Дарья Донцова
Три желания женщины-мечты

Глава 8

С бизнесменом меня в день приезда познакомил Зарецкий. Григорий Андреевич оказался приятным человеком и устроил мне экскурсию по своему предприятию. Затем Васькин отвез меня в местный музей, показал стенд, посвященный Елизавете Гавриловне, подарил роскошно изданную книгу «История пуштанов» и, вручая том, пояснил:

– Моя мама была пуштанкой, но долгое время скрывала это. Ей было восемь лет, когда ее навсегда разлучили с семьей, однако она, несмотря на то что попала в детдом малышкой, не забыла свое детство. В шестнадцать девочке выдали паспорт, в котором в графе «национальность» значилось: русская. Фамилия тоже была другая. У пуштанов простые имена: Вера, Галина, Валентина, Петр, Сергей, а вот фамилии заковыристые, на них сразу обратишь внимание: Комани, Лавини… Детям, отправленным в интернат, давали фамилии: Федоров, Кузнецов, Михайлов. Мама получила высшее образование, стала историком, кандидатом наук, работала в вузе, студенты ее обожали, даже провожали после лекций домой. Вера Дмитриевна писала учебники, но у нее была мечта – издать историю своего народа, поэтому она потихоньку собирала материал, не афишируя то, чем занимается. Как многие люди, пострадавшие от репрессий, мама боялась властей, думала, что ее труд никогда не издадут, но все равно продолжала свою работу. Ей очень хотелось поговорить с теми, кто остался в живых, но взрослых пуштанов почти всех истребили, а детей распихали по приютам, поменяв их личные данные. Повторюсь: поиски были очень затруднены, однако мама не сдавалась. Ей в голову пришла гениальная догадка: часто младенцам, подброшенным на порог домов призрения, дают фамилии, как у директора учреждения. Может, и с малышами пуштанов поступили так же? Она получила доступ к нужным архивам, сидела в них не один год и в конце концов составила список. Конечно, далеко не полный, в нем было всего двенадцать фамилий. Долго рассказывать, как мама по крупицам собирала сведения о ребятах…

– Елизавета Комани вместе с сотрудником МГБ Семеном спасли часть взрослых пуштанов от смерти, – напомнила я. – Вера Дмитриевна могла связаться с ними.

Григорий Андреевич развел руками.

– Тогда она ничего не знала о геройском поведении Елизаветы, понятия не имела о ее подвиге. Веру увезли в детдом одной из первых, ей не довелось жить в гетто. В общем, мама стала связываться с детьми, прошедшими через интернаты. Естественно, на тот момент, они уже выросли, обзавелись семьями.

– Наверняка не все согласились общаться с историком Васькиной, – предположила я.

– Увы, да, – помрачнел бизнесмен. – Кое-кто говорил Вере Дмитриевне: «Что за бред? Я русский, вали отсюда, тетя». Помню, как она приехала со встречи с одним мужиком очень расстроенная. Я спросил: «Этот тоже отрицал, что он пуштан? Вот трус!» И знаете, что услышал в ответ? «Не следует осуждать людей, – укорила меня мама. – Пареньку исполнилось тринадцать, когда его оторвали от родителей. Стукни ему четырнадцать, был бы расстрелян, закопан во рву. Такой страх навсегда в душе поселяется».

Васькин помолчал и продолжил рассказ:

…Но были люди, которые бросались обнимать Веру Дмитриевну, выкладывали ей все, что помнили о своих семьях. А когда она приехала к Валентине Семеновой, та поведала ей про героизм Лизы Комани.

У Валечки была очень трудная судьба. Ее мать рано умерла, отец женился второй раз на тетке с двумя детьми. Новая его супруга оказалась классической мачехой, она изводила падчерицу. Как-то ночью Валя лежала в своей кровати, отгороженной от общего зала занавеской, и вдруг услышала возню, шепот – родители одевали детей, приказывая им молчать. Потом в дом постучали, в комнату кто-то вошел и раздался вопрос:

– Готовы?

