Дарья Донцова
Всем сестрам по мозгам
Глава 7
Я не стесняюсь своего неумения готовить. Моего первого мужа нельзя назвать гурманом, да и наше финансовое положение не позволяло покупать деликатесы, поэтому на завтрак я варила геркулес, а на ужин картошку с сосисками. Вот когда мы поженились с Гри, проблема с деньгами отпала, зато у нас практически не было свободного времени. Поэтому я никогда не проводила часы у плиты, покупала полуфабрикаты, или мы шли в кафе. Такой изыск, как кисель, я никогда не варила. И не интересовалась, как он делается. Гри любил из напитков только чай и кофе, даже сок не пил.
В носу защипало, я сжала кулаки. Стоп! Воспоминания о Гри запрещены. Впрочем, у меня есть некий план, я теперь знаю, где мой супруг, и, если бы не приказ отправляться к Мануйлову, взяла бы отпуск, поехала к…[1]. Я прижала руки к груди. Хватит, Татьяна, ты на работе. Займусь изготовлением киселя. Есть шанс, что Мануйлов может оставить дочери Зои наследство. И, вероятно, приготовление загадочного сирлиса – одно из испытаний, придуманных для нее. Я должна разобраться, что затеял Сергей Павлович, вдруг он действительно ищет, кому бы вручить свое состояние? Нельзя подвести Таню. Вперед и с песней к плите!
Мука нашлась быстро. Я насыпала ее в миску, налила туда холодной воды и начала размешивать. Почему-то однородной массы не получилось, образовалось нечто, смахивающее на рисовую кашу. Я попробовала один комочек, он развалился на языке и превратился в муку. Меня охватило удивление.
Вот странность! Почему вода не растворила всю муку? И как теперь быть? Решение пришло быстро. Я увидела висящую на стене толкушку, схватила ее и стала разминать комочки. Через пять минут я устала и сделала неутешительный вывод: однородной массы как не было, так и нет. Может, если муку с водой нагреть, она растает?
Сказано – сделано. Я быстро перелила «рисовую кашу» в ковшик, водрузила его на конфорку, памятуя бабушкин урок, пару минут без устали размешивала варево, потом выключила огонь и начала изучать основу для киселя.
Комков стало меньше, но совсем они не исчезли. Может, так и надо? Неожиданно вспомнилась школьная столовая и толстая уборщица в грязном синем халате.
Вот она подходит ко мне и сердито говорит:
– Допивай кисель! Ишь, раскочевряжилась… Государство ее учит, бесплатный завтрак дает, а девка рожу от еды отворачивает. Голода ты не знала, я в твоем возрасте траву ела. Вот накажет вас, избалованных, Господь, придет война, станете камни грызть.
Я пугаюсь, хватаю оббитую эмалированную кружку и делаю большой глоток. Во рту оказывается скользкая, холодная гадость. Отхлебнуть «вкуснотищу» еще раз я не могу. Техничка смотрит на меня волком, я начинаю хныкать, и тут к столику подходит здоровенный парень, главный хулиган школы. В него, двоечника и второгодника, были влюблены почти все наши девочки, и даже я, третьеклашка, смущалась, когда он проходил мимо на перемене. Он быстро переворачивает кружку, сиреневая вязкая лужа медленно расползается по пластиковой столешнице.
– Извините, – говорит уборщице хулиган и подмигивает мне. – Опрокинул случайно, поставьте меня в угол. А чегой-то киселек пустой? Чегой-то он на сопли похож? Где ж ягодки в бульоне? Кто их домой сегодня отнесет?
Я отогнала воспоминания и опять уставилась в кастрюлю. Можете мне не верить, но вышеописанный случай был последним, когда мне довелось как пробовать, так и видеть кисель. И, если память меня не подводит, он представляет собой фрукты, которые плавают в полурастопленном желе. Желе! Я взяла не те ингредиенты! Ну конечно, мне нужен желатин! Что за глупость использовать для десерта муку и воду?
