буквально в шаге от него. Четвёртый – поодаль. И пятый – далеко, у кромки леса, почти у ворот приюта. И в этого только «стрелять». Если поврежу взрывом ворота, мне же их и чинить. Или, не приведи дар, охранять. Ещё шестой мерещится, но, скорее всего, он тут незримо – мыслью, наблюдающей за ходом пьесы. А самый опасный…
Определившись с раскладом, я нить за нитью потянула из трости силу, сплетая вокруг воздушной основы сложную «бомбу». Не люблю убивать. Не люблю, когда меня вынуждают убивать. И не люблю убивать детей. И пусть следящий получит массу информации о моих способностях, пусть Анютины фанаты – наблюдатели… Но, забери их дар, ведь дети же. Глупая молодёжь, которую пригнали к логову отступников как проверочное «мясо»… и среди которой могут оказаться и те, кто работает на нас.
Воздушная сфера в моей левой руке стала видимой, засияв жёлтым, льдисто-белым и прозрачно-синим. Прежде чем Анютины фанаты успели вскочить на ноги, я грохнула сферу об асфальт, и неудачливая четвёрка застыла в нелепых позах, запертая в пространственной петле. Жёлтые нити в считанные секунды расползлись по дороге и обочине, добравшись даже до пятого наблюдателя, забираясь по обездвиженным телам лианами – и губкой вбирая чужую силу, погружая организмы в тяжёлый сон.
Я дёрнула петлю на себя, скручивая ребят вокруг воздушного столба, и отпустила нити силы, позволяя западне сползти с трассы в обрыв. И набросила сверху полог невидимости. Воздуха им хватит на пару часов, и заклятье за это время рассосется. Или кто-нибудь примчится на выручку. Или приютные отступницы к рукам приберут. Этим только намекни – у них дикая нехватка мужского населения…
Выдохнув, я подковыляла к обочине и села, вытянув ноги и положив трость на колени. «Мысль» тоже исчез, и я опять растворилась в пространстве, подставив лицо солнцу. Слишком просто. Конечно, смешанная магия ломает любые амулеты, и браслет, заговоренный отбивать заклятья огня, беспомощно сгорит, если добавить к пламени ускоряющийся ход времени… Но всё же. Мало. То ли проверка на вшивость, то ли странная облава… Не понимаю.
Пространство озадаченно молчало, как и воздух. Но внутри меня по-прежнему шумело ощущение прибоя – и опасности, и я, наскребя по сусекам терпения, сидела и ждала. И дождалась.
«Мысль» вернулся. Я ощутила его присутствие в резко сузившемся пространстве и плавно погладила по рукояти трость, сипло прошептав:
– Чувствуешь? Хватай!
И змея ожила, зашипев и оскалив ядовитые клыки. Короткий молниеносный бросок в пустоту – и змея вернулась в привычное положение. Не удержала и не притащила, да, но… Она повернулась и снова зашипела, демонстрируя окровавленные клыки. Что ж, если «мысль» в течение минуты не найдёт противоядие, то мы больше не увидимся. Увы и ах.
Я посидела ещё минут десять, внимательно зондируя пространство и тщательно сканируя воздух, но тревожных сигналов больше не поступало. И волны вернулись в море с отливом, как обычно не оставив ни одного пленного «языка». Перехватив трость, я прицелилась, и змея выплюнула ядовито-кислотное облако. Сизая дымка впиталась в асфальт, «прибирая» за мной и стирая следы смешанной магии.
– Спасибо, дорогая, – я улыбнулась змее. – Спи.
По деревянному телу прошли короткие судороги, змея снова стала тростью. Я от души глотнула обезболивающего, осторожно встала, отряхнула джинсы и вздохнула, собираясь с силами. Предстояло ещё одно дело – добраться до ворот на своих двоих, ибо «эскалатор» кончился, а летать я не рисковала: эта красивая магия слишком фонящая. Она оставляла после себя не только яркий хвост – транспарант с надписью «Здесь была Эфа», но и мелкие камешки – пояс астероидов, по которым можно вприпрыжку добраться до места ведьминой посадки, минуя любые защитные преграды, даже стену приюта. Да и с воздухом дела у меня складываются не очень. Поговорить с ним – да, убить им – да, доверить себя – нет.
– Ну что, подруга, – вполголоса произнесла я, – с даром… И не будь раззявой. От этих уродов можно ожидать любой гадости, кроме глупости.
Напоминание оказалось чрезвычайно уместным. «Мысль» ожидал меня недалеко от ворот приюта – под столетней сосной, в гордом одиночестве, не прячась за невидимостью и выжидательно дымя сигаретой. Я остановилась, едва его заметила. Невысокий плотный старичок с добродушным лицом и ледяными глазами приветственно улыбнулся. Почти получилось.