Девочка сразу узнала голос Елизаветы Комани.

– Да, – ответила мачеха.

– Выходите по одному через заднюю дверь, – велела Лиза. – Сначала дети, потом женщина. Через пять минут после них мужчина. Ну, вперед быстро!

Елизавета ушла, послышались торопливые шаги. Валечка, которой было двенадцать, помертвела, вспомнив обрывки слышанных ею ранее разговоров взрослых. Стало понятно: папа с новой семьей убегает, дочь от первого брака он решил бросить.

Вдруг занавеска, за которой пряталась кровать девочки, раздвинулась, появился отец.

– Валюша, – завел он скороговоркой, – запоминай. Улица Порогова, дом восемь, квартира девять, город Владимск. Завтра за тобой придет Лиза Комани. Не волнуйся, ничего не бойся, она посадит тебя на поезд до Владимска. В машине только четыре места, сегодня мы тебя взять не можем, но ты уже большая, сама доедешь, а малыши нет. Я буду тебя ждать по указанному адресу. Если завтра кто из соседей в избу постучит, никого не впускай, скажи: «Все заболели, корь от младшего брата подцепили». Сама во дворе не бегай, никуда не ходи, сиди тихо, жди полуночи. Все будет хорошо. Лиза многих спасла, она не первой семье помогает, сейчас нас вывезет, завтра тебя. Вот, выпей это и спи.

Но на следующее утро в дом ворвались солдаты, чтобы арестовать отца и мачеху. Валечку они еле-еле разбудили. Девочка не поняла, что происходит, и на вопрос офицера: «Где твои родители?», с трудом пробормотала:

– Не знаю, вечером дома были.

– Где отец и мать? – повторил человек в форме.

– Мамочка умерла, – залепетала Валя, – я с мачехой живу.

Мужчина неожиданно взял с тумбочки, стоявшей у кровати, чашку, понюхал ее и уже не таким злым голосом осведомился:

– Кто чай наливал?

– Папа, – прошептала Валя.

Незваный гость бросил чашку на пол.

– Вставай. Отец с мачехой тебя бросили, удрали, прихватив с собой общих детей. А чтобы ты хай не подняла, сонным зельем тебя опоили. Пошли, поедешь в приют.

Валечка заплакала от страха, начала просить, чтобы ее оставили дома, но, конечно же, никто девочку не послушал. А она не выдала Лизу, не сказала, что Комани помогла отцу и мачехе бежать.

Став взрослой, Валентина пыталась найти отца, но тот словно в воду канул. Может, он тоже разыскивал ее, но дочь по фамилии стала Семеновой, и отчество у нее теперь другое…

Вера Дмитриевна пообщалась еще с несколькими выросшими детьми пуштанов, и один из них рассказал нечто похожее на печальную повесть Вали. Мальчиком он слышал, как его дед и бабушка договорились с Елизаветой Комани. Побег был назначен на десятое число, но семье не удалось спастись – девятого за стариками пришли солдаты, их внука отправили в детдом.

Историк захотела узнать судьбу Комани. Васькина выяснила, что отец и мать Лизы погибли, девушка как-то сумела спастись. Потом вышла замуж, стала Николаевой, живет в городе Гидрозавод. Последнее показалось мистическим совпадением, потому что именно в этом городе Григорий, сын Веры Дмитриевны, недавно основал кинобизнес. Мать приехала к сыну в гости, побежала к Елизавете… Дальнейшее известно.

К сожалению, Васькина не дожила до выхода своей книги. На момент первого посещения ею Гидрозавода рукопись уже была готова, но автор после общения с Елизаветой решила добавить еще одну главу – про геройство Лизы Комани. Григорий Андреевич обожал мать, и едва работа над этой главой была закончена, отнес ее в журнал «Алло». Публикация вызвала большой интерес, Вера Дмитриевна очень радовалась откликам, но увидеть изданную сыном книгу не успела, умерла.