Я кинулась к шкафчикам и начала их обыскивать. На полках стояли красивые фарфоровые банки, на которые производители, чтобы облегчить жизнь хозяйки, нанесли надписи «Соль», «Какао», «Рис» и так далее. На мой взгляд, замечательная идея, сразу видишь, где что лежит. Но на поверку оказалось, что на этой кухне в «Кофе» находится перец, гречка лежит в банке со словом «Мука», пшено вольготно разместилось в «Сахаре», а в «Специях» вообще хранятся пуговицы. Желатин в количестве десяти пакетиков нашелся в ящике. Я сначала обрадовалась, понадеявшись прочесть на обертке способ употребления, но, к сожалению, там был дан только рецепт желе из молока, который начинался словами «Разведите нужное количество желатина».
Я решила не сдаваться и включила логическое мышление. Прочитав слово «разведите», о чем вы подумаете? Правильно, о воде. Что же касается объема желирующего вещества, то в пакетике его мало, от силы три-четыре ложки. Сколько мне понадобится воды? В доме находится девять человек. Я кисель пить не стану, итого восемь. Ладно, Карла и Светлану можно не учитывать, значит, шесть. Каждому положен стакан. А желатина, думаю, нужно пакет на порцию? Нет, лучше положить побольше, использую все десять.
Я вынула из сушки красивую фарфоровую кружечку, отмерила ею объем воды по числу тех, кто будет пить мой кисель, налила воду в кастрюльку, высыпала туда же желатин из десяти упаковок и поставила емкость на огонь.
На сей раз долго мешать варево не пришлось, почти сразу оно стало прозрачным. Нахваливая себя за сообразительность, я выключила горелку. Ура! Основа готова! Что дальше? Немного сахару. Думаю, пары столовых ложек хватит. Теперь для аромата добавлю корицу. А что вон там, в крохотной баночке? Ванилин! Прекрасно, он чудесно пахнет. Нужна ли соль?
Я замерла у шкафчика. Вот уж интересный вопрос. Насколько мне известно, все блюда требуют соли. Но кисель-то десерт! Поколебавшись некоторое время, я все же чуть-чуть посолила содержимое кастрюльки. И тут заметила на полке небольшой пузырек с этикеткой «Гвоздика». Бросила в будущий киселек штук пять соцветий, потом настал черед натертого мускатного ореха.
Чем сильнее пахла прозрачная масса, тем большая гордость охватывала меня. Да у меня получается нечто совершенно восхитительное! Недавно, тоскуя в пробке, я слушала разные радиостанции и попала на интервью кондитера Селезнева. Помнится, он сказал, что главное для человека, стоящего у плиты, не соблюдение всех кулинарных правил, не бездумное следование составленному кем-то рецепту, а творческий подход, вдохновение. Похоже, он прав. Вот я не знала, как сварить напиток, а сейчас приготовила потрясающее питье.
Минуточку, а ягоды? Ох, хорошо, что я вовремя вспомнила хулигана-восьмиклассника и его прозрачный намек на вороватость школьной поварихи. Чуть не забыла про загадочный сирлис. Где он?
Я повернулась, увидела на холодильнике красивую серебряную вазу, наполненную виноградом, и схватила одну кисть. Ну надо же, до чего сирлис похож на изабеллу, их легко перепутать. Правда, лишь до того момента, как возьмешь в руки. Экзотика очень упругая, кожица у нее смахивает на резиновую, и отщипнуть фиолетово-красную ягодку от ветви практически невозможно. Мне пришлось взять висевший над плитой секатор для разделки птицы, но даже он с трудом справился с задачей.
В конце концов мне удалось нарезать сирлис. Я тщательно помыла его, высыпала в ароматную смесь, перемешала, перелила все в большую керамическую миску и – приуныла. Пахнет кисель невероятно вкусно, ягод в нем завались, но он слишком жидкий! Желатина явно не хватило. Может, в шкафу найдутся еще пакетики?
Я присела и начала шарить на самой нижней полке. Черный перец, лавровый лист, фасоль, перловка, семечки, бутылки с оливковым маслом… Однако, Мануйлов запасливый хозяин, он легко выдержит в своем доме длительную осаду, продуктов тут завались. А что там, в самом дальнем углу, у стены? Довольно большая коробка с надписью «Желатин. 50 упаковок». Вот это здорово!