– Доброго дня, Эфа, – поздоровался он. – Поговорим?
С этого слова так часто начинались все мои неприятности, что я невольно передёрнула плечами, а змея снова «проснулась», зашипев, раздув клобук и засияв всеми «углями» сразу.
– Не надо, – наблюдатель поднял руку. – Я в курсе, на что ты способна. И понял, что «угли» настоящие. Ловко ты нас обставила, ничего не скажешь.
А ты, ясно дело, проверял, гад подколодный. Подкинул мальчишек, убивай – не хочу. А сам смотрел, что я использую, как использую… И загодя обвешался защитой – и где только взял амулеты против «смешанки»… Выходит, наблюдательские ведьмы тоже её практикуют, нарушая закон о «нельзя, не то на костёр», наплевав на стародавний Договор, в который так любят тыкать носом отступников. Причём, как и мы, они смешивают не только сферы – и огонь с пространством, но и направления – свет с тьмой, чтобы первое забивало излучения от второго и обманывало наблюдательские маяки. Грязно играете, господа безымянные… Подло и по двойным стандартам.
– Предлагаю сделку, – он достал вторую сигарету, – ты возвращаешь нам девушку, а мы вычёркиваем тебя из списков. Живи не скрываясь, никто тебя и пальцем не тронет. И, кстати, – холодный взгляд опустился на моё покалеченное колено, – я договорюсь с палачом, и она снимет проклятье. Выздоровеешь, заживешь нормальной жизнью… А?
На упоминании о палаче я, признаюсь, дрогнула. На секунду. Но всё остальное вызывало смех. Издевательский.
– Ну да, – с иронией откликнулась я, – а пока я буду жить, так сказать, полной жизнью, вы, безымянные, продолжите разбрасывать по городским паркам искалеченные мумии с татуировками изгнания на лбу?
– Какие мумии? – натурально удивился наблюдатель.
– Ой, мне-то мозги не пудри… – я поморщилась и сняла с пальца кольцо, швырнув амулет на землю. – Вот эти. Не узнаёшь?
Кольцо материализовалось в иллюзию мумии в открытом багажнике. Безымянный уставился на неё не мигая – и я бы даже сказала тупо, – если бы не знала, какая гигантская работа мысли сейчас ведётся вне поля зрения. Спустя минуту он отвел глаза:
– Это не мы, – заявил хрипло, но твёрдо.
– Ну да, ну да, – лицемерно поддакнула я. – Конечно, не вы. Это всегда не вы. Вот уже которую сотню лет не вы. Вы, конечно, девочек с даром собираете в безопасном месте, оберегаете, растите и обучаете…
Наблюдатель скрипнул зубами, затоптал недокуренную сигарету и невыразительно сказал:
– Шепчущим в этом мире не место.
– Почему же? – резко спросила я. – Кто вы такие, чтобы решать, кому в мире место, а кому – нет? И кто дал вам право осуждать на смерть детей? Дар ведьмы – естественная часть волшебного мира. Вам не кажется, что мы имеем право жизнь? И на договор?
Разумеется, для безымянного мои слова были пустым звуком.
– Отдай Анну, – велел он спокойно. – Сейчас же. Иначе…
И после этого волшебного слова за его спиной мелькнула тень. Наблюдатель поперхнулся недосказанным, посмотрел на меня – теперь точно бессмысленно и тупо, рухнул как подкошенный и замер. А окровавленный древесный корень, торчащий из солнечного сплетения безымянного, деловито зашевелился, оплетая законную добычу новыми корешками и утаскивая её под землю.
– Ужка! – запоздало возмутилась я. – Зачем же насмерть? Я который год мечтаю допросить безымянного и хотя бы его кровь на анализ сдать!
– Иначе нельзя, – из-за сосны выступила хрупкая, маленькая девушка с длинными соломенными косичками и тёмными глазами старухи. – Я его пообещала. Плоть и кровь наблюдателя, его сила – плата за помощь.
Она посмотрела туда, где лежало тело, и фыркнула:
– Дурак… Пошёл договариваться с отступниками всего-то с тремя амулетами от «смешанки», – Ужка пошевелила пальцами и на лету подхватила выскочившие из-под земли наблюдательские обереги. – Им разве никто говорил, что такие амулеты не защитят от магии одной конкретной сферы, даже если эта сфера смешивалась с другой для создания оберега?
– Я – нет, – отозвалась я. – Я про вас вообще ничего не сказала.