Васькин считает Николаевых самыми близкими себе людьми в городе. Он пристроил в пиар-отдел «Кинофабрики» Эллу, ввел в штат фирмы Олега, затем попросил Зарецкого взять его режиссером на сериал. Конечно же, бизнесмен, услышав по радио сообщение о смерти Кати, ужаснулся, подумал, что Баков не справится с расследованием, и бросился звонить Андрею Платонову.

Поэтому мне и странно, что Елизавета Гавриловна спросила, зачем Григорий Андреевич вызвал столичных специалистов, это же очевидно.

Ну да, старуха не хотела шума, надеялась, что кончину Кати сочтут ненасильственной и репутация семьи Николаевых останется незапятнанной. Но гром уже прогремел, а прилет профессионалов из Москвы сделает его раскаты особенно звучными. Ох, похоже, Елизавета Гавриловна совсем не любила Катю, смерть внучки ее не волнует, пожилую даму больше беспокоит общественное мнение. Мда, некоторые люди к старости становятся бессердечными и эгоистичными…

– Из Москвы едут специалисты, вам нельзя расследование затевать. Сами знаете, почему, – говорил тем временем Васькин.

– Понятия не имею, по какой причине не должен убийство разматывать, – преспокойно солгал Баков. – Когда столичные птицы прилетят, с радостью им вожжи отдам. Но пока никого нет, мои парни приступят к работе.

– Никогда! – отрубила Елизавета Гавриловна. – Нет вам моего разрешения на какие-либо действия здесь, уходите! Вы все в газеты сливаете, сейчас видеозапись сделаете и на телевидение продадите. Прощелыги!

Баков скривил рот.

– И труп оставить? Не трогать покойную? Так запах же пойдет.

Иван Николаевич обнял старуху.

– Думаю, вам нужно выпить чаю. Как считаешь, Виола?

– Да, да, – закивала я, взяв владелицу особняка под руку. – Пойдемте вниз, у Нины Анатольевны определенно найдется успокаивающий напиток.

Елизавета Гавриловна отпрянула в сторону.

– Нечего из меня убогую истеричку делать! Баков, я к тебе хорошо относилась, а ты что устроил? Как только твой сотрудник звонок Виктора принял, ты решил сразу радио оповестить? Убирайся, я тебе не доверяю! Не хочу, чтобы из нашего дома для телевидения-газет полицейский репортаж вели. Вон твои гаденыши стоят, у одного вижу камеру.

– Это для оперативной съемки, – мрачно пояснил Баков. – Она необходима, ее никуда не выложат. А за «гаденышей» и привлечь можно, оскорбление при исполнении.

Старуха насупилась, потом вытянула вперед руки.

– Давай, цепляй наручники. Думаешь, я испугаюсь? Дурачина! Я эмгэбэшников в сталинские времена не боялась, много народа от них спасла. С какой стати от твоих угроз трястись? Ну, где «браслеты»?

– Как вы смеете так с Елизаветой Гавриловной обращаться? – взвился Васькин. – Сию секунду сообщу о вашем поведении начальству. Вы, Семен Егорович, просто обязаны самоустраниться. Ваш зять Анатолий Фирин был любовником Екатерины!

Лицо Елизаветы из багрового стало серым.

Трое мужчин, стоявших около Семена Егоровича, отступили назад и притворились, будто ничего не слышат.

– Прикажут отойти – выполню, – безо всякой агрессии ответил Семен, – а пока мне велено у москвичей на подхвате быть. Я обязан работать. Господин Васькин, не стоит повторять сплетни. Дочь моя с мужем счастлива, у них все хорошо.

– Нет, все у них плохо, – отрезал Григорий Андреевич. Он вынул айфон и начал перелистывать его. Потом сунул гаджет полицейскому под нос. – Полюбуйтесь!