Встав на колени, я потянулась за коробкой и поняла, что мне надо буквально влезть в шкафчик – он слишком глубокий, моя рука не доставала до упаковки. Я попыталась выполнить маневр, однако мешала верхняя полка. Тогда я аккуратно освободила ее от содержимого, вытащила деревяшку, согнулась, вползла внутрь кухонного шкафчика, схватила желатин и вдруг услышала:
– Сергей Павлович, я вас нашла!
От неожиданности я вздрогнула и замерла.
– Анна, прошу вас, – произнес мягкий баритон Мануйлова.
– Красивая библиотека, – похвалила Хачикян.
Я навострила уши, сообразив, что звуки доносятся из-за стены, у которой находится шкафчик.
– Здесь газеты, журналы, комиксы и книги развлекательного жанра, – сказал владелец усадьбы. – Карл и Светлана большие охотники до детективной, приключенческой литературы, а еще они увлекаются кроссвордами. А вот на втором этаже, возле моего кабинета, находится библиотека классики и научной литературы. Раньше она была единой, но мне надоело постоянно слышать поздними вечерами шарканье прислуги, которая искала интересное для нее чтиво, поэтому я проделал титаническую работу и выделил внизу помещение для периодики и прочего, это идеальное место. Слева кухня, справа бойлерная, теперь дворня может хоть ночь напролет топать, я шума не услышу. Коттедж невелик, пришлось пожертвовать гардеробной, но покой дороже.
– Что вы, у вас огромный особняк, – с придыханием произнесла Аня, – я в таких не бывала. Смотрите, сколько народу здесь уместилось! Вы супервнимательный хозяин!
– Спасибо на добром слове, но спальни для гостей крохотные, в них всего по десять метров, – уточнил Мануйлов.
– Зато при каждой свой санузел, – продолжала восторгаться Анна. – Наверное, у вас часто остаются друзья?
– Нет, я веду почти затворнический образ жизни, – возразил Сергей Павлович. – Что-то случилось? У вас вид взволнованный. По какой причине вы хотели поговорить со мной наедине?
– А нас тут никто не услышит? – спросила Хачикян.
– С обеих сторон библиотеки нежилые помещения, – повторил хозяин, – говорите спокойно.
– Понимаете… Ох, не знаю, как начать! Но… те фото на комоде… Вы еще сказали, что они единственные из семейных, – пролепетала Аня.
– Верно. Когда меня из московского детдома отправили в самостоятельное плавание, директор Алла Викентьевна отдала мне эти снимки и сообщила: «Они лежали в твоем деле, снабженные пояснением, что эти мужчина и женщина являются родителями то ли твоего отца, то ли матери. Имен на карточках не было». Я попытался выяснить правду, но деревня, где жили мои родители, находилась в немецкой оккупации. Фашисты пробыли в Подмосковье недолго, однако успели натворить черных дел. В частности, сожгли многие архивы. Никаких сведений о родственниках мне найти не удалось.
– И вы о них совсем-совсем ничего не знаете? – переспросила Аня.
– Именно так, – подтвердил Мануйлов.
– Ни имен, ни отчеств? – не успокаивалась Хачикян.
– Увы, это так, – горько вздохнул Сергей Павлович. – Одна надежда, что кто-нибудь из гостей, приезжающих ко мне, узнает этих людей, поэтому снимки и выставлены на виду. Хотя эта надежда тает с каждым годом.
– Вы воспитывались в детдоме на Радужной? – вдруг спросила Анна.
– Да. Откуда вы знаете? – удивился Мануйлов. – Его давно нет. Сначала здание снесли, чтобы построить ужасную блочную башню с убогими квартирами, затем и этот образчик социалистической архитектуры смели с карты Москвы, нынче там большой торговый центр.
– Вот так финт! – зачастила Хачикян. – В детдоме работала директором моя бабушка, ее звали Алла Викентьевна. Замечательная женщина!