Я, забыв о приличиях, тоже посмотрела на экран и увидела Катю, а позади нее молодого симпатичного мужчину, одетого в дорогое бежевое пальто. Пара была запечатлена на ступеньках лестницы какого-то дома в момент, когда поднималась вверх.

– Узнаете фигурантов? – продолжал Васькин.

– И что? – пожал плечами Баков. Затем вытащил свой сотовый, порылся в нем и продемонстрировал собеседнику. – Вот другой кадр – мы с Ниной Анатольевной сидим в кафе, я ее за плечи обнял, улыбаемся во весь рот. По-вашему, мы, значит, спим вместе?

– Не городи чушь! – взвилась старшая Николаева. – Просто где-то столкнулся с моей дочерью, и там третий человек был, который снимок для вас сделал по обоюдному желанию.

Семен Егорович улыбнулся:

– Так-так, Елизавета Гавриловна, когда речь о Нине идет, логика у вас железная. Верно подметили, я поехал в Нижнегорск, ботинки хотел купить и встретил в торговом центре Нину с Эллой, они по магазинам бродили. Пошли мы вместе перекусить. Элла нас с Ниной Анатольевной на память щелкнула, вот и вся история. Я это к чему говорю. Мы тут в обнимку сидим, но вы дурного не заподозрили, а Катя с Толей друг за другом идут на расстоянии. Они случайно рядом оказались.

– А вот и нет, не случайно, – возразил Васькин. – Там вывеска в камеру попала: «Гинекологическая клиника Воробьева». Аборт Катя от вашего зятя делала.

– Да ну? – вскинул брови Баков. – И как вы это поняли? Может, Екатерина заболела, придатки застудила.

– А Анатолию вашему что в женском центре делать? – хмыкнул Григорий Андреевич.

Полицейский пожал плечами:

– Точного ответа не знаю, но в курсе, что моя дочка ребенка хочет. Наверное, отправила супруга найти врача, чтобы беременность вел. Или попросила Толю генетические анализы сдать. Елизавета Гавриловна, я понимаю, вы любили Катю, но вспомните, как сами работали на местах преступлений, что говорили родственникам, которые бригаду к убитому не подпускали. Сейчас на дворе лето, стоит жара, процесс разложения тела идет ускоренно, и чем дальше, тем труднее будет определить истинную причину смерти. Если вы хотите найти виновника гибели внучки, то дайте нам возможность действовать. Мне начальство приказало место происшествия обработать. Да и труп необходимо побыстрее увезти в морг. Я, конечно, могу уехать, но что из этого выйдет? Через несколько часов у вас в доме такой запах образуется… Да чего я вам рассказываю, сами все знаете. К тому же по городу новые слухи полетят: раз Николаева следователей выгнала, небось девушку убил член семьи, бабушка улики прячет, она же судмедэкспертом была, знает, как следы замести. Вам это надо?

Баков повернулся к владельцу «Кинофабрики»:

– На вас, Григорий Андреевич, я не сержусь, всем известно, как вы любите и оберегаете Елизавету Гавриловну, считаете ее родней. Использовали свои мощные связи и кликнули спецов из Москвы? Что ж, я даже рад такому повороту дела. Но клеветать на моего зятя не позволю. Снимок ваш ничего не доказывает. И давайте по-честному. Господин Васькин недолюбливает Анатолия Фирина. Почему вас при виде моего зятя передергивает? Весь Гидрозавод ответ знает, но я его озвучу. Потому что у Толи когда-то горел роман с Аллой, а потом отношения прервались. Только расстроились-то они из-за того, что девушка ушла к Арефьеву. Не Анатолий Аллу бросил, а она его на сына богатого человека променяла. Кто ж знал, что мой зять после разрыва с дочерью Геннадия Петровича бизнес откроет и спустя короткое время ни в чем нуждаться не будет? Толя и моя Антонина поженились через год после свадьбы Аллы и Виктора. Выходит, старшая внучка Елизаветы Гавриловны не на ту лошадку поставила. Фирин ей бесперспективным бедняком показался, вот и бортанула парня. Ну а теперь Анатолий на «Бентли», Тоня в шубе из соболя рассекают, Алла же горничной в домашней гостинице служит, а Виктор все никак наследства от отца не дождется. Каждому по делам его воздается. Ну, так как? Нам приступать? Труп забирать? Или тут оставить?