– Да, Алла Викентьевна Мурова была не самым плохим человеком из встреченных мною, – после небольшой паузы ответил владелец усадьбы. – Я сменил несколько интернатов, поскольку отличался свободолюбивым характером и не хотел подчиняться правилам, но учился на одни пятерки. На Радужную я попал в четырнадцать лет, по детдомовским меркам, совсем взрослым. До этого об меня, так сказать, обломали зубы несколько заведующих детскими учебными заведениями, все мужчины. Я набрался опыта в борьбе с ними, понял, что отличные отметки – мой щит. Несколько раз обозленные мужики пытались сбагрить непокорного воспитанника в коррекционное заведение, хотели объявить меня имбицилом, но все их потуги разбивались о классный журнал, где по любому предмету, даже по труду и рисованию, у меня были сплошные пятерки. В то время я увлекался своеобразным видом спорта под названием «доведи взрослого до трясучки» и полагал, что испортить нервы Алле Викентьевне будет плевым делом. Хотя, замечу, глагол «увлекался» употреблен не к месту, он подразумевает некую самодеятельность, любительщину, я же был профессионалом, мастером спорта по данной дисциплине. – Рассказчик усмехнулся. – Но Алла Викентьевна оказалась недурным педагогом. Надя, ее дочь, училась со мной, мы сидели за одной партой. Так вы говорите, что являетесь внучкой Муровой?
– Да. И у нас дома стояли на пианино точь-в-точь такие фотографии, – ответила Анна. – Надя, которую вы упомянули, это моя мама. И она говорила, что люди в старинной одежде, изображенные на портретах, наши дальние родственники, имена которых неизвестны. Я пришла вам сказать, что мы, похоже, имеем общие корни. Получается, я ваша законная наследница. Правда, доказать родство не сумею. Мама давно умерла, а отца я не знаю, его имени никто из старших не произносил. Моя девичья фамилия Мурова, по матери, Хачикян я стала выйдя замуж, а после развода поленилась менять документы. Конечно, мне интересно, от кого я произошла на свет, но как найти отца, когда о нем ничего не ведомо? В юности я не понимала, почему мама не хочет назвать его имя, а потом сообразила: вероятно, она забеременела случайно, в результате мимолетной встречи. Ну, знаете, как бывает, столкнулись молодые люди на вечеринке, узнали лишь, как зовут друг друга, фамилии с отчеством не спрашивали, а утром парень убежал, пока девушка спала, побоялся скандала. Понимаете, как я обрадовалась, увидев снимки? Я ваша родственница!
– Ты права, деточка, – тепло произнес Мануйлов, – ты единственная законная претендентка, но есть нюансы, которые меня настораживают.
– Какие? – жадно спросила Анечка. – Фото – свидетельство общей крови. Мама говорила, что на них запечатлены предки моего отца.
Мне стало смешно. Хачикян сначала сообщила, что никогда не слышала имени отца, предположила, будто является плодом случайной связи, и тут же поет про снимки предков отца, которые ее мать держала дома на виду. Ну где у людей логика, а? Лгать надо уметь. И необходимо запоминать свою брехню, иначе получится, как сейчас у Ани.
– Дорогая, – чуть жестче, чем ранее, произнес Сергей Павлович, – мне не нужны свидетельства в виде отпечатков. Надя Мурова родила дочь от Сергея, бывшего воспитанника своей матери. Вот такой у нас пируэт получился.
Глава 8
– Вы мой отец? – ахнула Анна. – Ничего себе финт! Но почему… как… отчего вы не появлялись? Ага, я права! Оттянулись на тусовке и…
– Видишь ли, во времена моей юности вечеринки редко превращались в оргию, – недовольно перебил ее хозяин дома, – девушки были строгими, парни не такими распущенными. Большинство молодых людей конца шестидесятых – начала семидесятых были наивны в вопросах секса, и, можешь смеяться, мы страдали романтизмом, полагали, что нет поцелуя без любви. Во всяком случае я был таким. За пару лет до твоего появления на свет я, уже став артистом цирка, пришел на встречу одноклассников, увидел Надю и влюбился в секунду. В школьные годы соседка по парте не вызывала у меня никаких чувств, я в сторону Надюши даже не смотрел. А тут вдруг будто молния ударила в голову. Алла Викентьевна в принципе человек неплохой, но она не одобряла наших отношений. Какой матери понравится зять – нищий канатоходец, без семьи и даже минимального материального благополучия? Парень перекати-поле, цыган по образу жизни, – и девочка из приличной московской семьи. Понимая, что старшая Мурова сделает все, чтобы разрушить наш альянс, мы с Надей скрывали нашу связь. Я мотался по всему СССР – стремился заработать денег на свое жилье. Надя училась в институте, получала стипендию, не тратила ее на мелкие радости – копила на наше будущее. При каждой возможности я мчался к ней, ехал на попутках, зайцем в электричках. Нам редко удавалось провести вместе ночь, но неожиданно Надя забеременела. Аборт она делать не хотела, скрывала растущий живот от матери, однако, как понимаешь, шила в мешке не утаишь.