Иван Николаевич повел Елизавету Гавриловну к лестнице.

– Пойдемте в столовую.

Я схватила Васькина за плечо.

– Григорий Андреевич! Семен Егорович прав, необходимо обработать место происшествия. Чем дольше тянуть, тем меньше шансов узнать, что случилось с Катей. Андрей Платонов разберется в случившемся, но его пока тут нет, а на улице жара. Давайте спустимся на первый этаж и дадим господину Бакову возможность делать свою работу.

Безнесмен неожиданно молча покорился, мы двинулись по коридору.

– Откуда у вас фото Кати и Анатолия? – спросила я.

– Вадим Булгарин принес, – мрачно пояснил он, – владелец холдинга «Газеты-журналы Нижнегорска». Мы с ним дружим. Ему прислали снимок с предложением написать эксклюзивный материал про отношения Кати и Фирина, сообщили, что есть другие фото, где они вместе у кабинета врача сидят, и так далее. Вадим сказал: «Я информатору крылья подрежу, материал нигде не появится, могу это гарантировать. А ты взамен пристроишь мою племянницу в телесериал». Я согласился. Елизавете Гавриловне и Нине ничего не сказал – зачем их волновать? Но, думаю, Николаевы правду знают. Булгарин не обманул, статья в прессе не появилась. Он ведь понимает: если он нарушит данное слово, его протеже сразу вон со съемок попросят. Сегодня я увидел Бакова и не сдержался. Только зря снимок показал. Хотел Елизавете Гавриловне помочь, вызвал Платонова, а сам, как дурак, начал телефоном размахивать…

Глава 9

На следующий день около четырех часов мы с Зарецким и Платоновым сидели в беседке на участке Николаевых.

– Баков с радостью передал мне дело, – заметил Андрей. – Обычно местные полицейские недовольны появлением столичных птиц, а этот заявил: «Баба с возу, кобыле легче. Ежели чего надо, только свистните, любую помощь окажем».

– По городку ходят сплетни о романе Кати с Анатолием, зятем начальника полиции, – подсказала я. – Агентство «Одна баба сказала» работает вовсю, никто ничего точно не знает, но все уверены в адюльтере. Вчера я обедала в кафе, потом поехала на съемки, и везде на языке у людей эта тема: Антонина убила Катю из ревности, отец дочурку стопроцентно отмажет. «Сотрудники» агентства ОБС расходятся только в мелких деталях, в частности, не могут договориться, каким образом Екатерину лишили жизни: застрелили, задушили, утопили или отравили. А еще аборигены уверены: Семен Егорович вызвал из Москвы ближайшего другана, отдал ему расследование, и все будет чики-брики: столичная шишка объявит кончину Кати ненасильственной и укатит домой, Антонину ни в чем не заподозрят, к Бакову претензий не возникнет, не он же следствием рулил.

– Местные кумушки выдвигают свои версии, – усмехнулся Платонов.

– Что же случилось с Катей? – спросил Иван Николаевич. – Молодая здоровая женщина внезапно не умрет.