Мануйлов вздохнул. Затем его голос зазвучал снова:
– Алла Викентьевна пришла в ярость, чуть не убила дочь, клещами выдрала из нее имя любовника и ужаснулась. Мало того, что ее Надюша обзавелась пузом до свадьбы, так еще и сделала ребенка с самым неподходящим кавалером! В очередной приезд в Москву я помчался на свидание к Наденьке, но вместо нее увидел директрису детдома и услышал ультиматум: я навсегда забываю о Надюше, в противном случае меня посадят за изнасилование. У Аллы Викентьевны было много знакомых, а ее супруг, отец Нади, занимал высокий пост в системе МВД, так что угроза в мой адрес была не иллюзорной. Кроме того, дама передала мне записку от дочери. Надя написала несколько фраз, общий смысл их был таким: я тебя разлюбила, ты поступил непорядочно с наивной девушкой, бросив ее одну во время беременности, занимаешься исключительно собой, не думаешь ни о будущем ребенке, ни об его матери, я приняла предложение от другого мужчины и прошу более меня не беспокоить. «Исчезни из моей жизни навсегда» – вот как заканчивалось послание Надюши.
– И вы ей поверили? – воскликнула Анна. – Ни разу не вспомнили о родной дочери? А сейчас, вместо того чтобы наконец-то вознаградить обездоленного, бедного ребенка, решили включить меня в состав сборной наследников? У нас есть шанс воссоединиться! Вам надо отправить всех домой и передать особняк, участок и прочее мне одной.
– А если я не захочу так поступить, что ты станешь делать? – осведомился Сергей Павлович.
– Буду преданно ухаживать за вами! – ажитированно пообещала Хачикян. Потом не удержалась и с обидой добавила: – Я не то что некоторые, никого в беде не брошу, не обреку родного человека на лишения.
– Врешь, лапочка, – сурово произнес Мануйлов. – Я говорил всем кандидатам, что подыскиваю человека, который мне понравится. Основное условие – никакой лжи. Не терплю брехунов.
– Я всегда говорю правду! – опрометчиво заявила Аня. – Честнее меня только папа римский!
– Подозреваю, что у иерархов любой церкви полно шкафов, набитых скелетами, они мастера прятать концы в воду, – хмыкнул Мануйлов. – А ты лжешь без зазрения совести.
– В чем я вас обманула? – ринулась в атаку Анна.
– Ты намекала на свое тяжелое детство, упомянула голод и нищету, но Надя вышла замуж за директора крупного гастронома, Ивана Германовича Сайко. Он обожал падчерицу, одевал, как куклу, потакал всем ее капризам. Дочь Надюши не знала никогда обездоленной жизни, и сейчас одна проживает в трехкомнатной квартире в прекрасном районе, ездит на иномарке. Правда, ко мне в гости госпожа Хачикян приехала на такси, не захотела демонстрировать машину. Наверное, решила, что бедному человеку достанется больше. Вот про магазин старых тряпок ты сказала правду. Окончив исторический факультет, ты прекрасно разбираешься в антиквариате, тебя часто приглашают в качестве эксперта и хорошо платят. Но ведь денег всегда мало. Поэтому ты и соврала про фото?
За стеной возникла могильная тишина. Потом снова раздался голос Мануйлова:
– Ну же, наберись мужества и перестань рассказывать сказки. Ты сначала осторожно выпытала, известны ли мне имена и фамилии предков, а потом наплела, что у вас дома есть точь-в-точь такие же снимки. Подумала, я обрадуюсь и поверю в наше родство. Тебя удивили мои слова, что я воспитывался в детдоме, который возглавляла Алла Викентьевна, но ты, быстро сориентировавшись, повернула ранее неизвестный факт в свою пользу и стала намекать на какие-то семейные тайны. Анна, лжец по условиям соревнования сходит с дистанции, ему не положено даже яблочных огрызков.