– Ее застрелили? – предположила я. – Нос, рот и подбородок несчастной были в крови. Я сразу обратила на это внимание. Но окно в комнате не открывали, в спальню можно попасть, только поднявшись с первого этажа по лестнице. Могу сказать, когда я видела жертву в последний раз. Екатерина спустилась в столовую вечером в районе десяти, увидела, что Элла собралась нести Елизавете Гавриловне коврижку, и устроила скандал. Она возмущалась, что кекс не подали всем к ужину. Выговорившись, Катя схватила поднос со сладким и решила сама доставить его бабушке. Девушка выглядела совершенно здоровой, во время ужина вела себя как обычно – приматывалась к матери, делала ей замечания. Посторонних в доме не было. Нина Анатольевна, перед тем как подавать семье ужин, маниакально проверяет, не открыты ли парадная и «черная» двери, гремит замками, задвигает здоровенные засовы. Позже, около полуночи, она скребется ко мне в спальню и осведомляется: «Виола, простите за беспокойство, у вас закрыт выход в сад? Разрешите, я посмотрю?» Мне выдали связку ключей, я могу приходить-уходить в любое время, не тревожа хозяев, попадая в особняк через отдельную дверь. Но Нина Анатольевна не ложится спать, пока я не окажусь на месте, и обязательно проверяет, точно ли я заперла створку.

– Безобразие! – рассердился Иван Николаевич. – Почему ты раньше мне не сказала? Нина обещала, что тебя ни при каких условиях не станут беспокоить.

Я улыбнулась:

– Мне никто не мешает, Николаева забегает на пару минут.

– Отвратительно! – еще сильнее разозлился Зарецкий. – Ты оказала услугу, поселившись в ее особняке. Вчера я слышал, как одна актриса сказала другой: «Виола живет в пансионе на Рябиновой улице, хочу узнать, нет ли у них свободной комнаты. Писательница не дура, небось выбрала лучшее место в городе». К Николаевым теперь клиенты потянутся, а они вип-гостье отдыхать не дают, в полночь в дверь ломятся!

Я посмотрела на Андрея.

– Я рассказала о привычках Нины вовсе не для того, чтобы пожаловаться. Хотела объяснить: вчера вечером в доме не было посторонних. Понимаешь?

– Конечно, – кивнул Платонов. – Катя с кем-нибудь в семье конфликтовала?

– Она была ехидной, если не сказать злюкой, – вздохнула я. – О покойниках плохо не говорят, но сейчас нужно быть объективной. Екатерина постоянно грубила матери, сестре, привязывалась к Элле, Виктору, Олегу.

В моем кармане завибрировал сотовый. Номер оказался местным, незнакомым, голос, зазвучавший из трубки, я раньше никогда не слышала.

– Виола Ленинидовна? – спросила женщина.

– Да, – подтвердила я.

– Вас беспокоит Тоня, дочь Семена Егоровича Бакова. Можете со мной встретиться? Речь пойдет о Кате, хочу кое-что пояснить.

– Хорошо, – согласилась я. – Где и когда?

– Если вам удобно, то в семь вечера в магазине сувениров на Фабричной. Над ним вывеска в виде медведя, сразу увидите.

Я положила трубку на стол, произнесла задумчиво:

– Странный звонок… Антонина Фирина просит поговорить с ней, хочет сообщить какую-то информацию о Екатерине.

– Конечно, иди, – обрадовался Андрей, вынул из сумки ноутбук и поставил его перед собой. – Теперь о причине смерти девушки. Катя погибла от перфорации желудка. Грубо говоря, в нем образовалась дыра. Обычно это является следствием пептической язвы, но у покойной ее не было – к врачу с жалобами на боли в эпигастрии она не обращалась. И вот странность: желудок Кати похож на дуршлаг, он весь в перфорациях. Что их вызвало, выяснить пока не удалось. Женя, наш эксперт, сказал: «Впервые с таким случаем сталкиваюсь. Выглядит так, словно девушка ежа проглотила и тот у нее внутри ворочался». При вскрытии желудка нашли остатки пищи. Екатерина перед смертью ела коврижку, о которой ты, Вилка, рассказывала, потом закусила пирожными: взбитые сливки, джем и песочное тесто. До кучи она слопала несколько конфет, их состав обычен: какао-масса и соевый эмульгатор, это шоколад не самого высокого качества. В спальне покойной на подоконнике за занавеской обнаружили пакет из кондитерской «Веселый эклерчик», в нем пустая упаковка из-под корзиночек с кремом и чек. Умершая приобрела десерт вечером и слопала его после ужина.