Хачикян заплакала.
– Простите! Я… я…
– Ну, Анечка, рассказывай правду! – потребовал Сергей Павлович.
– Да, фотографий в нашей квартире не было, – выдавила из себя она.
– Молодец, – похвалил Мануйлов, – хорошее начало. А зачем тебе, вполне обеспеченной даме, надобны средства, а? Только не ври!
– У меня уже ничего нет, – всхлипнула Аня. – Магазин продан за долги, новый хозяин оставил меня директором, получаю копейки. Живу в старой квартире, где когда-то обитала вместе с мамой. И езжу на метро, машину на днях тоже продала. У меня тьма долгов, и если в ближайшее время я не оплачу их, придется продать апартаменты в центре, переселяться в спальный район.
– Прости, дорогая, – перебил ее Сергей Павлович, – но в твое ужасное положение верится с трудом. Тебя же приглашают оценивать мебель и предметы интерьера в самые фешенебельные дома, твой гонорар за услуги исчисляется тысячами, и не рублей. Так?
– Клиентов больше нет, – прошептала Анна, – уже пару лет никто ко мне не обращался.
– Почему? – заинтересовался Мануйлов.
– Кризис, – залепетала Хачикян, – люди не делают дорогих покупок.
– Чем больше врешь, тем скорее уедешь отсюда! – пригрозил Мануйлов. – А по какой причине ты развелась, а? Даю тебе последний шанс. Или говоришь правду, или – бай-бай, май лав, гуд-бай, май бэби.
Анна громко высморкалась.
– Ну… Арам пожилой… ему шестьдесят в день свадьбы стукнуло… а я молодая… и… в общем…
– Ты ему изменила? – предположил Сергей Павлович.
– Да, – выдохнула Анна, превратившаяся в допрашиваемую.
– Один разочек? – с хорошо слышимым ехидством уточнил хозяин дома.
– Нет, – призналась врушка.
– И сколько же раз ты ходила налево? – не отставал отец от дочери.
– Не помню, не считала, – огрызнулась та. – Меня мама за Арама силой выдала, я не хотела.
– Понятно… – протянул Мануйлов. – А что случилось в доме Арцыбашевых?
– Откуда вы знаете? – обомлела Анна.
– Ангел мой, я готовился к нашей встрече, – засмеялся владелец усадьбы, – собрал сведения о претендентах. Естественно, узнал, что ты моя родная дочь, и, признаюсь, не пришел в восторг, прочитав твое досье. Нет, все вроде нормально – диплом о высшем образовании, ты профессионал. Но! Ты, оказывается, обожаешь мужчин, теряешь голову при виде крепкого парня и тут же вешаешься ему на шею, готова отдаться в своем офисе или подстелиться под мужика в лифте. Нимфомания лечится трудно, но ты даже не делала попыток обратиться к специалистам, тебе нравится секс в любом виде и при любых обстоятельствах. Вот почему прекрасного, знающего, умного антиквара более не приглашают в приличные богатые дома – у тебя слава проститутки, охотницы за чужими мужьями и, что еще неприятнее, сыновьями. Ты падка на тех, кому едва исполнилось шестнадцать-семнадцать. Увы, чем старше становится сексуально разнузданная бабенка, тем моложе объекты ее влечения, ведь одногодки уже испытывают проблемы с потенцией, а вчерашний подросток – резвый конь. Ты нарушила неписаное правило, забыла про птичку, которая не гадит в своем гнездышке, положила глаз на детей богатых людей и моментально получила по лапам.
Анна заплакала, но слезы дочери не разжалобили Мануйлова.
– В твой магазин перестали заглядывать клиенты с толстыми кошельками, он разорился. Ты лишилась заработка, но не остановилась. И теперь покупаешь любовников – ходишь по клубам, выискиваешь симпатичных жеребчиков. Одна беда – красавице давно не двадцать, в глазах вчерашнего школьника она тетя Мотя, ровесница его матери. Вот и приходится заманивать мачо подарками. В ход идут часы, компьютеры, телефоны, короче – то, что нравится глупым, непорядочным парням. Дохода у тебя пшик, а расходы королевские. Катастрофа в этом случае неминуема, и она назрела. Теперь вопрос: почему ты решила, что я отдам честно заработанное шлюхе, которая врет, не краснея?
– Вы сами сказали, что являетесь моим родным отцом, – простонала окончательно деморализованная Хачикян.
– Это не аргумент! – отрубил Мануйлов. – Да, я хотел помочь. Несмотря на собранные факты, решил предоставить тебе шанс, включил в список наследников. И что? Мигом услышал ложь. Уезжай, Анна, ты не выдержала испытания.
– Пожалуйста, умоляю, простите! Разрешите еще попробовать! – зарыдала безнравственная дочурка. – Я не плохая, просто запуталась. Если получу деньги, тут же отправлюсь к врачу и вылечусь от сексуальной зависимости. Я все поняла! Хотите, встану на колени!
– Ладно уж, не надо, – сжалился Сергей Павлович. – Хорошо, пойду тебе навстречу. Но запомни: более ни одного слова неправды.
– Конечно, – всхлипнула Аня.
– И не смей вешаться на Николая, – сказал Мануйлов.
– Нет, нет! – испуганно зачастила Хачикян. – Он не в моем вкусе, старый уже.
– На безрыбье и рак рыба, – со смешком произнес отец сладострастной дамочки. – Полагаю, ты испытываешь интерес даже к Карлу.
– Нет, нет, – твердила Анна.
– Не лги! – крикнул хозяин дома.
Хачикян моментально призналась:
– Да, я могу лечь и с Карлом, мне трудно воздерживаться. Но я дала вам честное слово, значит, отвернусь от мужиков. Я сумею. Я справлюсь. Только не выгоняйте!
Мануйлов неожиданно подобрел.
– Верю. Теперь хочу задать тебе пару вопросов и жду на них откровенные ответы. Помни, капля вранья, и наследство пролетает мимо твоего носа. Ты ведь живешь в квартире матери?
– Да, – не задумываясь, подтвердила Анна.
– Там есть сейф?
– Да.
– Где он расположен?
– За картиной, в гостиной.
– Умеешь его открывать?
– Да.
– Что там хранилось?
– Деньги. Документы.
– Еще что?
– Все.
– Анна! Помни, ложь недопустима.
– Честное слово, – залепетала Хачикян. – Мама с отчимом ничего от меня не скрывали, наоборот, Иван Германович говорил: «Вдруг мы с Надюшей погибнем внезапно, запоминай, как сейф открыть».
– С какой стати им внезапно погибать? – удивился Мануйлов.
– Папа Ваня боялся автомобильной аварии, – пояснила Аня, – всегда садился в такси позади водителя. Еще опасался поездов, покупал билеты в хвостовой вагон, считал, что он при крушении останется целым. А на самолетах и вовсе не летал.
Мануйлов тут же поставил диагноз:
– Похоже на психиатрическое заболевание.
– Нет, Сайко был нормальным, – возразила Анна. – И с ним ничего такого не случилось, умер от инсульта.
– Так что находилось в сейфе? – вернулся к прежней теме хозяин дома.
– Деньги, документы, – повторила дочь.
– Мама вела дневник? – задал следующий вопрос Мануйлов.
– Дневник? – поразилась Аня. – В смысле записи о своей жизни? Нет.
– Может, твой отчим любил строчить в блокнотах? – не успокаивался Сергей Павлович.
– Ивану Германовичу это и в голову не могло прийти, – заверила Анна.
– После смерти Сайко куда подевались его вещи? – наседал Мануйлов.
– Мама отнесла одежду в церковь, часы отдала нашему соседу, который помогал с похоронами, а его жена получила картину, пейзаж, – перечислила Аня, – остальное дома. Но оно же общее, посуда и всякие хозяйственные вещи.
– Надежда умирала в сознании? Она успела с тобой проститься, отдала последние указания? – продолжал допрос владелец усадьбы.
– Мама понимала, что жить ей осталось недолго, – грустно объяснила Хачикян, – она просила меня выйти замуж, родить двух детей…
– Может, она что-то передала тебе на хранение? – нервно перебил Мануйлов.
– Ну, да, документы, драгоценности, – забубнила Анна.
Тут же последовал вопрос:
– А письма или дневники?
– Не-а, – по-детски отреагировала дамочка, – не было такого. А что вам надо?