– Нина Анатольевна – фанатка здорового образа жизни, дома у Николаевых ни конфет, ни сдобного печенья, ни чего-либо подобного не сыскать, – прокомментировала я. – Во время ужина Катя капризничала, оладьи из рыбы даже пробовать отказалась. Похоже, она была сахарной наркоманкой – прямо затряслась от гнева, когда узнала, что коврижку не поставили на стол. Думаю, внучка принесла бабушке «черносливку», попросила для себя кусочек, Елизавета Гавриловна милостиво отрезала ей ломтик. Девица слопала коврижку, а потом отправилась в свою спальню лакомиться собственными запасами.

– Судя по объему съеденного, одним кусочком коврижки не обошлось, похоже, покойная ее почти всю схомячила. Прямо Плохиш какой-то – Катя постоянно ела сладкое в одиночестве, – усмехнулся Платонов. – У нее был тайник: подоконник в спальне поднимается, внутри полость. Там мы обнаружили небольшой электрочайник, несколько упаковок лапши быстрого приготовления, пачку рафинада, фруктовый чай в пакетиках, коробку соленых крекеров, пластиковую банку с печеньем типа курабье, более килограмма конфет.

– Все это, по мнению Нины Анатольевны, страшный яд! – воскликнула я. – Но кто оборудовал для Кати тайник?

Платонов повернул ноутбук экраном ко мне.

– При жизни Геннадия Петровича первый этаж дома выглядел вот так.

– Столовая и кухня на втором этаже? – удивилась я. – Странно. Как правило, владельцы загородной недвижимости размещают эти помещения внизу, выше располагаются спальни.

Андрей встал и стал ходить по беседке.

– Я показал Нине Анатольевне тайник дочери. Мать пришла в ужас, воскликнула: «Она себя убивала, вся в отца пошла!» Потом слегка успокоилась и прояснила ситуацию. По словам вдовы, профессор Николаев был гениальным, прекрасным и еще сто подобных эпитетов… человеком. Но! Интеллигентный, верный, щедрый супруг и добрый отец не любил общаться с родными. Утром он отбывал на работу, вечером приезжал и садился писать научные труды. Однако в большой дом семья переехала не сразу, сначала все жили в маленьком коттедже, где сейчас устроена гостиница. Геннадий Петрович постоянно жаловался на галдящих детей, на то, что Нина Анатольевна гремит кастрюлями-сковородками, а теща очень громко разговаривает. Шум мешал профессору. Затеяв строительство просторного особняка, он решил избавиться от нервотрепки, сделал себе отдельные апартаменты. А общие помещения, включая кухню, поместил на втором этаже.

– Не проще ли было Николаеву самому перебраться выше? – удивилась я.

– Нет, не проще, – возразил Андрей. – Он сильно уставал на службе, поэтому часто дистанцировался от семьи, не желал никого видеть по вечерам, устроил отдельный вход в дом. Кроме того, он дымил как паровоз. Жена умоляла бросить вредное для здоровья занятие, а он не желал слушать ни супругу, ни лечащего врача. Единственное, на что он соглашался, это иногда выходить с сигаретой во двор. Беседка, где мы сидим, построена для отца семейства, который в хорошую погоду тут курил. Интересная подробность: детям и женщинам заходить сюда запрещалось.

– Прямо домострой, – поежилась я. – Суровые нравы.

– Геннадий Петрович содержал семью и требовал от домочадцев исполнения своих желаний, – подчеркнул Платонов. – Сколько я на своей работе разных теток наслушался, не передать, и многие из них одинаковые слова говорят: «Я супругу всю жизнь отдала, дом вела, он только деньги на хозяйство давал, ни о чем другом не заботился, орал на меня, а потом ушел к некрасивой дуре, которая целый день на работе торчит, ему теперь приходится самому белье стирать. Почему муж меня, хозяйственную-заботливую, на ленивую прошмандовку променял?»

Я молча слушала Платонова. Дамы, запомните: никогда нельзя превращаться в своем доме в прислугу, в «тыбы». Что такое «тыбы»? «Ты бы сбегала в магазин, мне некогда, я работаю»; «Ты бы следила за детьми как следует, они двойки из школы приносят, мне некогда, я работаю»; «Ты бы не спорила с моей матерью, мне некогда в скандалах разбираться, я работаю»… Короче, сплошные «ты бы то…», «ты бы это…» так и сыплются изо рта главы семьи в адрес супруги-домохозяйки.

И не стоит становиться няней собственных отпрысков – исполнится ребенку три года, отведите его в садик и идите работать. Успешную, самодостаточную, получающую зарплату женщину муж уважает, а о ту, что ничего собой не представляет, будет ноги вытирать.

Полюбуйтесь на Нину Анатольевну. Сначала ею Геннадий Петрович помыкал, теперь дети мать ни в грош не ставят. Всеми делами в семье рулит Елизавета Гавриловна, именно ей принадлежат оба строения и участок, и неизвестно, кому она недвижимость в наследство оставит. Думаю, прибыль от гостиницы тоже оседает в цепких лапках старухи. Она одета лучше дочери, посещает салон красоты, каждый день выезжает из дома по делам, ведет, можно сказать, бурную светскую жизнь. Да, да! Пенсионерку зовут выступать в школах, она рассказывает детям иронические истории из своей жизни. Старшая Николаева частый гость на «Кинофабрике», консультирует съемочные группы, объясняет, как люди одевались во времена ее юности, как тогда был устроен быт. Я пока ни разу не видела пожилую даму в халате, с всклокоченными волосами, без пудры на лице. Нина Анатольевна же мечется по маршруту пансион – большой дом – рынок – магазин, в ее руках то поварешка, то тряпка, то метла, то сумка с картошкой. О своей внешности она не печется, кое-как пригладит торчащие после сна волосы, и ладно. И что бедняга получает в награду за беззаветное служение родным? Ее постоянно критикуют, ругают и даже в лицо называют дурой.

– После смерти зятя Николаева-старшая отремонтировала особняк, столовая переехала вниз, – продолжал тем временем Андрей. – Из бывшей кухни на втором этаже сделали спальню, там поселили Катю. А холодный шкаф под окном не заложили – о нем, похоже, элементарно забыли. Во всяком случае Нина Анатольевна удивилась, когда увидела, куда дочка прятала снедь, воскликнула: «Давным-давно я там держала банки с вареньем! У нас тогда кладовки не было, Гена позже чулан соорудил».

– Так чем Катя повредила желудок? – остановила я Андрея.

– Не имею понятия, – ответил тот. – И Женя, эксперт, тоже. Это точно травма, следов яда в организме нет. И какого-нибудь инородного предмета не найдено. Она съела что-то, продырявившее внутренности. Но что? И куда оно потом подевалось? Ответа нет. Зато я знаю, по какой причине девицу переклинило на сладком – она была беременна на малом сроке, девять недель. Женщин в таком положении глючит на еде, одни соленое-маринованное трескают, другие на торты налегают.

– Вот так новость! А кто отец? – поразилась я и услышала от Платонова.

– Хороший вопрос, но на него ответа тоже нет.

– Можно сделать анализ ДНК плода, – подсказала я.

Платонов вскинул брови и усмехнулся:

– Правда? Нам бы самим никогда не пришла в голову такая гениальная идея… Вилка, подумай: ну получит Женя результат. И с чем его сравнить? Где нам взять ДНК папаши? Понятия не имеем, кто он.